Красавчик. Часть 3

Глава 15

Сан Саныч увёл Алёну на кухню — я с Лебедевой пока сегодня и словом не обмолвился. Мы с Варварой Юрьевной прошли в гостиную. Я зажёг новую свечу (от прошлой свечи остался лишь двухсантиметровый огарок), уселся в кресло. Сердце в груди выстукивало чёткий неспешный ритм — будто настраивало меня на работу. В аквариуме всплеснула рыбка. С улицы донеслись голоса птиц. В своей спальне надрывно кашлянул Юрий Григорьевич. Я вынул из банок платки доноров, убрал пустую стеклянную тару на пол. Вытянул перед собой руки. Варвара Юрьевна прибинтовала платки к моим запястьям.

Бабушка Варя посмотрела мне в лицо, спросил:

— Не туго?

— Нормально, — ответил я. — Сойдёт.

Поёрзал в кресле, взял в руки платок с кровью прадеда.

— Постарайся, Серёжа, — сказала Варвара Юрьевна. — Папа очень плох. Это я тебе говорю, как врач. Не смотри, что он храбрится. Он и сам чувствует, что… времени у нас и у него осталось мало. В больницу бы ему.

Бабушка покачала головой.

— Всё будет хорошо, — уже не в первый раз за сегодняшний день повторил я. — Не волнуйся, ба. Сейчас всё сделаю. Станет дед, как новенький. Не мешайте мне только. Иди к нему. Присмотри за ним.

Варвара Юрьевна наклонилась и поцеловала меня в лоб. Вытерла со своей щеки слезу, вздохнула. Я проводил бабушку улыбкой. Убедился, что Варвара Юрьевна прикрыла дверь. Откинулся на спинку кресла, посмотрел на горящий фитиль свечи. Сжал между ладонями носовой платок — так же, как делал это уже много раз, как сделал это сегодня ночью. Прислушался к тиканью часов и к потрескиванию фитиля (эти звуки будто бы подстроили свой ритм под моё сердцебиение). Посмотрел на окно, за которым на улице покачивали ветвями кусты и деревья. Отметил, что окно сейчас совсем не походило на тёмный экран.

Я закрыл глаза — словно отгородился от видимой из окна зелёной листвы и от покрытого перистыми облаками неба. Скрыл от своего взгляда светившуюся над аквариумом лампу и суетившихся за стеклом рыб. Ощутил тепло, которое исходило от пламени свечи. Сосредоточил внимание на коже запястий, спрятанной под бинтами и окровавленными платками. Почувствовал лёгкий аллергический зуд. Справился с желанием потереть запястья пальцем. Чуть помял платок между ладонями. Воскресил в памяти всё, что происходило прошедшей ночью, и все те образы, которые представлял тогда до появления на моих руках стай воображаемых «мурашек».

Ночью я вспоминал просмотренный накануне спектакль. Сцены из него предстали перед моим мысленным взором и теперь. Я посмотрел сквозь опущенные веки на воображаемую сцену театра, на фигуры и лица актёров. Будто бы услышал произнесённые артистами реплики и музыку (её ритм совпал с ритмом моего сердцебиения). Вспомнил, как аплодировали после спектакля Сан Саныч и Варвара Юрьевна. Представил, как я вновь сорвал с букета маскировку в виде газеты «Правда» и направился к сцене, где ждала меня Лебедева. Точно наяву я снова увидел букет из белых роз в Алёниных руках. Различил Алёнины слова: «Спасибо, Серёжа!»

За стеной в своей спальне вновь кашлянул Юрий Григорьевич. На улице, у самого окна моей комнаты, засмеялись дети. Звуки их голосов обрушились на меня, будто холодный душ. Они развеяли мои видения: Алёна исчезла, пропала сцена и букет роз, смолкла музыка. Я почувствовал покалывание в пояснице, и зуд на запястьях под платками (он не походил на прикосновения «мурашек»). Вдохнул запах горящего фитиля и задержавшегося в гостиной коктейля из ароматов парфюмов. Снова отвлёкся на прадедовский кашель. Открыл глаза, выдохнул — под напором моего дыхания затрепетало пламя свечи. Всплеснула в аквариуме рыбка, мигнула лампа.

Я увидел за неприкрытым шторой окном небо, облака и яркую зелень. Почувствовал, как нарастала во мне будто бы беспредметная раздражительность. Стиснул между ладонями платок, потряс руками. Рывком поднялся из кресла. Прошёл к окну и задёрнул штору. В тёмный прямоугольник окно не превратилось, но штора спрятала от моего взора видимый из комнаты клочок улицы. Тени на стене около кресла стали чётче — они чуть вздрагивали: словно пританцовывали вместе с пламенем свечи. Я поправил повязки на руках, вернулся в кресло. Откинулся на спинку, выровнял дыхание. Посмотрел на украшенную потёками парафина свечу, сжал в руках платок.

Пламя над фитилём вытянулось, словно обратилось в огненный клинок. Внутри него блеснула искра — клинок на мгновение превратился в огненную змею. К потолку полетел сгусток дыма, похожий на крохотное облако. Я закрыл глаза. Сосредоточился на пульсации в моих висках. Вспомнил звучавшую вчера на сцене Московского театра сатиры музыку, шум зрительских оваций. Тени перед моими глазами превратились в стоявших на сцене артистов — они там вновь построились в шеренгу, отвешивали зрителям поклоны. Я тут же нашёл среди них Алёну. Почувствовал в своих руках тяжесть букета из пятнадцати роз, высвободил цветы из газеты…

На улице у самого окна насмешливо каркнула ворона. Алёнино лицо исчезло, тяжёлый букет у меня в руках сменился на мятый платок. За стеной кашлянул Юрий Григорьевич. Я заметил, что сердце в груди теперь билось чуть чаще, чем часы отсчитывали секунды. Я посмотрел на свечу, глубоко вдохнул, задержал дыхание. Сердце не замедлило ритм — напротив: чуть ускорило его. Я стиснул зубы, запрокинул голову. Почувствовал: на лбу выступила испарина, словно горевшая свеча превратилась в печь или камин. Заныла поясница. На улице, за шторой, семафорил свет — штора будто стала экраном театра теней. Снова насмешливо крикнула ворона.

Я покачал головой и опять покинул кресло. Переложил платок в правую руку, вышел в прихожую. Услышал тихие голоса: в спальне деда о чём-то говорила своему отцу Варвара Юрьевна, а на кухне общались Сан Саныч и Алёна. Скрипнувший под ногами паркет усилил моё раздражение. Я заглянул в спальню прадеда — встретился взглядом с глазами бабушки Вари (она сидела на краю кровати и наглаживала кончиками пальцев руку своего отца). Я качнул головой и пошёл в кухню. Сидевшая за кухонным столом (спиной к окну) Алёна при виде меня замолчала. Улыбка расцвела на её лице и тут же увяла. Я проигнорировал вопрос Сан Саныча, поманил Лебедеву к себе.

Алёна послушно встала из-за стола.

Я рванул к ней, бесцеремонно схватил её за руку и повёл в гостиную. Прикрыл за собой дверь, сопроводил Лебедеву к дивану.

Скомандовал:

— Садись. Говори. Только тихо.

Алёна приподняла брови.

— Что говорить? — спросила она.

Я нервно взмахнул рукой.

— Что угодно. Без разницы. Только ни о чём меня не спрашивай. Нужен твой голос. Для фона.

Я вернулся в кресло, закрыл глаза, стиснул между ладоней платок.

— Говори, — повторил я.

Не увидел — скорее вообразил, как Алёна кивнула.

— Хорошо, — сказала Лебедева.

Она сделала трёхсекундную паузу и тихо заговорила:

— Иван Леонидович Зверев выполнил своё обещание. Похоже. Потому что вчера мне предложили роль в фильме. О войне. Хорошую, характерную. Говорят: съёмки начнутся в следующем году. Где-то в Карелии. Режиссёром будет Станислав Иосифович Ростоцкий. Я уже работала с ним. Это он снял «Доживём до понедельника». Сценарий я пока не видела. Мне сказали, что он написан по повести Бориса Васильева «…А зори здесь тихие». Её напечатали в прошлом году в журнале «Юность». Ты… Я читала её. Хорошая история. И фильм получится хорошим. Я в этом не сомневаюсь. Актёрский состав пока не утвердили. Я пообещала, что подумаю.

Алёна замолчала.

Перед своими закрытыми глазами я будто бы увидел её лицо. Лебедева в моём видении выглядела задумчивой. Прозвучавший за стеной кашель Юрия Григорьевича заполнил паузу в Алёнином монологе.

— Вчера после спектакля меня расспрашивали о тебе, — сказала Лебедева. — В театре. Вадик и Андрюша снова сыпали шутками. Я видела, что их впечатлил твой букет. Он всех впечатлил. И меня тоже. Очень красивые розы. Спасибо. Женя Хлыстов снова всем рассказал о том, что ты работаешь в секретном отделе КГБ. Сказал, что ты физик. Не ядерщик, а… я не запомнила то слово. Он говорил, что ты нашёл его машину — тогда. Я только вчера узнала: ту шутку с угоном Женькиной машины устроил Вадик Иванов. Хоть он и не признался. Вера сказала: в тот день Иванов взял у неё помаду. Вадик сказал: купит ей новую, французскую. Вера ему поверила. Ждёт.

Мне показалось: Алёна улыбнулась. Я почувствовал, что мои губы тоже дрогнули. Сердце чуть успокоилось. Теперь секундная стрелка на часах чётко подсчитывала его удары. Ворона опять крикнула: вдалеке, словно в другом мире.

Лебедева продолжила:

— Сергей, я ещё вчера хотела тебя спросить… Позже спрошу. Помню, что вопросы сейчас не нужны. Вчера ты меня не дождался. Я решила, что задам тебе вопрос сегодня. Сюда, к твоему папе, я сама не поехала. Испугалась, что простою тут у двери и не узнаю: тебя не было дома, или ты нарочно меня не впустил. Поэтому я утром отправилась к твоей сестре. Попросила, чтобы Варя организовала нашу с тобой встречу. Я ей всё объяснила: задала ей тот самый вопрос. Твоя сестра на него не ответила. Она сказала, что встретится с тобой сегодня. Предложила, чтобы я поехала сюда вместе с ней. Вот так я здесь сегодня и очутилась — если тебе это интересно.

Я почувствовал, что Алёна пристально на меня посмотрела. Глаза не открыл. Ощутил, как шевельнулись на коже волоски. Невольно затаил дыхание. Потому что из-под повязок на моих руках медленно и будто бы нехотя выглянули долгожданные «мурашки».

— Серёжа, я уже поняла, что явилась не вовремя, — продолжила Лебедева. — Уйду прямо сейчас, если скажешь. Поговорим с тобой в другой раз. Если тебе… или твоему папе нужна моя помощь — ты только скажи…

«Мурашки» побежали по моим плечам — пока ещё робко и неспешно. Я воспользовался их нерешительностью: скомандовал им остановиться. Не допустил и мысли о том, что они меня не послушают. Мурашки замерли — потоптались на месте, выжидали.

— … После нашего прошлого разговора. Я обдумала твои слова. Не со всеми твоими утверждениями согласилась. Но спорить с тобой я не намерена. Потому что ещё тогда почувствовала в твоих утверждениях недосказанность…

Так же, как и прошедшей ночью, я мысленно указал «мурашкам» направление для движения. Подтолкнул их в своём воображении. Множество воображаемых ножек сделали первые шаги — все в одну сторону: к зажатому у меня между ладонями носовому платку.

— … Сама понимаю, что моя назойливость со стороны выглядит нелепо и смешно. Никогда раньше подобным образом себя не вела. А тут вдруг… ничего не могу с собой поделать. Чувствую себя полной дурой, но всё равно…

Поток «мурашек» с каждым мгновение ускорял движение. Он больше не походил на пересыпание песчинок внутри песочных часов. Медленное поначалу движение теперь показалось мне падением множества крохотных метеоритов, которые рухнули в мои ладони.

— … Серёжа, я…

Алёнин голос всё ещё звучал…

— … Не уверена, что понимаю…

…Но движения «мурашек» по запястья я больше не ощущал. Почувствовал на коже под повязками зуд — тот самый, вполне обычный: терпимый, сейчас меня не зливший и не отвлекавший. Снова потрескивал справа от меня на журнальном столике фитиль свечи. За окном кричали дети и чирикали птицы. Продолжала свой монолог Лебедева. Тикали часы, пульсировала в висках кровь. Влажная рубашка холодила спину около позвоночника, ныла ещё ночью уставшая от сидения в кресле поясница. Я задержал дыхание. Различил тихий всплеск в аквариуме — покашливание прадеда я так и не услышал.

— … Серёжа, мне кажется, что…

Я открыл глаза, с трудом разжал пальцы и выронил платок с кровью прадеда на столешницу. Моргнул — убрал с глаз пелену. Увидел на своих ладонях похожие на следы от ржавчины пятна. Посмотрел на Лебедеву. Наши взгляды встретились.

— Всё, — выдохнул я. — Получилось.

Алёна прервалась на полуслове, вопросительно вскинула брови.

— Что… получилось? — переспросила она.

Я резво вскочил с кресла, грохотнул ручкой двери. Снова скрипнул паркетом — проигнорировал этот факт. Вошёл в спальню прадеда, наткнулся на вопросительный взгляд Варвары Юрьевны, сидевшей на краю кровати около своего отца.

— Всё, — шёпотом повторил я. — Думаю, что получилось. Как он?

Бабушка Варя вздохнула, посмотрела мне в глаза и улыбнулась.

— Спит, — ответила она. — Теперь всё хорошо. Мы с ним разговаривали. Ещё минуту назад. Буквально только что папа закрыл глаза и уснул. Испугал меня поначалу. Но сердце работает. Дыхание хорошее. Можешь не шептать, Сергей. Его теперь до завтра ничем не разбудишь. Я такое уже видела несколько раз. Всё хорошо, Сергей. Теперь всё будет хорошо.

Варвара Юрьевна взглянула мимо меня — на застывшую в дверном проёме Лебедеву.

— Папа сутки проспит, — сообщила она. — Если не дольше. Проснётся завтра. Совершенно здоровым.

Бабушка Варя вновь улыбнулась. На её висках блеснули капли пота.

Варвара Юрьевна чуть запрокинула голову и зычно крикнула:

— Сан Саныч, ты где⁈

— Здесь, — ответил Александров. — Чего раскричалась- то?

Я увидел Александрова стоящим за спиной у Алёны.

— Не выпить ли нам чаю, Сан Саныч? — сказала бабушка Варя. — С печеньем. Поставь-ка чайник. Теперь можно.

Солнечный свет проникал на кухню через окно, отражался в Алёниных глазах: Лебедева сидела лицом к окну. По другую сторону от неё восседала Варвара Юрьевна — в её глазах светились желтоватые огоньки (отражения горевшей под потолком электрической лапы). Сан Саныч колдовал у газовой плиты: позвякивал чашками, ложками и крышкой чайника — его место рядом с бабушкой Варей пока пустовало. Варвара Юрьевна придвинула ко мне и к Лебедевой тарелку с песочным печеньем. Бледной бабушка Варя уже не выглядела — на её щеках запылал яркий румянец, словно Варвара Юрьевна пришла с мороза и только-только согрелась.

Она посмотрела на Алёнино лицо, усмехнулась и спросила:

— Ну, поняла уже? Или ещё гадаешь, что у нас тут произошло?

Лебедева кивнула… и тут же покачала головой.

— Пока… не поняла, — призналась Алёна.

— Папа уснул, — сообщила Варвара Юрьевна. — Проспит долго. Сутки, если не дольше. Беспробудно. Никак его сейчас не растолкать. Не пойдёт завтра на работу. Как и ты тогда. Помнишь?

Лебедева стрельнула в меня взглядом. Тут же вновь посмотрела на Варвару Юрьевну.

Сан Саныч поставил на столешницу перед Варварой Юрьевной чашку с парящим напитком. Затем установил такую же на столе около Лебедевой. Принёс чай для себя и для меня.

Бабушка Варя переждала суету своего жениха.

Едва только Сан Саныч уселся на табурет, она указала на Алёну пальцем и спросила:

— Забыла, девонька, когда ты проспала свою работу? Тогда, в июле. И почему это случилось?

Алёна неуверенно тряхнула головой.

Я заметил: к чашке Лебедева пока не прикоснулась, будто её и не заметила. Я прислушался — кричали за окном птицы, позвякивал ложкой о чашку Александров. Отметил: Юрий Григорьевич не похрапывал — я этого не услышал.

— Завтра вечером мой папа проснётся, — заявила Варвара Юрьевна. — Живой и совершенно здоровый. Как и ты, девонька, тогда. Молодым он, конечно не станет. Но будет на вид моложе, чем прежде.

Бабушка Варя ухмыльнулась.

Мне почудился в её глазах лихорадочный блеск. Похоже, не только мне: Сан Саныч насторожился, замер с ложкой в руке. Он рассматривал лицо своей невесты, словно дожидался её дальнейших действий.

— Я такое уже видела, — сообщила бабушка Варя. — А ты, девонька, сама такое пережила. Этим летом. Вспомнила? Как теперь живётся без той гадости в голове? Хорошо? Не сомневаюсь: ты по ней не скучаешь.

Варвара Юрьевна накрыла ладонью лежавшую на столешнице руку Сан Саныча. Александров вздохнул, опустил глаза (словно вдруг заинтересовался содержимым своей чашки). Я заметил, как он ухмыльнулся.

Лебедева нахмурила брови.

— Хотите сказать… — произнесла она.

Алёна посмотрела мне в лицо.

Я снова рассмотрел отражавшиеся в её глазах светлые прямоугольники (окно).

— Не просто хочу, а прямо тебе об этом говорю, — перебила Варвара Юрьевна. — Нужны три платка с кровью. И всё готово. Два человека отправились в могилу, а один стал совершенно здоровым. Разве это не чудо?

Бабушка Варя развела руками, улыбнулась. Чай в моей чашке пришёл в движение, словно на корабле во время качки. Алёна снова переместила акцент своего внимания на Варвару Юрьевну, нахмурилась.

— В каком смысле… в могилу? — спросила она. — Я вас не поняла. Объясните, пожалуйста.

Варвара Юрьевна хмыкнула.

Её глаза сверкнули.

— Ну а как ты хотела, Алёнушка? — сказала бабушка Варя. — Это закон сохранения энергии, как мой папа объяснил. Обычная физика. Новая жизнь ниоткуда не возьмётся, как и новое здоровье. Где-то же их нужно взять, понимаешь?

Варвара Юрьевна пожала плечами.

Лебедева покачала головой.

— Варвара Юрьевна, что вы имеете в виду? — спросила она. — На что вы намекаете?