Червь-2

Глава 18

Всю ночь провалялся на заблёванном полу как убитый.

А утром вскочил, словно мои ноги жадно пожирало пламя огня. И проснулся я не от яркого солнца, не от крика петуха, не от ебучей духоты, вызывавшей у меня адский сушняк. Нет! Всё случилось так, как я и думал, бля. Женский крик уебал меня по голове сильнее бейсбольной биты. Проспавшись, и открыв глаза, Инга первым делам принялась вопить во всю глотку и дёргаться из стороны сторону, словно её облили кипятком. Кровать заходила ходуном. Деревянные ножки застучали по полу как стальные молотки. Одеяло слетело на пол, обнажив женское тело, окроплённое тысячами капелек пота.

Я быстро вскочил на ноги. Накинул одеяло обратно, стараясь не смотреть на неё, как на объект вожделения; чего я там не видел. Присел рядом. Кровать истошно скрипнула. Молочная кожа Инги в местах соприкосновения с верёвками покраснела. Появились кровоточащие ссадины.

— Инга, успокойся! — говорю я, спокойно, по-дружески.

Сработало. Она замолчала. И уставилась на меня, выпучив глаза.

— Всё хорошо…

Только я выдохнул, как она вновь заорала, да еще сильнее, еще пронзительнее. Возьми она ноту выше — и все стёкла лопнули бы вдребезги, засыпав мелкими осколками весь пол. Наглухо ебанутая баба. Сказал же, что всё хорошо. Истеричка!

Я беру одеяло, оттягиваю уголок и запихиваю его Инге в рот. Я говорю ей:

— Я друг!

Видно, что ей похер. Мотает головой. Выплёвывает уголок одеяла, успевший пропитаться её слюнями, и снова начинает орать. В шкафу нахожу платок. Схватив женский подбородок, фиксирую его, прижимаю к груди. Вставляю платок в раскрытую пасть и указательным пальцем трамбую. Плотно! Хрен выплюнешь, сучка! Дрянь, чуть палец не откусила!

Стало гораздо тише, несмотря на то, что она продолжала вопить. Звучание её глухого мычания напоминало крик, пропущенный сквозь подушку, когда этой подушкой усердно душат очередного засранца. Справедливости ради — держалась она молодцом. Не рыдала, не просила с жалостливым видом беззащитной овечки, чтобы её отпустили, не звала мамочку на помощь, как они любят это делать. Не обоссалась. Раздувала ноздри, смотря на меня с таким презрением, что мне стало не по себе. Освободи её сейчас — и пиздюлей таких огребу, что мама не горюй!

— Я принесу воды.

Она может корчить из себя кого угодно, эта буйная пизда может хоть строить из себя мать Терезу, но я прекрасно знаю, что сушняк у неё такой, что пустыня Гоби покажется самым влажным местом на земле.

Прилипая к липкому полу ступнями, сходил на кухню, набрал воды. Вернулся. Присел на кровать. Увидев в моих руках кружку, Инга замерла. Глаза жадно уставились на мои ладони.

— Хочешь пить?

Она кивнула головой.

— Хорошо. Я сейчас вытащу платок, а ты будь умницей, и не станешь будить соседей по пустяку. Договорились?

Она кивает головой.

Как только я вытащил платок, эта сука, эта истеричка принялась снова орать.

— Заткнись! Пожалуйста, заткнись!

Она не унималась. Я не выдержал и плеснул воды ей в рожу.

— Успокойся!

Охнув от удивления, Инга зажмурилась. Тёплые капли смешивались с каплями пота и быстро стекали с её лба ей в глаза, обогнув нос, затекали в раскрытый рот, улетали через щёки прямиком на подушку и быстро впитывались в ткань, оставляя после себя серые пятна.

— Пить будешь? — спросил я, поднеся кружку к её губам.

Неблагодарная сучка отвернулась к стене. Резко, чуть не выбив своей щекой кружку из моих рук.

— Я не причиню тебе вреда. Инга, послушай…

Я даже не успел моргнуть, как она снова смотрела на меня. Пялилась, испепеляя меня своими грозными глазёнками как двумя мощными лазерами, пытаясь превратить меня в пыль. Злая девчонка. С трудом переборов желание еще разок облить её покрасневшее от гнева лицо, я говорю:

— Инга, я — друг! — и тычу себя пальцем в грудь. — Я ищу Роже. Помнишь? Её забрали кровокожи.

Женские глаза успокоились. Животный оскал начал выпрямляться, приобретая человеческие черты молодой девушки. Ну вот, другое дело. Включай мозги! Никто не желает тебя зла. А на верёвки не обращай внимания, они, исключительно, для твоей безопасности. Жалко, что такой аргумент практически никогда не срабатывает.

— Помнишь Роже? — спрашиваю я.

Она кивнула головой.

Я выдохнул. Но прошлая ночка дала о себе знать и я смачно отрыгнул. Завоняло курицей и скисшим бухлом. Стало как-то противно. Мне хотелось вывернуть себя наизнанку и металлическим скребком отскоблить весь гнилой налёт прошлой ночи. Выдавить весь алкоголь через поры, как гной из прыща.

Я протягиваю кружку к женским губам. Губы раскрываются, но не сразу. Инга поломалась, как принято любой добропорядочной девушке, но когда запретный плод трётся о тебя, вызывая желание унять внутренний зуд человеческих потребностей, ты уже никуда не денешься. Ты раб своих желаний, которым, рано или поздно, кинешься в ноги.

Инга приподняла голову и разомкнула сухие губы. Осушила стакан. Облизав губы, она явно расслабилась. Голова упала обратно на подушку.

— Я сейчас уйду, — говорю я, — а когда вернусь — развяжу тебя. Я быстро. Одна нога здесь, другая там. Хорошо?

Конечно же, я напиздил с три короба этой наивной девчонке, но что поделать. Пусть тешится надеждой, другого выхода у неё нет.

Не обронив ни слова, она кивнула головой. Подозрительно. Явно что-то задумала. Коза!

Я проверил верёвки; узлы завязаны на совесть. Без посторонней помощи не развязать. Отчасти мне было её жалко. Не пойми где проснулась, в чужой кровати, да еще рядом сидит незнакомый мужик. Тут любой трухнёт. Но я старался быть максимально доброжелательным, заботливым. Пытаюсь сгладить острые углы. Думаю, у меня получилось. Для закрепления результата, еще раз иду на кухню, набираю воды и напаиваю Ингу. И мне спокойнее, и девка от жажды не помрёт. А если обоссытся — подмоется, ничего страшного.

Когда она заканчивает пить, я хватаю её за подбородок и затыкаю рот платком. На всякий случай. Выхожу из комнаты. Закрываю дверь. Пока щель уменьшается, становясь крохотной, я наблюдаю, как она, привязанная к кровати и накрытая одеялом, начинает извиваться, биться в агонии, выгибаться, мычать сквозь платок, как пациент психдиспансера, не получивший вовремя дозу успокоительного. На секунду я подумал о соседях, о разыгравшемся у них волнении и заботе проверить соседку, но закрыв дверь, пришло успокоение. Тишина. Как бы сильно она не скакала на кровати — ни звука наружу не просочилось. Но, моё спокойствие было скоротечным.

Не успел я натянуть сандалии на свои липкие ступни, как слышу:

— Потерпи, сейчас мы тебя развяжем.

Голоса доносились из-за двери. Той самой, за которой сейчас Инга ворочалась на кровати. Сказать, что я удивился — ничего не сказать. Я, простыми словами, охуел! Просто впал в ступор. У меня резко всё упало, кровь отхлынула от головы, устремившись к ступням. Кто? Кто там, мать его, решил еще выпустить мою Ингу⁈

Сейчас я кому-то всыплю с такой силой, что придётся обмякшее тело укладывать рядом с хозяйкой дома, погребённой под скисшими овощами.

Распахиваю дверь с ноги. Влетаю в комнату. И что я вижу!

Красы!

Одна серая морда вынимает платок изо рта Инга, а другая, тем временем, сидит на вытянутой руке и пытается перегрызть тугой узел верёвки своими длинными зубами.

Лицо Инги выражало недоумение. Увидев меня, так вообще стало выглядеть еще хуже, чем когда она очнулась. Полное разочарование.

— Вы что творите? — кричу я.

Подлетаю к кровати и смахиваю крыс на пол.

— Вы вообще на чьей стороне… — кричу я на крыс.

Минуту…

Секундочку…

Какого…

В этот самый момент, в ту самую секунду, когда я глянул на упавших с грохотом крыс, у меня в голове словно поезд вырвался из туннеля, с рёвом, с паром, вырывающимся густым облаком из огромной трубы, слепя меня ярким светом огромных прожекторов. Теперь пришло моё время охренеть от увиденного, и замереть истуканом. Я открыл рот, опустил глаза, но так ничего и не произнёс. Что тут скажешь?

Подняв головы, крысу уставились на меня. Пошевелили усами, и, раскрыв рты, произнесли:

— Ты нас слышишь?

Очуметь!

— Я вас слышу?

Я смотрю на Ингу. Спрашиваю её:

— Инга, ты их слышишь?

Девчонка растеряно качает головой. Точно не врёт, по глазам вижу. Она сама в ахуе от происходящего. Любопытно! Получается, что Ал тоже обладает этой способностью. Ну, хорошо. Хорошо!

Вдох…

Выдох…

Теперь осталось объясниться с крысками, и идти на дело.

— Крыски, — говорю я, заглядывая в их крохотные чёрные глазки, — это я! Ну… как сказать…

— Кто ты?

Я присаживаюсь на колено. Наклоняюсь. Шепчу им в крохотные волосатые ушки, как бы по мудцки это не выглядело.

— Короче, это я вам помог сбежать из барака. Это у меня с вами договор. Понимаете?

Мне не поверили. Крыски обернулись в сторону Инги, и попросили её дать объяснения сложившейся ситуации. Но, как и предполагалось, ответа они не получили. Никакого.

— Не слышит она вас. Не знаю, как это объяснить. Но это факт.

Пара крысиных глазок, похожих на крохотный бисер, впились в меня, требуя немедленного разъяснения.

— Я не могу объяснить, как так получилось. Но хочу спросить: мы идём в «Швею»? Как вы можете видеть, теперь для меня… для нас это не составит труда.

Переглянувшись, крыски сказали:

— Так ты это имел, когда затирал нам про свой «план»?

— Да.

— Но как… как ты стал… мужчиной?

— Долго рассказывать. Быстрее сходить на разведку, вернуться, и вернуть всё как было. Кстати, теперь даже будет всё проще. Зачем нам разведка? С вами мы окунемся в самую гущу! Порешаем всё на месте! Идёт?

— Идёт.

Встав с колена, я ненароком взглянул на Ингу. Мне действительно стало её жалко. Она смотрела на меня как маленькая девочка, уронившая мороженое в грязную лужу. Как голодный щенок, учуявший в моих руках горячую шаурму. Как замёрзший бродяга, увидевший в моём пластиковом пакете бутылку вискаря. Всех жалко, но всем не помочь. Потерпите, всё закончится, рано или поздно. Я подхожу к Инге. Сажусь рядом. Моя ладонь, теперь уже мужская, покрытая бледными мозолями, шершавая, с синяком под ногтем на указательном пальце, нежно поглаживает женские волосы. Отирает пот со лба. И запихивает платок обратно в рот.

На дело собрались быстро. Меч оставил под кроватью, незачем бродить по улицам с такой елдой. Надел свежую рубашку, а старой отёр тело от пота и грязи. Накинул сандалии, штаны. Крыски разместились в привычном для месте — за пазухой, приятно щекоча меня своей шёрсткой.

Ну что, погнали!

Выхожу на улицу. Оглядываюсь. Необходимо быть уверенным в то, что Инга своими воплями не привлекла внимания соседей. Всё чисто. Ни одна ставня не скрипнула, ни единая дверь не хлопнула при моём появлении на пороге дома. Можно двигать.

Шум просыпающейся деревни быстро нарастал с каждой секундой. Крик петуха разносился на всю улицу, долетев до меня от самого забора. Окружающий воздух гудел похлеще моей головы, но прохладный ветерок быстро сгладил нарастающий порыв опорожнить взбунтовавшийся желудок.

Пойду напрямик. Еще не хватало мне, чтобы смрад подзаборной жизни спровоцировал мой организм на все различные курьёзы. Хватит с меня. Хочу почувствовать себя белым человек, не бегущим от правосудия, или от тяжёлой жизни. Сегодня всё по кайфу. Погодка — заебись! Повезёт, если не пророню ни единой капли пота.

Трачу на дорогу минут десять. Прохожу вдоль высокого забора «Швеи». Дохожу до угла, и тут меня накрывает. Всё происходящее напоминает какой-то шпионский фильм. Круто, конечно! Но только я не актёр, да и не супершпион. И на что подписался — даже не представляю. Однозначно только одно — заднюю давать поздно, слишком далеко зашёл.

Выглянув из-за угла, вижу всё тех же двух охранников. Две откормленные громилы, эти две коричневые какахи так и продолжают прохлаждаться в тени козырька. Сердце заколотилось как задняя лапа собаки во сне.

Вдох-выдох. Всё будет хорошо. Но меч надо было взять, бля.

— Крыски, в чём заключается моя миссия?

— Сейчас — это попасть внутрь.

— Ну, допустим, я попал. Что дальше?

— Мы не знаем…

— Что⁈

— Мы ни разу там не были!

Ну что тут сказать…

— Пиздец!

Желание вернуться домой и взять меч многократно возросло. Взлетело до небес. Я уж было отчаялся, но тут меня неожиданно взбодрили, вяло, но хоть так.

— Поверь, — говорят крыски, — когда мы окажемся внутри, мы всё разузнаем. Ты только впусти нас. Ты пойдёшь заниматься своими делами, мы — своими.

— То есть, мне придётся работать?

— Да.

— С похмелья?

— Да.

— С раскалывающейся головой?

— Да.

Непостижимо. И зачем я на это подписался⁈ Чем я думал… А, да… тем самым местом и думал. Хорошо, взялся делать — делай, нехуй увиливать от мозолистых дел.

Чешу к воротам, медленно, уставившись на хмурые лица охранников. За пару метров тот, что с лицом морской свинки, тот, кого я быстро поставил на место, завидев меня сразу же заулыбался. Вышел из тени.

— Алеш, — затянул он, — опять выливал горшки за всей семьёй? — Чистых вещей не смог отыскать? Нет? А что у соседей не попросил? — и ржут в две ряхи. Кожаные доспехи шуршат при каждом подскоке увесистых брюх.

Отлично, мой местный авторитет где-то на уровне грязных ботинок этих двух потных вахтёров. Попробуем исправить недоразумение.

— Нет, — кидаю я в ответ, — развлекался с подружкой всю ночь.

— Ого! Так у тебя подружка есть?

— В отличие от тебя — есть.

Охранник нахмурился еще сильнее, превратив загорелый лоб в сморщенный кусок кожи, как будто тот пробыл в воде больше часа. Кожаный доспех заскрипел, как дверца бабушкиного шкафа. Я сделал шаг в сторону калитки, но тучное тело заслонило проход.

— Не завидуй, — продолжаю я напирать, — дай пройти.

— Я тебе не верю! Ты… и с подружкой⁈

Он начал наигранно посмеиваться, поглядывая на своего дружка.

— Да ты даже сисек не видел, лишь мамкину тискал и всё!

— Видел.

— У кого спросить, чтобы подтвердили?

— У своей мамки спроси.

Второй охранник хихикнул, как пёрднул.

— Ну, знаешь!

Мужик попёр на меня. Покраснел, надулся. Но подойдя вплотную, и обдав меня запахом лука и гнили, всего лишь выдавил:

— Ты что-то дерзкий сегодня!

— Я опаздываю.

Обстановка быстро разрядилась. Охранник растянулся в дружеской улыбке, положил мне свою граблю на плечо и снова рассмеялся, повторив мои слова с сарказмом: у своей мамки спроси.

— Сиська моей мамы, Алеш, раздавила бы тебя как сандалена таракана, выдавив всё говно наружу. Ладно, что стоишь, проходи.

Надо будет наведаться к его мамаше, поглядеть воочию на необъятные исполины, может, и не раздавит.

Охранник уходит в тень, открывая проход к калитке. Отлично! Путь свободен. И пиздюлей не получил.

Захожу. Пройдя по тропинке, я оказался у подножья невысокой лестнице, взобравшись по которой, я очутился возле огромных дверей. Взявшись за ручку, открыл. Прохладный сквозняк приятно обдул моё тело. Звуки работающих на полную катушку механизмов сразу наполнили уши. Зайдя внутрь, я оказался в просторном коридоре тянущимся вперёд метров на двадцать. Высокие потолки, на полу во всю длину расстелен серый ковёр. Здесь приятно пахло; смесь цветов и дорогих тканей. И было прохладно. Вот реально, словно где-то на всю мощь пыхтел кондиционер, охлаждая всё здание до комфортной температуры. Ну что сказать, есть и свои плюсы, главное, чтобы они не перекрылись огромными минусами тяжкого труда.

— Мы на разведку, — сказали мне крыски.

Спустившись по моим штанам, две серые крысы прижались к стене и побежали в конец коридора, прячась в распушённом ворсе ковра.

— Хорошо, буду вас ждать с нетерпением.

— Ага, жди. Займись работой!

Осталось только определиться — куда идти и что делать. Закрываю глаза. Обращаюсь к памяти.

Ага… хорошо… А вот это не очень хорошо… Ладно, на это вообще похуй, я не собираюсь гнуть спину здесь всю жизнь… ага, перекантоваться пару часов — и гуляй рука, балдей пиписька!

Уверенно шлёпаю по коридору. Мимо мелькают рабочие кабинеты, где люди уже вовсю потеют, набивая на руках трудовые мозоли. Завывают механические швейные машинки. Каждую секунду стальная игла пропускает сквозь ткань нить, сшивая между собой два куска. Множество огромных бобин с нитками различных цветов тянутся паутиной через весь кабинет к огромным колёсам прялок, приводимых в движение нажатием ступни на деревянную педаль под столом.

Женщины, мужчины — работают все на равных. А я на станке не работаю, скорее всего, слишком тупой для такой сложной работы. Мне в конец коридора. Там моё место. Там моя судьба. Там, в маленькой комнате с крохотным оконцем, сидя на стуле за огромным столом, я размениваю свою молодость на сытое существование среди таких же загубленных душ.

Без идей.

Без фантазий.

Но с иллюзиями прекрасного будущего, которое рано или поздно настанет. Оно точно настанет. Так все говорят. Все обещают.