Дар

Глава 40

Я медленно обернулся. Мне в лицо смотрел револьвер. Револьвер держал мой старый знакомый — Митюша. Блестящий офицер, а заодно сын князя Васильчикова. Того самого князя, что отвечает за безопасность государя.

Я медленно поднял указательный палец и отвёл дуло в сторону. Сказал:

— А твой папенька знает, чем ты тут занимаешься?

На секунду мне показалось, что сейчас он меня пристрелит. Митюша отступил на шаг, направил револьвер мне в лоб:

-Твой папенька точно не узнает. Тебя, Найдёнов, найдут на дне реки с предсмертной запиской в ботинке. Покончил с собой от несчастной любви, прошу никого не винить, et cetera et cetera*… (*и так далее и тому подобное (лат.))

-Я подтвержу, что он сделал мне предложение, а я отказала, — из-за спины Митюши вышла на свет девица Настасья. Дочка покойного ректора.

Да уж, ошибся я тогда. Настасья оказалась артистка что надо. Типа глупенькая девчонка, ах, ах, любовь моя несчастная, ах, ах, что теперь делать…

Сейчас стоит, смотрит, а глаза ледяные, лицо каменное. И взгляд — того гляди пристрелит своими руками.

— Подожди, Селёдка, — Ворсовский привстал со стула. — Не гони лошадей…

— А ты помолчи! — отрезала Настасья. — Тебя надо судить нашим судом! Что ты наделал? Кого сюда привёл? Он же шпик, полицейский агент.

— Как полицейский агент заявляю, что ваши слова в расчёт не примут, Настасья Ипполитовна, — сказал я. — Вы засветились.

— Что?

— Что?

— Вас видели вместе, — говорю. — Настасью, Ворсовского, и того лысого мужика. Его ещё убили при побеге.

Настасья побледнела.

— Тогда нечего тянуть, — Митюша вывел в воздухе кружок дулом револьвера. — Давай, Найдёнов, повернись ко мне в профиль. Боком повернись. Я тебе висок прострелю. Помрёшь, даже не заметишь. Раз — и ты среди ангелов.

Старый гоблин откашлялся. Все посмотрели на него.

— Братья и сестра, — сказал гоблин. — Товарищи. Зачем такая экспрессия? Давайте выслушаем юношу, раз уж он здесь. Испачкать мне полы вы всегда успеете.

— Нам некогда, брат, — Настасья всё смотрит на меня, прямо сверлит глазами. — Мы и так потеряли много времени. Дворнику пришлось зачистить гостиницу.

Митюша криво улыбнулся. Не отводя револьвер, пожал плечами:

— Что поделать, пришлось.

Гляди-ка, его погоняло — Дворник. А наш погибший дружок звался Швейцар. Настасья так вообще — Селёдка. Интересно, как они зовут Ворсовского? Наверное, уже не узнаю…

— За что гостиницу? — деловито спросил гоблин. Он поправил очки, строго посмотрел на Митюшу.

— Канал провален, вот за что, — зло бросила Настасья. — Посредник нас обманывал. Скрывал деньги, воровал товар. Дворник хотел решить дело миром. Не вышло.

— А поджигать-то зачем? — спросил я.

Митюша оскалился. Настасья быстро сказала:

— Он не хотел. Так получилось.

Вот дурёха. Не хотел он… Ну да, ну да. Гостиница в огне, а концы в воду. Как удобно.

— Короче, — отрезал Митюша, — мы сейчас ликвидируем вот этого, — он ткнул дулом в меня, — и двинемся на экс. Всё уже готово.

— А я? — сказал Ворсовский. Вижу, он злой уже, красный. — Что со мной?

— Тебя — под суд товарищей, — вздохнула Настасья. — А жаль, бойцов мало. У царицы крепкая охрана.

Что? Они собрались убить царицу? Типа, жену государя?

Вижу, Ворсовский тоже удивился. Говорит:

— Я понял, вы мне не доверяете. Я бы тоже не доверял. К чёрту. Что за дела с царицей?

— Планы изменились, брат, — отвечает Настасья. А сама уже с ноги на ногу переминается, некогда ей. — Тиран изменил обычный маршрут.

— Ничего, — фыркнул Митюша. — Власть как табуретка, одну ногу подрубишь — вся зашатается. К тому же там ведь две ноги будет — великая княгиня Лизавета Алексеевна будет в той же карете. Двух зайцев одним махом прикончим.

Митюша подмигнул мне:

— Знаю, видел, как ты на неё пялился. Красотка, верно? — а у самого глаза злые, зрачок во весь глаз, чёрный.

Прямо маньяк какой-то. Не так что-то здесь, ой, не так…

— Ты сказал — экс, — говорю ему. — Государыня везёт что-то ценное?

— Да, — Митюша прицелился. — С ней будет много золотишка. Давай, поверни личико. Пора баиньки.

— Нет! — крикнул Ворсовский. — Не надо!

— Не мешай, под пулю попадёшь, — рыкнул Митюша.

Я зажмурился, нащупал в кармане горсть амулетов. Ну же, давай, магия, сделай что-нибудь!..

Нет. Громадина храма давит всё. Здесь активно только одно — это здание. От шпиля до подвала.

— Стой, Дворник.

Незнакомый голос. Женский.

Я открыл глаза. Девушка. Прямо передо мной. Откуда она взялась? Наверно, пряталась за шкафом и всё слышала.

Девушка повторила:

— Стой. Убери оружие, Дворник. Кто тебе разрешил самосуд?

Она посмотрела на меня. Я — на неё. Что-то кольнуло, там, где сердце.

Странно, вот великая княгиня, Елизавета Алексеевна — красавица. Шикарная с головы до ног. А эта — ничего особенного. Не красотка, просто симпатичная. Лицо строгое, как у отличницы на первой парте. А я смотрю, и отвернуться не могу. Влип, как муха.

— Вера, хоть ты скажи, — влез Ворсовский.

Девушка потёрла лоб, сердито вздохнула.

— Ладно. Пусть скажет. А потом — к делу.

Я встал, поправил сюртук.

— Сядь! — приказал Митюша.

Ладно. Говорю:

— Нет смысла убивать тирана. Не один, так другой. Они просто винтики…

— Короче! — приказала Вера.

— Вы думаете, если убить царя, все поднимутся? Крестьяне побегут с вилами в дворянские усадьбы, рабочие начнут бастовать? Нет. Никто не поднимется, никто за вами не пойдёт…

— Откуда тебе знать?! — крикнула Настасья. — Мы хотя бы разожжём пламя!

— Дровишек не завезли, — сказал я. — Рано. Ваши дрова ещё в лесу, растут ёлками. Вы можете пока подготовить почву.

— Молодой человек говорит про экономику, — напомнил гоблин. Он слушал внимательно.

— Да, — я кивнул. — Нельзя расшатывать лодку, пока в ней дыры. Хватит нам быть общим сырьевым придатком! Даёшь прогресс! Даёшь железную дорогу, фабрики, заводы, поезда и пароходы! Вот мой девиз!

— Чего? — Митюша заморгал. Дуло револьвера в его руках описало загогулину.

— Того. Пока вы тут с бомбочками играетесь, нас обгоняют. Все, кому не лень. Вон, англичане паровозы клепают, нам продают. А мы что? Глупо же…

Я хотел сказать ещё много чего — про индустриализацию, технический прогресс… Но почему-то язык перестал слушаться. Меня качнуло на стуле. Блин, как хочется спать…

Глаза закрылись сами собой.

— Простите, молодой человек, — я услышал голос гоблина. — Никакой магии в этих стенах. Просто чай, старые добрые травки.

Я лёг щекой на столешницу. Брякнуло блюдце. Над головой раздался голос:

— Дворник, Селёдка, на выход. Пора.

— А эти?

— Потом. Некогда.

Затопали шаги. Я провалился в чёрную яму без сновидений.