Дар

Глава 12

Инженер метнулся в сторону, я за ним, отрезал его от улицы. Он метнулся обратно к реке, я следом. Подогнал беглеца к парапету, он остановился. Повернулся ко мне, пальто распахнуто, сам дышит тяжело.

— Что вам от меня надо? — крикнул. — Почему вы меня преследуете?

Я отдышался малость, говорю:

— Вы задержаны, господин Краевский. По подозрению в убийстве.

Он отшатнулся, лицо белое:

— Я ничего не делал. Он уже был мёртвый.

— В полиции расскажете. Извозчик!

Инженер схватил меня за рукав:

— Послушайте, Найдёнов, или как вас там… Мне не поверят. Я сам себе не верю. Я пришёл, как сказано, увидел его — Джеймса. Я хватал его руками, мои руки, моя одежда в его крови… Я хотел его смерти, он негодяй… жулик. Не знаю, как так вышло, но я не хотел. Не убивал его.

— Так хотел или не хотел? — говорю. Странно это. Видно, что в отчаянии человек. — Извозчик!

— Не надо, не зовите полицию, — Краевский вцепился в меня обеими руками. — Я раньше в кружке состоял, в «Народном слове», меня там знают. Второй арест — конец карьере, конец всему. Я скажу вам… Знаю, это диверсия. Локомотив взорвали, кто — неясно. Но сверху велено — всё замять. Мне начальство велело… господин Лобановский лично, как друга, попросил… ради нашей школы. Алексей, сказал, признай наш недосмотр, и дело с концом. Это дело государственное. Рабочие всё одно при взрыве погибли, с них уже не спросят. А я не могу… когда этот подлец ещё издевается… Наши машины лучше!

Инженер руки мне сжал, трясёт со всей дури, глаза горят, прямо маньяк натуральный. Видно, прижало его, аж сил нет.

Вот так дела! Всё страньше и страньше.

— Послушайте, господин Краевский, — говорю, а сам незаметно пытаюсь его руки перехватить. Чтобы не убежал. — Никто вас не уволит. Я поручусь за вас. Я теперь важное лицо при государе. Не бойтесь…

На секунду он поверил, в глазах показалась надежда.

— Тогда отпустите, — сказал хрипло, — скажите в участке, что ошиблись. Что не узнали убийцу. Я уйду и всё.

— Простите, не могу.

Ну да, конечно, отпусти его. Мне и так не верит никто без детектора лжи, то есть эльфийки Эннариэль. И что я скажу? Был преступник, но я его отпустил, потому что он честный человек? Плакал, домой просился? Ищи дурака.

Инженер дёрнулся — я удержал.

— Иуда! — каркнул он. — Ты такой же, как все! Продажная шкура.

Вцепился в меня, как клещ, оскалил зубы, оттолкнулся обеими ногами и кувыркнулся через парапет. Прямо в реку.

Я попытался зацепиться, но скользкий, обледенелый камень выдернулся из-под ног. Мы вместе ухнули вниз.

Удар, страшный треск и хруст. Сломался лёд. Хлынула вода, и сразу — жуткий холод. Я забарахтался, стало тяжело, очень тяжело. Шуба, одежда, ботинки как гири, тянут вниз. И самая тяжёлая гиря — инженер Краевский. Вцепился мне в руку, не отпускает. Тянет на дно.

Свободной рукой хватаюсь за край льда — он ломается. Знаю, чтобы выбраться, надо лечь плашмя на лёд, раскинуть руки и тихонько отползать от края полыньи. Как в инструкциях по спасению утопающих написано. Чёрт, не могу. Какой там край! Дышать не могу, рёбра сдавило, как клещами.

В глазах темно, только молотки в голове грохочут — бам! Бам! Бам! Холод жжёт огнём.

Всё, не могу больше… Сейчас вода зальёт горло, хлынет в лёгкие… и конец.

Тут что-то вспыхнуло, как будто внутри зажглось маленькое солнце. Прямо между ключиц, где талисман, подаренный эльфийкой.

Чёрная вода осветилась, я увидел через сжатые веки извилистое, всё в бороздах и рытвинах, речное дно. Из мохнатого ила торчат обломки брёвен, какие-то камни, скалит зубы человеческий череп… Вот ещё один, лошадиный…

Подо мной болтается светящийся человечек — прицепился к руке, дрыгает ногами. Свет его красный, злой. В самой середине человека пульсирует огненный комок, как сердце, светит зелёной злой тоской.

«Отпусти!» — гремит голос прямо в голове. «Отпусти!»

Кто это крикнул? Тот, что тянет меня на дно, к скелетам? Или это я кричу?

«Разожми руку!» — грянул голос.

Зелёное сердце внутри человека сжалось и лопнуло. Смешалось с красным, накатилось жгучей волной. Амулет у меня на шее жадно впитал эту волну и засиял невыносимо — золотым и синим.

Меня припекло так, что кажется вода вокруг вскипела, превратилась в кипяток. От талисмана по телу растеклась кипящая лава. Судорога отпустила, я разжал руку — пальцы инженера легко выпали из моих. Погасшее тело стало опускаться вниз.

Я забарахтался, забил руками по воде, выскочил на поверхность. Изнутри всё ещё жгло раскалённое солнце.

Рывок, руки раскинуть, плашмя на лёд, ползти, ползти…

Ползу, страшно медленно, позади хрустит и трескается лёд. Шуба тянет назад, я извиваюсь, она кое-как отцепляется. Выбираюсь из неё, как змея из старой кожи. Стало легче.

Кто-кричит, или мне кажется? В ушах шумит, шуршит лёд.

— Вот он! — крикнули надо мной. — Тащи! Давай верёвку!

Солнце внутри стало бледнеть и вдруг погасло, как выключили. Сразу стало холодно, мокро и страшно.

Что-то обхватило, стянуло, потом дёрнуло. Я вцепился в верёвку, кажется, пальцы хрустнули, как сосульки.

— Тяни!

Меня проволокло по льду. Голова стукнулась о камень.

— Дмитрий Александрович, вы живы? Дмитрий Александрович!

Знакомый голос, только не могу вспомнить, чей. Захотел что-то сказать, но не смог. Нет у меня ни рта, ни горла — не чувствую.

Потом рвануло, перевернуло, в глаза ударил свет, и внутрь пролился жидкий огонь. Вот оно, горло!

Это что, черти меня жарят в аду, заливают в глотку расплавленное золото?

— Кха… Кха… Твоюждивизию!

— О, живой! — обрадовался кто-то. — Поднимай!

Земля качнулась и ушла вниз.

***

Коляску качало на поворотах. Извозчик ухал и щёлкал кнутом. Народ разбегался в стороны. Мы мчали в клуб.

— Повезло, — мой кузен Кирилл протянул фляжку. — Пей. Счастье, что я рядом оказался. Сейчас бы раков кормил на дне.

Его личный слуга неторопливо сматывал тонкую верёвку. Верёвка блестела от намёрзшего льда. Мне сперва показалось, что она светится. Я моргнул, свечение пропало. Слуга смотал верёвку в плотный жгут и сунул в поясной кошель.

Я присосался к фляжке. Отдышался, сказал:

— Ага. Раки там как раз зимуют.

Кирилл фыркнул и давай ржать, как конь. Потом уже спокойно сказал:

— Сейчас в тепло, разотрём, ещё чаю горячего — и будешь как новенький. Считай, сегодня второй раз родился.

Я хотел ляпнуть — не второй, третий! Хорошо, успел заткнуться. Второй раз ведь был, когда я тут, в этом мире, очутился. На поляне рядом с телом эльфийки, возле ритуального круга.

Подкатили к дому, там клуб, называется «Джентльмен». Домина большой, прямо дворец, с колоннами, статуями и лепными завитушками под высокой крышей.

В клубе собирались всякие аристократы и оригиналы. Так что никто не удивился, когда из коляски вывалились два чувака — один красавчик-офицер, другой — весь синюшный, в одном ковре на голое тело.

Коврик отодрали от сиденья, а сверху Кирилл набросил свой полушубок. Так что я стал похож на царицу Клеопатру, когда её к Юлию Цезарю в дом заносили. Потихоньку, для близкого знакомства.

Мокрую одёжку, что на мне ещё оставалась, бросили кучей на пороге.

Распахнулась тяжёлая дверь, мы вошли. Важный слуга при входе — если не знать, примешь за члена клуба — принял полушубок и мокрый ковёр. Даже глазом не моргнул.

— Василий, кто сегодня? — коротко спросил Кирилл.

— Как обычно, — ответил слуга, — его сиятельство, уже играют, с ним господин управляющий и два джентльмена из банка. Ещё несколько господ в курительной комнате.

— Отлично. Василий, нам сухих полотенец побольше, чаю горячего и к нему… сам знаешь. Да поживее. Видишь — мой кузен искупался.

Слуга молча, коротко кивнул, и удалился с полушубком и ковриком.

Кирилл потащил меня наверх. В первом зале, большом, с высоким потолком и огромными окнами, за одним из квадратных столов сидели какие-то старички. Так тихо, что я их сразу не заметил. Раскидывали картишки. Даже не раскидывали — перетаскивали по столу. Прямо как ленивцы на дереве — медленно и со вкусом.

Кирилл мне осмотреться не дал, потащил дальше.

— Давай, давай, шевели ногами, подохнешь от чахотки, с меня дядюшка шкуру спустит…

Старички на нас даже не взглянули, только лакей возле столика с закусками замер, вытянулся, и голову нам вслед повернул, как сова.

Мы пробежали через зал, потом через другой — с картинами и бильярдом, и кузен втолкнул меня в комнату, где стояли диваны. Большие такие, солидные диваны, возле каждого — курительный столик со всякими прибамбасами. Кажется, на парочке из них сидели джентльмены и курили трубки.

Я свалился на диван и задрожал. Только сейчас до меня дошло, что я едва не помер. Чуть не утонул в ледяной воде. Что сейчас мог бы не на диване сидеть, а утопать в вонючем липком иле, среди скелетов и всякого гнилья.

Рысцой прибежали два лакея. Один принялся меня растирать, другой принёс горячий чай. Вместе с чаем на столик возле дивана поставили набор пузатых графинов, горку со всякой едой и разные вазочки.

— Ноги, ноги разотри покрепче! — командовал Кирилл. — Да в чай побольше лей, какой чай без настойки!

Лакей, гад, и рад стараться, давай мне шкуру сдирать полотенцем. Из наждачки они у них, что ли?

Влили в меня горячего чаю огромную чашку, по вкусу — жидкая полынь. Но сразу тепло стало, и дрожь прошла.

— Спасибо, — говорю, — не дали помереть.

Кирилл схватил со столика графин, плеснул в бокал, разом выпил.

— Мне дядя велел с тебя глаз не спускать, а я профукал. Не благодари. Ещё бы немного, и мне хоть следом за тобой в речку бросайся.

— Я не бросался.

— Да хоть как. Это дело твоё, сейчас таких много — каждый день топятся. Кто по дури, кто от несчастной любви…

Кирилл присосался к графину. Видать, тоже дрожь пробила от страха, что государь с него шкуру снимет.

Лакей подал ещё чашку, я обхватил её ладонями. Хорошо, горячо. Кто-то смотрит, аж затылок чешется. Что, голого человека никогда не видел?

Я обернулся. На соседнем диване сидел блестящий офицер Митюша, сын князя Васильчикова. Тот самый Митюша, что стрелял мне в спину, когда не удалось убить бомбой из динамита. Сидел и смотрел на меня. В зубах его курилась табачным дымом длинная трубка.