Лекарь в мире ЗОМБИ – 6

Глава 12 Последний огонь

Я вернулся в квартиру и рухнул на кровать, даже не сняв куртку и ботинки. Тело просто отказалось идти дальше, и я позволил сознанию отключиться.

Спал без снов — провалился в бездонную черноту на несколько часов. Ни видений, ни ощущения времени, только абсолютная, глухая пустота, в которой не существовало ни прошлого, ни будущего. Только благословенное ничто.

Разбудил меня не внешний звук, а внутренний холод — будто кто-то выдолбил дыру в груди и залил её жидким азотом. Сафар ещё циркулировал в венах, но уже слабо, как догорающий костёр, от которого остались только тлеющие угли. По позвоночнику пробегала крупная дрожь, лоб покрылся липким холодным потом. Во рту застыл металлический привкус — тошнотворная смесь собственной крови и чего-то чужеродного, механического, что никогда не должно было оказаться в человеческом теле.

Голоса в голове продолжали свою какофонию. Они вообще не затихали, даже на минуту. Виталина кричала громче остальных — её голос словно хлестал мой мозг раскалённым кнутом, оставляя глубокие рубцы, которые не могли затянуться. Сквозь её надрывный крик пробивались сотни других голосов. Все те, кого я высосал своими спорами Поглощения. Они существовали во мне, цеплялись к костям, впивались в нервные окончания, пили мою кровь с жадностью новорождённых вампиров.

Почему ты? Почему не я? Почему именно ты выжил?

Я лежал в темноте, застыв в неудобной позе, как труп в заброшенном морге. Просто слушал этот хор мёртвых, не пытаясь от него отгородиться. Не было причины шевелиться. Не было ничего, ради чего стоило бы открыть глаза.

Стук в дверь прозвучал как выстрел — резкий, уверенный, не терпящий возражений. Дианин стук, безошибочно узнаваемый. Не вежливый, не осторожный. Простая констатация факта: я здесь, и я войду, нравится тебе это или нет.

К моменту, когда она переступила порог, я уже механически переодевался. Чёрные тактические штаны с множеством карманов, неприметная куртка цвета мокрого асфальта. Ботинки с модифицированной подошвой, не издающие звука даже на осколках стекла. Диана появилась в дверном проёме, и первое, что ударило в ноздри — её запах. Свежий пот, запёкшаяся кровь под обломанными ногтями, и какая-то острая, звериная жизненная сила, пробивающаяся даже сквозь тяжёлую пелену усталости.

— Первая группа добралась, — сказала она без предисловий. — Нина спасла двадцать три человека. Все, кто смог дойти. Остальные ушли в лес или просто не дотянули до помощи. Парочка сошла с ума, нескольких сожрали зомби. Но ей все-таки удалось.

Я молча кивнул, продолжая собираться. Каждое движение — отточенное, выверенное, механическое, как у промышленного робота на конвейере. Никакой избыточности, только чистая функциональность.

Диана подошла ближе, и я уловил, как напряглась линия её челюсти, как дёрнулся уголок губ в еле заметном нервном тике.

— Макар. Посмотри на меня.

Я поднял глаза. Она была красива — но не той привычной красотой, к которой я привык. В её лице проступила усталость, тени залегли под глазами. Въевшаяся в кожу грязь, пыль на волосах, следы крови на руках — всё говорило о бесконечном изматывающем дне. Даже с безупречной защитой Танка она выглядела измотанной до предела. В каждом движении чувствовалась сдерживаемая мощь, энергия, способная сокрушать стены. А в глазах… в них я увидел чистое, незамутнённое отчаяние. Отчаяние человека, который видит, как прямо на его глазах умирает что-то важное, и ничего не может с этим сделать.

— Ты же видишь, что происходит? — её голос дрогнул, впервые на моей памяти сломавшись на середине фразы. — Ты уже уходишь. Я смотрю на тебя, а ты… уже не здесь. Ты где-то там, за границей, где я тебя не достану.

— Всё хорошо, — соврал я, не меняя тона, даже не пытаясь придать голосу убедительности.

Она рассмеялась. Только это был горький, надломленный звук, от которого стало физически больно.

— Хорошо? — Диана резко схватила меня за отвороты куртки. Её пальцы впились в ткань с такой силой, что я услышал, как затрещали нитки. — Макар, посмотри мне в лицо и скажи, что я тебе ещё нужна. Скажи хоть что-нибудь живое, настоящее. Что-нибудь, что докажет, что ты ещё здесь, с нами. Со мной.

Я смотрел в её глаза, пытаясь найти хоть что-то, за что можно было бы зацепиться. Они были серьёзными, лихорадочно блестящими, наполненными тем видом страха, который Диана никогда не показывала другим. Её мышцы мелко подрагивали под кожей — не от волнения или страсти, а от отчаянной попытки сдержать себя, не дать своей разрушительной силе вырваться наружу.

Я ничего не ответил. Просто потому, что не нашёл слов. Может быть, их просто не существовало.

Она резко рванула меня на себя, и мы рухнули на продавленную кровать, пружины которой жалобно скрипнули под двойным весом. Диана оказалась сверху — её тело не было телом обычной женщины, под кожей перекатывались стальные мускулы, каждое движение дышало едва сдерживаемой мощью.

Её поцелуй не был нежным или ласковым. В нём читалась только отчаянная попытка — вытащить меня из той глубокой могилы, в которую я уже медленно, но неотвратимо погружался. Когда я отстранился, она просто посмотрела на меня немигающим взглядом, в котором плескалось что-то болезненное, загнанное.

— Не можешь? — выдохнула она, и в этом коротком вопросе было больше боли, чем во всех наших прошлых разговорах вместе взятых. — Или просто не хочешь больше?

Я снова промолчал. Диана потянулась ко мне — не с той осторожностью, к которой я привык раньше, а с отчаянием человека, хватающегося за последнюю соломинку. Её пальцы впились в ткань моей куртки и рывком расстегнули молнию от горла до паха. Треск разрываемой ткани прозвучал оглушительно громко в ночной тишине — она даже не пыталась рассчитывать силу, или ей было уже просто наплевать на подобные мелочи.

Её руки, горячие, будто в лихорадке, скользнули под мою футболку. Каждый квадратный сантиметр кожи, которого касались её пальцы, вспыхивал огнём — странное ощущение для человека, который почти перестал что-либо чувствовать. Подушечки пальцев, огрубевшие от постоянных тренировок с оружием и боёв, оставляли на моей коже ощущение наждачной бумаги — болезненное, но каким-то извращенным образом приятное. Каждое движение ощущалось как клеймо, выжигаемое на плоти раскалённым железом.

— Не смей уходить, — её голос звучал прямо у моего уха, настолько близко, что горячее дыхание обжигало мочку и шею. — Не смей, слышишь меня? Только попробуй, и я найду тебя даже на том свете. Не смей!

Она рывком стянула с меня футболку. Я даже не пытался сопротивляться. Какой в этом смысл? Я просто позволял ей делать всё, что придёт в голову, потому что физический контакт — даже такой, на грани боли — требовал неизмеримо меньше душевных усилий, чем любые попытки объяснить то, чего я сам едва понимал.

Её губы обрушились на мои — жёстко, почти жестоко, без тени нежности или тепла. Это был не поцелуй любви, а отчаянная попытка достучаться, пробить стену, прорваться через барьер онемения. Она прикусила мою нижнюю губу, сильно, почти до крови, и металлический привкус во рту усилился. Её тело вжалось в моё — раскалённое, твёрдое от напряжённых мышц, вибрирующее от еле сдерживаемой энергии. Я физически ощущал мощь Танка, клокочущую прямо под поверхностью, готовую в любой момент вырваться наружу и сокрушить всё на своём пути.

Внезапным движением она толкнула меня на кровать, и я упал спиной на смятые, несвежие простыни. Старые пружины жалобно скрипнули, принимая двойной вес наших тел. Диана нависла надо мной — колени по обе стороны моих бёдер, руки, как стальные тиски, прижимают плечи к матрасу. В полутьме её глаза казались почти чёрными, блестящими, как у дикого животного, с каким-то лихорадочным внутренним огнём. Волосы растрепались, падая на лицо беспорядочными прядями, которые она даже не пыталась убрать. Дыхание сбивалось, вырывалось из груди короткими, рваными хрипами, а грудная клетка часто вздымалась под тонкой тканью майки.

— Посмотри на меня, — она обхватила моё лицо ладонями, заставляя смотреть прямо в её глаза, не отворачиваться, не прятаться. Пальцы впивались в скулы и щёки с такой силой, что я физически ощущал, как кости черепа слегка прогибаются под давлением. — Посмотри мне в глаза, Макар. Сейчас же.

Я подчинился этому требованию, впервые за долгое время встретившись с ней взглядом без отстранённой маски. И увидел в глубине её зрачков целую вселенную эмоций — первобытный животный страх, слепую безудержную ярость, бездонное всепоглощающее отчаяние. И за всем этим мутным потоком — что-то ещё, глубже, сокровеннее, отчаяннее. То, от чего внутри моей груди впервые за много часов дёрнулась последняя живая струна.

Одним резким, почти яростным движением она стянула свою майку через голову и отбросила в угол комнаты. Высокая, идеальной формы грудь с маленькими, твёрдыми от возбуждения сосками выглядела вызывающе прекрасной даже в этом полумраке. Ни капли искусственности — только чистая, дикая красота, не утратившая совершенства даже после всего пережитого ада.

Каждый изгиб и линия её тела отливали тёплой бронзой в полутьме. Я видел, как под этой гладкой поверхностью перекатываются мышцы — напряжённые, готовые к мгновенному действию. Не мягкая женственность из журналов прошлого, а хищная, стальная мощь идеального бойца, просто облачённая в изящную, обманчиво-хрупкую оболочку.

Наши тела столкнулись как два скоростных поезда на встречных путях. Ни намёка на нежность или ласку — только отчаянная, болезненная потребность преодолеть разделяющее нас расстояние. Её колено решительно, почти грубо раздвинуло мои ноги, руки с нечеловеческой силой впились в плечи, оставляя синяки, которые проявятся позже. Мы оказались буквально лицом к лицу, настолько близко, что я чувствовал каждый её выдох на своих губах, видел мельчайшие морщинки в уголках глаз, расширенные до предела зрачки, в которых плескалось что-то первобытное и дикое.

С хирургической безжалостностью и точностью она избавила меня от остатков одежды — рывками, рванными движениями, не заботясь о комфорте или сохранности ткани. Молния джинсов треснула, не выдержав напора, ремень оказался отброшен в угол комнаты. Её собственные штаны и бельё полетели следом, оставляя нас в первозданном, звериной состоянии. Буквально через минуту не осталось ничего, кроме обнажённой кожи, прерывистого, тяжёлого дыхания и практически осязаемого напряжения, висящего в воздухе как грозовой заряд перед бурей.

Диана не стала тратить время на осторожные прикосновения. Она резко толкнула меня обратно на подушки и начала спускаться вниз по моему телу, оставляя на груди и животе цепочку укусов. Каждое прикосновение зубами к коже было выверено с идеальной точностью — ровно настолько, чтобы завтра увидеть следы, но не причинить настоящего вреда.

Опустившись ниже, она подняла взгляд, встретившись со мной глазами. В полумраке её зрачки казались огромными, поглотившими радужку. В них читался вызов, требование, отчаянная решимость.

Не разрывая зрительного контакта, она провела языком медленную линию снизу вверх, а затем обхватила член своими пухлыми губами. Мышцы непроизвольно напряглись, дыхание сбилось. Скорее от неожиданности, чем от удовольствия — контраст между горячим дыханием и прохладным воздухом комнаты создавал странное ощущение уязвимости.

Её движения не были нежной лаской. Каждое — яростное заявление права, последняя отчаянная попытка вытащить из меня что-то живое, человеческое. Пальцы с нечеловеческой силой сжали мои бёдра, фиксируя на месте так, что невозможно было пошевелиться.

Я запустил руку в её волосы, сжал сильнее необходимого, почти до боли. Вместо возражения или недовольства она лишь издала приглушённый звук где-то на грани между рычанием и стоном. Её язык прошёлся по самым чувствительным местам, проделав влажную дорожку с мучительной медлительностью. Вместо того, чтобы отстраниться, она только усилила напор, задавая более агрессивный, почти болезненный ритм.

Горячие губы и язык скользили с почти хищной настойчивостью, создавая острый, почти электрический контраст с прохладой комнаты. Каждое движение говорило яснее любых слов: она хотела вырвать, выцарапать из меня отклик — любой, пусть даже через боль и почти насилие.

На короткое, ошеломляющее мгновение плотная пелена онемения вдруг истончилась, прорвалась — и сквозь неё пробилось нечто настоящее, живое. Вспышка ощущения, яркая и острая, как лезвие под рёбрами. Такая внезапная, что даже голоса мёртвых в моей голове на секунду замолчали, будто испуганные этим непрошеным всплеском жизни.

Диана почувствовала эту перемену и её движения тут же изменились. Она медленно отстранилась, но не полностью — продолжая дразнить языком, обводя каждый сантиметр и не выпуская член изо рта. Мягкие губы скользили вдоль ствола, а горячий язык кружил вокруг головки, посылая электрические импульсы вдоль позвоночника. Делала это не спеша, с каким-то почти хищным наслаждением, не разрывая зрительного контакта.

Её глаза, неотрывно смотрящие в мои, казались тёмными омутами с расширенными от возбуждения зрачками. В их глубине мерцал слабый голубоватый отблеск псионической силы. Она задержалась ещё на мгновение, словно не желая упустить момент живого контакта. Мягкие губы последний раз скользнули по головке — уже не агрессивно, а с какой-то неожиданной нежностью. Почти прощальный поцелуй.

С явной неохотой она начала подниматься выше, оставляя дорожку влажных поцелуев на моём животе, груди, шее. Её тело скользило по моему — горячее, гладкое, обжигающее каждым прикосновением. Длилось это всего несколько секунд, но ощущалось как вечность, как путешествие из одного мира в другой.

Наконец она оказалась надо мной, оседлав бёдра. Её ладони обхватили моё лицо с неожиданной мягкостью. Лоб прижался к моему — горячий, влажный от испарины.

— Дай мне что-нибудь, — прошептала она, горячее дыхание обжигало мои губы. В голосе столько тоски и отчаяния, что промёрзшая душа дрогнула, как лёд на весеннем солнце. — Хоть что-нибудь, Макар. Маленький знак. Не уходи вот так, молча.

Что-то треснуло внутри — корка льда, намертво сковавшая грудную клетку, начала крошиться по краям. Я резко сел, увлекая Диану за собой, и одним движением развернул её спиной к себе. В её глазах, когда она оглянулась через плечо, мелькнуло удивление, тут же сменившееся искоркой надежды — такой хрупкой и робкой, что у меня перехватило дыхание. Всего на секунду пелена спала, и я снова стал тем Макаром, которого она когда-то знала.

Я надавил ладонью между её лопаток, заставляя опуститься на локти и прогнуться глубже. Она мгновенно отреагировала — не просто выполнила движение, а подалась навстречу с первобытной, голодной жадностью загнанного зверя. Выгнула поясницу, прижалась влажной, горячей промежностью к моим бёдрам.

Я замер на мгновение, глядя на её выгнутую спину, на затылок с разметавшимися волосами, на нетерпеливо вздрагивающие бёдра. Что-то пробудилось внутри — отголосок того, кем я был раньше. Одним плавным, но сильным движением я вошёл в неё до упора. Тесное, обжигающее тепло охватило меня, заставив непроизвольно втянуть воздух сквозь сжатые зубы.

Её тело вздрогнуло, спина выгнулась ещё сильнее, из горла вырвался приглушённый стон — не боли, а какого-то почти отчаянного облегчения.

— Давай, — выдохнула, бросив взгляд через плечо. — Давай, Макар. Знаю, что ты всё ещё там, глубоко внутри.

Я намотал её волосы на кулак и оттянул голову назад, заставив выгнуть шею под болезненным углом. Это было не лаской, а скорее демонстрацией доминирования. Сейчас она могла понять только этот примитивный язык — язык плоти, мышц и боли на грани удовольствия. Её пальцы судорожно комкали простыни до белизны в костяшках. Тело вибрировало, как натянутая струна, отзываясь на каждое касание с почти нечеловеческой чуткостью.

Вокруг её кожи начало формироваться голубоватое свечение — еле заметное, как предрассветный туман. Защитное поле Танка активировалось неосознанно, инстинктивно, как реакция организма на запредельный выброс эмоций и гормонов.

— Сильнее, — хрипло потребовала девушка.

Я выполнил приказ, вбиваясь в неё с такой силой, что обычная женщина давно бы взвыла от боли, взмолилась о пощаде. Но Диана не была обычной. Её тело, усиленное псионическими способностями, только жадно подавалось навстречу, принимая каждый толчок, каждое резкое движение как благословение. В этой яростной животной схватке не осталось ни капли от прежней нежности или уважения — только оголённые нервы, только отчаянная попытка пробиться сквозь ледяную стену между нами.

Голубое поле вокруг неё пульсировало всё ярче с каждой секундой, окутывая нас обоих призрачным сиянием, как будто мы оказались в центре миниатюрной сверхновой. Там, где соприкасались наши тела, проскакивали маленькие электрические разряды — колючие, обжигающие, но странно возбуждающие. С каждым толчком свечение усиливалось, прогоняя тьму по углам комнаты.

Её спина выгнулась невозможной дугой, будто позвоночник вот-вот переломится. Шея запрокинулась назад до предела. Я наклонился и впился зубами в изгиб между плечом и шеей. Не поцелуй, а укус хищника. Метка собственности. Единственный возможный сейчас ответ на её безмолвную мольбу.

Она запрокинула голову ещё сильнее и издала звук, от которого у меня мурашки побежали по хребту — не стон наслаждения, не крик боли, а какой-то первобытный рык существа на грани между мирами. В этом звуке смешались все возможные оттенки человеческих чувств — тоски, отчаяния и дикого, почти захлёбывающегося торжества.

Голубое поле вокруг её тела внезапно вспыхнуло ослепительным светом, затопив комнату призрачным сиянием. В этом потустороннем освещении каждая деталь её тела проступила с пугающей чёткостью: напряжённые мышцы под кожей, пульсирующие вены на шее, мельчайшие капли пота. Тело выгнулось в мощнейшем спазме наслаждения, позвоночник изогнулся невозможной дугой. По всему её телу прокатилась волна дрожи, настолько сильная, что кровать затряслась. Она достигла такого пика, который я никогда раньше у неё не видел — абсолютного, всепоглощающего экстаза, вырвавшегося за пределы простого физического удовольствия. В этот момент её псионическая сила могла бы переломать мои кости одним неконтролируемым движением, но даже на вершине оргазма она каким-то чудом удерживала контроль над своей разрушительной мощью.

А затем — синее сияние погасло, как будто перегоревшая лампочка. В комнате снова стало темно, только старая настольная лампа бросала жёлтые пятна на стены. Диана, всё ещё тяжело дыша, повернулась ко мне. Волосы прилипли к вспотевшему лбу, а в глазах мелькнуло что-то совсем новое — смесь решимости и голода.

— Моя очередь, — хрипло сказала она, толкнув меня в грудь ладонью. — Встань здесь. Не двигайся.

Она плавно соскользнула с кровати и опустилась передо мной на колени.

Её ладонь обхватила член. Пальцы крепко сжали у основания, а затем двинулись вверх, скручиваясь вокруг ствола с каждым движением. Большой палец каждый раз проходился по головке, размазывая естественную смазку по всей длине.

— Хочу, чтобы ты запомнил этот вечер, — прошептала она, взглянув снизу вверх. — Даже если забудешь всё остальное.

Её язык вышел наружу, розовый и влажный, и прошёлся по всей длине снизу вверх одним длинным, влажным движением. Потом она занялась яичками — взяла в рот сначала одно, осторожно посасывая, обводя языком, создавая круговое давление. Затем второе — тот же приём, только дольше. Её пальцы при этом продолжали двигаться — уже быстрее, сильнее, с нажимом, который мог контролировать только псионик-Танк, знающий предел человеческой прочности.

Она подняла голову, продолжая дрочить рукой. Кончик языка высунулся и начал порхать по головке — сначала медленными, томительными движениями, затем быстрыми, короткими касаниями, как удары электрического тока. Я не мог отвести взгляд — было что-то гипнотическое в движениях этого розового язычка, мелькающего в полумраке. Потом её губы раскрылись и обхватили головку, и сразу стало горячо, влажно, тесно. Она сосала медленно, тягуче, с каким-то мучительным напором. Щёки втягивались при каждом движении назад, создавая то самое давление, что сводит с ума.

Я схватил её за волосы — инстинктивно, как хватаются за поручень в падающем лифте. Она восприняла это как команду и ускорила ритм. Теперь её рот двигался в бешеном темпе, а язык продолжал кружить вокруг головки при каждом движении вверх. Пальцы сжимались чуть сильнее внизу, создавая восходящую волну давления. Свободная рука скользнула ниже, мягко массируя и сжимая яички, добавляя новые, почти болезненные ощущения.

Я понял, что финал близко, и попытался отстраниться. Диана мгновенно среагировала — хватка на бёдрах стала железной, впивающейся до синяков. Её пальцы буквально вдавились в мясо, удерживая с силой гидравлического пресса. Глаза неотрывно смотрели в мои — требовательно, с вызовом.

Один особенно глубокий заход, и я уже не мог себя контролировать. Диана почувствовала это раньше меня — что-то в напряжении мышц, в участившемся дыхании. Она не отпрянула полностью, а плавно отстранилась, продолжая работать рукой.

Движение её запястья стало быстрее, ритмичнее, точно выверенным. Её лицо оказалось совсем близко — она лишь слегка прикрыла глаза, но не отвернулась. Первая горячая струя попала ей на скулу, вторая — на приоткрытые губы. Белёсые капли рисовали влажные дорожки на её лице, некоторые стекали вниз по шее, к ключицам, теряясь в ложбинке между грудей.

Когда всё закончилось, она медленно открыла глаза. Тусклый свет лампы играл на влажной коже, превращая знакомые черты в нечто почти нездешнее. По лицу медленно стекали белесые капли, оставляя блестящие дорожки.

Она не потянулась за салфетками. Вместо этого собрала пальцами влагу со щеки, несколько секунд рассматривала испачканную руку, а потом поднесла к губам. Язык медленно слизнул белесые капли. Она повторила движение, собирая ещё немного с подбородка. В этом не было ничего пошлого — только странная интимность прощания.

— Умоюсь, — сказала она просто.

Диана поднялась и ушла в ванную. Когда дверь закрылась, комната погрузилась в тишину, нарушаемую только звуком льющейся воды. Я лежал неподвижно, глядя в потолок и перебирая последние минуты в памяти, словно старые фотографии, которые вот-вот предстоит сжечь.

Она вернулась минут через пять. Лицо чистое, волосы влажно блестели у висков. Глаза покраснели, но Диана выглядела спокойной. Даже слишком.

Она молча скользнула под одеяло и прижалась ко мне. От кожи шло тепло, пахло ванилью. Закинув ногу мне на бедра, она обняла меня поперёк груди. Пальцы скользнули по шее, нащупывая пульс.

— Вот, — тихо сказала она. — Теперь ты хоть немного вернулся. Пусть телом, но всё-таки вернулся.

Я промолчал. Сердце ровно качало кровь под её ладонью, но Диана ошибалась. Я не вернулся. Моё тело лежало рядом с ней, но всё остальное — душа, сознание, суть — давно пересекло какую-то невидимую черту невозврата.

Голоса мёртвых в моей голове ненадолго смолкли, оглушённые вспышкой жизни. Временная передышка. Скоро они снова начнут шептать, кричать, требовать ответа за каждую отнятую жизнь.

Диана уснула мгновенно — умение выключаться «по щелчку» было еще одной способностью псиоников. Но даже во сне она оставалась начеку: челюсть напряжена, пальцы слегка сжаты, будто даже сейчас готова вскочить и начать крошить врагов. Вечная боевая готовность.

Я дождался, когда её дыхание станет глубоким и ровным, и плавно соскользнул с кровати. Дальше одежда — футболку, штаны, ботинки, куртка.

Рюкзак ждал на столе. Проверил содержимое, убедился, что ничего не забыл.

Бросил последний взгляд на спящую Диану. Красивая. Она действительно верила, что может вытащить меня из бездны. Наивная… некоторые ямы не имеют дна.

Я абсолютно точно знал, почему должен уйти. Не из благородства или какой-то сентиментальной хрени — а из холодного, трезвого расчёта.

Теперь у меня одна цель — стать сильнее… сильнее любого псионика или другого существа на нашей планете, и найти способ уничтожить Арбитров. Эти инопланетные твари, дёргающие людей за ниточки как марионеток, заслуживают только смерти. Они ответят за Виту, за миллиарды других загубленных жизней, за то, что превратили меня в монстра.

Но эта дорога ведёт только в одну сторону. Если потащу за собой Диану, Настю, других людей из Красного Села — они неизбежно умрут. Арбитры размажут их одним щелчком пальцев. Поэтому мне нужно действовать в одиночку. Стать охотником, призраком, невидимым для их сраных сканеров.

Если бы я рассказал ей о планах… Диана никогда бы не отпустила меня одного. Пошла бы следом, упрямая как всегда. И подписала бы себе смертный приговор.

Голоса в голове загоготали — особенно Виталина, её смех резал мозг как битое стекло.

К тому же эта пустота внутри меня будет только расти. День за днём. Час за часом. Пока не пожрёт всё вокруг. Диана, конечно, пыталась бы до меня достучаться — всегда пыталась. А я бы просто наблюдал за её попытками, пока не сломался бы окончательно.

Записку не оставил. Зачем? Это только дало бы ей ложную надежду, а она бывает хуже, чем самая жестокая правда.

Открыл дверь. Вышел и закрыл за собой так же тихо. Оставил позади Диану, других выживших, весь этот мирок с иллюзией безопасности.

На лестнице замер на секунду. Представил, как она проснётся утром. Как поймёт. И как в какой-то момент осознает, что исчез не просто из постели.

Где-то кашлял сосед. Во дворе выла собака. Обычная ночная жизнь Красного Села. Никто не знал, что сегодня среди них родился настоящий охотник.

Я не оглянулся. К чему? Некоторые двери должны оставаться закрытыми.