Дух экстаза

Глава 16 Рождающий звезды, разбивающий сердца

— В Большое жюри поступило обвинительное заявление от адвокатов Международной ассоциации работников мостов и конструкционного железа, действующих от имени неких Джозефа Би Макнамары и Орси МакМэнигала, — зачитывал судья по бумажке. — По их мнению, группой лиц было совершено преступление — похищение двух граждан с целью насильственными методами вынудить их дать показания на третье лицо. Ни законы об экстрадиции в Мичигане, ни в Иллинойсе, ни в Калифорнии не были соблюдены, а запрос об экстрадиции был сделан на основании ложного заявления. Согласно правилу хабеас корпус, задержанный человек (или другой человек от его имени) может обратиться к суду с жалобой на произвольный арест. В число лиц, причастных к возможному преступлению против личности, включён доставленный в суд британский подданный Базиль Найнс. Слушается дело о предъявлении обвинительного заключения означенному Би Найнсу. В случае положительного решения Большое жюри назначит заявителя генеральным прокурором, который будет в дальнейшем представлять штат Калифорния на основании выданной ему генеральной доверенности в деле против Би Найнса. В случае, если суд отсеет заявление как некомпетентное и злонамеренное преследование, мистер Найнс будет освобождён из-под стражи непосредственно в здании суда. Коллегия присяжных заседателей, вам понятна суть дела? Стороны — есть ли вопросы?

Вопросов не последовало. Суд перешел к расследованию.

Я сидел и помалкивал. За меня отвечал мой адвокат Сайрус Дарлингтон. Он с легкостью множил на ноль все пункты обвинения.

— Найнс не являлся сотрудником полиции? Никто еще не запретил практику привлечения рядовых граждан к преследованию по уголовным делам.

— Он участвовал в незаконном аресте?

— Мой подзащитный был включен в компанию действующих офицеров полиции. Откуда он мог знать, что ордер выписан на основании сомнительных улик? И, вообще: какое участие в похищении, если столь выдающийся житель Голливуда не покинул пределы штата Мичиган вместе с потерпевшими Макнамарой и МакМэнигалом?

— Он применил к одному из задержанных физическое насилие?

— Вы называете насилием легкую оплеуху?

— Ваша честь! Господа присяжные! Позвольте мне объясниться, — вмешался я в ювелирную работу своего адвоката. — Да будет всем известно, в то злополучное утро, когда было совершено преступление века, как назвала «Лос-Анджелес Таймз» террористическую атаку на наш любимый город, мне пришлось на руках выносить чемоданчик со взрывчаткой. Через несколько минут после того, как я пристроил его в безопасном для граждан месте, раздался взрыв. Выжил лишь по счастливой случайности. Как вы думаете, какие я испытывал чувства к человеку, который, по мнению детектива Бернса, не просто причастен к этому и другим взрывам, но лично заложил бомбу? Да мне хотелось его порвать на клочки! Но я сдержался. Знали бы вы, каких сил мне это стоило! Но я решил, что насилие вместо правосудия недостойно настоящего мужчины. И не стал марать руки об типа, способного под покровом ночи подвергать угрозе жизнь женщин и детей. Прошу прощения за проявленную минутную слабость, тем более что она не возымела никаких последствий для организма МакМэнигала. Голова же у него осталась на месте, правда? — я продемонстрировал всем и каждому свои кулачищи.

Зал восторженно засмеялся. Даже судья с трудом удержался от смешка, когда объявил:

— В компетенцию Большого жюри не входит исследование мелких деталей происшедшего. По-моему, пришло время вынести решение. Что скажет коллегия заседателей?

— Не виновен!

Публика жарко зааплодировала. Все прекрасно понимали, что поучаствовали в фарсе. Адвокаты тред-юнионов пытались всеми силами найти почву для оправдательного приговора террористам и хватались за любые возможности. Жалкие попытки! На основании признательных показаний МакМэнигала, данные в обмен на судебный иммунитет, был арестован сам Джон Джи Макнамара. Во время обыска в Детройте, в подвале здания Central Life Building, в штаб-квартире IW, полиция обнаружила 200 фунтов взрывчатки, капсюли, катушки с предохранителями и 14 будильников, идентичных тем, которые использовались во время взрывов в Лос-Анджелесе. Лидера профсоюза сталелитейщиков и мостовиков экстрадировали в ЭлЭй. Рабочие всей Америки поднялись на его защиту. Некоторые умники договорились до защиты права на «прямые действия» угнетенного класса, от которых погибло столько людей. «Идет война!», — утверждали они. И я нежданно-негаданно оказался в нее втянут.

— Мистер Найнс! — завопила журналисты, толпой встречавших меня на ступенях здания суда.

До моего появления они, вытягивая шеи, громко переговаривались. Стоило мне возникнуть в дверях, бросились на меня, как прожорливая стая.

— Мистер Найнс! Несколько слов для прессы! Как вы оцениваете оправдательный вердикт коллегии присяжных? Вы боитесь последствий от взбешенных рабочих? Поделитесь, что вы испытывали, когда в ваших руках тикала бомба?

Я что-то отвечал, кого-то слишком ретивого отталкивал и пытался пробиться к своему автомобилю. Рядом с ним ждали братья Блюм и смутно знакомая особа в светлой юбке-штанах, безошибочно выдававшей в ней суфражистку.

«Где-то уже ее видел», — напрягал я свою память, но ничего путного на ум не шло.

— Не узнали меня, мистер Найнс? — мило улыбнулась девушка. — Мы когда-то давно оказались с вами попутчиками в поезде Нью-Йорк-Детройт. Я мисс Флоренс Вудхолл.

Неужели передо мной та самая завзятая курильщица, которую я окрестил Мери Поппинс? Удивительная метаморфоза! Мисс Флоренс, сменив старый наряд синего чулка на белоснежные одежды, могла похвастать ныне неплохой попкой и непонятно откуда возникшей сексапильностью. Ее бледность выдавала в ней жительницу Восточного побережья. Во взглядах, которые она на меня бросала, отчётливо сквозил интерес к моей персоне.

— Позвольте угадаю, — вежливо предложил я. — Приехали как журналистка освещать подробности будущего судебного процесса над террористами?

— А вот и не угадали, — кокетливо возразил русоволосый ангелочек женского пола. — Мою редакцию — я работаю нынче в Ladies' Home Journal — очень интересует премьера вашей кинокартины, о которой ходит столько слухов.

Еще бы они не ходили! Лично рассылал пресс-релизы в крупнейшие города, обещая нечто сногсшибательное. Хотя Портер оказался из породы оголтелых перфекционистов и все допиливал и допиливал наш фильм — переснимал эпизоды, колдовал с титрами, искал лучшие решения монтажа отдельных кадров, — все рано или поздно заканчивается. Пришла пора показать широкой публике наше творение. Его ждал старейший кинотеатр САШ, возобновивший в прошлом году работу после капитальной перестройки. Glockner’s Automatic Theatre на Мейн-стрит, бывший Electric Theatre Томаса Талли, на девятьсот мест и с подъемником для оркестра. Конечно, не дворец кино — таковых еще не было, но я планировал исправить это упущение, — зато известный всему ЭлЭй и охренительно вместительный. Премьера должна была состояться 1 марта 1911 года, через десять дней.

— Премьера, говорите? Что ж, можно вам поспособствовать, если расхвалите фильм в своей рецензии. Будьте моим почетным гостем!

— А я⁈ — раздался возмущенный голос позади.

Я обернулся. Со спины ко мне подкралась не кто иная, как мисс Чандлер.

— Баз, что за несправедливость! Я примчалась поздравить вас с победой, а тут… Тут вы, не сходя с места, раздаете обещания неизвестным дамам, словно позабыли, что уже пригласили меня!

Очишуеть! Это я-то пригласил? Интересно, когда? Из кутузки?

Констанс, победно сверкнув глазами на Флоренс, подхватила меня под руку и шепнула на ухо:

— Я вас спасаю, неужели не понятно?

Мисс Вудхолл оказалась решительно против моего спасения. Вцепилась в другую мою руку и придыханием выдала:

— Я с благодарностью принимаю ваше предложение.

— Ну же, Баз, я жду!

Я похлопал глазами, пытаясь сообразить, что от меня вдруг понадобилось Констанс. Повисшие на мне с двух сторон девушки немного отвлекали. Еще и фотографы слепили вспышками магниевого порошка.

— Эээ… Наверное, мисс Чандлер, — сообразил я наконец, — придется нам пригласить в нашу компанию гостью из Нью-Йорка.

Констанс благодарно сжала мне предплечье, умудрившись одновременно недовольно фыркнуть. Понаехали тут всякие янки-герл охотиться на наших мужиков.

— Мистер Найнс, быть может, вы найдете время пригласить меня на чашечку чая? — пальнула крупным калибром мисс Вудхолл.

— Баз, когда ты меня навестишь в «Бивуаке»? У меня есть чем похвалиться, — не осталась в долгу мисс Чандлер. — Виктрола! Да-да, дедушка подарил мне этот великолепный фонограф без дурацкой трубы.[1] Послушаем вместе модные песни. Обожаю «Милую Аделину» и «Бал трущобных щеголей», а ты?

— Базиль, вы же человек современных взглядов и не осуждаете меня за брюки?

— Я потратила совершенно сумасшедшие время и деньги на перманентные волны. Представляешь, они обошлись мне в тысячу долларов и целых 10 часов на их создание.

Это милое щебетание напоминало мне артиллерийскую канонаду в преддверии наступления. Или перестрелку двух эскадр в Цусимском проливе. Похоже, я совершил грубую ошибку: если дело так пойдет и дальше, я окажусь между львом и крокодилом любви. Констанс и раньше оказывала мне предпочтение. Появление конкурентки сорвало последние стоп-краны. Зачем в эту игру включилась Флоранс, я не понимал. Но судя по пожару в ее глазах, она приняла вызов соперницы и не имела намерения отступать.

Первый показ «Великого ограбления банка» лишь все усугубил. Девушки продолжали меня дергать каждая в свою сторону, не давая сосредоточиться на моменте, к которому так долго шел. На моей, ёксель-моксель, премьере!

Она была великолепна. Небольшое двухэтажное здание автоматического театра Глокнера еще не видывало такого нашествия. Движение на Мейн-стрит оказалось парализовано. Толпы заполнили проезжую часть. Автомобилям негде было приткнуться. Все хотели билетов. Перекупщики сновали между отчаявшимися и втридорога перепродавали и без того недешевые пропуска на премьеру. Я задрал цену до полдоллара вместо привычных всем пяти центов. Никто не роптал — почти тысяча счастливчиков гордо вплывала в здание по красной дорожке, залитой светом угольных софитов. И дорожка перед входом и яркое освещение — все по моему приказу.

Там же происходила фотосессия. Там рождалась легенда. Вернее, две. Кэтрин Ло и Дензел Рассел готовились войти в историю мирового кинематографа, стоя под огромными плакатами с их изображением в сценических костюмах.

Кто такие эта парочка? Все просто. В элегантном черном фраке и цилиндре — Айзек Блюм. Во взятых напрокат русских мехах — очаровательная старлетка Салли. Не мог же я поместить на афиши такие имена. Долго ломал голову, какие псевдонимы им придумать. Какие только варианты не перепробовал. Идея крутилась вокруг будущих суперзвезд мирового кино, но не хотелось испортить их историю. В итоге, остановился на именах. Долго перебирал варианты. Искал благозвучные сочетания, создав несколько групп критических слушателей.

С мужским псевдонимом вышло проще. Еще нерожденные Дензел Вашингтон и Рассел Кроу стали донорами для Изи. Так появился Дензел Рассел. Не потому, что я считал Вашингтона и Кроу самыми лучшими. Нет, все проще. Их имена, соединенные вместе, лучше воспринимались на слух, делали актерский псевдоним Айзика броским и запоминающимся. А вот женский… Ну, не годились имена будущих секс-бомб или роскошных женщин большого экрана для фамилии. В итоге, плюнул, вспомнил кличку Дженнифер Лопес и наградил Салли благозвучным никнеймом Кэтрин Ло. Немного похоже на Вивьен Ли, но все же другое.

И Айзек, и Салли купались в всеобщем восхищении, которое пока лишь набирало силу. Завтра они проснутся знаменитыми. Их фотографии появятся в центральных газетах. Потом начнется шквал всеобщего обожания. Америка уже подсела на звезд. Зрители «Никельодеонов» писали владельцам письма с просьбой показать тот или иной фильм с участием именно такого-то актера или актрисы. Я же не собирался плыть по течению. Я это течение хотел взять под контроль. Пора порадовать мир агрессивной персональной рекламой вместо продвижения мужских подтяжек.

В общем, Изя кайфовал, в то время как Паркер дрожал от страха где-то за кулисами, Ося откровенно скучал, мечтая вернуться в гараж или к новой пассии из Сан-Диего, а я бесился. Только одно могло мне омрачить минуту триумфа — покушение на мою драгоценную свободу. Не полиции, не тред-юнионов — бабья. Заигрывание со мной достигло своего апогея. Еще чуть-чуть — и точка невозврата будет пройдена. И нет никакой возможности куда-то сбежать. У меня же, блин, премьера!

Механический Pianorchestra за 5 000 долларов, услаждавший слух публики перед началом показа, медленно погружался в глубину оркестровой ямы. Плавно гасли огни. Экран призывно мерцал в ожидании чуда. Затихал гул голосов заждавшихся зрителей. Констанс и Флоренс полушёпотом по-прежнему атаковали мои уши — каждая со своей стороны…

— Браво! Браво! — неистовствовала публика в зале.

Последний кадр с титром «конец» еще не исчез с экрана, но овации уже сотрясали зал театра Глокнера. Успех вышел оглушительным в прямом смысле этого слова. Фурор!

— Баз, ты знаешь, что означает мое имя? — жарко выдохнула Констанс с такой экспрессией, будто только этот вопрос мог волновать мироздание в данную секунду.

— А мое? — не сдерживая голос, выкрикнула мисс Вудхолл. — Мистер Найнс, куда вы?

— Прошу прощения, дамы, но меня ждут на сцене!

Только так и сумел избавиться от Постоянной и Цветущей.

И без того отчаявшийся и мрачный, получил еще парочку пинков под зад на вечеринке для почетных гостей премьеры, на которую сумел технично смыться в гордом одиночестве.

— Зайди ко мне завтра! — хмуро мне бросил генерал Отис, сам на себя не похожий и позабывший про традиционного «паршивца».

— Вы большой молодец, мистер Найнс, — хвалила меня, затолкав в угол зала для приемов, старушка Северанс. — Загляните ко мне на днях на чашечку чая. Мне нужно обсудить с вами одну деликатную проблему.

Будто я не знаю, что от меня понадобилось этим двум столпам лос-анджелесского общества. Собрались мне руки выкрутить с помощью карательного матримониализма. Это дикое словосочетание мне на голубом глазу выдал потенциальный тестюшка Гарри Чандлер. Он тоже присутствовал на приеме вместе с супругой. Оба смотрели на меня с жалостью. В переводе на нормальный язык слова Гарри означали одно: беги, Вася, беги! Не то окрутят в два счета!

— Баз, Баз, очнись! — дернул меня за рукав абсолютно счастливый и умеренно пьяный Портер. — Хочу тебя познакомить с моим другом. Дейв Гриффит, уже не начинающий, а состоявшийся режиссёр. А ведь он стартанул в кино с того, что снялся в моей картине, чтобы оплатить ремонт своих башмаков.

— Не преувеличивай, Эд, — засмущался мужчина с удивительно тонким интеллигентным лицом. — Мистер Найнс, то, что вы создали с Портером — это что-то невероятное. Мне бы ваши возможности. Но я только и слышу от продюсеров: «вы расточительный фантазер». В сравнении с вашим размахом я всего лишь мелкий поберушка на паперти гигантского собора, где вы служите мессу. Быть может, теперь что-то изменится. Вы, как русский царь Петр, прорубили окно в новый мир…

Гриффит? Что-то вертелось в мозгу, как бур на скважине в Хантигтон-бич. Гриффит?

— Мистер Дэвид!Давайте чуть позже. Совершенно голова не варит. Портер! Оставь в покое портер и сосредоточься. Привези ко мне завтра-послезавтра в «Берлогу» мистера Гриффита. Обсудим наши дальнейшие планы. Нам вообще нужно серьёзно все проговорить. Нет никакого желания остаться киностудией одного фильма. Нужен производственный план и свой пул сценаристов. Нужен одновременный запуск сразу нескольких картин. Нужно открыть публике новые звезды. Работы непочатый край. Вы, господин Гриффит, не желаете к нам присоединиться?

— Был бы счастлив. Мистер Найнс! Я приезжаю на зимние сезоны в Калифорнию и снимаю короткометражки. Два-три дня работы — совершенно неинтересно. Вы сокрушительно сумели доказать всепобеждающую силу полного метра. Быть может…

Я его уже не слушал. Все мысли были заняты только одним — предстоящими встречами со стариком-генералом и генералом в юбке еще более преклонного возраста.

… Отис, к счастью, не оправдал моих страхов, когда я заявился к нему с утра пораньше, решив не откладывать в долгий ящик неприятный разговор.

— Отцепись от моей внучки, паршивец! — заявил мне чуть ли не с порога.

— Я отцепись⁈ — возмутился в ответ, но тут же сник. Генерал был готов хвататься за револьвер.

— То есть, ты ей куры не строишь?

— Упаси Боже!

— Полегче на поворотах, гаденыш! — немедленно понизил меня в звании оскорбленный дед.

— Вам, папаша, не угодишь!

Генерал печально вздохнул.

— Ты хороший парень, Баз, но Констанс тебе не пара. Нету в тебе нужного лоска, увы. С этикетом незнаком. Манеры — это не только приемлемое поведение, но и выражение того, как ты относишься к другим, как заботишься об их самооценке и чувствах. Твой стиль — это слон в посудной лавке.

— Кто бы говорил! — окрысился я, но тут же исправился. — Да на черта мне ваши манеры⁈ Я жениться не собираюсь. Мне одному в моей «Берлоге» великолепно дышится.

Отис одновременно и облегченно вздохнул, и погрустнел. Забавная вышла игра чувств на лице.

— И так перед тобой в долгу. И придется еще глубже залезть…

— Дедуля, плюнь ты на свои «должен, должен». Выкладывай, что нужно.

— Сможешь технично от себя внучку отвадить? Так, чтобы она топиться не побежала?

Я завис.

— Непросто.

— Догадываюсь.

— Я что-нибудь придумаю.

Второй мой визит выдался не менее тяжелым. Миссис Кэролайн долго ходила вокруг да около. Завела разговор издалека.

— Вы слышали о концепции «свободной любви», Базиль?

Я чуть не опрокинул на себя чашку с чаем, которым меня потчевала хозяйка. Как-то дико услышать нечто подобное от божьего одуванчика, которой пора бы задуматься о вечности.

Миссис Северанс не уловила моего замешательства.

— У меня есть в Нью-Йорке замечательная подруга, Виктория. Недавно она овдовела и унаследовала огромное состояние.

«Подруге, как минимум, лет за 80, полагаю, — тут же заключил я. — Что-то концы с концами не сходятся».

— Наша духовная связь с Викторией возникла на почве борьбы за права женщин. Миссис Вудхолл еще более радикальная дама, чем я. Она, в том числе, борется за свободу вступать в брак, разводиться и рожать детей без вмешательства государства. Именно это она и называет свободной любовью. А вы что подумали?

Чашка чая все ж таки опрокинулась на мои брюки.

Пока я их оттирал салфеткой, ни о чем другом думать не мог. А когда закончил, мне все стало ясно. Вудхолл! Флоренс тоже Вудхолл!

— Вижу, вы, молодой человек, сообразили, где собака зарыта, — радостно улыбнулась старушка. — Ваши отношения с Флоренс подошли к той черте, когда пора принять какое-то решение. Хорошенько подумайте: девушка может унаследовать состояние своей тети.

— Но я… Миссис Северанс… Не хотел бы обидеть… Брак — это не мое… Не давал ни малейшего повода, который можно было бы истолковать как ухаживание…

— Ах, Базиль, вы же герой города. Конечно, девушки смотрят на вас с определенным расчетом. Девушки любят героев. И не только девушки… Вместе с Флоренс из вас могла бы получится неплохая пара. Вы оба богаты, молоды и смотрите на мир не как на застывшее вещество…

Я вскочил и заметался по комнате. Голова отказывалась работать, а между тем я понимал: еще немного — и все! Пропал Вася!

— Ну как же так, миссис Северанс⁈ Это, по меньшей мере, звучит странно. Где девичья скромность и все такое? Что за расстрельный феминизм? — я неожиданно родил умную фразу в пику чандлеровскому «карательному матримониализму» и чуть не брякнул насчёт неизвестного этому миру харасмента.

— Вы совершенно очаровательны в своем смятении, великий воин, не уступающий бомбам, но пасующий перед дамами! — расхохоталась старушка, от души наслаждаясь моей растерянностью. — Из него я заключаю, что никаких чувств к юной Флоренс вы не испытываете. Увы, так бывает. Я не очень понимаю современных девушек. Их мотивов. Целеустремленности. Хотя именно я за это и боролась. Но нужно же поберечь…

Вполуха слушая на удивление молодой голос миссис Кэролайн, я не переставал искать приемлемый выход. Удивительно: и Отис, и старая суфражистка хотели от меня одного — элегантно послать подальше двух сцепившихся из-за моей тушки хищниц.

Я прекратил свои метания. Встал, выпрямив спину, и твердым голосом сообщил:

— Имею обстоятельства непреодолимой силы!

Да! Сто, тысячу раз да! Я придумал отмазку и готов был обрушить ее на прелестные головки охотниц за моим сердцем. Не прятать под сукно, чтобы созрела, а сразу запустить ее как камень, выпущенный из пращи.

Предложение встретиться втроем в моей «Берлоге» Флоренс и Констанс восприняли с энтузиазмом. Отчего-то решили, что я планирую выбрать одну из них и пригласил их, чтобы огласить свой вердикт. Мисс Чандлер прибыла в сопровождении брата, чтобы соблюсти приличия (Чандлер-младший тут же убежал с Осей в сад пострелять из маузеров). Мисс Вудхолл заявилась в гордом одиночестве — борцы за права женщин не привыкли стеснять себя условностями.

Устроились в патио, по-прежнему безводному и страдающему по акведуку из долины Оуэнс. Мексиканочки, спрятав ножки под длинными юбками, подали чай.

— Хватит юлить, Баз! Мы ждем! — выпалила напряженная Констанс, не притронувшись к своей чашке.

— Как думаете, может, мне купить новомодную итальянскую кофемашину? Я сам к чаю не очень…

— Базиль! Мы же видим, что вы приготовились к серьезному разговору, — ладонь Флоренс накрыла мою, выложенную на стол.

Я откашлялся.

— Девушки, вы мне обе дороги…

Начало обеим не понравилось. Они обменялись грозными взглядами под грохот пистолетных выстрелов, неожиданно раздавшихся в районе бассейна.

— Проблема в том…

— Нет никакой проблемы, Баз. Просто выбери одну из нас и отведи под венец! — высказав мучившую ее идею, мисс Чандлер покраснела и быстро стрельнула глазами в сторону соперницы. Та благосклонно кивнула в знак согласия.

— Есть проблема, — вздохнул я, мученик любовных домогательств. — Проблема в том, что мое сердце рвется к вам, но оно несвободно. Окутано цепями брака.

— Как⁈ — хором выдали девушки.

— Так получилось, — застеснялся я под их критическими взглядами.

— Мы тебе не верим! — не удержалась Флоренс, а Констанция с ней согласилась, переливаясь «перманентными волнами».

Удивительно, как быстро они спелись.

— Какие доказательства вам нужны?

— Материальные!

Внутренне заулыбался, но внешне сохранил приличествующее моменту серьёзное, даже скорбное выражение.

— Марианна! — позвал свою горничную. — Я жду визитершу. Когда она появится, проводи ее в патио.

Ответ мексиканочки оказался вовсе не тем, который ожидал.

— Хозяин! Вас уже ждет посетительница с ребенком.

— Меня? С ребенком? — растерялся я. — Наверное, соискательница на роль. Сейчас не время ее принимать.

«Откуда женщина с ребенком? Должна же явиться нанятая мной актриса и сыграть роль моей давно потерянной жены. Что-то она перестаралась. Про ребенка уговора не было».

— Мистер Найнс, она упорствует. Утверждает, что она ваша жена!

— Кто жена? — затупил я.

— Как жена? — вскричали девушки. — Ты специально все подстроил!

Подбодрив меня тычком в бок, Констанс потребовала очной ставки. И она состоялась. Разрушив надежды на союз со мной у кого бы то ни было. И подтвердив мне старую истину: хочешь насмешить Бога, построй планы.

Обе проигравшие претендентки на звание хозяйки моего сердца продолжали что-то тараторить, но я пропускал мимо ушей, все, что они пытались до меня донести. Резко стало не до них. У входа в патио стояла Адель Каган. Ее ладошка сжимала ручку маленькой крохи лет трех-четырёх от роду. И почему-то эта кроха в матросском костюмчике мне подозрительно кого-то напоминала.

— Здравствуй, Американец! — сказала по-русски Адель. — Познакомься. Это твой сын.

[1] Виктрола — фонограф от фирмы Victor, в котором роль усилителя звука играл корпус, давая более мощный звук, чем у граммофона. Громкость звука можно было регулировать, открывая и закрывая дверцы тумбы.