Дар

Глава 16

Уставился я на певицу, рот открыл, ничего сказать не могу. Это как? Такая знатная дама — и певичка? В кабаке, где мужики богатые гуляют? Ну, не обычный кабак, ясное дело, а дорогой ресторан, но всё же…

Посидел я, поглядел, маленько опомнился. Посмотрел на Кирилла, а тот от певички тоже взгляда не отводит. Уставился, аж не шевелится. Я так на блюдо с чёрной икрой смотрел недавно — голодными глазами.

— Это кто? — спрашиваю. А у самого аж в горле захрипело.

— Ангелина, — говорит Кирилл. — Молчи.

Певица осмотрела зал, улыбнулась. Помещики дружно вздохнули. Никто не кричал, не хлопал. Не то что в прошлый раз, когда танцовщицы выступали.

Заиграл маленький оркестр. Ангелина запела.

Честно говоря, я не слушал, что там она пела и что за песня была. Я смотрел на певицу. Не то чтобы я красоток в жизни не видел. Видел всяких. Это здесь, чтобы на девушек в прозрачных шароварах посмотреть, надо за тыщу вёрст тащиться. В нашем мире с этим проще. И не таких показывают. Но вот — смотрю, как дурак, аж дышать не могу.

Сунул я руку в тарелку, где устрицы лежали. Там куски льда были горкой, уже почти растаявшие. Схватил их в горсть и лицо себе потёр.

Сразу полегчало. Посмотрел я на певицу уже другими глазами. Не как дурак с отвисшей челюстью, а спокойно. Нет, думаю, не может это быть племянница государя. Чтобы до такого дойти, надо чокнутой быть на всю голову. Да и кто бы ей дал творить такое? Сразу бы узнали, стукнули папаше, мамаше, дядюшке, те прислали бы группу захвата, запеленали в одеялко. Пока, сцена и ресторан, привет — дурдом и халат с завязками на спине. Или монастырь, для особо упорных.

Так что остыл я маленько, присмотрелся повнимательней, и вижу — в зале темно, а певица будто светится. И это не лампы, они внизу, а этот свет по всей коже, серебристый такой. Как будто изнутри идёт. Странно…

Схватил бокал вина, выпил. Посмотрел ещё. Ну да, певица изнутри подсвечена, будто лампа. Бывают такие — вроде ночника. Свет слабый, и не факт, что кроме меня его кто-то ещё видит. И цвет у него такой… меняется.

Тут как раз певица со сцены спустилась и в зал пошла. Идёт между столиков, то к одному подойдёт, то к другому. Вот остановилась возле пожилого дядьки, солидного, при деньгах. Он говорит:

— Любушка, милая… Дай поглядеть на тебя!

Певица склонилась к нему, улыбнулась. Дядька аж прослезился. Платок вытащил из кармана, лицо утирает. А певица будто розовым изнутри светится.

Она дальше пошла, у другого столика молодой клиент сидит, тоже не бедный. Ангелина наклонилась к нему, сама поёт нежным голоском. Он улыбается, за руки её хватает. Она отодвинулась, и видно — розовый свет на коже в голубой превратился. Ну ничего себе спецэффекты!

Сделала Ангелина круг по залу, взошла на сцену, поклонилась. Оркестр замолк, песня кончилась. Все с мест поднялись, орут, хлопают, аж люстры качаются. А я удивился, что денег никто не бросает, как той танцовщице в шароварах. Кто улыбается, кто плачет, а кто-то рыдает и смеётся сразу.

По залу мальчонка с корзиной забегал, в корзине букеты, цветы всякие, на любой вкус.

Мой кузен Кирилл щёлкнул пальцами, подозвал мальчонку с корзинкой, выбрал букет фиалок, денежку бросил. Тут же цветы певице отнесли, вручили.

Певица Ангелина цветы взяла, кивнула. Кирилл аж засиял весь от радости.

Тут же все остальные, кто на Ангелину таращился, стали букеты покупать. А цветы дорогие, деньги в корзинку так и сыплются.

Опять заиграл оркестр. На этот раз я слушал. Ничего особенного, романс какой-то про любовь. И чего все с ума сходят? Нет, Ангелина эта хороша, чего уж там. Всё при ней, и лицо, и фигура. А глаза как у царской племянницы… Ух.

Но чтобы все разом обалдели — быть того не может. Магия, не иначе. Только не пойму, откуда, никаких талисманов на певице нет, на ней и платье-то вроде мешка с завязочками. Ничего не спрячешь.

***

Потом кузен мой потащил меня в отдельный кабинет. Деньги официанту на поднос шлёпнул, говорит:

— Ну вот, пора и по девочкам. Пошли, брат. Таких ты в своей провинции не видел.

Сначала мы зашли за сцену. Там девчонки переодеваются, из одной прозрачной тряпочки в другую. Нас увидели, захихикали, веерами и туфельками прикрылись.

Хотел я познакомиться, но Кирилл дальше тащит. Провёл в комнату, там столики с зеркалами, за столиками девицы поважнее сидят. Тут и танцовщица Ой’Нуниэль, и ещё парочка мадемуазелей неземной красоты. А посередине сидит перед зеркалом певица Ангелина. Пуховую кисточку в коробочку с жемчужным порошком макает и лицо обмахивает.

Кирилла увидела, улыбнулась. Он ей ручку поцеловал, со стула поднял. Говорит:

— Позвольте представить моего друга, прелестнейшая. Ангелина — Дмитрий. Дмитрий — Ангелина.

Певица голову склонила, как птичка, спрашивает:

— Дмитрий?..

— Дмитрий Александрович, к вашим услугам, — отвечаю.

Она руку протянула для поцелуя, я взял.

Совал я как-то пальцы в розетку, когда мелким был. Вот так сейчас меня и долбануло. Не так сильно, но я аж дёрнулся. До локтя прострелило. Вцепился я в руку Ангелины, вижу — по ней помехи бегут. Как по экрану. То один цвет, то другой. Быстро так меняются. Потом все цвета перемешались, вспыхнули ярко и погасли. А я увидел её настоящую.

Лучше бы не смотрел, но кто меня спрашивал? Не красавица Ангелина оказалась. Страшная, как лягушка. Зелёная, худая, глаза жёлтые. Ой, блин… Гоблинка!

Она вскрикнула, выдернула руку и упала на стул. Сама дрожит, аж трясётся вся. Всё это пару секунд было, никто не понял ничего.

Как только она руку свою из моей выдернула, сразу человеком стала, прежней Ангелиной.

Кирилл к ней бросился, воркует:

— Душа моя, что случилось?

Танцовщицы на нас смотрят, удивляются. Никто ничего не заметил. Ну конечно, они же не видят, что я вижу. Это у меня умение такое, не пойми откуда взялось. То ли от Дара, то ли от талисмана, что Иллариэль дала.

— Ничего, ничего… — Ангелина по лицу рукой провела, на меня посмотрела как раненая птичка. — Просто голова закружилась.

Так она на меня посмотрела, что я ничего не сказал. Жалко стало певичку. Она же ничего плохого не делает. Не грабит, не убивает, песенки поёт. Свою, гоблинскую, магию применяет, для маскировки. Ясно, почему амулетов на ней нет — ей и не нужно. А что скрывается, так это понятно — у гоблинов работы нет денежной. С хлеба на квас перебиваются.

Замяли дело. Кирилл сказал, что снял отдельный кабинет. Шепнул мне: «Выбирай, какую тебе?»

Я к танцовщице Ой’Нуниэль шагнул — без вуальки она ещё красивее оказалась. Взял её за руку на всякий случай, мало ли что.

Она такая:

— Ой, я занята! Меня уже господин Потапов ангажировали на весь вечер!

Кирилл фыркнул, говорит:

— Господин Потапов? Который лён, пенька, севрюга? А вы знаете, мадемуазели, кто перед вами?

Наклонился к её уху, пошептал немножко. Танцовщица тут же заулыбалась, говорит:

— Что ж вы сразу не сказали? А мне показалось, это офицер из полиции, приятель ваш.

Ну да, я же в мундире, как был, в ресторан поехал.

— Это для маскарада, — заявил мой кузен. — Пойдёмте, красавицы.

В отдельном кабинете уже всё было приготовлено. Вино, закуски всякие, цветы в вазах, а диваны такие большие, мягкие — хоть прыгай на них, хоть так валяйся.

Кирилл со своей певичкой на один диван устроился, я с танцовщицей — на другой. Тут нам музыку подвезли, скрипача с флейтистом. Они давай наигрывать, прямо над головой. Я к такому не привык, а остальные довольны. Кирилл со своей дамой сердца уже на брудершафт пьют, целуются.

А мне как-то стрёмно стало, при всех. Танцовщица моя подвинулась поближе, говорит:

— Что же вы не пьёте? Давайте за знакомство!

Выпили, она конфетку из вазочки взяла, мне в рот сунула, смеётся.

— Какой вы хмурый! Вы всегда такой?

Не успел я конфету прожевать, она меня ухватила и давай целоваться. А музыканты подскочили и грянули плясовую.

Короче, скоро мне стало всё равно, смотрит кто-то или нет.

Повеселились мы на все деньги. В кабинете сколько часов провели, даже не запомнил. Потом поехали кататься. С ветерком по окрестностям. В коляске ещё шампанское открыли, а девчонки визжали и бросались в прохожих конфетами.

Потом, уже на рассвете, покатили в номера. Или как это называется. Сняли роскошный номер и завалились в кровать.

***

Проснулся я — башка трещит. Занавески на окнах тяжёлые, плотные, но в щёлочку видно, что день. Ох ты ж ёшкин кот! Посмотрел вокруг — мой кузен Кирилл спит, как убитый. Видно, что хорошо ему, будить не надо. Моя девчонка, танцовщица, свернулась клубочком, посапывает. В номере бардак, кругом бутылки пустые, бокалы на полу валяются, между чулочков и шарфиков. На стенке — с развесистых оленьих рогов — свисают подштанники, рядом болтается дамская туфелька. На тарелках засохшие устрицы. Блин, сколько этих тварей я вчера слопал? Оторвался за всю жизнь…

Тут я заметил, что певички, Ангелины, нет в номере. Ни на кровати, ни под кроватью, нигде. Пересчитал туфельки — все на месте. Платье на спинке стула висит. Что она, прямо так пошла?

Надел я подштанники потихоньку, чтобы никого не разбудить, приоткрыл дверь. В коридоре тоже никого. Прислушался — за углом, где лестница, вроде разговаривает кто-то, слов не разобрать.

Прокрался я к лестнице, прислушался. Слышу, шепчутся:

— Это всё? Мне мало!

— Сейчас нет, позже.

— Мне надо сейчас!

Выглянул осторожно, вижу: на лестнице Ангелина, в простыню замотанная, босиком. Рядом с ней какой-то мужик подозрительной наружности. Что-то в руках у них, свёрток маленький. Ангелина шипит, как змея:

— Этого мало!..

Мужик её за локти схватил, лицом к ней сунулся, тоже шипит:

— Заплати, тогда получишь! Что с тебя толку? Где товар?

— Я расплачусь… Скоро…

Не стерпел я, выскочил на лестницу, мужика лбом об стенку треснул, тот даже дёрнуться не успел. Мужик обмяк, под ноги свалился.

Ангелина замерла, на меня глаза вытаращила. Я ей:

— Это что, твой дилер?

— Кто? — бормочет она.

— Травка? Кок? Запретные вещества? Кто этот хмырь? Отвечай!

— Пожалуйста, Дмитрий… Не надо! — Ангелина заплакала. — Не надо! Не лезьте в это дело! Умоляю…

— Не скажешь, я тебя отволоку куда следует. Прямо сейчас, в простынке.

Она вдруг затихла, слёзы утёрла, говорит хмуро так:

— Не отволочёте. Хотели, уже бы тащили. И мундир ваш — маскарадный.

— Зато твой маскарад настоящий, — говорю. — Может, мне твоему хозяину сказать, какая зелёная птичка у него песенки поёт?

Она вздрогнула, головой мотнула:

— Он и так знает. Все деньги забирает за молчание.

— Ага, а тебе, значит, на дурь не хватает? А Кирилл знает, кто ты такая? Мне сказать ему?

Тут она снова зарыдала. Простыня свалилась с неё, сама упала на коленки, ноги мои обхватила:

— Нет, не говорите ему! Он мне дорог, он меня любит! Вы ему друг, обещайте, что не скажете!

Хотел я руки её от себя отодрать — не получается.

Слышу, рядом кто-то кашлянул. Кирилл. Смотрит на нас, сам в одних подштанниках, в руке — бронзовый подсвечник.

— Ну ты шустёр, брат… — и шагнул ко мне.

Ангелина взвизгнула. Мужик, что лежал мешком у наших ног, вдруг вскочил, подхватил со ступенек свёрток с дурью, и бросился бежать.