Красавчик. Часть 3

Глава 9

В субботу днём мы с бабушкой навестили Юрия Григорьевича. Дома у прадеда не засиделись — повели его на прогулку по сентябрьской Москве. Солнце сегодня уже не припекало: спряталась за серыми облаками. Ещё утром во время пробежки я почувствовал приятную прохладу. Днём она не исчезла — ветер покачивал ветви кустов и деревьев, протаскивал по тротуарам фантики от конфет. То здесь, то там пестрели красные пионерские галстуки: школьники возвращались домой, несли тяжёлые портфели. Я невольно посочувствовал им. Не вспомнил, когда именно в школах началась пятидневная учебная неделя. Но я в выпускных классах по субботам не учился.

Прогулка привела нас к тому самому магазину, где я купил себе набор рубашек. Варвара Юрьевна заметила стоявший в витрине манекен (наряженного в строгий костюм мужчину). Заявила, что «в таком пиджачке» я бы хорошо смотрелся. Схватила меня за руку и потащила к входу в магазин. Юрий Григорьевич хмыкнул, последовал за нами. В магазине мы пробыли почти час. Вышли оттуда с покупками. Я прикупил себе «тот самый» серый пиджак и трикотажный джемпер с высокой горловиной. Варвара Юрьевна порадовалась моим покупкам, словно собственным обновкам. Но от подарков отказалась — в отместку я повёл её и прадеда в ресторан.

«Ресторан» около метро «Академическая» оказался обычным кафе. Я уже не раз бывал в таких заведениях: здесь, в Москве семидесятого года. Купил бутылку шампанского — Варвара Юрьевна нахмурилась, узнав о её стоимости. Но от блинов и от мороженого бабушка Варя не отказалась. Как согласилась она и на порцию салата «Столичный». Бабушка отчиталась перед своим отцом о ходе моих ежедневных тренировок «лечения». Рассказала, как мы с ней вчера обсуждали современную зарубежную литературу, сравнивали её с советской. Призналась, что узнала от меня много фамилий иностранных писателей, о которых до этого никогда не слышала.

С Юрием Григорьевичем мы в субботу расстались около спуска в метро. Встретились с ним снова в воскресенье. Юрий Григорьевич сообщил, что побеседовал вчера вечером по телефону с Сан Санычем. Обрадовал Варвару Юрьевну известием о том, что Сан Саныч вернётся в Москву в пятницу днём. От деда мы ушли затемно. Вот только не поехали к бабушке домой — отправились на станцию метро «Лермонтовская» (она значилась третьей в списке Сан Саныча). Нашли там одинокую кабинку с телефоном. Внутри неё ещё кружил табачный дым, а на полу кабинки тлела недокуренная сигарета. Варвара Юрьевна осталась наружи. Я набрал номер Зверева.

— Алло?

В голосе режиссёра мне почудилась настороженность.

— Здравствуйте, Иван Леонидович, — сказал я.

— Это снова вы?

— Это снова я, Иван Леонидович. Как вам наш фильм? Оцените его с высоты своего режиссёрского гения.

— К…какой фильм⁈ — рыкнул Зверев. — О чём вы говорите⁈ Перестаньте мне названивать! Я уже выяснил: нет никакой Чукотской киноассоцияции! Вы хулиган! Бандит! Я пожаловался на вас в милицию! Вы хоть представляете, кто я такой⁈ Вы знаете, какие у меня связи⁈ Скоро вас найдут и накажут! Так и знайте! Я!..

Режиссёр умолк — мне почудилось: он застонал.

— Всё ещё болит голова, Иван Леонидович? — сказал я.

В динамике шумно вздохнули.

— Связи не вылечат вашу головную боль, Иван Леонидович, — заявил я. — Милиция с ней тоже не справится. Таблетки вам не помогут. Да вы и сами это уже поняли. Вы посмотрели только пять серий нашего фильма. Бессонные ночи и головная боль — это только начало. Представьте своё самочувствие после десятой серии. А после двадцатой?

— Я посажу вас в тюрьму! Я до министра дойду! Вас из-под земли достанут!..

Угрозы Зверева в трубке сменились стоном.

— Головная боль бывает бесконечной, Иван Леонидович. Не сомневаюсь: это вы знали и без моей подсказки. Потому что сами устраивали такую бесконечную боль другим людям. Остановитесь, Иван Леонидович. Пока не стало поздно. Завтра мы сделаем для вас выходной. Отдохните. Подумайте. Поспите. А послезавтра мы продолжим…

— Прекратите!..

От громкого возгласа в трубке у меня зазвенело в ухе.

— Да, Иван Леонидович. Да. Шестая серия будет в полночь с понедельника на вторник. Седьмая и восьмая — в ночь со вторника на среду: согласно прежнему расписанию. Ночью со среды на четверг вы прочувствуете девятую часть нашего фильма. Затем мы ненадолго прервём просмотры. Посмотрим, нужна ли вам десятая часть.

— Что вам от меня нужно? — спросил Зверев. — Зачем вы мне звоните? Это… Это…

Голос режиссёра прозвучал устало.

— Вот это уже деловой разговор, Иван Леонидович, — сказал я. — Приятно иметь дело с умным человеком. Рад, что вы задали этот вопрос уже сейчас. Не ещё через неделю. И не через месяц. Потому что к тому времени вы рассуждали бы уже не так здраво. После стольких серий нашего фильма… объяснения уже не понадобились бы.

Я сделал паузу и спросил:

— Вам ведь пятьдесят девять лет, Иван Леонидович?

— Да. А что…

— Вы уже не юноша. Для долгого просмотра нашего фильма вы не годитесь. Как это ни печально звучит. Мы продемонстрировали бы вам хоть сотню серий. Если бы это понадобилось для нашей цели. Я не шучу, Иван Леонидович. Это был бы по-настоящему многосерийный проект. Надеюсь, что эта возможность останется невостребованной.

— Что вам от меня нужно? — повторил Зверев. — Я не понимаю…

Он шумно вздохнул.

— У меня к вам просьба, Иван Леонидович, — сказал я. — Выскажу её от имени всей нашей Киноассоциации чукотских шаманов. Звучит наша просьба так: Елена Лебедева. Помните такую актрису? Которая снялась в нашумевшем фильме «Три дня до лета». Вы не так давно осчастливили её предложением руки и сердца. От которого Лебедева отказалась.

— Причём здесь Лебедева?

Алёнину фамилию режиссёр произнёс едва ли не по слогам.

— Совершенно ни при чём, — заверил я. — Примите её отказ спокойно, Иван Леонидович. Принесите Леночке извинения за… сами додумайте, за что. Публичные извинения, Иван Леонидович! Сообщите своим друзьям и коллегам, что Лебедева прекрасная актриса. Скажите им: вы приветствуете её новые появления на большом экране.

— Так вас Лебедева на меня натравила?

Я услышал в вопросе Зверева негодование.

— Мой звонок вы сами организовали, Иван Львович. Ведь это вы породили головную боль. Устроили её хорошему человеку. Которому очень симпатизирует наша Киноассоциации чукотских шаманов. Рад сообщить, Иван Леонидович: мы всегда вам напомним о головной боли. Если это снова понадобится. Око за око. Помните такой девиз, Иван Леонидович?

Я замолчал — в динамике трубки звучало тихое шипение (дыхание режиссёра?).

— Хотите сказать… это из-за вас… у меня болела голова? — спросил Зверев. — Как вы… это сделали?

Финальные слова вопроса режиссёр произнёс едва слышно.

Я хмыкнул.

— Браво, Иван Леонидович. Вы всё же сообразили. Не прошло и года.

— Не ёрничайте! — воскликнул Зверев. — Ответьте по существу! Я!..

Режиссёр не договорил: он снова застонал.

Я сказал:

— От лица Киноассоциации чукотских шаманов ответственно заявляю: мы оперируем только великой силой искусства — колдовства и прочих сглазов не существует. Ещё есть «связи», авторитет среди коллег по цеху и желание навредить ближнему. Я прав, Иван Львович? Так вы проделали ваше колдовство? Вы именно так устроили Лебедевой головную боль?

— Вас посадят в тюрьму, — сказал Зверев.

Его голос прозвучал едва слышно.

— А вас в ближайшие три ночи ждут новые серии нашего фильма, — напомнил я. — Затем вы отдохнёте и подумаете. До понедельника. В понедельник, во вторник и в среду мы покажем вам новые части фильма «Головная боль режиссера Зверева». Будем показывать вам их три ночи подряд каждую неделю: строго по расписанию. Пока вы не снимете свой сглаз с Елены Лебедевой.

— Лебедева бездарность! — сказал режиссёр. — Роли в кино она не получит. Даже не надейтесь.

Зверев хмыкнул.

— Значит, вы глупый человек, Иван Леонидович, — ответил я. — Поэтому вы посмотрите все многие тысячи серий нашего кинофильма. Если не поумнеете. Или если осилите их просмотр. Ведь вам уже почти шестьдесят лет, Иван Леонидович. Организм поизносился. Это возраст не мальчика, но мужа. Поступите по-мужски, Иван Леонидович. Не воюйте с женщиной.

— Вы ещё не поняли, с кем связались.

— Это вы, Иван Леонидович, ещё не поняли, что происходит. Но вы поймёте. Обещаю.

Я повесил трубку на рычаг.

Вышел из телефонной будки — встретился взглядом с глазами Варвары Юрьевны.

— Как там наш режиссёр? — спросила бабушка Варя.

— Ещё храбрится, — ответил я. — Угрожает.

Варвара Юрьевна покачала головой.

— Когда ты позвонишь ему снова? — поинтересовалась она.

— Больше не позвоню.

— Почему?

Бабушка Варя приподняла брови.

— Он знает мои требования, — сказал я. — Добавить мне нечего.

— Кроме головной боли.

Я кивнул.

— Да. Боль он получит. И не раз.

— Поделом ему, — сказала Варвара Юрьевна. — Аукнутся ему Алёнины слёзы.

Она покачала головой.

— Полностью с тобой согласен, — сказал я.

— А если он всё же обратится в милицию? — спросила Варвара Юрьевна.

Я хмыкнул.

— Сказал, что уже обращался?

— И чем это… нам грозит?

Варвара Юрьевна нахмурилась.

— Сан Саныч сказал, что банда сантехников официально не существует, — ответил я. — Её придумали сами милиционеры. Как шутку. И сами же отправили её в люди. Поэтому мой визит к Звереву спишут на выходку артистов. У них такие забавы случаются. Вреда я режиссеру своим визитом не причинил, ничего в квартире не украл. Сомневаюсь, что тут есть состав преступления. Пусть вообще докажут, что я в квартире Зверева был. А не привиделся ему спьяну.

Я пожал плечами и сказал:

— Случай с шантажом вообще недоказуем. Это Сан Саныч так говорил. Доказанных случаев сглаза, колдовства или волшебства не было. Милиция колдунами не занимается. А у КГБ и без того забот предостаточно. Режиссёр Зверев уже старенький. И мнительный. Всё это колдовство спишут на водку и на его… хорошее воображение. Я ему больше не позвоню. Меня за руку не поймают. Так что дальше без вариантов. Либо новые серии головной боли по расписанию. Либо…

Я развёл руками.

— Либо он мирится с Еленой Лебедевой и реабилитирует её киношную карьеру. Даже тупой на его месте поймёт, что головные боли обычно не случаются по расписанию. Но больше никому это ничего не докажет. Зверев осознает это. Поймёт, что в случае с Алёной был неправ. Великодушно исправит собственную ошибку. Найдёт способ. Ещё и заявит, что его неправильно поняли. А «те слова» о Лебедевой он объяснит мигренью. У него есть много способов сохранить лицо.

Я усмехнулся и сказал:

— Жалобы на колдовство выставят его не в лучшем свете. Люди не любят и побаиваются сумасшедших. Зверев неглупый человек и сам это скоро поймёт. Я почти уверен в этом. Но если я ошибся — тоже не беда. Иван Леонидович попросту отправится на лечение, потому что здоровый человек не поверит в колдунов. А в киношной и театральной среде поползут слухи. Понимаешь, какие? Результат ссоры Зверева и Лебедевой вот он, налицо. Кто захочет оказаться на месте Ивана Леонидовича?

Я улыбнулся и добавил:

— И уж тем более никто не захочет ссориться с колдунами.

— Это тебе, братец, тоже Сан Саныч сказал? — спросила Варвара Юрьевна.

— К такому выводу мы с ним пришли вместе, — ответил я. — Мы считаем: в колдунов не верит милиция и наука. А вот обычные люди замечают колдовство везде: даже в приступах банальной мигрени. На это и весь расчет, сестрёнка. Звереву проще признать свою неправоту в случае с Алёной, чем доказать милиционерам нападение колдунов. Я предоставил ему выбор, не поставил в безвыходное положение. Оправдание своим поступкам он найдёт самостоятельно. Он справится. Я в него верю.

Уже в вагоне метро бабушка Варя спросила:

— Братец, а как мы узнаем, что режиссёр перед Алёной извинился?

— Этот пункт плана пока в стадии обдумывания, — ответил я.

Тут же добавил:

— Но я обязательно его придумаю. Пока же я вижу единственный способ разузнать о жизни Лебедевой: поговорить с Евгением Хлыстовым. Вот только этот вариант меня не устраивает. Как и другой вариант. В котором я спрошу о действиях Зверева у Алёны.

В бабушкиной квартире я прожил до четверга. Много разговаривал с Варварой Юрьевной о её работе, о её дочери, о кино, о литературе, о её отце. Эти дни мне напомнили те, которые я провёл здесь же в тысяча девятьсот девяносто седьмом году, после смерти Сан Саныча. Вот только на этот раз Варвара Юрьевна не плакала по ночам и намного чаще смеялась. Она рассказала мне о своём детстве и о своих отношениях с Александровым. Многие её рассказы я услышал впервые. Бабушка сообщила мне то, что не предназначалось для ушей внука Серёжи, но вполне годилось для бесед с младшим «братцем» Сергеем.

В среду вечером я сообщил Варваре Юрьевне о том, что завтра днём вернусь в квартиру «отца».

Бабушка Варя вздохнула, улыбнулась.

— Знаешь… Серёжа, — сказала она, — всё-таки хорошо, что ты к нам приехал. Я рада, что у меня появился младший брат. Мы с тобой знакомы всего лишь месяц. А у меня такое чувство: мы знаем друг друга уже лет десять.

«Двадцать пять лет», — мысленно поправил я бабушку.

А вслух сказал:

— Я тоже рад, что у меня теперь есть сестра.

В квартиру прадеда я поехал в четверг днём. В моё отсутствие там ничего не изменилось: всё так же пахло лекарствами и кофе, всё так же суетились в аквариуме рыбки, всё так же на журнальном столике стояла наполовину оплавившаяся свеча. Я зажёг на свече фитиль. После недельного перерыва вновь уселся в прадедовское кресло. Натянул на запястья повязки из платков (бабушка пришила к платкам резинки, чтобы я не мучился с бинтовыми повязками). Взял в руки платок с кровью Вадима Петрова. Посмотрел на яркую зелёную листву за окном, перевёл взгляд на пламя свечи. Фитиль чуть вздрогнул и затрещал.

Я в очередной раз сосредоточился на своих ощущениях. Представил, как хорошо знакомые мне мурашки пробуждаются под платками на руках и устремляются к кончикам моих пальцев. Сжал платок между ладонями, задержал дыхание… До прихода с работы моего прадеда мурашки так и не появились. Юрий Григорьевич вернулся с работы в обычное время. Оповестил меня о своём появлении звонкими щелчками дверного замка и покашливанием. Шаркнул по полу тапками, заглянул в гостиную. Увидел меня сидящим в кресле — одобрительно кивнул. Дрожавшее на фитиле свечи пламя отразилось в его глазах.

— Здравствуй, Сергей, — сказал он. — Сейчас переоденусь и сварю кофе. Заканчивай тут и иди на кухню. Поговорим.

— Сегодня я написал заявление, — сообщил Юрий Григорьевич. — К концу месяца его подпишут. Всё. Увольняюсь с работы. Кхм. С первого октября я стану обычным советским пенсионером.

Прадед поставил передо мной на стол чашку с кофе. Взял в руки вторую чашку и уселся за стол напротив меня.

— Правильно сделал, — сказал я. — Тебе уже семьдесят лет. Ты своё уже отработал. Без вариантов. С деньгами проблем нет. Людей ты давно не лечишь: сам говорил, что превратился в бюрократа.

Я пожал плечами и добавил:

— Гуляй на свежем воздухе, читай книги и газеты, смотри телек. Что там ещё пенсионеры делают? Скоро тебе внучка правнука подкинет. Всего-то через пять лет. Возьмёшься за его воспитание.

Юрий Григорьевич усмехнулся.

— Это если я до того дня доживу, — сказал он. — Кхм. Помнишь какое сегодня число? Сегодня десятое сентября. Ровно через месяц я умру, если верить твоим предсказаниям. А они всё чаще сбываются. Вот, что меня тревожит, Сергей.

Прадед покачал головой.

— Саня вчера позвонил. Вечером. После разговора с ним я перечитал статью о том душегубе, по чью душу Саня поехал. В такое не сразу поверишь. Но Саня сказал: всё так и было. Как написали в той статье. Он это точно выяснил. Кхм.

Прадед провёл ладонью по своим губам.

— Я после разговора с Саней полночи сегодня думал. О будущем думал. О тех событиях, что упоминались в твоих газетных вырезках. А утром написал заявление. Потому что остался месяц. За этот месяц я должен многое успеть.

Я посмотрел Юрию Григорьевичу в глаза и заявил:

— Месяц — это приличный срок. Я уже нащупал эту «жизненную энергию». Причём, потратил на это примерно тот же месяц. Ты сам говорил, что это огромный прогресс. Так что не бойся, дед. Освою и это твоё «лечение».

Юрий Григорьевич кивнул.

— Верю, что ты, Сергей, постараешься, — сказал он. — Но и сидеть сложа руки не стану. Кхм. Не хочу, чтобы описанное в тех газетных статьях будущее наступило. Постараюсь, чтобы все те ужасы остались только на бумаге. Даже если в октябре я умру.

Прадед нахмурил брови.

Я посмотрел ему в глаза и спросил:

— Что ты придумал, дед?