Красавчик. Часть 3

Глава 5

На окне гостиной покачивались от сквозняка шторы. Трепыхался под полкой окровавленный платок. Гудел на тумбочке вентилятор. Из кухни доносился голос Сан Саныча и покашливание моего прадеда. Я прислушался к своим ощущениям. Воображаемая стрелка компаса уже не показывала в направлении журнального столика. Она исчезла, как только я разорвал контакт между своей рукой и бабушкиной головой. Обычно после этого сразу же впивались в виски болевые иглы. Но сейчас они запаздывали. Сердце у меня в груди отсчитывало секунды. Я выждал почти минуту. Но боль пока не появилась: ни в висках, ни в затылке.

— Что случилось, братец? — спросила Варвара Юрьевна. — Тебе плохо?

Я покачал головой и вновь прислушался к ощущениям. Почувствовал, как стучала в висках кровь, как билось в груди сердце. Даже услышал урчание в животе.

Ответил:

— Сам пока не понял. Голова не болит. Совсем.

Я накрыл левой ладонью повязку на запястье правой руки. Не ощутил на коже под платком ни тепло, ни холод, ни покалывание. Снова осторожно тряхнул головой.

— Не болит, — повторил я.

Посмотрел на Варвару Юрьевну и скомандовал:

— Давай ещё раз попробуем.

— Сразу?

Варвара Юрьевна удивлённо приподняла брови.

— Сразу, — сказал я.

Бабушка Варя усмехнулась — я не позволил ей возразить.

— Не спорь со мной, сестрёнка, — сказал я. — Не сейчас. Просто сделай, что я говорю.

— Но…

— Никаких «но». Забудь о них. Снова представь билет. Нет. Лучше подумай о рисунке своей дочери. Как в прошлый раз. Он где-то здесь лежит. Не знаю, куда ты его тогда убрала. Подумай о нём. Опиши мне его. Только не спеши.

Я положил руки на бабушкины плечи, посмотрел ей в глаза. Вспомнил, что вот так же мы завершали споры и раньше, в моём детстве. Вот только тогда она меня так же успокаивала взглядом.

Варвара Юрьевна кивнула.

— Ладно, — сказала она. — Только потом не плачь и не жалуйся, братец.

Она усмехнулась, зажмурилась.

— Лист плотной бумаги из альбома для рисования… — произнесла она.

Я кончиками пальцев прикоснулся к тёплой шее Варвары Юрьевны и тоже закрыл глаза. Окунулся во тьму. Слушал бабушкин голос. Ждал, когда отреагирует на него воображаемая стрелка. Варвара Юрьевна говорила тихо, спокойно. Моё воображение реагировало на каждую произнесённую бабушкой фразу. Оно будто бы воспроизводило тот самый рисунок, который описывала мне Варвара Юрьевна. Я представил схематически изображённых на белом листе бумаги людей. Вообразил нарисованные простым карандашом цветы, траву и деревья. Стрелка покачнулась — в тот самый момент, когда по правой руке побежали к голове мурашки.

— Да неужели? — произнёс я.

Посмотрел бабушке Варе в лицо — та открыла глаза.

— Не почувствовал? — спросила она.

Я покачал головой.

— Нет.

— Наверное, я плохо представила, — сказала Варвара Юрьевна. — Попробуем ещё. Я постараюсь.

Я убрал с её плеч руки и улыбнулся.

— Всё нормально, сестрёнка. Расслабься. Рисунок я нашёл. Он лежит вон там, в шкафу. Стрелка сработала чётко. Как всегда. Но я больше не чувствую головную боль. Совсем. Понимаешь?

Я вскинул руку и прижал её к своему лбу.

— Братец, ты хочешь сказать…

— Да! — воскликнул я. — Так и говорю: у меня получилось.

— Ух, ты!..

Варвара Юрьевна на шаг попятилась и уселась на диван. Скрипнули диванные пружины. На кухне кашлянул Юрий Григорьевич. Над аквариумом мигнула лампа — будто бы у меня на мгновенье потемнело в глазах.

Бабушка Варя запрокинула голову, посмотрела на меня и сказала:

— Так это же хорошо?

— Это круто, — ответил я. — Почти месяц мучений… и получилось.

Я уселся на диван рядом с Варварой Юрьевной. Наклонил рукой её голову к своему лицу и поцеловал бабушку в щёку. Варвара Юрьевна ойкнула от неожиданности, смущённо улыбнулась.

— Нужно рассказать папе, — сказала она.

— Надо, — согласился я. — Сейчас расскажем.

— Сергей, ты уверен, что тебе не показалось? — спросил прадед.

— Уверен. Я попробовал дважды.

Юрий Григорьевич и Сан Саныч переглянулись.

— Давай ещё раз попробую, — предложил я. — Сколько «поисков» выдержит этот пациент?

Я похлопал рукой по спрятанному под бинтом платку.

— Три раза выдержит, — ответил Юрий Григорьевич. — Если у него здоровое сердце.

— А если больное?

— Тогда головную боль почувствуешь ты, — сказал Сан Саныч. — А этот… пациент откинет копыта.

Я покачал головой и заявил:

— Тогда с третьим разом повременим. Понятия не имею, что там у него с сердцем.

— Нет у него сердца, — сказал Сан Саныч. — Это я тебе точно говорю.

— Серёжа прав, — сказал Юрий Григорьевич. — Рисковать не станем. Прибережём этот платок для нужного дела.

Он посмотрел на меня.

— Сергей, замени платок на тот, который привёз Саня. Он уже высох почти. Для нашей цели сгодится.

Головная боль сегодня не появилась ни при третьем, ни при четвёртом «поиске». Несмотря на то, что оба этих раза моим ассистентом при работе с внутренним компасом был Сан Саныч. Не слышал я больше и Алёнин голос. Лишь пробегали по руке мурашки. Они начинали свой путь от участка кожи под платком и добирались до моего затылка.

Юрий Григорьевич кашлянул и сказал:

— Удивительно. Всего за месяц тренировок…

Он посмотрел на Александрова.

— Признаюсь, Саня, мне не верилось.

Юрий Григорьевич замолчал, покачал головой.

Сан Саныч улыбнулся и хлопнул меня по плечу.

— Наш Красавчик — красавчик! — заявил Александров. — Всё у нас получится, Григорьич! Вот увидишь.

— Когда займёмся «лечением»? — спросил я.

Сан Саныч, Варвара Юрьевна и я скрестили взгляды на лице моего прадеда.

Юрий Григорьевич нахмурил брови.

— Не сегодня, — сказал он. — Ты, Сергей, молодец. Но давай сначала успокоимся. Хватит на сегодня тренировок. Отдохни. Завтра хорошенько выспишься. Я вернусь с работы, и мы обсудим дальнейшие занятия.

— Предлагаю отметить сегодняшний успех Красавчика! — сказал Сан Саныч.

Он потёр ладонь о ладонь, взглянул на меня и спросил:

— Красавчик, ты сегодня уже искал коньяк?

В понедельник Юрий Григорьевич вернулся домой в компании Сан Саныча. Первым делом мы выпили по чашке кофе. Затем я с помощью Александрова дважды воспользовался «поиском». Оба раза я и сегодня не почувствовал головную боль. Порывался найти Алёнин билет и в третий раз, но прадед скомандовал «отбой». Юрий Григорьевич уселся в своё любимое кресло рядом с журнальным столиком, пробежался рассеянным взглядом по лежавшим на столешнице тетрадям и по театральному билету. Выждал, пока мы с Сан Санычем разместимся на диване. Посмотрел мне в лицо, кашлянул.

— Сергей, ты молодец, — сказал прадед. — Упорный и трудолюбивый. Как и все в нашем роду. Я рад, что у меня такой правнук. Рад, что познакомился с тобой. Что бы ни случилось в будущем.

— Григорьич, не нагнетай! — произнёс Александров. — Всё будет хорошо. Красавчик постарается. Он уже многого добился. Так что на этот-то раз ты сам воспитаешь своего правнука. Сам его обучишь.

— Я тоже на это надеюсь, Саня, — ответил мой прадед.

Он тряхнул седой головой. Пару секунд Юрий Григорьевич задумчиво смотрел в сторону подсвеченного лампой аквариума. Затем он кашлянул и взглянул на меня.

— Что касается «лечения»… — произнёс прадед.

Он выдержал паузу — словно вспоминал начало речи.

— Сергей, ты уже сделал гигантский шаг для освоения этой способности, — сообщил Юрий Григорьевич. — Кхм. Но пока это был лишь чисто технический процесс. «Лечение» и «поиск» похожи. И в то же время они сильно отличаются друг от друга. Отличаются прежде всего последствиями их применения. Хочу, что бы ты, Сергей, чётко эти последствия понял. «Лечение» — это не только помощь больному человеку. Это двойное убийство. При каждом успешном «лечении» ты убиваешь людей. Очень важно, Сергей, чтобы ты осознал этот момент.

Прадед замолчал и указал на меня пальцем.

Я кивнул и сообщил:

— Понял, дед. После каждого «лечения» на моей совести окажутся очередные два трупа. Не скажу, что это меня совсем не беспокоит. Но я с этим легко смирюсь, если то будут трупы таких уродов, как маньячила Василий Гарин.

— Очень надеюсь, что только такие трупы и будут, — сказал Юрий Григорьевич. — Мы с тобой, Сергей, не орудие возмездия. Мы лишь превращаем это возмездие в помощь другим людям. Именно так я понимаю нашу способность.

— Не волнуйся, дед. Кровавый шлейф за мной не потянется. Это я тебе обещаю. Это без вариантов. Кровавые мальчики мне в глазах без надобности. Так что расслабься, дед. Я всё понял. Хватит лирики. Переходи ближе к делу.

Юрий Григорьевич и Сан Саныч обменялись взглядами.

Прадед сказал:

— Сергей, хочу, что бы ты знал: без кровавых мальчиков мы, возможно, не обойдёмся.

— В каком смысле? — спросил я.

— Помнишь, я говорил тебе о «неудаче», что произошла во время моего обучения «лечению»? — сказал Юрий Григорьевич. — Обещал, что расскажу тебе о ней. Кхм. Сергей, я до сих пор помню имя и фамилию человека, ставшего той самой неудачей. На моих глазах умерли десятки, если не сотни людей. Но я чаще всего во снах вспоминаю именно этого человека: мою «неудачу». Он стал для меня тем самым «кровавым мальчиком». Хотя тому человеку и без моего неудавшегося эксперимента оставалось жить от силы три дня.

— «Лечение» не удалось, дед?

— Оно прошло не так, как я планировал.

Юрий Григорьевич вскинул руки.

— Сергей, ты уже видел, как я провожу «лечение», — сказал он. — Такому меня никто не учил. Весь процесс «лечения» от «А» до «Я» придуман мной. Хорош он или плох — по-другому у меня не получилось. Но и само «лечение» в настоящем его виде поначалу сработало непредвиденно. Его суть я тебе уже объяснил: я перекачиваю «жизненную» энергию двух доноров в пациента. На выходе имею два трупа и одного внезапно выздоровевшего человека. При первом использовании этой способности случилось точно так же. Кхм.

Прадед покачал головой.

— Вот только исцелил я не того человека, — сообщил он. — У меня было три платка — три источника «жизненной» энергии. Это сейчас я бы не допустил подобную ошибку. Потому что теперь чувствую каждый источник по отдельности. Но тогда я просто распахнул для энергии три двери. Она хлынула из них стремительно. Кхм. Я не сразу понял, что произошло. Но потом изменить уже ничего не смог. Результатом моих трудов стали всё те же два убийства и одно исцеление. Вот только вылечил я не того человека, кого собирался вылечить.

Юрий Григорьевич развёл руками.

— Вот такая неприятность тогда случилась, — сказал он. — Это был одновременно и прорыв в моих экспериментах с использованием наших семейных способностей. И в то же время, я не добился желаемого результата. Я просто-напросто убил того пациента, к исцелению которого стремился. Произошла врачебная ошибка, как сказали бы мои коллеги. Кхм. Сегодня ночью и весь день на работе я размышлял над тем, как избежал бы такой ошибки теперь. Вот только ничего толкового я не придумал. Поэтому, Сергей…

Мой прадед замолчал — он смотрел мне в лицо и будто бы подбирал в уме нужные слова.

Вместо него продолжил лекцию Сан Саныч.

— Поэтому, Красавчик, ты поначалу поэкспериментируешь не с кровью Григорьича, — сказал он. — Сегодня я попрошу Варю. Она подыщет для тебя подходящего кандидата из пациентов своего отделения. У неё-то там всегда есть такие больные, кому только и осталось надеяться на чудо. Вот такого ты, Красавчик, первым делом и вылечишь. Если успеешь. На смену тому платку мы принесём новый, не беспокойся. В таком ресурсе недостатка не возникнет. За лечение Григорьича возьмёшься, когда появится уверенность в результате.

— Сколько у тебя было таких ошибок, дед? — поинтересовался я.

Юрий Григорьевич дёрнул плечами.

— Такая ошибка была только одна, — ответил он. — Потом «лечение» шло по плану… относительно. После того случая я всегда чувствовал и контролировал потоки энергии. Однажды остановил их и прервал процесс, когда почувствовал неладное — на конечный результат это не повлияло. Но ты, Сергей, пока в этом новичок. Поэтому Саня прав. Хотя мне и самому не нравится такой вариант. Я не хочу, чтобы ты тоже заполучил «кровавого мальчика». Поэтому имена доноров крови мы тебе не скажем. Если и случится в твоей работе осечка, пусть уж она ляжет на…

— Меня такой вариант не устраивает, — заявил я.

Юрий Григорьевич прервался на полуслове.

Он обменялся взглядами с Сан Санычем, посмотрел на меня.

— Почему… не устраивает? — спросил он.

— Потому что я знаю вариант лучше, — ответил я. — Есть у меня на примете один пациент. Вполне подходящий для нашего эксперимента. Им я займусь без спешки. Как раз сегодня утром о нём вспомнил. Он — это, что нам нужно.

Юрий Григорьевич нахмурился.

— Кхм. Сергей…

— Погоди, Григорьич, — попросил Сан Саныч.

Он поднял руку, показал моему прадеду пустую ладонь.

Повернулся ко мне.

— Что за пациент? — спросил Александров. — Красавчик, откуда ты его знаешь?

Я улыбнулся и сказал:

— Совсем недавно с ним познакомился. Это будущий Илья Муромец. Если «лечение» у меня получится с первого раза. Или мой первый «кровавый мальчик». Если с первого раза я облажаюсь.

Прадеду не понравилось моё предложение. Он долго доказывал мне, что личное знакомство с будущим пациентом навредит обучению. Говорил, что я буду во время «лечения» излишне осторожен — потому что обязательно настроюсь на «плохой» результат и всячески ему воспротивлюсь (вплоть до того, что сознательно саботирую получение любого результата). Он объяснял, что первое «лечение» — это, по сути, первое убийство. Оно непременно травмирует мою психику. А чёткий образ «невинной жертвы» лишь «усугубит травму», полученную мной при первом использовании способности.

На мои слова о том, что я «дитя перестройки» и «повзрослел в девяностых» прадед внимания не обратил: не понял их смысловую нагрузку. Он приводил мне в пример своих коллег, которым собственные «врачебные ошибки» едва не разрушили жизнь и карьеру. Говорил, что я пока слишком молод и неопытен, «чтобы спорить». Но я с прадедом и не спорил. Соглашался с его доводами, но стоял на своём: говорил, что для дальнейшего обучения меня устроит лишь «мой собственный» кандидат в пациенты. Мой спор с Юрием Григорьевичем едва не зашёл в тупик, пока моё решение не поддержал Сан Саныч.

— Григорьич, успокойся, — сказал он. — Хочет Красавчик собственного «кровавого мальчика» — пусть он его получит. На нашей-то совести и без того много кровавых пятен. Григорьич, поделись одним таким пятном с Красавчиком. Заодно и поглядим.

Александров приподнял брови.

— На что поглядим, Саня? — спросил Юрий Григорьевич.

— Поглядим, как Красавчик справится с такой ответственностью, — ответил Сан Саныч. — Это мы с тобой, Григорьич, через войну прошли. Новые пятна на нашей совести уже и не заметишь. Нынешнее поколение другое. Вот и поглядим, кто придёт нам на смену.

Жизнь без головной боли поначалу меня настораживала. Но потом я вновь распробовал её прелести: в ночь с понедельника на вторник я уснул уже через два часа после того, как в своей спальне захрапел Юрий Григорьевич. На пробежку утром отправился в прекрасном настроении. Мне почудилось, что поднимавшееся из-за крыш домов солнце сегодня светило ярче, чем обычно. Лица прохожих выглядели приветливыми. А занятие на спортплощадке около школы завершилось быстро — я сегодня даже почти не устал. Но от прежнего режима я пока не отказался: днём снова завалился на диван и проспал до полудня.

После обеда я дождался, когда с работы вернулся Юрий Григорьевич. Выпил вместе с ним по чашке кофе. Обсудил с прадедом успехи «южновьетнамских» патриотов и «пиратство» бомбардировочной авиации США в Камбодже, о которых сообщили в сегодняшней газете «Правда». Рассказал Юрию Григорьевичу всё, что помнил о войне во Вьетнаме (оказалось, что большая часть моих знаний на эту тему черпалась из американских боевиков). Пояснил ему, что такое «вьетнамский синдром». Неожиданно даже для самого себя вспомнил об Уотергейтском скандале, который привёл к отставке нынешнего президента США Никсона.

На проспект Вернадского я приехал под вечер. Тени на улице к тому времени стали длиннее, жара чуть схлынула. Я купил в ларьке мороженое, неспешно прошёлся мимо того самого магазина, около которого не так давно встретил рыжеволосую Надю Петрову. Покусывая мороженое, я прошёлся до Надиного дома. Поздоровался с сидевшими на лавке около Надиного подъезда пожилыми женщинами. Те проводили меня любопытными взглядами до двери подъезда. Они словно прикидывали, к кому это направился незнакомый им солидно одетый молодой мужчина с коричневым портфелем в руке.

Я чуть вспотел, пока взобрался на пятый этаж: в подъезде было душно.

Вытер ноги о полосатый коврик, нажал на кнопку звонка.

Дверь передо мной распахнула Надя.

Она удивлённо приподняла брови, тряхнула рыжими кудрями и спросила:

— Сергей?

— Он самый, — ответил я. — Тебе не показалось.

Я улыбнулся и сообщил:

— Вот мы снова и встретились, Надя Петрова. Впустишь меня?