Курсант: Назад в СССР 14

Глава 23

Утром я взял с собой Погодина, и мы выехали на место вчерашнего пожара. Пепелище еще дышало теплом, но влажным — после пожарных машин и ночного дождика. От дома остались только стены, черный кирпич смотрелся зловеще и чужеродно.

У самых развалин стояли два КАМАЗа. Рядом приткнулся небольшой экскаватор. Немного поодаль тарахтел ржавый, видавший виды бульдозер. Над всей техникой суетился коротышка в помятом пыльном пиджаке, в клетчатой рубашке с галстуком — то ли по инерции нацепил, то ли по глупости. Махал руками, будто отгонял комаров, и орал так, что было слышно через улицу:

— Вася, ну куда ты ковш суёшь, чёрт тебя дери⁈ С края бери и чуть выше, сказано же! Там ж фундамент, идиот! А ты, Кузьмич, чего лыбишься? Зенки пялишь? Опять с похмела? Я тебе вмиг прогул нарисую!

Я подошёл ближе, покашлял в кулак.

— Доброе утро. Майор Петров. Я буду руководить расчисткой завалов.

Мужик резко обернулся. Увидел меня и попытался съехидничать:

— Моя фамилия Котелков, и я, между прочим, от горисполкома. Вот, у меня предписание, всё по регламенту… Простите, товарищ Петров, но это мои остолопы, и руководить ими должен я.

— Да ради бога, руководите, а я вами управлять тогда буду.

— Но… Предписание же… — попробовал возразить коротышка, протягивая мне листок…

— Бумагу вашу посмотрим позже, — хмыкнул я. — А пока будете делать, как я скажу. Не по бумажке, а по уму. У нас тут не стройка, а следственные действия. Все ясно? Товарищ Котелков…

— Ну… руководите, — махнул он рукой и ретировался. — Раз я не нужон, пойду…

Бригадир свалил, а рабочие, видно, только этого и ждали. Один подмигнул мне, другой бодро сплюнул на ладони и полез в экскаватор. Работа закипела.

Бульдозер расчищал доступ, а экскаватор осторожно начал перебирать завалы. Ковш с глухим скрежетом вытаскивал обломки. Бульдозер тут же сгребал мусор в сторону, к грузовикам. Там уже копошился ковшовый погрузчик. КАМАЗы вывозили мусор и обломки. Прошёл почти час, когда ковш экскаватора на глубине ниже уровня фундамента вдруг зацепил что-то металлическое. Глухо брякнуло. Машинист выматерился и, не глуша мотор, выпрыгнул из кабины. Пошел смотреть, что там, а потом снова полез в кабину.

— Стой, — скомандовал я. — Убери ковш!

Мы с Федей подошли к тому месту, где зявкнуло. Из-под слоя сажи и золы проступала бетонная плита. В её центре — ржавая крышка из чугуна с кольцом. Люк, вмурованный в тело бетона. Очевидно, какой-то ход. Потайной. При обыске мы его не обнаружили, значит, он был скрыт под полом, который теперь сгорел. Я огляделся, прикидывая место. Еще, помнится, сверху ковер лежал в этом месте — здесь была гостиная.

Двое рабочих помогли приподнять крышку. Под ней открывался спуск — крутая лестница вниз. Темень и странная вонь. Но веяло снизу прохладой, огонь явно туда не добрался, и жар тоже. Я принес из машины фонарик и спустился первым. За мной — Погодин.

Внизу пахло не гарью. Там стоял другой запах — сырой, вялый, с кислятиной. Свет фонаря скользнул по ржавым металлическим лоткам. На них — аккуратно расставленные стеклянные банки, каждая — с мутной жидкостью. Внутри, в тумане и осадке, можно разглядеть плавающие округлые предметы.

— Что там? Андрюх? — с тревогой спросил Федя.

Я наклонился ближе.

— Твою ж! Тебе это лучше не видеть… Полезай наверх.

— Ха! Думаешь, я испугаюсь помидоров? — хорохорился Погодин. — Дай-ка глянуть.

— Там, Федь, сердца… Человеческие. В чем-то законсервированы.

Федя застыл позади — и побледнел, наверное, в темноте не видно.

— Это… сердца? — пробормотал опер. — Тех, что пропали? Мама дорогая… Но… а зачем они их хранили?

Я пожал плечами. Хрен знает… Осмотрим все, найдем разгадку.

А про себя подумал, что не зря я стал копать пепелище, не подвела чуйка… вот только не сердца я почуял, а нечто большее. Но не мог понять — что….

— Мда-а, — проговорил напарник. — Получается, что убийства — это было полбеды. Андрюха! А что если это культ? Психоз. Одержимость. Вот Света точно разберется. Смотри! Вон, глянь!

Федя показал в сторону. Там, на стенах были нацарапаны символы, латинские фразы. «Sanguis est vita». Надо записать, может, Катков переведёт. В дальнем углу — стопка старых бумаг. Я порылся — какие-то записи, родословное древо. «Лазовские». Ветви, даты, имена. Всё тянулось к одному центру. К какому-то символу, непонятному знаку, написанному уже будто не рукой, а лапой.

Я медленно поднял голову и снова посмотрел на железные стеллажи с банками. И понял — здесь хранили не просто сердца. Здесь хранили веру. В то, что род можно возродить. Через кровь. Через жертву. Вот ведь конченные… Я сжал свободную руку в кулак. Нужно срочно найти эту семейку, пока они кого-нибудь ещё не отправили на тот свет.

— Андрей! — Погодин, кажется, слегка отдышался и осмелел, даже голос его почти не дрожал. — Там… кто-то есть…

Но вот на последнем слове его голос-таки дрогнул. Он показывал в узкий проход, который уходил в черноту из подвального помещения. Что там, дальше, мы ещё не знали.

И вдруг — позади зашуршало. Я обернулся — и замер.

В проходе, дрожа, стояла женщина. Мой луч скользнул по силуэту, вычерчивая ее стан, рваную одежду, чумазое лицо. Живая, но испуганная до смерти.

— Лиза… — выдохнул я, и в горле что-то перекатилось.

Грязная, растрёпанная, с кровоточащей ссадиной на лице, в копоти и пепле. Но живая. И глаза — ясные. Смотрела прямо на меня огромными глазами, будто боялась, что я исчезну.

Я подскочил к ней, обнял аккуратно, чтобы не испугать, не растрясти. А она разрыдалась — не истерично, не криком, а тяжело, горько, как плачут те, кто уже и не верил, что выберется.

Я держал её, гладил по спутанным волосам.

— Всё, всё… Тихо, Груня… Ты жива. Жива. Всё будет хорошо. Я нашел тебя…

— Я… я думала, ты не придёшь… — всхлипывая, пробормотала она. — Они меня держали… В темноте… Я слышала, как смеялись… как читали какие-то свои молитвы… Жу-у-уткие. Ждали чего-то. Ждали, когда озеро почернеет… Они хотели… хотели меня… — она всхлипнула и уткнулась мне в грудь. — В жертву… Какую-то жертву… Я… всё слышала… Это не люди, Андрей. Это уроды. Больные. Ненормальные твари.

Я крепче сжал её, глядя через плечо — туда, где стояли банки с сердцами.

— Я знаю. Я уже понял.

Она вскинула голову, вытерла глаза рукой. Настрадавшаяся пленница всё ещё дрожала.

— Я вспомнила. Андрей… Помнишь, я рассказывала про Хозяина? Это Шамба и Мещерский говорили, а я подслушала тогда, — слова давались ей с трудом, но она спешила высказать всё.

Будто после этой секунды больше ничего не будет.

— Да. конечно, помню. Что еще? — с надеждой уставился я на девушку.

— Я вспомнила, что они сказали… Андрей, они говорили, что людей убивают «чёртовы родственнички Хозяина». И… Понимаешь, что это значит?

— Да, — я прижал Груню, пытаясь согреть теплом своего тела. — То, что Лазовские и хозяин — в родстве. Но я найду их. Найду всех…

Груня прижалась к моей груди, как будто слова мои были последней защитой от той тьмы, из которой она только что выбралась.

Вечерело. Мы с женой вышли из машины у гостиницы, я проводил Свету до крыльца, а сам задержался, почуял спиной взгляд. За мной кто-то следил. Я уже знал, кто…

— Иди, дорогая, я догоню, у меня гость, — улыбнулся я жене.

По моему тону она поняла, что опасности нет, но дело важное. Кивнула и потянула массивную дверь. Когда дело не касалось женщин, Света не задавала лишних вопросов.

— Жду тебя через двадцать минут внизу, в ресторане. Я такая голодная — не опаздывай, ладно?

— Договорились…

Я вернулся на площадку перед гостиницей. Прошел за угол, туда, где кончался газон.

— Ждёшь?

— Жду, — коротко кивнул Орлов.

Мы отошли ближе к торцевой стене, чтобы не маячить под окнами.

— Грунскую нашел-таки… Как?

— Повезло, — хмыкнул я.

А про себя подумал, что девушку из той моей жизни я слишком хорошо чувствовал, будто знал, где ее искать… словно ответственность за нее на мне лежала железной печатью.

Она — мой информатор, и я должен был приглядеть за ней. Любую задачу нужно выполнять до конца, чтобы после спать спокойно.

— Спрятал?

— Конечно… Сам черт теперь не найдет, — твёрдо произнёс я.

— Красиво сработал, — кивнул майор.

— Слушай, Гордеич, — улыбнулся я. — Ты же не хвалить меня пришел. Рассказывай давай.

— Короче, Андрей Григорьевич… я тут пошукал за нашего начальника милиции. Бобырева Виктора Игнатьевича, — Орлов выкинул сигарету, раздавил каблуком.

— Ну? — поторопил я его.

— В официальной картотеке — образцовый такой служака. Награды, грамоты, орден Красной Звезды даже имеется. Характеристика из горкома — как по шаблону, естественно.

Я только хмыкнул.

— Но ты копнул глубже, и…?

Орлов усмехнулся, глаза довольные, видимо, нарыл что-то важное:

— Копнул. И нашёл любопытное… Шестидесятые годы. Виктор Игнатьевич тогда служил на секретном объекте. И угадай где? Здесь, в Нижнем Лесовске. Формально — числился в охранно-караульной службе. По должности — начальник отделения внутреннего режима. Звание — старший лейтенант, потом капитан. Охраняли склад неких химпрепаратов для нужд оборонной промышленности. А на деле — работали с веществом ПС-63. Тебе оно знакомо.

— О-па… А Бобырев не так прост… Он, значит, знал про препарат?

— Получается, что да… Сам он, по документам, к разработке не имел отношения. Но доступ был. Все проходили спецотбор. Объект закрыли — а через пару месяцев он уже в милиции работает, здесь, в городе. А теперь «Красная Нить» нам глаза мозолит, а ее директор — Шамба, друган Бобырева.

— Всё сходится, — я решительно потёр подбородок.

— По нашим соображениям — да. Но на бумаге — ничего. Шамбу можем брать, на остальных — улик ноль. Но ты и сам понимаешь, дело это с гнильцой, воняет крепко.

Я кивнул и задумался.

— Есть у меня мыслишка… Но нужна будет твоя помощь, Гордеич.

— Да запросто…

— Ну, тогда слушай, — понизив голос почти до шепота, я рассказал ему свой план.

КГБ-шник выслушал меня, а потом одобрительно закивал:

— Сделаем… Только это… Береги себя, Андрей. Это не тот зверь, что лает. Этот — грызёт молча.

— Прорвемся, — бросил я привычно, и мы пожали руки.

В тот же вечер, после ужина в ресторане, я отправился наведаться к начальнику милиции. Дом его стоял на окраине, за ручьём, на пригорке, будто отделённый от всего города. Новый, сверкающий и непривычно роскошный для советского времени. Мансарда, колонны на широком крыльце. Калитка кованая с узорами из меди. Вдоль забора — туи. Дом этот «от родителей достался» — говорил он, помнится. Только выглядит домишко слишком свежо, даже модно, явно не родовой особняк. И внутри нищеты дачной, привычной, не увидишь. Мебель импортная, ковры, светильники. Камин с медвежьей шкурой на паркете перед очагом. Интерьеры — как когда-то в доме Гоши Индия.

Я постучал в дверь. Открыл сам Виктор Игнатьевич — в синем велюровом халате и домашних тапках. Не испугался, не удивился. Раньше он мне казался пугливым. Глупым, никчёмным человеком, который просто просиживает штаны. Роль играл? А теперь только бровью повел:

— Добрый вечер, Андрей Григорьевич. Какими судьбами?

— Откуда у честного начальника милиции такие хоромы, Виктор Игнатьевич? — вместо приветствия сказал я, проходя внутрь и осматриваясь с деланым удивлением. — Дорогая у вас обстановочка.

Он усмехнулся.

— Да скажете тоже, Андрей Григорьевич…. Дом от родителей. Тем — от своих родителей достался. Ничего особенного. Старая постройка, а внутри коврами завешали.

Я провёл ладонью по полированной колонне в холле. Мрамор — качественный, тонкой резки.

— А мебеля вот эти — тоже по наследству? — усмехнулся я.

— Ну, знаете ли… — он поднял руки. — Отец оставил накопления… Много чего добился, в своё время, по партийной линии. Так что… Чай будете? Или сразу к делу?

— Коньяк есть?

— Конечно.

Он провёл меня в гостиную: охотничьи ружья на стенах, полки с книгами в позолеченнных переплетах — явно не для чтения стоят, а для красоты.

Я уселся в кожаное кресло рядом со столиком на бронзовых ножках, сложил на мягкие подлокотники руки. Удобно.

Подполковник налил нам коньячку из хрустального графина.

— Дело у нас непростое, — начал я. — В городе творятся странные вещи. Исчезновения людей… но тела мы нашли, теперь вот — пожар в доме Лазовских. Думаю, ты это всё и так знаешь. Но есть еще один интересный моментик.

Я подождал реакции, но Бобырёв не поддавался.

— Товарищ Шамба… Он замечен в махинациях на фабрике. Ты, как начальник милиции, скажи мне, чем он занимался раньше в должности директора? Рыльце в пушок макал?

— Я же за штатом, — нахмурился Бобырев.

— Всего пару недель не в должности, Виктор Игнатьевич, ну что за ремарки, — хмыкнул я. — А до этого столько лет у руля. Кстати, а до милиции-то ты кем работал?

— Слесарем, — отмахнулся тот.

А я мысленно скривился: брешет ведь пес.

— Так вот… Вернёмся к Дауру Вахтанговичу, — я посмотрел в упор на собеседника, будто хотел поделиться сокровенным. — Есть данные, что он в связке с людьми, играющими против государства. Тут тебе не хищения, а что-то покруче.

— Что? — рука подполковника так и застыла в воздухе с бокалом в воздухе.

Он сделал вид, что задумался.

— А вот это я бы хотел у тебя узнать…

Бобырёв откинулся на спинку кресла и опустил бокал.

— Андрей Григорьевич… Шамба — производственник. Орденоносец. Почётный текстильщик СССР. У него и грамоты, и медали. Он людей на работу принимал, воспитывал, швейный комбинат делал. А вы… с какими-то непонятными обвинениями. Ну списал лишку, я допускаю — с кем не бывает, когда с такими объемами продукции работаешь.

— Всё может быть, — кивнул я. — Я ведь не утверждаю. Проверяю. Если ты что знаешь — говори. С кем он общался, кто к нему захаживал. Может, что в поведении замечал?

— Ничего не знаю, — отрезал он. — Ни о чём таком слышать не доводилось. И вообще… Даур Вахтангович честнейший человек.

— Ну и хорошо, — сказал я. — Но раз так, давай вот что — этот разговор между нами. Чтобы Шамба не знал. А то обидим человека зря, нехорошо, да? Я перепроверю. А если вдруг что всплывёт — не как коллега, а как товарищ, сообщи. Тихо. Без рапортов. Лады?

— Ладно, — проговорил он, глядя куда-то мимо. — Если будет что — дам знать.

Я встал. Пожал руку и пошёл к выходу.

Уже на крыльце, подумал: «Тертый калач этот Бобырев, а в отделе при москвичах, то есть при нас, играл роль недалекого начальничка. Интересно, заглотил он наживку с Шамбой? Или играет в свою игру?»

Пока не знаю. Но что-то в его глазах уже не совпадало с тоном речи. И это — первый звоночек.

Я привычно вгляделся в темноту. Теперь мой следующий ход…