Генеральный попаданец 3

Глава 14 10 декабрь 1965 год. Кремль-Совмин. Вечный вопрос

Я был взбешен. Что позволяют себе эти ЦЭКовские прихвостни! От них всего лишь требуется открыть источники доходов дружеских компартий. Особенно европейских и США. Я искренне не понимаю, почему компартия не самой богатой в мире страны должна помогать им. Мало кто знает, что «богатейшим» в ЦК был Международный отдел. Во Внешэкономбанке СССР даже лежал валютный спецсчёт-депозит №1, который имел всего одного распорядителя — заведующего Международным отделом ЦК КПСС. Официально этот счёт назывался «Международным фондом помощи левым рабочим организациям». Единственный специалист, который мог выдавать средства, формально был обычным служащим, не имел особых прав и не пользовался режимом секретности. О его статусе не знали даже в самом банке.

Заместитель заведующего отделом по специальному каналу выходил на кого-то из руководителей ПГУ КГБ, затем один из сотрудников подразделения под расписку забирал деньги, которые потом по каналам спецслужб отправлялись партии-адресату. Через какое-то время работники госбезопасности приносили в отдел расписку от агента-получателя о том, что всё прошло успешно. Группа партийной техники при ЦК КПСС также была частью системы, которая помогала международному коммунистическому движению. «Парттехника» была «секретной лабораторией» при ЦК КПСС, не входившей в подчинение КГБ СССР. Она обслуживала только партийные нужды, подделывала документы, готовила и легендировала нелегалов, меняла им внешность. О подоплеке ситуации мне было доложено Грибановым, проводившем негласное расследование.

Я уже был в курсе материалов следственной группы Сергея Аристоваса. Одни из немногих фактологических документов, открытых публике. С 1981 по 1991 годы КПСС помогла 109 партиям и движениям из 70 стран более чем 200 миллионами долларов. Немалые деньжища и заметьте — в инвалюте! В зависимости от местных особенностей деньги передавали по разным каналам. В США прямо в руки партийным по каналам спецслужб и посольства. А во Франции, например, было много фирм-друзей, которые легализовывали деньги за небольшой процент.

Журнал «Проблемы мира и социализма» был ещё одним способом поддержки дружественных компартий за рубежом. В редакции журнала на постоянной основе числилось свыше пятидесяти представителей различных партий и движений, которые не работали над выпуском журнала, но исправно получали финансы, которые затем шли на политическую деятельность. Редакция передавала деньги и напрямую — на поддержку левой прессы в капиталистических странах. Каждый выпуск журнала с подобным «отягощением» обходился в 215 тыс. долларов и 2,5 млн чехословацких крон — редакция базировалась в Праге. За 32 года существования журнала власти не провели ни одной контрольно-ревизионной проверки её работы.

Прекрасно, да? Вот в какой гнойник я попал!

Компартиям, которые вели вооружённую борьбу, помогали «поставкой специмущества» — оружием и техникой. Как адресаты подобной помощи упоминались: Иракская компартия23, Африканский национальный конгресс, Народная организация Юго-западной Африки, дружественные подпольные организации Ирана, Йемена и Анголы2. По мнению представителей президента в суде, разведуправление Генштаба в этих операциях тесно взаимодействовало с Международным отделом ЦК КПСС. Были еще взносы КПСС в Международный фонд помощи рабочим организациям, взнос КПСС в Международный фонд помощи рабочим организациям.

Отдел ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран после устранения Андропова возглавил его заместитель Русаков Константин Викторович. В текучке я не обратил на это достаточно внимания. За что сейчас расплачиваюсь. Забыл об особенностях аппаратной бюрократии. Если в Общем отделе меня плотно прикрывает Черненко, за идеологией и пропагандой следят Суслов и Демичев, экономика также закрыта «бульдожьей» хваткой Кириленко, то в финансовом «Интернационале» разобраться оказалось намного сложнее.

Сколько, чего и зачем? Я понимаю, что сразу не получится отрубиться щупальца, присосавшиеся к бюджету советского государства. Да и помощь «нелегалам» и развивающимся странам я бы оформил несколько иначе. От Кубы, Никарагуа точно будет профит. Хотя бы в давлении на Штаты, которое вполне может быть монетизировано. Но ведь сначала надо внимательно разобраться и посчитать уже имеющееся. Меня же наглым образом динамят, откладывая и ссылаясь на некие проблемы. И проверку устроить не могу. Суслов слег в больницу. В ЦК ощущается некоторое напряжение. После Секретариата, что состоялся по отчетам о моих повестках, неожиданно вылезли странные вопросы к Первому. Я как-то забыл, что правлю не единолично. Почему во время визита не встретился с коммунистическими функционерами? А на кой черт мне они? Помогут с буржуями на переговорах? Политически незрелое выступление в Швеции. А какая вам требуется в условиях, когда Интернационал помер? Ругаться я не стал, но пометочки в блокнотик аккуратные сделал.

Похоже, что Центральный комитет возжелал немного поучить зарвавшегося Первого.

Но как же не вовремя! Мы в Совмине считаем каждую копейку, в Минфине развертываются настоящие сражения между министерствами. В Госплане, как наскипидаренные носятся. Надо привыкнуть и освоить новые показатели, поменять функционал, переучиваться на передовые методы работы. А люди по определению не любят учиться. Особенно в этом неспешном по сравнению с двадцать первым веком времени. А ведь вскоре появятся компьютеры. Думаете, этим деятелям понравится осваивать даже адаптированные «персоналки»? Кстати, Черненко неожиданно понравилась идея упростить документооборот с помощью вычислительной техники. Глушков даже для него что-то отдельное ваяет. А я не мешаю. Глядишь, интернет у нас первым появится между обкомами и райисполкомами. Вот будет смеху! Глядя на партию, остальные подтянутся. Так и останется в истории: первым застрельщиком в мировой сети является КПСС! На то мы и самая передовая партия в мире.

Итиешуи налево! Как было проще с французами.

После нашего демарша в Алжире месью ожидаемо зашевелились. В прессе появились заказные статьи об агрессии Советского Союза. Правые очерняли нас, как могли. Социалисты огрызались. Компартия ожидаемо засунула языки в жопу. Разве что студенты побузили. Но на то они и охламоны! Не будем все-таки забывать, что Франция крайне буржуазная страна. С внушительной финансовой империей и крупной промышленностью. Помните, где появилось понятие «Рантье». И она до сих пор колониальная держава. А вскоре станет пионером неоколониализма. Как они затем ловко пятьдесят лет грабили Африку и Магриб. Многие виды стратегического сырья добывались французами именно там. Опа-на!

Память услужливо подсказывает место: добыча урана в Нигере началась в 1957 году, когда его обнаружило Бюро геологических и горных исследований Франции. В 1958 году Нигер обрел независимость. С этого момента Париж подписал с ним несколько соглашений, обеспечивающих привилегированный доступ к стратегическому сырью. Потребность Франции в уране в будущем составит порядка 8,3% мирового потребления ресурса. Удовлетворяет ее иностранное сырье, ввозимое из бывших французских колоний в Африке. В их числе Нигер занимает ведущее место: на него приходится 4,7% мирового производства урана.

Вот где состоится будущее социалистическое восстание! Только надо посмотреть, где у нас возможно создание баз подскока. Еще раз убеждаюсь, что обязательно стоит закрепиться в Ливии. А там ведь можно поставить и базу ВМФ, даже доки построить для ремонта. Офицеров выучить у нас в Союзе и сделать верными нукерами наших интересов. Всех мусульман отправлять учиться в Среднюю Азию, чтобы ощущали разницу между исламскими порядками и светской страной с неплохим образованием, доступной медициной и равноправием полов. Если армейский корпус Ливии будет нам верен, то политики никуда не денутся. Французы, кстати, не брезговали в этом регионе ни военным вмешательством, ни прямым геноцидом. Использовали в хвост и гриву так называемые международные организации и, конечно же, «Иностранный легион». Мы чем хуже? И уран нам так же понадобится, как и другое минеральное сырье. Вот кому стоит помогать, а не карманным компартиям богатой Европы!

Завидово. Тремя днями ранее. Сферы влияния

Шарль де Голль поступил умно, послав ко мне именно этого человека. Константин Константинович Мельник — внвнук врача царской семьи Евгения Сергеевича Боткина, который вместе с Романовыми был расстрелян большевикам. Да-да, этот русский человек смог сделать на чужбине головокружительную карьеру. Выполненный Мельником блестящий анализ ситуации в СССР сразу после смерти Сталина и, в частности, предсказанная им победа Хрущева произвели сильное впечатление на две главные американские разведорганизации — ЦРУ и «Рэнд корпорейшн». Последовало предложение приехать в Соединенные Штаты, где он несколько лет проработал на «Рэнд». Тем временем во Франции пришел к власти генерал де Голль. Назначенный премьер-министром Мишель Дебре пригласил своего друга Мельника координировать деятельность всех французских рыцарей плаща и шпаги. В те годы Мельник, как писала о нем газета «Монд», был одним из самых влиятельных деятелей Пятой республики. Он знал все секреты, держал в руках все ключи, пользовался абсолютным доверием. Сейчас он как бы отошел от дел, но «бывших разведчиков» ведь не бывает? Цвигун уже отчитался, что перевербовать его нереально, и вообще был против его приезда. Но не могу же я отказать посланнику французского президента?

Константин Константинович осмотрел гостиную нового здания правительственной загородной резиденции и с деловитым видом выставил на стол пузатую бутылку необычной формы. Его русский язык был хорош, даже чересчур.

— Я знаю, что вы, Леонид Ильич, предпочитаете приличный коньяк.

Я взял бутылку. Ого! Seguinot Reserve De La Famille 1914 года. С тонким намеком.

— Слухами земля полнится. Спасибо. Продегустируем?

Мельник осклабился:

— Только не по вашему варварскому обычаю.

Он достал из сумки коробочку. Вынул оттуда специальные бокалы-тюльпаны и плеснул на дно янтарный напиток, лукаво поглядывая на меня. Нашел простофилю! Пивали мы хорошие бренди. Я мягко взял бокал в руку, нагревая напиток, затем поднес близко к носу. Аромат начал раскрываться. Ох, ты!

— Божественно!

Мельник тщательно спрятал неподдельное удивление и повторил мои действия.

— И в самом деле, не обманули. Очень хорош! Его разливали в бочки, когда на полях Европы началась кровавая драма.

— Сыр прихватили?

Посланник уже улыбался и быстро сервировал небольшой столик. Я помог, достал из буфета тарелки, ножик и вилки. Обойдемся без буфетчиц!

— Давайте за знакомство!

Отличный коньяк, душистые сыры, маслины. Давно я так не сибаритствовал. Еще помню начало девяностых, когда мы с пиететом и дрожью в руках пробовал «заграничное». Польское «Амаретто», бельгийский «Наполеон», батончик «Сникерс». Какими наивными балбесами мы были! Так и продали страну за зеркальца и бусы. Внезапно мелькает мысль, что широкой публике не объяснишь элементарный посыл. Многим личностям из мажорной молодежи, что бывала по «заграницам», бесполезно втолковывать азы международной экономики. Пока на своей шкуре не почувствует. Сталинские методы не сработали. Детки репрессированных родителей так ничего и не поняли, зачастую затаили злобу, выплескивая затем желчь на всю страну. Даже дочка вождя умотала заграницу. В том времени в 1967 году. Жить ей не давали… Может, ее с этим хлыщом сплавить? С условием, что будет болтать в меру. Так что следует с Костей подружиться.

— Вы перешли границу, товарищи коммунисты.

Я неподдельно удивился:

— Считаете Африку своей до сих пор? Мало вам кровавой вьюшки в Алжире и мятежа парашютистов?

Мельник, видимо, вспоминает значение слова, обозначавшего кровавую кашу. Все-таки у эмигрантов язык беднеет.

— Я понимаю ваши побуждения. Но…

— Часть консервативной публики против?

— Вы замечаете суть, Леонид Ильич. Во Франции у советской России достаточно врагов. Последние соглашения…

— Не всем понравились. Я понимаю. Но тут, — ставлю бокал на стол и смотрю посланнику в глаза, — нам следует осознать, что важнее для нас обоих. Досужее и отсталое от задач эпохи мнение или собственные интересы. А они у нас в данный момент совпадают. Насколько помню, французские короли всегда являлись сторонниками «временных союзов».

Посланник де Голля внимательно на меня смотрел. Это вовсе не простачок. Он впитывает недосказанное как губка. Мой тонкий намек на более тесное партнерство вопреки воле других держав. Ведь совершенно необязательно все афишировать. А польза и в самом деле будет большая. Она даст фору и французам.

— Желаете поделить сферы влияния?

— Зрите в корень.

— Непривычно для коммунистического вождя.

— Да ладно? Что же тогда обсуждали союзники в Ялте?

Лицо Мельника скривилось. Он все же больше француз. А их тогда обошли вниманием. Ладно хоть подпустили к подписанию акта о капитуляции. «И эти нас победили?»

Посланник сухо кивает:

— Хорошо! Это обсуждаемо. Что-то кроме Африки?

— Конечно. Нам нужны ваши вертолеты. Пока ответа я не услышал.

Мы хотели получить лицензию на популярный французский вертолет Аэроспасьяль «Алуэт. Как раз такого типоразмера нам не хватает. Вертолёт одновинтовой схемы, с рулевым винтом и трёхопорным шасси. К 1984 году будет продано около 1453 машины в 92 страны мира. Выпускался по лицензии в Индии, Румынии и Швейцарии. Мы чем хуже? Но особо нам крайне интересен мотор, и французы об этом догадываются. Интересует вариант, где в качестве силовой установки ставится газотурбинный двигатель Turbomeca 'Astazou» мощностью 550кВт. Его уже испытывают. Если и брать, то самое современное.

Мельник фыркнул:

— Но вы же прекрасно знаете, что это продукция двойного назначения.

— С таким подходом бизнес не сделаешь. Для военных мы разрабатываем собственные виды вооружений. У нашего Министерства обороны жесткий принцип — иметь оружие только отечественного производства.

Посланник де Голля задумался и мягко заметил:

— Обо всем можно договориться.

Намекает, жук, что сначала стоит поделить сферы влияния. Ну что ж, хотя бы честно.

— И не забывайте о космосе. Нам придется хотя бы отчасти открыто сотрудничать. Мы ждем вашу делегацию в Звездный городок. Да и ваших парней пора готовить.

— Каких парней? — Мельник растерялся.

— Тех, кого будем готовить в космический полет. Надеюсь, две кандидатуры вы отберёте сами. Критерии узнаете от наших специалистов. У нас уже накоплен некоторый опыт.

— Почему две?

— Пилот и его дублер, — уже удивляюсь я. И вижу по глазам, что в этот миг визитер мне поверил. Потому что я не играл, а упомянул о них между делом. Как само собой разумеющееся.

— Тогда еще по одной?

— Всенепременно!

Ну как тут будешь соблюдать здоровый образ жизни?

Так что после новогодних праздников можно ожидать в Москву делегацию из дипломатов, военных и разведчиков. А мы во Францию пошлем представителей авиапрома. После снова жду Мельника к себе. Для него будет собрано немного крайне интересной информации. Чувствую, что мы поладим.

Москва. Кабинет Председателя Президиума Верховного Совета

Николай Викторович Подгорный отнюдь не был простачком. Такие на высокие посты не добираются. Многие считали его ведущим претендентом на пост Первого и организатором заговора против Хрущева. До консолидации властной позиции Брежнева Подгорный был одним из наиболее влиятельных членов Политбюро наряду с А. Н. Косыгиным. И как-то стремительно за эти месяцы его обошел на повороте Брежнев. Хотя Подгорный отлично понимал, что если бы не согласился на эту высокую должность, то и вовсе мог потерять все. Как быстро понеслись события!

— Он перестал кого-либо в ЦК слушать!

— А зачем ему! У него своих помощников полный Кремль.

— Николай Викторович, это нормально? Завел себе целый двор прислужников.

— Вот-вот! Кабинет на Старой площади, в Кремле, новый дом в Завидово.

В кабинете собрались недовольные новыми веяниями функционеры ЦК. Часть из них уже перебралась в Верховный Совет. Подгорный знал, что среди них нет умных, но есть хитрые. И короля всегда играет свита. Лучше всего против недругов работает скрытый саботаж. Но и здесь не все так гладко, как хотелось.

— А ведь это пресловутый бонапартизм, товарищи.

Председатель кинул острый взгляд в мужчину, одетого в старомодный костюм. И мысли у него архаичные, эпохи репрессий и клики Тухачевского. Нет, надо отдать должное Ильичу, как он сумел ловко почуять назревающие перемены. Научно-техническая революция! Сухая наука, банальное производство, но и тут же слово «революция». Романтики из молодого поколения клюют на нее без остановки.

— Николай Викторович, Президиум будет что-то предпринимать?

Подгорный тяжело откинулся в неудобном кресле. Даже тут Брежнев обошел его. Обстановка в его новом кремлевском кабинете поражала, как и мебель. Заказать, что ли, себе такой анатомический стул? Спина стала болеть.

— Президиум под Лёней плотно.

Микоян зашел по старой памяти на чай, а попал на заседание заговорщиков. Но отчего-то не ушел сразу. Чует что-то, хитрый армянин. От «Ильича до Ильича».

— Может, на съезде пропесочим?

— Ты найдешь столько народу? Только ЦК, Секретариат.

Мужчина в старомодном костюме угрюмо заявил:

— У меня есть там связи. Если вы готовы, я могу начать подготовку.

— Не боитесь Черненко?

Старый партиец махнул рукой:

— Бумажный червь, слишком много о себе думает. Суслов в больнице, слышали?

Все ахнули. Новость была ошеломляющей.

— Будете искать замену?

Микоян покачал головой:

— Рано! Миша всю жизнь болеет.

— Но в последнее время он и в самом деле выглядел очень плохо. Брежнев постоянно о его здоровье справлялся.

Сидевшие за столом переглянулись. Без второго человека в партии Первому станет непросто держать в узде ЦК. Но Микоян был осторожен:

— До съезда не успеете ничего провести. Скоро Новый год, все уйдут в сон. Потом новые планы, подготовка к съезду.

Но глаза у Подгорного уже загорелись:

— Времени хватит, чтобы впечатление подпортить. Слабый вождь партии не нужен.

«Старомодный» закряхтел:

— Я бы не стал так торопиться, товарищи. Эти проклятые ищейки нынче повсюду.

Подгорный удивленно повернулся:

— Ты о ком?

— Информбюро. Вы что не в курсе, что Ильич завел собственную спецслужбу. И она занимается нами, то есть партией. А ведь Никита такое строжайше запретил.

Микоян ощерился:

— Никиты давно нет в Кремле. Там нынче новые правила игры.

Подгорный не выдержал и стукнул по столу. Он дышать не мог, видя Брежнева самодовольным правителем.

— Никто не может идти против партии!

Кто-то из присутствующих осторожно спросил:

— И что будем делать?

— Собирать факты! — зловеще улыбнулся Подгорный. — Придет время, мы их партии предъявим.

— Я бы не был таким самоуверенным, — охладил пыл председателя одни из его бывших коллег. — Слышали, что творится на Украине? Людей пытают, бьют.

— Есть свидетельства?

— Так говорят.

Подгорный сухо обрезал:

— Если просто говорят, то это называется беспочвенные слухи.

— Но там Судоплатов. Старые методы применяет.

Микоян заерзал на стуле, что-то ему стало вдруг неуютно:

— Николай Викторович правильно говорит. Нет фактов, значит, слухи. Не стоит их лишний раз распространять.

За столом на некоторое время воцарилось молчание. Но отказываться от возможностей никто не собирался. Потому что отступать им было некуда. Лишаешься должности и автоматически остаешься всех связанных с ней благ. А они им дороже страны, партии. Так устроена советская номенклатура. Ты лишь винтик государственной машины.

Москва. Старая площадь

Известие о госпитализации Суслова меня серьезно встревожило. Пока Михаил сидел в ЦК, за комитет я был спокоен. У нашего идеолога незыблемый авторитет в партии, хрен его перепрыгнешь. Стремительно подъехал к самому входу в Центральный комитет, который оцепили охранники. Одна их машина уже ждала нас здесь, разгоняя прочь любопытствующих. Затем стремительно поднялся на пятый этаж. Кабинет там я оставил за собой. Ловлю на себе пристальные взгляды встречных ЦЭКовских аппаратчиков.

«Что, суки, обрадовались⁈»

Нет, пора брать к себе Верховный Совет и переносить часть работы туда? Совет Министров и комитеты уже нагружены по самое не балуй. А эти не могут Уголовный кодекс толком доработать. Вся реформа встала. Только вот кому передать КПК? Эх, был бы Шелепин менее ершистый и не носил в себе наполеоновские планы, то это его место. Гнобить и понукать. Может, поговорить с Семичастным? У того остались связи в спецслужбах. Только сначала составить с ним жесткий уговор. Все-таки в такой комиссии лучше иметь человека, равноудаленного от всех кланов. Едрить мадрить, почти пятьдесят лет советской власти, а занимаемся…

В приемной уже ждали Черненко и Кириленко. Коротко бросил:

— Пойдем. И чаю нам!

Уселись, дождались, когда принесут чай и сушки, рассматривая друг друга.

— Все так серьезно?

Я помотал головой:

— Врачи ничего угрожающего не видят. Меня беспокоит другое. Михали в последнее время здорово сдал.

Черненко размешал сахар в стакане и выдохнул:

— Много на себя берет. Надо спокойней к работе относиться.

Кириленко поддакнул:

— Так для него это не просто работа, а жизнь.

Я рассматриваю соратников. Да, для меня это уже свои. Несмотря на все недостатки из того будущего.

— Что делать будем, товарищи? Я вижу брожение в комитете.

Константин Устинович недовольно бросил:

— Там всегда смута. Будем контролировать. Все решения все равно идут через меня.

Согласно киваю:

— Хорошо. Мне еще перед съездом не хватает брожения в партии.

— Успокоим.

— Полностью не удастся. Так что начинаем плотно готовиться. Раз Михаил слег, то речь делать моему аппарату.

Кириленко внимательно меня слушал. Я всегда знал, что «Бульдог» не так прост.

— Надо Демичева привлекать. У него люди Суслова.

Не откладывая в долгий ящик, тут же нажимаю кнопку селектора. Петр Нилович появляется буквально через пару минут. Ждал? Быстро посвящаем его в планы. Он уже достаточно плотно вошел в группировку, потому деловит и полон энергии.

— Это мы возьмем на себя, Леонид Ильич. Подготовка речи и обработка сочувствующих. Планы свёрстаны.

Я облегченно выдыхаю, а Черненко задумывается:

— Надо еще поработать с регионами.

Киваю:

— Беру на себя. Кого-то вызову к себе, сам скатаюсь. Давно хотел Минск посетить.

Демичев блеснул очками:

— Мы забываем о нашем главном рупоре, товарищи.

Бросаю в его сторону внимательный взгляд:

— Говори.

— Газета «Правда», а также слово рядового коммуниста. Леонид Ильич, у нас в отделе и у вас в Кремле целые мешки писем со всей страны. И они выражают поддержку новому курсу.

Хлопаю себя по лбу. Вот дурак! Привык мерить ситуацию по будущей политической демагогии. Здесь же пока коммунисты на местах еще не выродились, живая мысль бьет ключом.

— Правильно мыслишь, Петр Нилович! Надо показать партии и стране, что нас и наши реформы широко поддерживают. Займемся проблемой сразу с двух сторон. Мой отдел «П» приступит к аналитике, а вы будете работать с прессой. Пусть и комсомольцы подтянутся!

— Уже, — роняет Черненко. — Все рвутся к тебе.

— Почему не сказал? Договорись о встрече. Студенческая и рабочая молодежь — это огромная сила! Андрей Павлович, рабочие на тебе. У нас два месяца на подготовку. Пусть аппаратчики знают, что за нами сила! И Фурцеву ко мне! Мне нужно слово советской интеллигенции!

Черненко на меня внимательно смотрит:

— Подгорный воду мутит.

— С ним пока мы решить ничего не сможем. Но готовьте мне человека на международный отдел. Вот где вся зараза интернациональная собралась! И они просто так выговорами и увольнениями не отделаются.

— Репрессии будешь проводить?

Константин озвучил то, о чем подумали все. Они в курсе, что от слова «Интернационал» меня корежит. Но видят, что я в первую очередь забочусь о стране, поэтому на моей стороне.

— Чистку! Пусть все будет по закону.

— Тогда встретимся на Секретариате. Я подготовлю несколько постановлений.

— Будем расширять Секретариат. Подумайте, кого привлечь!

Остро хочется закурить. А ведь в Заречье есть сигары от Фиделя. Но лучше не начинать!

Информация к размышлению:

Другой важный момент: был ли Секретариат ЦК монолитной командой? Нет, не был. Но Брежневу в Секретариате ЦК и не требовалась дружная сплочённая команда. Он нуждался прежде всего в преданных исполнителях. А некоторые секретари, которые, к слову, помогли ему осенью 1964 года отправить в отставку Хрущёва, вызывали у него сомнения. Брежнев не был уверен в лояльности, к примеру, Шелепина. Он опасался, что этот секретарь, имевший серьёзную опору в партаппарате, спецслужбах и комсомоле, мог его переиграть и перехватить власть.

Но действительно ли Шелепин представлял для генсека опасность? Его приятель Николай Егорычев, руководивший с 1962 года Москвой, вспоминал:

«Шелепин остро выступал против культа личности — острее его никто не говорил. Но я никогда не видел его в роли Первого или Генерального секретаря ЦК КПСС, потому что у него был большой пробел: он ни одной партийной организацией не руководил, а комсомол — это не партия. Но он был действительно способный человек и, безусловно, честный»

Тем не менее Брежнев поставил себе цель к очередному 24-му партсъезду полностью вычистить верхушку от людей Шелепина и от тех, кто оказался под влиянием или обаянием Шелепина. Он даже в году 66-м или 67-м подумывал об удалении из Секретариата ЦК Устинова — только за то, что Устинов одно время симпатизировал Шелепину.

Кстати, на первых порах некоторые оценки Шелепина по вопросам истории и внутренней политики разделяли работавшие с Брежневым с молдавских времён Виктор Голиков и Сергей Трапезников (один так до конца жизни генсека числился его помощником по сельскому хозяйству, а другой в 1965 году возглавил в ЦК отдел науки и учебных заведений). Но когда они смекнули, за что шеф взъелся на Шелепина, то быстро от этого деятеля отмежевались.

Надо отметить, что Брежнев нередко поощрял столкновения меж секретарями ЦК. Он не хотел, чтобы все дружили. Ему нравилось брать на себя роль верховного арбитра.

Некоторые секретари ЦК, как я считаю, были впоследствии сознательно оболганы влиятельными прогрессистами. Почитайте мемуары помощника генсека по международным делам Андрея Александрова-Агентова или дневники многолетнего сотрудника международного отдела ЦК Анатолия Черняева. Как в них представлен главный партийный кадровик Иван Капитонов! И безграмотен, и интриган. Но, как оказалось, именно Капитонов много лет разруливал в стране национальные конфликты. Почти все другие секретари ЦК боялись национальных вопросов как огня.

Объём работы у каждого секретаря ЦК всегда был просто колоссальным. Судите сами: Политбюро и Секретариат ежегодно принимали до десяти тысяч различных постановлений. Ещё две тысячи вопросов решались согласием членов Политбюро и секретарей ЦК. Кроме того, каждый секретарь ЦК за год получал примерно 15 тысяч шифротелеграмм и информационных документов и огромную почту от населения. Другими словами, в течение года каждый секретарь ЦК имел дело с 30 тысячами документов. Эти цифры в 1985 году привёл тогдашний сотрудник ЦК Анатолий Лукьянов, который в конце горбачёвской перестройки возглавил Верховный Совет СССР.

К слову, первым прилюдно взвыл от обилия бумаг Брежнев. Он долго терпел, но потом сорвался. 2 сентября 1973 года генсек направил обращение руководителю своего секретариата Георгию Цуканову, первому заместителю заведующего общим отделом ЦК Клавдию Боголюбову и личному референту Евгению Самотейкину.

«Уважаемые Георгий Эммануилович, Клавдий Михайлович, Евгений Матвеевич! — писал он. — Прошу вас, по возможности, сократить посылку мне материалов примерно на 50%. В первую очередь сократите посылку материалов ТАСС, в которых, кроме пустой информации, ничего принципиального не сообщается. Что касается шифровок, в которых нет постановочных вопросов, то их посылку тоже можно было бы сократить. Взамен всего этого можно сделать пятиминутный звонок кому-нибудь из вас или тов. Самотейкину. Шифровки, относящиеся к США и Японии, направляйте, естественно, и протоколы Политбюро»

Но другие секретари ЦК таких поблажек требовать не посмели и вынуждены были в ежедневном режиме разгребать кучи бумаг, половину из которых без ущерба для дела вполне могли переварить рядовые сотрудники тех или иных отделов ЦК.

Отдельно надо сказать о том, что каждый секретарь ЦК имел свой небольшой аппарат. Если секретарь ЦК входил в состав Политбюро, ему полагались два помощника и два секретаря, не считая секретарши на телефонах. Рядовые секретари (нечлены Политбюро) имели помощников помощника. Но если кто-то одновременно возглавлял какой-нибудь отдел ЦК, то он получал дополнительно ещё одного помощника как завотделом. Исключение составлял генсек Брежнев, чей личный аппарат был более внушительным (но этот аппарат весь числился в Общем отделе ЦК).

Заседания Секретариата ЦК проходили, как правило, по вторникам в главном здании ЦК на Старой площади. Формирование повестки шло обычно целую неделю. Но последние материалы от отделов для рассмотрения на Секретариате принимались, как правило, в пятницу. А в понедельник Общий отдел уже начинал рассылку части документов по Секретарям и утряску списков приглашённых. Правда, в последний момент кто-то из Секретарей мог внести любой вопрос для обсуждения вне (ранее) утверждённой повестки.

Интересовались ли Секретари ЦК подробностями включённых в повестку дня вопросов или автоматически штамповали заготовленные партаппаратом решения? Каждый раз по-разному. Всё зависело от накала страстей. Если во время дискуссии обнаруживались разногласия в позициях Секретарей, то председательствовавший на заседании — а это обычно был Суслов или Кириленко, предлагал ограничиться обсуждением вопроса и конкретные постановления не принимать. В иные разы секретари ЦК и вовсе договаривались не заносить те или иные вопросы в протокол, о чём присутствовавший на заседании заведующий вторым сектором Общего отдела ЦК делал на внесённых документах соответствующие пометы.

Одно время существовала и другая практика. Какие-то вопросы решались не на заседаниях, а с участием того или иного секретаря ЦК без вынесения их на Секретариат ЦК.

Некоторые же вопросы тот или иной Секретарь ЦК и вовсе в какой-то момент снимал с рассмотрения.