Генеральный попаданец 3

Глава 12 18 ноября. 1965 года. Алтайский край. Дыхание жизни

Поездка одновременно утомила и придала сил. Потому что страна развивается, трудится, прирастает! Новые ГЭС, заводы и фабрики, дороги. Кварталы новёхоньких с иголочки городов. Загонял я своих помощников, совминовских и ЦэКовских функционеров. Да и охране досталось. Хабаровск, Иркутск, берег Байкала. Внезапная идея провести на берегу озера совещание глав социалистического содружества в расширенном порядке. Да, тут еще конь не валялся с благоустройством. Совещаться придется в скромных условиях. Но пусть «союзники» увидят реальные масштабы нашего государства, объемы строительства и не отвлекают нас по мелочам. Года хватит, чтобы подготовиться и даже кое-что построить. Будет подарок Иркутску от меня. Да и прогулка по Ангаре и Байкалу наверняка произведет впечатление. Коммунисты отмякнут, и с ними будет легче разговаривать.

Но это следующее лето. Уже после съезда и в ранге Генерального. У меня до Нового года график предельно жесткий. Разве что по приезде в Москву и обязательных встреч с Президиумом и Секретариатом залягу на неделю в Завидово. Там как раз новый корпус готовят. Царь или не царь? Могу позволить себе немного комфорта? Есть с чем сравнить. Личных яхт размером с эсминец не требую, поместье на много гектаров так же. А заслуг перед Родиной имею побольше, чем пресловутые олигархи. Что-то в будущем я не слышал ни об одном из них, как создателе прорывной технологии или строителя целого города. Один «семейный» разве что прославился покупкой британской футбольной команды и заставил через подконтрольные СМИ радоваться этому русских Ванек. За их же счет он в Англии резвился.

Но что мне понравилось больше всего — это лица людей. Искренние, счастливые, волевые. Смелые, открытые взгляды, желание свернуть горы ради Державы. Нет, не все советские граждане идейные, я не дурачок и понимаю, что сюда на большие стройки едут за деньгами, а не только «запахом тайги». Но романтика еще существует, живет и благотворно сказывается на коллективах. Не погубить бы нам ее своим равнодушием и чеканными идеологическими изречениями. Об этом, кстати, я постоянно повторял партийным бонзам, советским руководителям, директорам и прочим начальникам. Думать о людях, творить ради них, иногда поступиться своим. Иначе какая мы советская страна!

И что интересно, мои речи, интервью, крылатые замечания буквально на следующий день появлялись в прессе. Грамотно скомпилированные и заточенные на эффект. Такие же короткие ролики крутились по телевизору и в новостях, что дают в кинотеатрах перед показом. Догадались, что это не просто так? Со мной ехала основательная команда из отдела «П», пропаганда. Я собственной харизмой озвучивал не только собственные идеи, но и умные замечания помощников. В СССР огромное множество образованных и умных людей. И бо́льшая их часть вовсе не тяготеет к пресловутому диссидентству. Они любят свою страну и своих сограждан, готовы ради них на многое. Тогда почему их потенциал не использовать с толком? Вечно боялись новаторских начинаний, как бы чего не вышло.

В отделе «П» работают люди другого поколения, но есть и молодые фронтовики. Этих я вообще обожаю, их взгляд на жизнь более пронзительный и веский. А потомки забыли, что здорово обязаны именно им. Не за войну, а за трудовую доблесть. Ведь многие фронтовики со временем стали начальниками, руководителями и работали на своем посту самоотверженно. На это я также постоянно в разговорах намекаю. Кучкую вокруг себя фронтовиков и не стесняюсь спрашивать совета, выслушиваю их просьбы. Считаю этих людей мощным мотором перемен. Ради будущего страны они и жертвовали всем.

После шумного празднования 9 Мая, а также нескольких программных речей мой авторитет в народе здорово вырос. Я вижу, что советские люди надеются на меня. А это серьезный аванс. Иногда становится не по себе. Смогу ли, выдюжу? Если поначалу новая жизнь воспринималась, как некий квест, то сейчас скорее, как тяжкий воз, который тащить до гроба. Но масштабы развернувшейся в Сибири стройки поражают! И сколько уже возведено или было перемещено сюда во время эвакуации, да так там и осталось. Тысячи и тысячи предприятий. И после этого советскую систему признают неэффективной? Глупость!

Перспективы поражают, но сначала я требую навести порядок с уже имеющимся производством. Главное требование к руководителям: повышение эффективности, снижение себестоимости и помощь в изобретательстве и рационализаторстве. Для этого директорам по программе НЭМ и дан премиальный фонд. Старики еще помнят эту систему со сталинских времен, молодежь также ее приветствует.

Меня в Красноярске привезли на конференцию местных изобретателей. И что характерно: часть изобретений уже введена и вводится в производство. Но их возможности зачастую шире конкретно одного предприятия. Поэтому ребята собрались вместе, чтобы создать некий центр, где можно черпать новые идеи или куда можно их посылать с предприятий. Тут же даю указания совминовским, и мы готовим на коленке очередное постановление. Эх, сколько их уже было за эти недели? Но все для блага, для работы.

Правитель обязан держать руку на пульсе страны, а не заниматься дроче… «ручным управлением».

Новосибирский Академгородок был основан в 1957 году. Идея создать Академгородок в 30 километрах от Новосибирска принадлежала группе советских ученых во главе с академиком М. Лаврентьевым. На строительство города ушло более миллиарда советских рублей и всего два года. Уже в 1959 первые студенты и профессора вошли в новые аудитории Новосибирского государственного университета, а спустя еще 8 лет Академгородок удостоился Госпремии в области архитектуры за уникальное планировочное решение. Город молодых ученых и дерзких умов.

Мне очень понравилось, что жилые кварталы и здания институтов стоят прямо среди леса и много зеленых насаждений. Вот он город будущего! Так называемые «Зеленые» из двадцать первого века только заикались о таких полисах, а мы уже тогда строили! Помощники не успевают строчить мои поручения и пожелания. После Байкала в следующем году еду сюда. Будем обсуждать проекты городов будущего. У нас в центре много малых городков, где кроме компактного исторического центра нет ничего интересного и полезного. Не надо заниматься точечным строительством или насаждением спальных кварталов на окраинах.

Сносить к чертям все и строить заново! С широкими автострадами, трамвайными линиями или иными изобретениями электротранспорта. Пусть там будет сразу продуманная на будущую реконструкцию инфраструктура. Чтобы не копали только что асфальтированную дорогу по семь раз. Дома должны быть удобные и на основе самых современных материалов. Есть уже в этом мире стеклопакеты? Надо обязательно придумать. Закончим масштабное переселение нуждающихся в хрущевки и брежневки, и тут же или параллельно начнем пробовать строить «города будущего». Хотя кое-что можно испытать уже на столице. Нет пиетета у меня перед древними особняками и церквями. Оставить несколько гармоничных в архитектуре исторических кварталов, перенести туда, что получится и что достойно. Осуждаете меня? Лучше критикуйте архитекторов Парижа, что в девятнадцатом веке уничтожили старый город.

Масштабно, не правда ли?

Новосибирский университет встретил меня приветливо. Юноши радостно рукоплескали, девушки норовили сфотографироваться со мной. Охрану довели до полуобморочного состояния. Но что могу сказать, сибирячки красивые! О чем не преминул сообщить сразу же в актовом зале. За что удостоился заслуженных аплодисментов.

— Мои юные друзья, политинформацию читать вам не собираюсь. Мои мысли и идеи вы можете изучить в газетах. Я же хотел услышать от молодого поколения вопросы. Был бы рад советам. Не бойтесь, подходите к микрофонам. Постараюсь ответить вам честно.

Зал ненадолго замер, затем вверх поднялось множество рук. Это же студенты, народ отчаянный. Да и Сибирь, далека она от политических интриг, и Академгородок больше заточен на науку. Чтобы не создавать хаос, мои помощники тут же организовали очереди к заранее выставленным микрофонам. Тут же суетились телевизионщики и пиар-команда. После первоначального любопытствования и скромных вопросов пошла в ход «тяжелая артиллерия».

Типичный «ботаник» в узком пиджачке и очках с огромной серьёзностью в голосе поинтересовался у меня:

— Леонид Ильич, а что все-таки такое этот «Мир Полудня»? Мы все читали Стругацких, но что вы вкладываете в это понятие.

Я ожидал, что когда-нибудь мне зададут этот вопрос. В ЦК все уши прожужжали с призывом разобрать и пояснить. Но там стукнутые идеологией болваны, они все равно ничего не поймут. Или что еще хуже — не примут, а значит, будут ставить палки в колеса.

Смотрю в зал в некотором раздумье. А ведь передо мной те, кто вскоре будет двигать советскую науку! Создавать новые реакторы, изучать таинственный микромир, придумывать новые биоматериалы. Наше, мое будущее.

— Ребята, не буду мудрствовать лукаво. Можно наговорить много красивых слов, но я постараюсь пояснить коротко, — в зале воцарилась мертвая тишина. Внимали все. Студенты, преподаватели, суровые дядьки ученые, административный персонал, первые люди города. — Начнем с азов, товарищи. Марксизм — учение полностью научное, это признали во всем мире. Но революция явление более спонтанное, и от ее необузданной энергии мы страдали долгие годы. Да и не только мы. Вспомним французскую. Но как бы то ни было, новое государство мы построили, наказы прошлых поколений выполнили и сейчас можем идти дальше. Но именно по научно выверенному пути.

«Мир Полудня» — это прежде всего общество, основанное на научных принципах. Социум — понятие необычайно сложное, как и вся человеческая цивилизация. И нам в строительстве будущего надо прекращать действовать методом проб и ошибок. Вот почему мне так важна наука и вы, молодые друзья. Человек несовершенен, над ним еще работать и работать. Его вечно тянет налево, вляпаться в какую-нибудь гадость, — в зале раздались смешки. — Но нам следует в обязательном порядке защищать те робкие ростки гуманизма, передового коллективизма, что мы успели развить в советском обществе. И смело ставить заслоны в попытках навязать нам буржуазное мещанство.

Вы же будущее ученые! Вам несложно понять, что если каждого человека завалить с ног до головы вещами, дать ему возможность иметь по два автомобиля, сто штанов, то ресурсов на нашей планете не останется. Я разговаривал с нашими космонавтами и, в частности, с Евгением Леоновым, — улыбаюсь, ведь это было на самом деле. — Он выходил в космос и видел нашу Землю, какова она есть. И Евгений рассказал мне, что был поражен её красотой и… беззащитностью. Планета у нас одна, и другой пока не предвидится. И наша святая обязанность сохранить ее, все эти цветущие поля, реки, леса и полные рыбой моря, чтобы передать потомкам. И вот здесь без науки никак не обойтись. Она должна прийти рано или поздно в каждый дом. Каждый советский человек должен быть образован и верить не в суеверия, а величие человеческого ума. Только так он сможет привести нас к лучшему миру. Сбалансированному социально, построенному научно, к совершенно иной информационной экономике.

Еще один «ботан», но уже атлетично скроенный выпалил:

— Мир электронно-вычислительных машин?

— Вы совершенно правы, молодой человек. ЭВМ еще на вашем веку появятся в вашем доме. Да и сами дома станут «Умными ЭВМ», то есть вы сможете управлять частью процессов просто голосом. Пока находитесь в ванной, «Умный дом» сделаем вам кофе, пожарит омлет, после вашего ухода вымоет посуду и пропылесосит пол. Да и уходить на работу не всегда обязательно. Часть профессий может спокойно работать из дома. Инженеры, конструкторы, и даже бухгалтеры, — в зале засмеялись, взгляды у молодежи заблестели. И ведь они верят мне. Прямо на их глазах НТР стремительно изменяет мир. Атом, космос, компьютеры. — Все ЭВМ Советского Союза будут связаны друг с другом единой электронной сетью. Вы сможете общаться с коллегами по видеосвязи, где бы они ни были. Камчатка с Ленинградом, Тикси с Ташкентом.

— Фантастика!

— Вовсе нет. И даже я успею застать эти новшества.

Вот тут все затихли. Первое лицо в стране врать не будет. Неужели такие работы уже ведутся?

Какая-то девчушка, стоящая у микрофона, невольно воскликнула:

— И что, кроме науки ничего не останется? Стихи, живопись, музыка? Нас будут окружать бездушные роботы?

Я засмеялся:

— Милая, искусство, часть души человеческой. Еще первобытные люди рисовали в пещерах, передавая на камне минеральными красками свои впечатления. Я считаю, что в будущем нас ждет расцвет настоящего искусства. Коммунизм смешает расы, народы, культуры. Весь накопленный человечеством опыт. Что из этого выйдет даже не представляю. Но мы, мои юные друзья, слишком заглянули вперед. Давайте пока жить настоящим. Одна из причин моего приезда именно сюда, это ваши успехи в области создания и претворения нового. Мне нравится ваш современный, инновационный подход к учебе. «Наука — кадры — производство» — именно так ведь сформулирован знаменитый «треугольник Лаврентьева»?

— См создатель Академгородка сидит в зале и парирует:

— Это когда он успел стать знаменитым, Леонид Ильич?

— Обязательно станет, Михаил Алексеевич. Вам необходимо создать здесь научно-промышленную площадку, Технопарк, где студенты смогут использовать свои знания на практике. Наша экономическая реформа вдобавок предполагает создание Малых предприятий, с отчасти государственным капиталом, но с интеллектуальными долями для пайщиков. То есть ученые могут на практике зарабатывать неплохие деньги на своих изобретениях. Нам в обязательном порядке следует развивать прикладные отрасли советской науки. И вот тут Новосибирский Академгородок должен стать закоперщиком!

— А как же фундаментальные науки?

— И с ними мы придумаем систему поддержки. Готовьтесь к весне ждать научный десант со всего Союза. Я обращаюсь сейчас ко всем! Мы вплотную приступаем к строительству такого будущего человеческой цивилизации, о которой люди не могли мечтать тысячелетия. Мы покончили с эксплуатацией человека человеком, рабством, тотальной неграмотностью, нам по плечу многое! Так не испугаемся и этого неведомого пути!

На Алтае уже прохладно. К вечеру настоящий морозец. Но в избе хорошо натоплено, шумно, то и дело в двери заглядывают новые люди. Всем любопытно, кто же такой важный к вечеру нагрянул? Да так, что председатель чуть ли не из исподнего выскакивает. Да, я сполна использую свое положение. Но и разговор, как и человек для меня важный. Таких людей в стране наперечет. Догадались? Василию всего тридцать шесть, хотя на мой взгляд выглядит старше. Так и жизнь у него за двоих крутилась. Сказывают, что одно время на две семьи жил. На все человека хватало! Странное ощущение. Он моложе меня нынешнего и тем более настоящего, а смотрю на него, как на старшего. Наследство лет молодых, когда такие люди годились в отцы и считались мудрецами? И ведь понимаю, что все не так. Это просто человек, пусть и не обычный, с широкой русской душой и непонятыми нами стремлениями. А ты гляди — робею!

С кухни доносятся звуки готовки, пахнет жареным и пирогами. Дом у Шукшина не из бедных, но это же деревня. В кулинарию за углом не сбегаешь. Поэтому женки спешно фланируют оттуда в большую комнату, выставляя на столе посуду и закуски. То и дело бросают острые взгляды в нашу сторону. Из охраны со мной только Медведев. Мужик высокий и статный. Не одна барышня на него заглядывалась. В Новосибирском Академгородке только что на шею не вешались. Посчитали, что он мой первый помощник, раз постоянно рядом находится. Цуканов со мной в поездке был, но особо не отсвечивал, не выпуская из рук компактную рацию, подарок товарищей из ГДР, чтобы контролировать остальных.

В «Красном углу» уселись самые важные и пожилые гости. Деревенские, по фасону заметно. Так и я модный костюмчик снял, одел такой попроще и чуть потертый из старых. Схуднул, так висит на мне. На франта не смахиваю. Мужики сидят степенно, меж собой о чем-то рассуждают и на стол поглядывают. Какие-то напитки там уже расставлены. А им законный повод. Когда еще глава страны в Сростки заглянет!

На беленых стенках старые фотографии. У стенки же небольшой комод. Просто живет советский народный писатель.

— Что, Леонид Ильич, — я сразу договорился с Шукшиным говорить на «ты». Как ни странно, писатель и режиссер не оробел. Да и в сказку, что мол, просто мимо проезжал, дело к вечеру и решил заглянуть в гости, не поверил. Странно так глянул и промолчал, — заедают любопытством людишки?

Развожу руками:

— Должность такая!

Председателя я сразу услал, никакого официоза, но люди в колхозе та же коммуна. Всем все сразу стало известно, и потянулись глянуть одним глазком на «поезжанина». Сначала мои молодцы всех осаживали, но я махнул рукой. Чего уж там! С наслаждением снял теплые бурки и вытянул ноги у печки. Одет по-простому, Шукшин так же. Было бы тепло, в кирзачах ходил. Любил Вася эпатировать столичную публику. Как-то Шукшин, узнав, что Евтушенко из Сибири, принялся высмеивать его за то, что тот — сибирский мужик — носил бабочку, как последний пижон. Евгений ответил, что кирзовые сапоги в центре Москвы — тоже пижонство. Спор кончился тем, что поэт согласился снять бабочку, если писатель снимет свои сапоги. Что они и сделали; после чего Евтушенко придумал стихотворение «Галстук-бабочка».

— Меня тоже то и дело узнают. Хоть не снимайся вовсе! Не люблю я этого…

Поглядываю на одного из самых известных людей в Союзе со смешком:

— Лучше привыкай и работай в кадре. Это же не ты, а герои твои. Вот и будь добр, обеспечь людям наслаждение твоим ликом.

Василий хлопает глазами, вникая в смысл высказанного.

— Просим к столу!

Я привез с города разное угощение, но все равно деревенские расстарались. Василий с усмешкой посматривал, как накладываю себе сам разварной картошечки, посыпаю ее лучком, беру кусок черняшки. От привезенной колбасы отказался, отдав должное местной рыбке и домашним соленьям. Народу набилось в избу много. Большая зала маленькая, так что стоят и в дверях. Все сродственники и соседи. Посматривают на меня, как на инопланетянина. Ну так для них так и есть. И ведь узнали по бровям сразу! Председатель хотел к себе вести, но я настоял на доме Шукшина. Вот ему потом забот будет. Как и матери Марии Сергеевне.

— Мне что полегче, товарищи, — накрыл я налитую стопку непонятной консистенции напитка. Водку мои молодцы на столы также выставили. — Здоровье.

Мужики растерялись, затем кто-то крикнул:

— Как на рябиновую смотрите, Леонид Ильич? Моя теща настаивает.

— Положительно!

За столом робко засмеялись, и я тут же влепил анекдот о себе. Многие знали, что я их собирал, но этот из будущего.

Приезжает Брежнев к американскому президенту Джонсону с официальным визитом.

Джонсон водит Брежнева по Белому Дому, показывает ему разные

достопримечательности и в конце заводит в небольшой кабинет.

В этом кабинете на стене приделана небольшая панелька, а на

ней две кнопочки — белая и черная.

Джонсон говорит Брежневу:

— Вот посмотрите, Леонид Ильич: у меня есть две кнопочки.

Если я нажму на белую, то на СССР упадет атомная бомба, а

если я нажму на черную, то на СССР упадет водородная бомба…

Сказал и смотрит, какое впечатление его слова произведут.

Брежнев подумал и говорит:

— Вы знаете, мистер президент, во время войны у меня в Польше

была одна знакомая пани. У нее в доме было два унитаза — один

голубой, а другой розовый… Но когда в Варшаву вошли

советские танки, она обосралась прямо на лестнице!

Принесший бутылку с рябиновкой мужичок чуть не уронил ее на пол. Так грохнула публика от смеха. Даже строго до этого выглядевший Василий не удержался, смахивая выступившие слезы. Лед отчуждения сломался. Мужчина, не умеющий шутить, не мужчина вовсе. Выпили степенно по одной, закусили. Какой-то активист пожелал толкнуть тост за партию, но я его осадил.

— Есть предложение, выпить за хозяйку и хозяина. Спасибо вам, Мария Сергеевна, за вашего сына. Вся страна его смотрит и им гордится.

Народ выпил, зашумел. Понеслись вопросы в мою сторону. Мол, когда жить лучше станем. Прятаться не стал.

— Поворот уже сделан, товарищи. Не обещаю кисельных берегов и молочных рек, но лет через пять будем с хлебом, а там и с маслом. Страна в долгу перед селом, так что всем миром поможем.

— Это ладно!

— Правильные слова, Леонид Ильич! Без помочи трудно.

— Технику надобно.

— Уже делают. Будут даже маленькие трактора, чтобы ваши огороды вспахивать, да окучивать. С разнообразным навесным оборудованием. Хочешь паши, хочешь коси. Чтобы времени на это не тратили. Пусть колхоз или кооператив покупает.

Новости интересны. Народ тут же пускается в спор, что и как лучше сделать. Я же отмечаю для себя, что люди еще не в курсе наших возможностей. Вот тебе и связь с низом. Что, интересно, делает здешний райком? Тунеядцы!

Сидевший напротив сухонький однорукий мужчина в пиджаке, на котором виднелись медали, некоторое время смотрел на меня, а потом выдохнул:

— Правильно вы сделали, Леонид Ильич, что девятое мая праздником сделали. И парад превосходный. Мы его всем селом в клубе смотрели. Нельзя забывать о солдатах.

Я задумался, огляделся. А ведь он не один в медалях. И надели они их, потому что я, то есть Брежнев, фронтовик, и им нечего стыдиться. Опять даю себе зарок, что больше ни одного ордена не возьму и не надену. Кроме фронтовых.

— Ну как я мог забыть о подвиге народном? Не по-человечески это. И есть у меня задумка одна, друзья. Привезти в Москву останки неизвестного солдата, похоронить у Кремлевской стены и зажечь там вечный огонь. Раз не можем восстановить его имя, найти всех пропавших без вести, так, хоть так увековечить их память. Пусть приходят туда родные наших солдатушек и поминают их.

Говорю и у самого слеза в глазу. Как стало тихо в большой комнате! Как эти простые люди затуманились, вспоминая лихие годы! Однорукий так сжал стакан, что я думал, что тот лопнет. Женщины вытирали глаза, я заметил слезы и у Шукшина. Сидевший поодаль дед с седой бородой выразительно глянул на меня:

— Делай, Леонид Ильич. Вся Россия тебе в ноги поклонится.

Я встал и поднял свой стакан.

— Тогда за тех, кто не вернулся из боя. Благодаря их подвигу мы можем вот так собраться.

Выпили, помолчали. Понемногу люди осмелели. Первый свой в доску, лозунгами не швыряет, говорит просто.

Я вышел на крыльцо проветриться. Стоявшие там мужики тут же накинули на меня ватник и протянули мне папиросы и сигареты. Взял одну, поперхнулся.

— Бросаю!

— Счас найдем полегче.

— Да не надо, мужики. Здоровье-то у меня нынче не свое, а государственное.

На улице темно, только свет из окошек освещает наши лица. На меня поглядывают уже больше не с любопытством, а с раздумьем. Барьер растоплен, приняли за своего.

— И правильно, берегите его, идите в дом, простудитесь.

— И то, правда! Хорошо у вас тут, тихо!

— Так приезжайте летом, на рыбалку сходим.

— Вот возьму и приеду! Я же деревенский, все привычно.

— Будем ждать.

— Заодно к вам дорогу хорошую построят! К моему приезду.

Мужики смеются, потом замолкают. Вдруг — правда?

Василий поглядывает на меня своими светло-сумрачными глазами, искренне не понимает:

— Зачем приехали, Леонид Ильич? Не абы как подгадали? Что я вам? Простой алтайский парень?

— Душой отдохнуть, с людьми повидаться, с тобой поговорить.

— Да кто я на самом деле!

— Ой ли, певец души народной. Я же читал твои рассказы и фильмы смотрю, как только выходят.

— Вот как?

Шукшин растерян. Быть обласканным властью далеко не подарок. Но кинематограф штука такая, это не диссидентские романы в углу строчить, тут целая индустрия под дланью государевой.

— А ты думаешь мне не интересно, чем люди дышат? Доклады — это одно, общение другое.

— Да вижу, как много по стране катаешься. И речь перед студентами понравилась. Такая боевая! Правда, что за мир такой я так и не понял. Не люблю фантастику.

— Не люби, но почитай. Лучше Ефремова. Он как раз новую вещь скоро выпустит.

Сидим в его скромной комнате. Простая кровать с «панцирем», столик, на нем пишущая машинка. Из нее выходят шедевры. А писательские «генералы» в элитных квартирах и дачах выдают на гору макулатуру. Вот кому мне помогать после этого?

— Что сейчас снимаешь?

— Да заканчиваю тут одну… увидите. Вам же первым привезут.

— Снимай пиши, думай. Если надо, всегда поддержу, — я задумался. — Есть одна идея: собрать вас, всех пишущих о деревне вместе. Поговорить, познакомиться. Позову, приедешь?

— А чего нет? — Василий оживился. — Это даже интересно. Я читаю кое-кого, приятно будет лицо в лицо поговорить.

— Договорились. Пойдем к гостям, а то нас потеряли.

Много мы этим вечером и ночью поговорили. То-то наутро, наверное, Василий удивился. И задумался. Потряс головой и снова задумался. Если наверху задумываются, то ему вовсе не грех лишний раз покумекать. Глядишь, что из думок и выйдет. В голове Алтайского самородка внезапно начала складываться следующая картина. Он обязательно ее снимет!

Утром я походил неспешно по деревне, разглядывая заиндевевшие окошка и кусты, затем сел в машину. Ехать неблизко до Барнаула, потом в Москву. Турне окончено. Но как будто отдохнул душой. А она, как известно, потемки!

Заметки:

Евтушенко.

В искусстве уютно

быть сдобною булкой французской,

но так не накормишь

ни вдов,

ни калек,

ни сирот.

Шукшин был горбушкой

с калиною красной вприкуску,

черняшкою той,

без которой немыслим народ.

…

Искусство народно,

когда в нем не сахар обмана,

а солью родимой земли

просолилось навек.

…Мечта Шукшина

о несбывшейся роли Степана,

как Волга, взбугрилась на миг

подо льдом замороженных век.

Очерки алкогольной топографии Одессы второй половины 20-го века

Убедившись, что пить алжирское ни на розлив, ни в «пузырях» советский народ не будет, соответствующие органы привлекли к решению задачи науку. Выбор пал на Среднюю Азию, уже имевшую опыт производства низкосортных крепляков типа «Помир» (писалось «Помир», читалось «Помер»). Быстренько разработали технологию использования алжирского виноматериала…

Сам по себе исходный алжирский виноматериал представлял собой красное Мерло или Каберне. Возить его стали танкерами в Новороссийск, где по винопроводу перегоняли на местный винкомбинат. Далее добавляли обычный свекольный сахар для вкуса и этиловый спирт для крепости. После самоферментации этих, по нормам классического виноделия несочетаемых элементов, образовывались жуткие сочетания эфирных масел, предельных углеводородов, альдегидов

Обратите внимание. В СССР имели винопроводы.