Демон Жадности. Книга 2

Глава 1

Я рванул в сторону, едва уворачиваясь от когтей размером с мой торс. Матриарх шиваро ревела так, что в ушах звенело, а ее перья, покрытые каким-то жирным налетом, лишь слегка обуглились от моих огненных пуль.

— Да ты, сука, чем смазанная? — выругался я, швырнув в нее еще один заряд.

Огонь вспыхнул, погас. Перья даже не задымились.

Впрочем, возможно, дело было в том, что я уже давно выдохся. Мана капала из меня последними жалкими каплями, а эта переросшая курица даже не думала отступать. Ее желтые глаза, размером с блюдце, сверлили меня ненавистью.

И тут я вспомнил, где нахожусь. Центр гнезда. Кладка.

Огромные, больше моего торса, в пятнистой скорлупе, они лежали в углублениях повсюду вокруг нас.

— Ну конечно, — прошипел я. — Яйца.

Еще один выстрел — чисто для отвлечения. Матриарх взревела, но не двинулась с места, прикрывая яйцо крылом.

— Ага, вот и слабое место.

Я рванул вдоль стены, стреляя по яйцам у нее за спиной. Пули уже почти не грели — лишь жалкие искры, но матриарх все равно вздрагивала от каждого хлопка.

— Боишься за детишек? — я поймал момент и шмыгнул прямо под ее брюхо, прижимаясь к ближайшему яйцу.

Матриарх замерла.

Ее когти, уже занесенные для удара, дрогнули.

— Не хочешь раздавить свое же яйцо? Понимаю.

Я выстрелил ей прямо в глаз.

Она взвыла, но так и не ударила.

— О, да ты просто мамочка-героиня, — я едва успел отпрыгнуть, когда она попыталась прихлопнуть меня крылом.

А мана тем временем заканчивалась.

К тому же сзади, из темных тоннелей, донесся шум — десятки когтистых лап били по дереву, крылья шуршали, как паруса в шторм. Обычные шиваро, те самые, что гнались за мной через весь, высыпали в гнездовой зал. Их перья взъерошились, клювы раскрылись в угрожающих криках, но…

— Р-р-р-р-а-а-ах!

Матриарх издала звук, от которого у меня задрожали колени. Не просто рев — это был приказ, закон, не терпящий возражений. Шиваро замерли, будто врезались в невидимую стену. Некоторые даже попятились, прижимаясь к полу.

— Ого, — я присвистнул. — Да ты тут настоящая королева.

И королева, судя по всему, предпочитала лично разбираться с наглецами. И, когда она немного привыкла к моему стилю прятанья за яйцами, догонять меня, наступая в промежутки, стало для нее куда проще.

К счастью, у меня уже был наготове следующий шаг.

— Прости, малыш, — я пнул ближайшее ногой, и оно покатилось, тяжелое и неповоротливое, прямо под ногу матриарха.

Она замерла.

Ее лапа зависла в воздухе, когти дрожали.

— Не хочешь наступить? — я уже толкал следующее, перекатывая его через неровности пола. — Ну ничего, я помогу.

Матриарх зашипела, вынужденная обходить препятствия. Ее движения стали медленнее, расчетливее.

Я использовал эту передышку, чтобы перевести дух. Рука дрожала, поднося пистолет, но хотя бы сердце уже не пыталось вырваться из груди.

— Давай, пернатая, — я выстрелил еще раз, уже просто чтобы дразнить. — Ты же сильнее, быстрее, злее… а теперь попробуй догони, не раздавив своих будущих птенцов.

Она ответила ревом, от которого задрожали стены.

Но я уже катил третье яйцо.

Потом четвертое, пятое…

Не знаю, сколько длились эти смертельные кошки-мышки. Я уже не использовал никаких артефактов, просто бегал по кладке, то и дело подкатывая матриарху под ноги яйца, которые она аккуратно обходила, а иногда тратила время еще и на то, чтобы поместить яйца в ложбинки.

Физически я с каждой минутой выдыхался все больше и, если бы не доведенная до предела маской выносливость, давно бы уже рухнул от истощения. Но вот перенапряжение от слишком большого объема использованной маны постепенно проходило и в конце концов я восстановился достаточно, чтобы рискнуть предпринять последний отчаянный шаг.

Узоры на моей коже вспыхнули яркой болью, отдавая кратно больше маны, чем могли выдержать низкоуровневые татуировки «Малого огня» и «Меткого выстрела». Воздух вокруг пистолета дрожал от перегрева, искажая очертания ствола, который уже начинал светиться оранжевым.

— Ну, дорогуша, — прошипел я сквозь стиснутые зубы, — получи свой сюрприз.

Пальцы вспыхнули ослепительно. «Малый огонь» на указательном пальце правой руки и «Меткий выстрел» на указательном и среднем пальцах правой засияли так ярко, что больно было смотреть. Кожа под ними начала пузыриться, но я продолжал вливать в них ману, чувствуя, как энергия бурлит в жилах.

— Го-о-о-о-ориии! — вырвалось из моей груди вместе с последним выдохом.

Выстрел прогремел как взрыв. Огненная сфера, раскаленная добела, вырвалась из ствола с таким грохотом, что у меня на мгновение заложило уши. Она оставила после себя дымный след, искрящийся золотыми частицами.

Пистолет в моих руках взорвался с оглушительным треском. Осколки впились в ладонь, но это было ничто по сравнению с тем, что происходило с пальцами.

Татуировки, вновь проступившие сквозь изменившийся цвет кожи, вспыхнули последним ослепительным светом — и исчезли вместе с плотью. Три моих пальца превратились в обугленные пеньки, от которых валил густой черный дым. Запах горелого мяса ударил в нос, заставив сжаться желудок, мозг обожгло болью.

Но это того стоило.

Фаербол размером с мою голову врезался матриарху прямо в грудь. На секунду показалось, что ничего не произошло — потом ее перья вспыхнули сразу по всему телу. Не просто задымились, а именно вспыхнули, как промасленная бумага. Огонь распространялся с пугающей скоростью, превращая ее в гигантский пылающий факел.

— АААААРГХ!

Ее крик был настолько громким, что у меня из уха пошла пошла кровь. Она забилась в конвульсиях, бьющаяся в огненном аду птица. Перья сгорали с треском, обнажая кожу, которая тут же покрывалась волдырями.

Я отполз назад, чувствуя взрывы боли, когда опирался на обугленные руки. Боль пульсировала волнами, с каждой секундой становясь все невыносимее. Три пальца… черт возьми, три пальца! Но когда матриарх в безумной агонии врезалась в стену, я понял — это того стоило.

— Ну как тебе мой огонек, красотка? — прохрипел я, с трудом поднимаясь на ноги.

Она ответила только бешеным ревом. Гнездовой зал превратился в адский котел из перьев, крови и огня. Матриарх, объятая пламенем, металась по пещере, ее движения стали хаотичными, лишенными былой хищной грации. Каждый ее шаг теперь оставлял кровавые отпечатки на камнях — ее собственные лапы обгорели до мяса.

— А-а-арррхх! — ее рев больше походил на звук ломающегося металла, чем на птичий крик.

А затем произошло то, что я никак не мог ожидать. После того, как матриарх раздавила первое лицо, толпа обычных шиваро завизжала от гнева. Когда раздавила второе, некоторые из них начали влетать в пещеру вопреки воле хозяйки гнезда.

Первая шиваро бросилась на матриарха еще до того, как та раздавила третье яйцо. Меньшая птица, с перьями цвета ржавчины, впилась когтями в ее спину, но матриарх даже не заметила этого. Она продолжала кружить в безумном танце, ее массивный хвост снес полдюжины яиц одним ударом.

Желток смешался с кровью на каменном полу, образуя липкие лужицы.

Через секунду из всех щелей, из каждого темного угла хлынули шиваро. Их глаза блестели безумным гневом. Они атаковали без разбора — клювы раскрывались, когти цеплялись за обгоревшие бока матриарха. И она явно не собиралась просто это терпеть.

Матриарх взмыла вверх, несмотря на ожоги. Ее крылья, лишенные половины перьев, все еще могли поднять эту махину. На мгновение она зависла под потолком, как демон из старых легенд, окруженная дымом и искрами.

А затем рухнула в самую гущу, в приступе безумия от боли и ярости превратив пространство вокруг себя в кровавую мясорубку. Ее когти вспарывали брюха сородичам, клюв дробил черепа, хвост ломал позвоночники.

Молодая самка, уже смертельно раненая, все равно сделала последний прыжок — и вонзила клюв в глаз матриарха. Та взревела и, схватив обидчицу лапой, разорвала пополам. Кишки шлепнулись на камни, но другие шиваро уже карабкались по ее спине.

Кровь стекала по моим рукам, капая на пол тоннеля. Я выполз в один из боковых коридоров, продолжая наблюдать за бойней из-за поворота. Занятые сражением с новой детоубийцей, шиваро обо мне напрочь забыли.

Пол пещеры превратился в липкий ковер из перьев, внутренностей и разбитых яиц. Матриарх убивала своих недавних подчиненных десятками, но даже она не могла сладить с непрекращающимися волнами тварей.

Я четко увидел момент, когда все переломилось.

Ее движения стали медленнее. Удары — менее точными. Огромная грудь вздымалась чаще, пытаясь загнать в легкие воздух, отравленный дымом.

Шиваро почуяли слабину.

Они набросились, как голодные псы на раненого зверя. Десятки клювов впились в шею, сотни когтей рвали обожженные бедра. Матриарх закачалась, пытаясь стряхнуть их — но ее крылья, изодранные в клочья, уже не могли поднять эту махину.

— А-а-аргх! — последний крик вырвался из ее глотки, когда она рухнула на бок, подмяв под себя трех нападавших.

Тогда началось самое страшное.

Шиваро покрыли ее полностью, как муравьи покрывают падаль. Они клевали глаза, рвали еще теплое мясо, выклевывали внутренности. Кровь фонтанировала, окрашивая перья победителей в багряные тона.

Одна из птиц вытянула из грудной клетки матриарха что-то дымящееся и тут же проглотила.

Я прижался к влажной каменной стене, чувствуя, как капли конденсата стекают по моей шее, смешиваясь с потом и кровью. Обожженные пальцы пульсировали тупой болью, но я заставил себя не шевелиться.

В гнездовом зале воцарилась странная, почти ритуальная тишина. Шиваро, еще минуту назад безумные от ярости, теперь двигались с поразительной организованностью. Их перья, покрытые копотью и кровью, топорщились, но движения были точными, выверенными.

Часть пернатых с обгоревшими крыльями встали над тлеющими участками пола. Их мощные крылья взметались в унисон, создавая искусственный ветер, задувающий пламя.

Каждый взмах поднимал тучи пепла, который кружился в воздухе, оседая на их израненные спины. Один из них, с перебитой лапой, хромал, но продолжал работу — его перья на брюхе были вырваны клоками, обнажая покрытую волдырями кожу.

— Тсссс-кккк, — шипела самка с обожженным боком, осторожно перекатывая уцелевшее яйцо в безопасный угол. Ее движения были почти нежными, клюв лишь слегка касался пятнистой скорлупы. Другая птица, поменьше, помогала ей, подталкивая яйцо крылом.

Им теперь было совершенно не до меня и я не собирался им о себе напоминать.

Я медленно отполз глубже в тоннель. Найдя место, где потолок выглядел тоньше, я достал саблю, сжал ее менее пострадавшей левой рукой и резанул по веткам раз, другой, третий, каждый раз вкладывая в артефакт немного маны.

— Вот так… еще немного… — я стиснул зубы, чувствуя, как дрожь бессилия пробегает по рукам.

Потребовалось несколько минут тихой, изматывающей работы. Наконец, в потолке появился проем, через который я смог выбраться. Втянул в себя воздух — свежий, без привкуса гари и крови, с легким оттенком чего-то цветочного, возможно, растущих где-то поблизости горных трав.

Выбравшись наверх, я сразу же прижался к неровностям дерева. Переполз вперед, чтобы сквозь отверстия в потолке гнезда видеть происходящее в главном зале.

Внизу шиваро продолжали свой странный ритуал. Они обступили тело матриарха плотным кругом. Некоторые лизали ее раны, другие — выщипывали уцелевшие перья, аккуратно складывая их в кучу.

Я прикрыл глаза, чувствуя, как золотой узор на груди потихоньку теплеет. Мана возвращалась — капля за каплей, медленно наполняя истощенное тело. Это ощущение было похоже на тепло чая, разливающееся по жилам, но сейчас его едва хватало, чтобы унять дрожь в руках.

Одна из шиваро внизу — молодая самка с поврежденным крылом — внезапно подняла голову. Ее черные глаза метнулись в сторону тоннеля, откуда я только что выбрался. Я замер, чувствуя, как капля пота скатывается по виску.

— Кккккрр? — ее голос был похож на скрип несмазанных петель.

Но ее внимание тут же переключилось на сородича, несущего очередное уцелевшее яйцо. Они столкнулись клювами в короткой перепалке, затем разошлись, каждая к своему делу.

Тени от торчащих из гнезда верхушек сосен становились длиннее, дело шло к вечеру. Я прикрыл глаза, сосредоточившись на слабом тепле восстанавливающейся маны. Где-то в глубине сознания уже строились планы, но сейчас важно было только одно — терпение.

###

В напряженном ожидании прошло несколько часов.

Золотые узоры на моей груди пульсировали, как живые. Я разжал кулаки — обугленные пальцы больше не кровоточили, хотя до восстановления, если Маска вообще сможет восстановить такие повреждения, было еще очень далеко.

Каждый нерв горел огнем, но сквозь боль я чувствовал — регенерация работала. Медленно, мучительно медленно, но работала. И моя мана восстановилась достаточно, чтобы попытаться получить из этой ситуации хоть какую-то выгоду.

Сабля «Секущий ветер» с мягким шипением вышла из ножен, уже с куда меньшим трудом я прорубил потолок главного зала, откуда уже ушло большинство шиваро, кроме троих «дозорных», влетел внутрь через дыру.

Первый шиваро даже не успел вскрикнуть. Голова отлетела, как перезрелый плод, оставляя кровавый след на стене.

Второй открыл клюв, чтобы заорать, поднимая тревогу. Мой клинок пронзил его горло, вырвав кусок трахеи вместе с криком. Третий, поменьше, метнулся к выходу, но я догнал его и обрушил удар сабли на череп. Кость хрустнула, тело пернатого обмякло.

Но они успели. Где-то в глубине тоннелей уже раздавался ответный клекот — сначала десятки, потом сотни голосов. У меня было минуты три. Не больше.

Труп матриархи лежал в стороне, полуразобранный сородичами. Ее брюхо было вспорото, но не до конца. Я пнул его сапогом — кожа все еще была теплой. Запах ударил в нос — прогорклый жир, полупереваренное мясо, что-то еще…

Клинок вошел с противным чавкающим звуком. Кишки, печень, какие-то мешочки с жидкостью — я рылся в потрохах, пока пальцы не наткнулись на что-то твердое. Холодное. Но обжигающее густой и чистой маной.

Безоар.

Он был размером с мой кулак, покрытый слизью и кровью, но сквозь всю эту мерзость просвечивало ровное бирюзовое свечение. Я схватил его — и тут же почувствовал, как по руке пробежали мурашки.

Отдай.

Мысль пришла не из моей головы. Она прозвучала где-то в основании черепа, холодная и неумолимая. Маска.

— Нет, — я прошептал, сжимая драгоценность. — Это мой трофей. Мой выигрыш.

ОТДАЙ!

Боль ударила в виски, заставив ахнуть. Золотые узоры на моей груди вспыхнули жаром. Безоар в руках вдруг стал мягким, как воск.

— Черт! — я попытался отбросить его, но пальцы будто приросли к поверхности.

Камень начал таять, впитываясь в кожу. Сначала это было похоже на ледяной ожог, потом — будто кто-то влил расплавленный металл прямо в вены. Я рухнул на колени, чувствуя, как энергия бьет по нервным окончаниям тысячью игл.

Боль достигла апогея, когда последние крупицы безоара исчезли в моей ладони. Мое тело выгнулось в неестественной судороге. Глаза залило кровью, окрасив мир в багровый цвет. Я хрипел, пытаясь вдохнуть, но легкие отказались работать.

Где-то в отдалении уже слышались крики шиваро — резкие, яростные. Они приближались.

— Будь ты проклята…

Из последних сил я раздвинул разрез в брюхе матриарха, вполз внутрь, чувствуя, как теплые внутренности облегают тело.

Запах ударил в нос — медный привкус крови, кислота желудочного сока, что-то еще, гнилостное и сладкое одновременно. Я устроился среди кишок, подтянув ноги к груди. Кровь сочилась сверху, капая на лицо.

Первые шиваро ворвались в зал. Их когти цокали по камню, клювы щелкали в ярости.

Я замер, чувствуя, как сердце бешено колотится. Капли пота смешивались с кровью на лбу. Один неверный звук — и они разорвут тушу вместе со мной внутри.

Но спустя всего минуту шиваро уже перестали меня волновать.

Боль от поглощенного безоара. Она не просто не утихала — она эволюционировала. Сначала это было похоже на раскаленный гвоздь, вбитый в грудину. Потом — на расплавленный свинец, льющейся по венам. Теперь же казалось, будто каждый квадратный дюйм моей кожи сдирают раскаленными щипцами, а в образовавшиеся раны заливают кипящее масло.

Золотая татуировка на груди пылала адским пламенем. Я видел ее сквозь закрытые веки — ослепительные золотые спирали, выжигающие свою историю прямо на моей плоти. Каждый нервный узел превратился в эпицентр боли, каждый мускул скрутило в неестественной судороге.

— Ггхх… — я стиснул зубы до хруста.

Сердце колотилось так громко, что, казалось, его стук разносится эхом по всей пещере. Капли пота, смешиваясь с кровью и слизью, стекали по моему лицу.

И тогда…

Щелчок.

Тихий. Едва уловимый. Как звук идеально вставшего на место механизма в сложнейшем часовом механизме.

Боль исчезла. В один момент — просто испарилась, оставив после себя…

Пустоту?

Нет. Не пустоту.

Океан. Бескрайний океан чистейшей маны. Ну, на самом деле не прямо, чтобы бескрайний. В прошлом, когда я был на Эпилоге Сказания, это была даже не пятая часть от моего максимума. Но для нынешнего меня это и правда было невероятно много.

Мана заполняла меня до краев, переливаясь через край. Я знал, что это значит. Возможность прорыва.

Тело само подсказывало — маны более чем достаточно. Она переполняла меня, пульсировала в кончиках пальцев, струилась по венам. Я чувствовал каждый нерв, каждую клеточку, каждый капилляр.

Я закрыл глаза и отпустил контроль.

Ядро в моей груди пульсировало, как перегретый паровой котел на пределе давления.

Сначала мана потекла в него тонкими струйками, обжигая края каналов. Затем — мощным потоком, вымывающим все засоры. В ядре начался хаос.

Туманная мана Истории, обычно спокойная и равномерная, закрутилась бешеным вихрем. Ее полупрозрачные клочья сбивались в плотные комья, густея и уплотняясь. Первые языки дымной маны — густые, вязкие — прорезали привычную субстанцию, оставляя после себя обугленные следы.

— Гррх… — мои зубы сомкнулись так сильно, что на языке появился вкус крови.

Боль была… архитектурной. Не просто разрушительной — созидательной. Как будто кто-то водил раскаленной иглой по моим костям, вышивая на них новые силы. Каждый нерв стал проводником для этой адской энергии.

Я наблюдал внутренним взором, как дым вытесняет туман. Сначала — тонкими прожилками, как корни ядовитого растения. Потом — мутными потоками, смешивающимися в странные узоры. Наконец — тяжелой лавиной, сметающей последние островки прежней энергии.

Новый щелчок.

Мои веки дрогнули. Реальность вернулась в фокус, но… иная. Более четкая. Более… управляемая.

Я перескочил с Развязки Истории сразу на Пролог Сказания, но энергии от безоара еще было невероятно много. Мана продолжала литься, теперь уплотняя новообретенную дымную субстанцию.

На этот раз, впрочем, обошлось без боли. Фомирование ядра дымной маны прошло спокойно, пусть и явно куда медленнее, чем насильный прорыв через ранги с помощью давления маны.

Завязка Сказания.

Я лежал, дыша через стиснутые зубы, ощущая, как новое могущество пульсирует в каждом мускуле. Может быть сейчас я и не был даже на пятую долю также силен, как когда-то, но это уже была сила, сравнимая со временами моего пиратства.

И эту силу я получил всего за пару месяцев с момента перерождения, тогда как обычным людям на прорыв в Сказание требуются годы. Маска определенно была чудом из чудес, вот только у меня внутри все сжималось от мыслей о том, чем за такое чудо мне придется заплатить.

Впрочем, сделать с этим все равно уже ничего было нельзя. Так что и ломать голову лишний раз не стоило.

Я вылез из брюха матриарха, как демон, рожденный из самой преисподней. Холодная кровь хлюпала в сапогах, перья прилипали к обожженной коже, а запах — боги, этот сладковато-гнилостный запах разложения — заполнял ноздри, смешиваясь с гарью боя.

Разжал кулаки — новые пальцы, отросшие вместо обугленных фаланг, послушно сгибались и разгибались. Маска восстановила их полностью, без следа повреждений. Лишь татуировки с них исчезли, взорвавшись из-за перегрузки маны.

Правда, с изучением собственного тела стоило повременить. Потому что гнездовой зал, пока я спокойно лежал в туше матриарха, прорываясь к Завязке Сказания, превратился в филиал ада.