Курсант: Назад в СССР 14

Глава 16

— Андрюха, ты чего? — усмехнулся Орлов, слегка приподняв бровь. — Я же с тобой. Мы ж в одной лодке. Или ты мне не доверяешь?

— Вижу, что со мной, — ответил я, глядя ему прямо в глаза. — Но и вижу, что не всё говоришь. Только не обижайся, Гордеич… но скажи мне честно, с какой стати Комитет интересуется этим делом? Не поверю, что у вас там взялись за маргинальных потеряшек. Это не профиль КГБ, такие дела мимо вас проходят.

Орлов усмехнулся одним только уголком губ, но пока что промолчал. Так что я спокойно договорил:

— Так что давай уже по-человечески. Если мы действительно идём вместе — скажи, что знаешь.

Потом сделал шаг ближе и добавил:

— Я тебе не мешаю, наоборот. Помочь хочу. Но чтобы помогать — нужно понимать, в чём мы варимся. Кто это всё крутит. Только тогда можно будет просчитать, куда идти дальше. А если мы оба. как слепые котята, или вообще в разные стороны бежим, то далеко не продвинемся.

Орлов чуть опустил взгляд в пол, но я знал, что мои слова попали в цель. Он какое-то время молчал. Потом, чиркнув спичкой, прикурил. И, наконец, проговорил:

— То, что я сейчас тебе скажу, Андрей Григорьевич, — под грифом. Государственная тайна. Черненко Алексей Владимирович дал добро, сказал, тебе можно доверять. В 1956 году, через год после образования Организации Варшавского договора, в нашем городе, в окрестностях, был развёрнут один из закрытых объектов под кодовым обозначением «Объект Пирит». Он действовал под эгидой специального НИИ Министерства обороны, работающего с химическими и биологическими компонентами для боевого применения. На берегу Чёрного озера, в старой каменоломне, оборудовали подземный узел — скрытый, защищённый, полностью автономный. Проект назывался «Гранит». Его задача — создание вещества, усиливающего боевые качества человека на короткий срок.

— Оп-па… Что за вещество? — спросил я.

— ПС-63. Расшифровывается: «Периферийный стимулятор, формула 63». В узком кругу его называли «Шаг». Препарат разрабатывался на базе модифицированных катехоламинов с добавлением стабилизированных нейропептидов, если это тебе о чём-то говорит. Вводился внутримышечно бойцам.

Выдавал Орлов все это по профессорски грамотно, будто сам разрабатывал этот «Шаг».

— И как? Какое его было воздействие на организм? — спросил я.

— Через 10–12 минут — резкий подъём энергии и полный боевой ресурс. Отказ от сна, снижение болевой чувствительности, повышение двигательной и когнитивной активности, а эмоции, наоборот, притупляются. Человек мог идти без отдыха, реагировал моментально, уставал как будто «внутри», но не снаружи. Этакая боевая машина.

— Не слабо… — присвистнул я. — Сколько длился эффект?

— От 36 до 48 часов. Потом начинались неприятные последствия для организма — истощение дофаминовой и серотонинергической систем, сбой в работе лимбической зоны. Пропадало торможение, появлялись агрессия, галлюцинации. Один из участников задушил своего сослуживца без причины. Другой выпрыгнул с третьего этажа, сломал обе ноги, но продолжал ползти. Через сутки умер — отёк мозга, острая нейротоксическая реакция.

Картина вырисовывалась удивительная.

— Несколько человек умерло, я так понимаю. Значит, эксперимент свернули?

— Формально — да. Проект приостановили в 1958 году, под грифом «временной консервации». Но сам понимаешь, вещество никто не будет уничтожать, сверху поступило указание сохранить на случай особого режима — «в условиях угрозы крупномасштабного конфликта». Подземный комплекс частично затопили, своды старых каменоломен — подорвали, оформив как списание аварийного объекта. Склад с ампулами остался там, под водой. И с тех пор к нему никто не возвращался. Официально — его просто нет.

Орлов посмотрел так, что, мол, всё, рассказал. Но мне, конечно, этого было мало — это только основа, концепция, рамка. То, что было четверть века назад. Поэтому я задал следующий короткий вопрос:

— И теперь что?

— Пять лет назад наткнулись на старую вентиляционную шахту. Обычная проверка — радиационный контроль на заброшенном объекте. Под завалами оказалась дверь. Мы отреагировали. Когда вскрыли — лаборатория была пуста. ПС-63 исчез. Весь объём — двадцать два литра концентрата. По оперативным каналам отследили: ушло на юг. Сначала Узбекистан, потом Туркмения. Дальше — след через погрузки в Кушке. Несколько совпадений — на маршрутах снабжения времён операции «Каскад» в Афганистане.

Он снова замолчал. Я ждал, показывая — нет, Борислав Гордеевич, ещё не всё. Он говорил неохотно, будто уговаривал себя.

— Я здесь, чтобы понять, куда это в итоге попало. Официально я не занимаюсь этим расследованием, а прикреплен к вашей группе. Якобы для оказания помощи в поиске пропавших людей.

— Ну ни хрена себе… — я почесал подбородок. — У нас тут, выходит, не Чёрное озеро, а филиал НИИ спецхимии?

Или лаборатория сбрендившего доктора Октавиуса — это, конечно, я не стал говорить вслух.

— По стране много разных подобных объектов. Сейчас перестройка, и они никому не нужны. Но отреагировать мы обязаны.

— Только объясни: почему именно здесь? Почему не Москва, не Урал? Почему это место?

Орлов вздохнул. Снял очки, протер, долго не отвечал.

— Потому что оно идеально. Место тихое, будто от мира отрезанное. Лес, болота, старые штольни. А главное — сама вода.

Я нахмурился.

— А что с водой? Ну я видел, как она чернеет, но что с того?

Орлов слегка пожал плечами, будто удивился самому вопросу.

— Вода специфическая. Высокая минерализация, плотность выше нормы. По результатам проб — повышенное содержание железа, марганца, возможно, следовые концентрации других металлов. В придонной зоне — почти полный дефицит кислорода. Это давно наши лаборатории знали, а официально озеро было не исследовано.

Конечно, мы вместе слушали записи Мельникова, но мне ещё не вполне было ясно, в чём тут суть для лаборатории суперлюдей. Орлов же сделал паузу.

— В таких условиях разложение почти не идёт. Нет микрофлоры, нет бактерий. Всё, что туда попадает, буквально замирает. Без газа, без запаха, без изменений. Анабиоз. Формалин — отдыхает.

— Удобно, — пробормотал я. — Если нужно что-то спрятать. Я так понял, что некоторые последствия экспериментов требовали… тихой утилизации. Без бумаг, без следов. И озеро подходило идеально. Так?

Я смотрел прямо на Орлова, и он отвёл взгляд.

Потом проговорил:

— Григорич, сам понимаешь… Мне и то не всё известно. Многое по тем разработкам до сих пор под грифом. Но…

— Были жертвы?

Он кивнул.

— Да. Люди погибали.

— Кто? Подопытные?

— Заключённые. Осуждённые по особо тяжким статьям и приговоренные к смерти. Всё, что нужно было скрыть, — скрыли. И озеро справлялось с этим лучше любого спецкладбища.

— Вот, значит, как… — я зажевал губу, глядя в сторону, раздумывая. — Но люди-то почему пропадают, чёрт побери?

— Не знаю, — Орлов смотрел теперь на меня прямо, по-честному. — Я бы и сам хотел это понять.

— Как вообще сам полагаешь, пропажа людей как-то связана с исчезновением ПС-63?

— Андрей Григорьевич… ну, правда — не знаю. Всё, что знал, я тебе уже рассказал.

Я медленно кивнул, обдумывая. Секретная лаборатория… почему я не удивлен? Нет, удивлён, конечно, но не бегаю взад-вперёд по коридору или не пытаюсь хотя бы себя ущипнуть, чтобы проверить, возможно ли такое вообще. А потому что СССР умел прятать. Умел строить города, которых не было на карте, и — когда-то — лагеря, куда людей отправляли без фамилии и срока.

— А ткани Шамбы, — продолжил я, — он же отправляет как раз в те республики, что граничат со странами, где этот препарат уже «засветился», так?

— Совершенно точно, — подтвердил Орлов.

— Значит, вещество может быть у Шамбы. Это логичная версия. И объясняет все эти финты с поставками тканей. Выбей санкцию через своих — и…

Но тут Орлов громко вздохнул.

— Если бы всё было так просто, — ответил он, разводя руками. — Вряд ли мы что-то найдём у него дома. И потом… если он действительно в этом замешан, то работает не один. Такие схемы в одиночку не крутят.

— Мещерский, — кивнул я. — Председатель горисполкома. У него с Шамбой связи тесные. Я это сразу заметил. Не исключено, что и он в теме. Только действовать надо быстро. Пока они не почувствовали, что к ним подбираются.

— Скажу прямо, Григорьевич… — тихо проговорил Орлов. — По моим данным, в этом деле может быть замешана почти вся местная верхушка. Поэтому официально я здесь пыхчу только по линии пропавших без вести. Работаю с тобой, так сказать по милицейской теме.

— Один? — уточнил я, хотя ответ и так был понятен.

Он кивнул.

— Да, по-тихому… Сам понимаешь, стоит сюда приехать нашей группе из Москвы, и о тишине можно сразу забыть. Сейчас мы ещё можем работать в тени, но если всплывёт хоть что-то вот из этой темы — сразу тень закончится.

— Спасибо за откровенность… Но мне главное — убийцу поймать.

Борислав Гордеевич посмотрел на меня с удивлением.

— А Гриша? Разве это не он?

— Работаем, товарищ майор, работаем…

Работа кипела. Света продолжала вести беседы с задержанным и шаг за шагом расшатывала его защиту. Федя проверял детский дом и ДЮСШ, копался в документации, пробивал связи по месту работы Анны Васильевны Лазовской и ее сына Игоря. Первая трудилась воспитателем, а второй — тренером по боксу.

Катков был, пожалуй, свободнее всех — экспертиз в производстве пока не имел, только подписывал рапорты да бумаги от своих новых сотрудников. Делал это с удовольствием, очень даже его устраивали кабинет, кресло и ощущение важности. Даже Горохов на Алексея не ворчал, как обычно он это делал. Ну, и мы не очень-то дёргали.

Сам Никита Егорович вместе с БХСС-ником ушёл с головой в счета, накладные и фактуры, которые мы изъяли на фабрике «Красная Нить». А я собирался навестить Мещерского — председателя горисполкома. Хотел поговорить по душам и потянуть за ниточку, ведущую к Шамбе. Нюх подсказывал — они завязаны. Нужно копать именно там.

Я уже тянулся за ключами от машины, собираясь ехать в горисполком, когда кто-то тихо постучал в дверь. Стучали нерешительно, так сотрудники не стучат.

— Войдите, — сказал я, не вставая.

Дверь отворилась, и в кабинет грациозно скользнула Лиза. Груня.

— Привет, — удивился я. — Ты что, забыла, что приходить в открытую опасно?

— Я слышала, в город прибыли твои московские коллеги, — сказала она, проходя к столу. Двигалась она, как будто шла по подиуму: плавно, виляя бедрами, с тем самым видом — «я знаю, что на меня смотрят». Платье — струящееся, облегающее, с вырезом на груди вызывающим, но чертовски уместным на её фигуре. — Теперь вы быстро найдёте его… Того, кто убивает. Что мне бояться?

Она улыбнулась и добавила:

— И ещё слышала, что подозреваемый у вас уже в камере.

— Есть такое, — кивнул я и, не дожидаясь, пока разговор зайдёт в излишне личную плоскость, подошёл к двери, закрыл её и повернулся.

А она уже стояла слишком близко. Полшага — и я бы уткнулся в неё носом. Ещё секунда — и её руки, наверняка, легли бы мне на шею.

Нужно было срочно что-то делать. Я шагнул вбок, в обход, и, чуть улыбнувшись, проговорил:

— Чаю?

— А-а?.. Давай, — ответила она, хотя было видно — она пришла не за чаем.

Я налил нам по кружке. Сел напротив, поставил кружку перед ней.

— Ну, рассказывай, — сказал я. — С чем пожаловала?

Лиза перекинула ногу на ногу, пригубила чай — пила так, будто это было элитное вино. Достала из кармана сигарету, но не зажгла, просто держала. Смотрела на меня, щурилась, будто искала поддержки. Сегодня не было в ней никакой вульгарности, да даже и усталости не чувствовалось. Только какое-то предвкушение.

— Опять была на выездном собрании… у своих друзей? — спросил я, давая понять. что ее дела меня нисколько не коробят. Ну, почти не коробят… красивая девка, могла бы семью завести.

— Да. Баня. Всё, как вы, мужики, любите. Веники, тосты, анекдоты и особенно про Горбачёва.

— Ну и?

— Шамба с Мещерским отпаривались в отдельной комнатке. Выпили много — и водки, и пива. Думают, стены не слышат, потеряли бдительность. Но баня, ты сам знаешь — место, где народ расслабляется, а язык развязывается.

Она чиркнула импортной зажигалкой с позолоченным орнаментом. Закурила и выжидающе взглянула на меня.

— И о чем говорили? — побарабанил я пальцами по столу в нетерпении. — Не тяни, вижу ведь, что о важном.

Она выпустила клубы дыма мне в лицо, будто бросала вызов. Я лишь улыбнулся в ответ. Ведь я ей не враг, а союзник. В том времени она погибла, а теперь — вот она, здесь, и я сделаю все, чтобы ее путь не повторился. Пока не знаю как, но сделаю.

Лиза начала рассказывать:

— Мещерский сказал: «Надо залечь. Москвич копает. Жёстко. Если дойдёт — всё рухнет.» А Шамба только пыхтел от жара и сказал: «Он не просто милиционер. Он с той стороны. Его надо или сбить с дороги, или подставить.»

Я поморщился.

— «С той стороны»?

— Да…

— Что это значит?

— Не знаю… Думаю, они имели в виду — либо Комитет, либо кого-то ещё, кто не вписывается в их местные расклады. А потом Мещерский добавил: «Хозяин недоволен. Говорит — если всплывёт, убирать придётся всех. И тебя, и меня.»

— Хозяин? Так и сказали?

— Да…

Я встал. Прошёлся к двери, приоткрыл и посмотрел в коридор. Тихо. Только стучат пишущие машинки у следаков да рация трещит внизу в дежурке. Закрыл дверь и замкнул изнутри на замок. Уселся в свое кресло.

— Они упоминали, кто он, этот Хозяин?

— Нет. Только «Хозяин». Без имён.

— Странно… Они оба не выглядят пешками. А над ними еще кто-то стоит, оказывается. Вот уж не думал… Интересно, кто?

— Андрей, вообще-то мне страшно…. — прошептала Лиза, и в глазах её блеснула неподдельная тревога.

— Не бойся… Ты молодец, правильно поступила, рассказала… Значит так, вот деньги, — я вытащил из ящика стола купюры. — Возьми и уезжай. Ты свое дело сделала, спасибо тебе большое, что не побоялась, а сейчас — спрячься пока. Оставишь контактный телефон, я с тобой потом свяжусь, когда всё уля…

— Андрей, ты не понял, — Лиза перебила, встала и присела бедром на край стола, придвинулась ко мне. — Мне за тебя страшно. Они сказали «Его надо или сбить с дороги, или подставить». Ты не слышал?

— А-а… Ты про это… Не беспокойся, меня трудно сбить с дороги. Разберусь. А ты уезжай, ладно?

— Никуда я не поеду, — фыркнула девушка. — Вот еще, выдумал! А кто же будет твоими ушами там? У них?…

— Это не игрушки. Груня, повторяю, это опасно…

— Груня… Ты назвал меня Груней. Так называла меня бабушка только. Ой, божечки, как же я ее любила, — Лиза шмыгнула носом, на миг ее глаза налились грустью и сверкнули слезинками.

Накладочка вышла. В прошлой жизни это прозвище за ней прочно закрепилось — но уже в девяностых, а в это время, похоже, я первый, кто ее так назвал, не считая бабушки. Это чрезвычайно тронуло мою прекрасную информаторшу.

Но Груня тут же взяла себя в руки, смахнула наваждение с лица тыльной стороной кисти и проговорила с тихой злобой:

— Мы прижмем их. Мы вместе. Я хочу, чтобы эти ублюдки поплатились за все.

— Они тебя… причинили тебе боль?

— Они все причиняют, — опустила глаза женщина. — Но давай не будем об этом. Давай лучше выпьем. У тебя есть что выпить?

— Нет.

— Зато у меня есть, — она достала из сумочки небольшую изящную фляжку и ловко сцапала с полки шкафа какие-то стаканы.

Пыльные. Но Лиза просто дунула в них и разлила янтарную жидкость с дубовым коньячным душком.

— За нас?

— Нас? — прищурился я, беря стакан.

— Ну — нас, как команду… Я же теперь в команде, да? Как там у вас называется? Осведомитель?

— Ну, тогда за нас, — улыбнулся я сдержанно, и наши стаканы звянули.

Пригубили, отпили — и в ту же секунду в дверь грубо постучали. Кто-то повернул ручку, попытался войти, но не смог, ведь дверь я запер на ключ, когда понял, насколько серьёзен разговор. И снова стук — громкий, бухающий.

Так сотрудники не стучат…