Красавчик. Часть 3

Глава 19

В понедельник утром я поехал в «Гастроном», где трудился Нарек Давтян. Сжимал в руке ручку прадедовского потёртого портфеля, утяжелённого пачками советских денег. Держал в уме полученные от Александрова наставления, которые мне (пожившему в годы «дикого» российского капитализма) показались забавными. Я уже пообвыкнулся с нынешними советскими реалиями, в которых покупка и продажа иностранной валюты считалась преступлением. Но на это «жуткое» экономическое «преступление» я решился без особых моральных терзаний. Однако к напутственным словам Сан Саныча отнёсся серьёзно.

Через парадный вход я в магазин не зашёл. Направился во двор, заглянул в подсобку через служебный вход. Вдохнул запах гнилых овощей и протухшего мяса, подошёл к сидевшим на деревянных ящиках мужчинам (на этот раз Нарека с ними не было). Мне сказали, что Давтян сейчас работал. Один из «перекуривавших» работников «Гастронома» прогулялся в глубь магазина и сообщил мне, что Нарек сейчас выйдет. Я замер около двери — пыхтевшие табачным дымом мужчины разглядывали меня с нескрываемым любопытством (будто прикидывали, что именно мне понадобилось от их коллеги).

Нарек не заставил меня долго ждать. Он появился передо мной наряженный в раскрашенный кровавыми пятнами белый фартук (надетый на голый торс). Улыбнулся при виде меня, раскинул руки, поспешил мне навстречу. Притормозил в шаге от меня, снял и бросил на деревянный ящик фартук. Обтёр ладони о покрытую чёрными волосами грудь, обнял меня и похлопал по спине. В восторженном тоне Давтян заявил, что рад моему появлению. Сказал, что я прекрасно выгляжу, но всё же поинтересовался моим здоровьем. Лишь выслушав мой ответ, Нарик снова улыбнулся и поинтересовался целью моего визита.

Свои цели я озвучил Давтяну, когда мы вышли на улицу и остановились в тени от кроны дерева.

Нарек всплеснул руками из заявил:

— Серик, о чём ты говоришь? Какие…

Он замолчал, огляделся по сторонам и продолжил:

— Какие доллары? Я такими вещами не занимаюсь. Это же!.. серьёзная статья.

Я пожал плечами и сказал:

— Можно не только доллары. Сойдут немецкая марка, английские фунты, французские франки… даже турецкие лиры. Что угодно, кроме денег стран Варшавского договора.

Нарек посмотрел мне в глаза.

— Серик, это же… восемьдесят восьмая статья, — сказал он. — Там же… вплоть до смертной казни.

Я кивнул.

— Знаю, Нарек. Потому к тебе и пришёл. Как к другу и проверенному человеку.

Я протянул Давтяну портфель.

— Вот, загляни. Половина этих пачек — подарок тебе на свадьбу. Другую половину нужно обменять на иностранные деньги.

С кроны дерева вспорхнули воробьи — они шустро полетели через двор, словно поспешили передать мои слова «куда следует». Давтян настороженно взглянул им вслед. Затем он снова огляделся и опять вытер о грудь ладони. Принял из моих рук портфель, присел на бордюр и щёлкнул пряжкой. Нарек сунул в недра портфеля руку, примерно на пять секунд замер. Я посмотрел на него сверху вниз — с вершины фонарного столба наблюдала за нами ворона (она задумчиво склонила набок голову, будто что-то подсчитывала в уме). Нарек поднял на меня лицо — мне почудилось, что его морской загар чуть потемнел.

— Серик, сколько тут? — сиплым голосом спросил Давтян.

— Много, — ответил я. — Сам пересчитаешь.

— Серик, ты сказал, что половина…

— Половина этих бумажек — твоя.

Нарек пошевелил косматыми бровями и снова заглянул в портфель.

— Се… Кхм! Серик, ты уверен, что это не много?

— В самый раз, Нарек. Ведь мы же с тобой друзья. Ты мне один раз уже помог. Поможешь и ещё. Разве не так?

Давтян нервно вскинул руку и пригладил волосы у себя на затылке.

Ворона на вершине столба громко каркнула, будто повторила мой вопрос: «Разве не так?»

— Так, — ответил Нарек, — конечно, так. Разумеется, я…

Давтян вздохнул и тряхнул головой.

— Разумеется, Серик, я тебе помогу, — сказал он. — Как другу. Как почти брату.

Он застегнул портфель, выпрямился. Сунул портфель себе подмышку.

Посмотрел на меня и сообщил:

— Есть у меня один земляк… который знает другого моего земляка, который…

Давтян кивнул.

— В общем, я разузнаю, что, да как, — сказал он. — Серик, как скоро тебе понадобятся… результат?

— Чем скорее, тем лучше, — ответил я. — В течение недели. Желательно.

Давтян прижал ладонь к портфелю, будто к разболевшемуся вдруг сердцу.

— Неделя… — повторил он.

Нарек задумчиво посмотрел мимо меня на окна жилого второго этажа. Мне показалось, что в одной из квартир у меня за спиной захлопнули форточку. Давтян сместил взгляд на моё лицо, решительно тряхнул головой.

— Подожди здесь, Серик, — сказал он. — Сейчас вернусь.

Давтян ушёл в магазин, унёс с собой портфель моего прадеда. Сидевшая на фонаре ворона насмешливо каркнула и полетела через двор. Она будто бы погналась за недавно умчавшимися в том же направлении воробьями.

Почти пять минут я скучал под деревом. Слушал доносившееся из квартиры на втором этаже бормотание радиоприёмника. Рассматривал кусты и деревья — отметил, что в их кронах уже появились яркие жёлтые листья.

Нарек вернулся без портфеля. Протянул мне клочок газеты, размером с половину сигаретной пачки. На этом клочке я увидел числа номера телефона и состоявший из одной буквы и трёхзначной цифры код.

Нарек мне пояснил, что этот код — от автоматической камеры хранения.

— На каком вокзале? — уточнил я.

Давтян пожал плечами.

— Пока не знаю, — ответил он. — Позвони по этому номеру, Серик. Скажем…

Нарек на пару секунд задумался.

У меня за спиной новь громыхнула форточка, звуки из радиоприёмника стали значительно тише.

— Скажем, в следующий понедельник рано утром. До семи. Сможешь?

— Разумеется, — ответил я.

Нарек улыбнулся.

— Прекрасно, — сказал он. — Надеюсь, Серик, что к тому времени я уже решу твою проблему. По телефону я скажу тебе название вокзала. Или сообщу о другом месте, где тоже есть камеры хранения. Приедешь туда. Заберёшь из ячейки портфель. Договорились?

— Прекрасно, — сказал я.

Мы пожали друг другу руки, перекинулись десятком «вежливых» фраз и попрощались «до пятницы».

Нарек шагнул в сторону магазина. Но тут же остановился. Обернулся.

— Серик, а ты не боишься, — сказал он, — что я твой портфель… потеряю?

Я хмыкнул, пожал плечами и ответил:

— Не боюсь, Нарек. Деньги — всего лишь бумага. Но если вдруг потеряешь…

Я посмотрел Давтяну в глаза.

— … скажи мне об этом, Нарек. Ведь ты же помнишь, что я умею. Я найду эти деньги и этот портфель где угодно.

Вечером я отчитался о проделанной работе перед Сан Санычем.

— В следующий понедельник позвони ему, — сказал Александров. — Но ни на какой вокзал не суйся. Я сам туда съезжу. Потому что если тебя возьмут — плакала твоя заграница. Подождёшь меня дома. А я уж выкручусь, если что.

— Сан Саныч, а что там с самолётом? — спросил я.

Александров пожал плечами и ответил:

— Пока не знаю, Красавчик. Я передал информацию, куда следует. Я же тебе говорил. Мне пока ничего не сообщили. Да и не должны. Но «голоса-то» тоже молчат. А это уже хороший признак.

В субботу я впервые в этом тысяча девятьсот семидесятом году с таким нетерпением ждал почтальона. И впервые с искренним интересом заглянул в газету «Правда». Открыл шестую страницу.

Посмотрел на деда, улыбнулся и сообщил:

— Дед, похоже, у нас получилось.

Сан Саныч и Варвара Юрьевна пришли к нам в субботу днём. Они тоже принесли с собой газету «Правда».

Бабушка Варя взмахнула газетой и спросила:

— Вы уже видели? Статьи нет!

Варвара Юрьевна расцеловала меня в щёки ещё в прихожей. Отнесла газету на кухню, развернула её на кухонном столе. Она ткнула пальцем в шестую страницу.

— Ничего нет! Не было никакого угона самолёта!

Она улыбнулась и заявила:

— Я и вчерашнюю газету просмотрела. Ничего там не нашла.

Сан Саныч усмехнулся:

— Варя две ночи просидела около радиоприёмника. Как шпионка.

— Там тоже ничего не сказали! — сообщила Варвара Юрьевна. — Даже «голоса» об угоне не сообщили! Похоже, Сан Саныч этот угон всё же предотвратил. Надеюсь, что тех бандитов не пожалеют. Пусть на этот раз они и не убили девочку.

Я положил на бабушкину газету привезённый мной из будущего клочок газетной бумаги с заголовком статьи: «К нападению на советский самолёт» и с видневшимися надписями «Правда» и «17 октября 1970 г.» Нарочно сохранил эту статью (не бросил её в воскресенье в огонь), чтобы сравнить её со статьёй, напечатанной в сегодняшней газете.

Взглянул на начало полученной от Порошина «старой» статьи: «В связи с обращением Советского правительства правительство Турции сообщило, что оно готово вернуть угнанный в результате бандитского нападения 15 октября советский самолёт „АН-24“, а так же его экипаж и находившихся на борту пассажиров. 16 октября экипаж самолёта и пассажиры возвратились на родину…»

В «порошинской» заметке говорилось, что в турецком госпитале остался получивший серьёзные ранения в грудь штурман самолёта. Два бандита, совершившие вооружённое нападение на экипаж советского самолёта и убившие бортпроводницу, задержаны. Турецким органам прокуратуры дано указание расследовать обстоятельства дела.

Сегодня под надписями «Правда» и «17 октября 1970 г.» красовался заголовок: «Нужна кровь». Эту статью я сегодня прочёл дважды. Не нашёл в ней ни слова об угоне самолёта «АН-24», случившемся в «той» прошлой реальности пятнадцатого октября тысяча девятьсот семидесятого года. Не увидел я в сегодняшней газете и фото погибшей «тогда» бортпроводницы.

Информацию об этом угоне самолёта и об убийстве бортпроводницы мой прадед не включил в свои «записи советского Нострадамуса». Эту статью он изначально положил в стопку со статьями о преступлениях маньяков. Доверил «работу» над этим «делом» Александрову. Тот пообещал нам, что «разберётся». Хотя и не уточнил, как именно он это сделает.

Сан Саныч взглянул на меня и спросил:

— Не боишься, Красавчик, что твои планы полетят к чёрту?

Он уже задавал мне этот вопрос.

Тогда я ответил ему так же, как и сейчас:

— Иначе никак, Сан Саныч. Даже Порошины это понимали. Раз положили в папку вот эту вот заметку.

Я указал на газетную вырезку.

Мы дружно скрестили взгляды на черно-белом изображении лица молодой бортпроводницы. Той, которая в прошедший четверг всё же долетела до Сухуми.

Александров поднял на меня глаза.

— Думаешь, твой план не вылетел в трубу? — спросил он.

Я пожал плечами и ответил:

— Скоро узнаем.

— Есть информация о самолёте! — сообщила Варвара Юрьевна в воскресенье, едва переступив порог квартиры своего отца.

Сан Саныч ухмыльнулся и прикрыл дверь.

Мы с прадедом выждали, пока гости переобуются, проводили их на кухню.

Юрий Григорьевич тут же поставил на огонь медную турку.

Я спросил:

— Что за информация, ба? От кого?

— «Голоса» разродились, — сообщила бабушка Варя.

Она развернула принесённый на кухню бумажный свёрток, переложила из него печенье на поданную Сан Санычем тарелку.

— Варя снова просидел до утра около приёмника, — сообщил Александров. — Не выспалась.

Сан Саныч покачал головой и уселся за стол.

— Не зря просидела! — сказала Варвара Юрьевна.

Она радостно улыбнулась.

— «Голоса» сказали, что в этом году в СССР уже дважды попытались угнать самолёт, — заявила бабушка Варя. — Один раз это случилось в июне. Вторая попытка произошла в этот четверг. Сказали, что в Батуми у трапа самолёта задержали двух… этих… бандитов, в общем. Те попытались пронести на борт самолёта оружие. Наши милиционеры преступников задержали. У бандитов нашли приготовленную для передачи экипажу самолёта записку с требованием лететь в Турцию.

Варвара Юрьевна взяла Александрова за руку, посмотрела ему в глаза.

— Так что всё у нас получилось, — сказала она. — Сан Саныч, твой план сработал. Ты у меня молодец!

Она поцеловала Александрова в губы.

Бабушка посмотрела на меня и сообщила:

— «Голоса» уверены, что после этих случаев власти нашей страны усилят меры безопасности при перелётах. Как ты, Сергей, и рассказывал. Они сказали, что «тюремные решётки СССР станут ещё крепче».

В понедельник рано утром мы с прадедом пробежались до метро. Сразу не повернули обратно. Потому что я задержался в пропахшей табачным дымом кабине телефона и позвонил по указанному в записке Давтяна номеру. Трубку сняли быстро. Я услышал в динамике незнакомый мужской голос. Мой собеседник спросил моё имя, но сам не представился. Он сообщил, что «посылку» уже доставили на Ленинградский вокзал. Назвал двузначный номер ячейки.

Эту информацию я примерно через два часа передал Сан Санычу (Александров позвонил на телефон в квартиру моего прадеда).

Вечером Сан Саныч явился к нам уже затемно и вручил мне сетку-авоську, в которой лежал пропахший чесноком газетный свёрток.

— Что это? — спросил я.

— То, что ты, Красавчик, просил, — ответил Александров. — Восемьдесят восьмая статья Уголовного кодекса.

— Статья — это понятно. Портфель-то где?

— Не было там портфеля. Только вот это.

Александров указал на свёрток.

Я развернул газету в гостиной на журнальном столике (под присмотром Сан Саныча и Юрия Григорьевича). Увидел четыре пачки денег, иностранных: вперемешку лежали американские доллары, английские фунты стерлинги, французские франки, немецкие марки — перечисленные мной неделю назад Давтяну иностранные валюты. Под покровом пропитанной жиром и пропахшей чесноком газеты я не нашёл только турецкие лиры. Я смял газету, понюхал и показал её Александрову.

Спросил:

— Сан Саныч, в чём это она?

Заметил прилипшие к банкнотам кристаллы соли.

— Так понимаю, раньше в этой газете лежало сало, — ответил Александров. — С чесноком.

Я покачал головой, усмехнулся.

— А говорят, что деньги не пахнут, — сказал я. — Вот значит, чем сейчас в СССР пахнет валюта.

Двадцать первого октября Александров позвонил в квартиру моего прадеда за четверть часа до полудня. Трубку снял Юрий Григорьевич. Но прадед тут же подозвал к телефону меня.

— Собирайся, Красавчик, — прозвучал в динамике голос Сан Саныча. — Через сорок минут за тобой заеду.

— Что случилось? — поинтересовался я.

В моей голове ещё витали результаты спортивных соревнований за тысяча девятьсот восемьдесят шестой год. В том году в финале Кубка Европейских чемпионов румынская «Стяуа Букурешти» (со счётом два-ноль) обыграла «Барселону». А сборная Аргентины в финальном матче чемпионата мира по футболу победила футболистов из ФРГ (три-два).

— Расскажу, когда приеду, — пообещал Александров.

Через полчаса он перешагнул порог квартиры и поторопил меня:

— Не жуй сопли, Красавчик. Нас ждут. Платок для работы прихвати.

— Санечка, что случилось? — спросил май прадед.

Он замер на пороге своей спальни, посмотрел на Александрова.

— Хлыстова из Минкульта случилась, — ответил Сан Саныч. — Чуть ли не на колени передо мной стала. Слёзно попросила помочь. Не смог ей отказать. Слабый я человек, Григорьич. Женщины из меня всю жизнь верёвки вьют. Да ты и сам это знаешь.

Я натянул джемпер, стряхнул на пол прицепившееся к рукаву белое пёрышко — то закружилось в воздухе, подобно большой снежинке.

— Снова спёрли машину у её сына? — спросил я.

Александров покачал головой.

— Если бы, — сказал он. — Помните, мы посмотрели фильм «Возвращение 'Святого Луки»? Вот сейчас похожая ситуация. Только спёрли не картину, а какую-то жутко ценную скрипку. И не у нас, а у приезжего англичанина. Хлыстова волосы на себе рвёт.

Юрий Григорьевич скрестил на груди руки.

— Что за англичанин? — спросил он.

— Скрипач, — ответил Александров. — Имя я не запомнил. Хлыстова сказала, что он явился к нам на гастроли. Фурцева лично приняла участие в их организации. Ну и Хлыстова в этом тоже поучаствовала. Чуть ли не английская королева на этот визит добро дала.

Сан Саныч усмехнулся.

— Англичанин приехал, заселился в Интурист. Вчера вечером. А сегодня после завтрака заявил, что у него из номера исчезла дорогущая скрипка — подарок всё той же английской королевы. Сказал, что без неё концерт не состоится. Рвёт и мечет.

— Кто? — поинтересовался я. — Англичанин? Или Хлыстова?

Александров махнул рукой.

— Все, — сказал он. — И англичанин, и Хлыстова, и Фурцева. Но о пропаже скрипки пока молчат. Это же международный скандал. Урон престижу нашей страны. Хлыстова сказала: у Фурцевой сегодня едва инсульт не случился. В общем: ситуация напряжённая.

Сан Саныч покачал головой и сообщил:

— Хлыстова ко мне лично приехала. Рубашку на плече мне слезами промочила. Там следы от косметики остались. Я её на работе бросил. Надел запасную. Чтобы Варвара чего не подумала. А то фантазия у Вари хорошая. Рассказы о скрипке не помогут.

Юрий Григорьевич кивнул.

— Это точно, — сказал он. — Это ты, Санечка, правильно сделал.

Александров взглянул на меня и сказал:

— Чего замер, Красавчик? Обувайся. Поехали. Нас в гостинице важные люди ждут. Не боись: на твои планы наша сегодняшняя поездка не повлияет. Сколько тут тебе в Москве жить осталось? Пока вспомнят о тебе в этой суете — от тебя уже и след простынет.

Он повернулся к моему прадеду, спросил:

— Или я не прав, Григорьич?

— Прав, Саня, — ответил Юрий Григорьевич. — Вот только Сергей с тобой не поедет.

Я замер в одном полуботинке, обернулся — иронии во взгляде прадеда не заметил.

Александров нахмурился.

— Это ещё почему, Григорьич? — спросил он. — Поясни.

— Потому что вместо Сергея поеду я, — сообщил мой прадед.

Он улыбнулся и заявил:

— Разве ты, Санечка, не понял? Это тот самый шанс, который мне и нужен. Внимание влиятельных персон Сергею ни к чему. А вот мне оно придётся в самый раз. Екатерина Алексеевна не последний человек в нашей стране. Хороший старт для моего плана.

Юрий Григорьевич пожал плечами.

— Саня, для тебя ведь всё рано, кто эту скрипку отыщет. Я с этим справлюсь не хуже Сергея. Ты и сам это знаешь. Примерно такое начало я и планировал. Только не думал, что оно случится до Серёжиного отъезда. Но, раз уж так получилось…

Прадед развёл руками и заявил:

— Не вижу причины не воспользоваться такой прекрасной возможностью. Напомню о себе Хлыстовой. А там… кто знает… может и встречусь с Екатериной Алексеевной. А Фурцева, как ни крути, птица высокого полёта. Там и до Леонида Ильича будет рукой подать.

Сан Саныч озадаченно хмыкнул.

— А ведь и правда, Григорьич, — произнёс он. — Как-то я не подумал о такой возможности. Скрипку ты найдёшь. В этом я уверен. Фурцева-то об этом деле по любому узнает. Красавчика от неё прятать не придётся. И для нас польза будет.

Александров покачал головой.

— Странно, что я сам о такой возможности не подумал. Что-то я совсем заработался, Григорьич. Или постарел? В отпуск мне пора. В санаторий: в грязевые ванны и в лечебные соли. А не в очередную командировку за очередным подонком.

Юрий Григорьевич улыбнулся.

— Не прибедняйся, Санечка, — сказал он. — Знаю тебя: бережёшь меня по старой привычке. Только позабыл, что наши планы изменились. А это повлекло и смену образа жизни. Привыкай, Саня. Теперь я не прячусь. Теперь я этот… второй Вольф Мессинг.

Прадед выпрямился, заправил футболку в штаны.

Мне показалось, что он вот-вот согнётся в поклоне, будто цирковой артист. Но Юрий Григорьевич лишь горделиво приподнял подбородок и посмотрел на Сан Саныча сверху вниз.

— Григорьич, разве ты не второй Нострадамус? — спросил Александров.

Юрий Григорьевич махнул рукой и заявил:

— Одно другому не помешает. Будут им, Санечка, и фокусы, и предсказания. Как только я попаду на глаза нужной публике. Дело мы задумали серьёзное и правильное. Так что не поленимся: поработаем в полную силу. Правильно я говорю?

— Правильно, Григорьич.

Сан Саныч хмыкнул, повернулся ко мне и скомандовал:

— Отбой, Красавчик. Планы изменились. Отдай Григорьичу платок.