Mushoku Tensei: Крестьянин с копьем

Глава 23 Буэна (II/III)

Я шагал по просёлочной дороге Буэны, сапоги оставляли следы в мягкой пыли, смешанной с мелкими камешками. Деревня раскинулась вокруг: золотые поля пшеницы, слегка колыхающиеся под вечерним ветром, простирались до горизонта, а между ними вились узкие тропинки, соединяющие дома, что стояли на значительном удалении друг от друга. Каждый участок окружали низкие изгороди или ряды тёмных кипарисов, чьи остроконечные кроны отбрасывали длинные тени. На горизонте высились горы с заснеженными вершинами, а над ними плыли редкие облака, подсвеченные багрянцем заката. Где-то неподалёку журчал ручей, его звук смешивался с далёким лаем собак и шелестом травы, создавая тихую мелодию. Воздух был пропитан запахом скошенной травы и тёплой земли, но эта деревенская идиллия не могла заглушить бурю в моей душе.

Перед глазами стояла сцена у дома Ролза, отпечатавшаяся в памяти, как картина, которую невозможно забыть. Элинализ, всегда хитрожопая и непробиваемая, стала в одно мгновение разбитой: её руки задрожали, как осиновые листья, пальцы впились в ткань юбки, а из глаз текли слёзы, оставляя мокрые дорожки на коже. Она делала шаг вперёд, потом назад, её шаги были неуверенными, словно она разрывалась между желанием броситься к сыну и страхом, что он её прогонит.

Я увидел, как Ролз, высокий полуэльф со светлыми, как у Лизы волосами, и заострёнными ушами играл на траве с крошечной эльфийкой — ей и года не было. Её светлые волосы с зеленоватым оттенком блестели, а звонкий смех разносился по полю, чистый и беззаботный. Ролз подбрасывал её в воздух, она хлопала ладошками, а он улыбался — тепло, искренне, его глаза сияли отцовской нежностью, пока малышка тянула его за длинные волосы.

Именно эта картина разрушила всю скопившуюся уверенность эльфийки. Элинализ замерла, глядя на них, и её лицо исказилось от боли и тоски. И я понял, что она сейчас уйдёт, сбежит в поля, лишь бы не сталкиваться с этой реальностью, с этой болью. Я шагнул к ней сзади, положил руки на её плечи и подтолкнул вперёд, вложив в жест всю свою решимость.

— Иди, — сказал я твёрдо, мой голос не дрогнул. — Ты уже здесь. Не отступай.

Хруст травы и веток под её ногами был громким в деревенской тишине, и Ролз со своими длинными ушами тут же услышал. Он поднял голову, его взгляд остановился на Элинализ, и в следующую секунду его лицо озарилось смесью неверия и радости.

— М-мама? — выдохнул он, его голос дрогнул, а глаза расширились от изумления.

— Ролз… — прошептала Элинализ, её голос сорвался, слёзы хлынули с новой силой, но теперь в них было облегчение, смешанное с надеждой.

Ролз бережно опустил малышку на траву, где она тут же занялась жёлтым цветком, выдергивая лепестки, и бросился к матери. Он обхватил её в крепкие объятия, его руки сжали её плечи, словно он боялся, что она исчезнет.

Элинализ обмякла, её тело сотрясали рыдания, но она обнимала его в ответ, прижимая к себе, её пальцы вцепились в его рубашку, как будто она пыталась наверстать все потерянные годы. Искры радости, буря эмоций, слёзы — всё смешалось в этой сцене, и я понял, что мне здесь не место. Это был их момент, их воссоединение. Я развернулся и ушёл, оставив их наедине, чтобы найти семейство Грейратов.

Но эта картина не отпускала.

Ролз, играющий с дочерью, его тёплая улыбка, её смех, а затем его объятия с Элинализ… Это вызывало тепло и щемящую грусть. Я почувствовал… зависть, острую, как лезвие. У Ролза была возможность обнять свою мать, несмотря на её недостатки и конкретные проёбы. А у меня… никого. Свиноматка из Древобора — позорище, а не мать, даже как приёмная. И я не знал, кто мои настоящие родители, где мой дом, и эта пустота грызла меня, как голодный зверь, особенно сейчас.

Я шагал по дороге, каждый шаг твёрдый, решительный — я найду Пола и вытрясу из него все наши общие воспоминания, чего бы это ни стоило. Но внутри я оставался потерянным мальчишкой, грудь ныла, словно от незажившей раны.

И вдруг впереди на небольшом холме вырос дом, резко выделявшийся среди убогих деревянных хижин: двухэтажный, сложенный из светлого камня, с покатой соломенной крышей, потемневшей от времени, и окружённый просторным участком с низким каменным забором. Ухоженный сад с цветущими яблонями, аккуратная деревянная конюшня и грядки с ровными рядами рассады выдавали достаток, недоступный крестьянам — в этой глуши такой дом был единственным, кричащим о богатстве бывших авантюристов.

Я стиснул зубы, ускорил шаг, кулаки невольно сжались, но звонкий смех той малышки и её робкое «Мама?» всё ещё эхом отдавались в голове, цепляясь за мысли, как заноза.

Подойдя ближе, я заметил верёвки с бельём, колышущиеся на лёгком ветру: белые простыни, детские рубашонки и женское платье, ещё влажное, слегка покачивались, отбрасывая тени на пожухлую траву. В конюшне фыркала одинокая серая лошадь, её шерсть лоснилась, а копыта нетерпеливо били по утрамбованной земле, но людей вокруг не было видно.

В одном ловком прыжке я перемахнул через скрипучую калитку, приземлившись на утоптанную тропинку, ведущую к дому. Из кирпичной трубы вился тонкий дымок, а воздух наполнился ароматом жареного мяса, тушёных овощей и свежего хлеба, отчего живот предательски заурчал, напоминая о скудных трапезах в пути. Буэна, эта богом забытая деревня, не могла похвастаться ни тавернами, ни тем более ресторанами — сплошная глухомань, где даже миску похлёбки без комков найти было подвигом.

Я крался к дому, намереваясь заглянуть в мутноватые стёкла окон, но вдруг уловил с другой стороны приглушённое кряхтение и резкий свист воздуха, будто кто-то рассекал его клинком. Я замер, прислушиваясь: ритмичные, отточенные взмахи, едва слышный шорох ног по земле — кто-то тренировался с мечом. Чутьё, отточенное годами, шепнуло: это Пол.

Ухмылка невольно растянула губы, пульс участился, и я, пригнувшись, двинулся вдоль стены, обходя дом. Каменная кладка под пальцами была шершавой, ещё тёплой от дневного солнца, а запах еды смешивался с терпким ароматом яблонь.

Выглянув из-за угла, я увидел его — Пола Грейрата, бывшего лидера Клыков Чёрного Волка, собственной персоной. Его образ, выхваченный из обрывочных воспоминаний и интуиции, тут же вызвал глухое раздражение. Высокий, широкоплечий, с рельефными мускулами, блестящими от пота, он выглядел как ожившая статуя воина: грудь широкая, руки жилистые, а лицо, хоть и с туповатым выражением, поражало резкими, маскулинными чертами — острый подбородок, высокие скулы, зелёные глаза, прищуренные от сосредоточенности.

Я, напротив, был словно его тенью: невысокий, немного худощавый, с жилистым телом и мальчишеской внешностью, будто мне едва стукнуло шестнадцать, несмотря на все пройденные битвы. Мои мускулы, хоть и крепкие, казались жалкими рядом с его мощью.

Раздетый до пояса, Пол сжимал в руках длинный меч, клинок тускло поблёскивал в свете закатного солнца, пока он выполнял отработанный комплекс упражнений: шаг, выпад, рубящий удар, поворот. Я невольно сравнивал его с Гислен, с которой недавно тренировался, и видел разницу — движения Пола, хоть и точные, потеряли былую резкость, ту хищную грацию авантюриста, что живёт в дороге и сражается за Гильдию.

Семейная жизнь, видно, притупила его клинок, заменив ярость боя размеренным ритмом деревенской рутины. Он стоял спиной ко мне, лишь изредка боком поворачиваясь, не замечая моего взгляда, а я, опершись плечом о шершавый угол дома, наблюдал, гадая, когда же он почует чужое присутствие. Одно дело — я, пришедший с миром, ну, или чтобы стащить миску того, что так вкусно пахло, а другое — если бы в эту глушь, где их дом торчал посреди ничего, забрёл кто-то с недобрыми намерениями.

Сначала я ждал, пока этот старикан выдохнется и оглянется, но через пару минут мне надоело торчать, как тайной воздыхательнице, подглядывающей из-за угла. В наглую прошагав вдоль стены, я плюхнулся на потёртую деревянную скамейку возле двери в дом, бросил сумку на землю и положил сложенное копьё на колени, древко холодило ладони. И… этот придурок всё равно меня не заметил!

Я хмыкнул, едва сдерживая смех — авантюрист S-ранга, бывший лидер Клыков Чёрного Волка, а так погрузился в свои махания мечом, что не почуял чужака в десяти шагах. Видимо, задумался или вымотался, но для такого бойца это было позором.

Минуты три я сидел, скрестив руки, пока Пол наконец не остановился, вытирая пот со лба мозолистой ладонью. Его грудь тяжело вздымалась, меч слегка дрожал в руке, а он, щурясь, пытался отдышаться, не замечая, что за ним наблюдают.

— Да уж… — ядовито протянул я, развалившись на скамейке, закинув ногу на ногу и лениво поглаживая древко копья с видом знатока. — Разжирел ты, старичок, ой разжирел. От грации пьяной кошки, которой ты хвастался, скатился до деревенской тумбочки, что в сарае пылится. Рыцари в отставке, конечно, форму теряют, но ты, Пол, прям чемпион по лени. Стыдоба, вот что это.

Пол дёрнулся, будто его током шарахнуло, глаза округлились, но через секунду на лице расплылась его фирменная дурацкая улыбка — та самая, от которой хотелось то ли смеяться, то ли заехать ему в челюсть. Он пару раз моргнул, явно соображая, потом ухмылка стала хитрее, и он, наконец, выдал ответ.

— А ты, смотрю, всё такой же коротышка, ни ввысь, ни вширь не тянешься. — хохотнул он, закидывая меч на плечо, отчего мышцы на его руке напряглись, как канаты. — Всё компенсируешь свой рост длинными палками? Это и есть тот «успех», о котором ты трепался в прошлый раз?

Я закатил глаза, но уголки губ предательски дрогнули. Его подколы, как всегда, били в точку, но при этом были такими идиотскими, что злиться всерьёз не получалось.

— Теперь понял, почему ты меня так бесишь, — с лёгкой улыбкой ответил я, поднимаясь и шагая к нему, копьё небрежно закинув на плечо.

— Из-за моей ослепительной харизмы? — Пол осклабился своей фирменной туповатой улыбкой, от которой хотелось закатить глаза. — Да, тебе и тут комплексовать впору.

— Ага, врождённое заболевание, — парировал я.

— Ой, да ладно, — Пол осклабился шире, его глаза блестели от веселья. — Моя харизма — это дар богов, а ты просто завидуешь, потому что тебе досталась внешность вечного шкета. Признай, небось перед зеркалом тренируешься, чтобы выглядеть грознее, а выходит только милый хомячок.

— Хомячок, говоришь? — я остановился в паре шагов, прищурившись. — Ну, этот хомячок тебе сейчас палкой по башке настучит, если не заткнёшься. Хотя, глядя на твою форму, я, может, просто пну тебя, и ты уже свалишься, старый жирдяй.

Мы уставились друг на друга, оба ухмыляясь, как два идиота, пока, наконец, не расхохотались почти одновременно. Инстинктивно вскинули руки, крепко пожав их — жест вышел таким естественным, будто мы повторяли его тысячу раз, хотя я, чёрт возьми, не помнил, чтобы мы так делали. Его ладонь была горячей, шершавой, с въевшимися мозолями от меча, а хватка — как у медведя, чуть не оторвал мне руку.

— Серьёзно, не ожидал тебя тут увидеть, — сказал Пол, когда смех утих, и в его голосе мелькнула искренняя теплота. Он хлопнул меня по плечу так, что я чуть не крякнул. — Рад, честно. С тех пор, как Клыки разошлись, прошёл год с лишним, и в нашу дыру никто из старых товарищей не заглядывал. Думал, все забыли про нас.

— В такую глушь только псих сунется, — хмыкнул я, поправляя сумку, которая сползла с плеча. — Но, видать, я тот самый псих. Скучал по мне, небось?

— Ну, самую малость, — он подмигнул, почесав затылок, отчего его растрёпанные волосы стали ещё более похожи на воронье гнездо. — Хотя Зенит больше скучает. Она, знаешь, каждую уборку превращает в трагедию: «А вдруг гости нагрянут, а у нас бардак!» И вечно трындеж про старых товарищей из Клыков. Сегодня, похоже, её старания наконец окупятся.

— Зенит всё такая же, значит… — я усмехнулся, хотя толком её не помнил. — А ты, смотрю, под каблуком окончательно осел.

— Эй, это называется семейное счастье! — возмутился он, но в глазах плясали смешинки. — Попробуй сам жениться, узнаешь, каково это — быть героем в бою и мишенью дома… К слову, ты-то чего приехал? Проездом через нашу дыру или специально нас искал?

Я задумался, потирая подбородок.

— И то, и другое, наверное, — наконец выдал я, пожав плечами.

— Это как, в смысле? — Пол прищурился, явно почуяв, что тут что-то интересное. — Не темни, выкладывай.

— Долгая история, старикан, — я отмахнулся, чувствуя, как внутри снова шевельнулась та самая тревога, что гнала меня сюда. — Лучше за ужином с Зенит расскажу. Там и разберёмся вместе, что к чему. Я, знаешь ли, с дороги.

— Ну, ладно, таинственный ты наш, — Пол хмыкнул, но не стал давить. Он хлопнул меня по плечу ещё раз, теперь мягче, и кивнул в сторону дома. — Пошли тогда. У нас как раз ужин на подходе, а то в этой глуши новостей — кот наплакал. Заскучали мы тут без нормальных историй. Да и Зенит обрадуется, когда увидит твою синюю клумбу на голове. Ты ж её ученик, она небось ждёт, что ты уже огненные шары размером с дом швыряешь.

— Ага, — буркнул я, без особого энтузиазма представляя, как Зенит скривится, узнав, что я забыл даже базовые исцеляющие заклинания, которые она в меня вдалбливала.

Книга от Талханда ещё во время поездки по просторам Широна подтолкнула к мысли: кроме общих воспоминаний, я хочу вытрясти из этой семейки уроки магии от Зенит. Да, фактически повторное обучение, но выбора нет — моя память о магии как выжженная пустыня, всё с нуля. Зенит, как мой бывший учитель, вряд ли откажет, особенно если подсластить сделку парой монет, хотя с финансами пока неясный вопрос, учитывая информацию, полученную от остальных, касательно того, как группа распалась.

Но вот что странно: реакция Пола. Он искренне рад меня видеть, будто ждал кого-то из Клыков, и это не вяжется со слухами, что они с Зенит прикарманили деньги группы при роспуске. Если бы они их спиздили, прятались бы в этой глуши, а не звали гостей с распростёртыми объятиями.

Что-то тут не так.

Но пока что я отогнал эти мысли в сторону.

Пол молча кивнул в сторону дома, и я, подхватив потрёпанную кожаную сумку, пошёл за ним, шаги глухо стучали по утоптанной тропинке, припорошённой сухой пылью. Запах ужина — жареного мяса, тушёных трав и свежевыпеченного хлеба — дразнил ноздри, обещая что-то интересное. Он толкнул скрипучую деревянную дверь, пахнущую старым лаком, и жестом пригласил внутрь, бросив на меня короткий взгляд, будто проверяя, не передумаю ли я.

В доме же не было и намёка на богатство — скорее, суровая аскетичность, как любил говорить Мудрец, почти как в походном лагере авантюристов, а не в жилище семьи. Каменные стены, грубо отёсанные, холодили воздух, деревянный пол, потемневший от времени, поскрипывал под сапогами. Мебель была добротной, но скудной: тяжёлый дубовый стол, пара стульев с вытертыми сиденьями, шкаф в углу с облупившейся краской. Ни ковров, ни картин, ни даже глиняной вазы с цветами — ничего, что намекало бы на уют или вкус хозяйки. Пара мечей на стене и щит — не в счёт.

Пустота помещения давила, словно дом был лишь временным укрытием, а не местом, где пускают корни. Лишь слабый запах сушёных трав, висящих на балке, и потрескивание дров в камине добавляли хоть каплю жизни.

Пол провёл меня в просторный зал, служивший сразу кухней и гостиной. Пространство делилось уровнями пола, соединёнными низкими деревянными перилами и парой потёртых ступенек: ближе к входу — длинный стол с грубыми лавками, у дальней стены — очаг с чугунной плитой, над которой клубился пар. Полки с глиняной посудой и пучками сушёных трав тянулись вдоль стены, а в углу громоздилась корзина с дровами, пахнущими корой. У большого камина, где тлели багровые угли, стояли две девушки, и обе казались смутно знакомыми, будто их лица мелькали в обрывках снов или чужих рассказов.

Одна, в строгой форме горничной до пола, сшитой из тёмной ткани, была занята у плиты. Её тёмно-бордовые волосы, аккуратно уложенные в тугой пучок, блестели в свете огня, а тонкие очки в металлической оправе поблёскивали, когда она наклонялась, помешивая варево в чугунной кастрюле. Движения её были отточенными, почти механическими, но в прямой осанке и лёгком напряжении плеч угадывалась выправка, больше подходящая воину, чем прислуге.

Рядом стояла другая — блондинка с яркими голубыми глазами, в простой льняной юбке до колен, высоких сапогах и кремовой блузке, закатанной до локтей. Она перебирала пучок моркови, помогая горничной, и о чём-то тихо говорила, её звонкий, тёплый голос эхом отдавался в памяти — я слышал его в одном из снов. По описанию Элинализ — светлые волосы, сияющие глаза, живая мимика — я сразу узнал Зенит.

Именно она первой оглянулась на нас, бросив мимолётный взгляд через плечо, но тут же, будто почувствовав чужое присутствие, повернулась снова, уже внимательнее. Её глаза, голубые, как летнее небо, расширились, брови взлетели, и лицо озарилось узнаванием. Деревянная ложка, которую она держала, замерла в воздухе, капля бульона сорвалась и зашипела на раскалённой плите.

— Эрик⁈ — выдохнула она, и её голос дрогнул от восторга, смешанного с неверием. — Милис милосердный, это правда ты?

Она шагнула вперёд, чуть не опрокинув миску с овощами, и застыла в шаге от меня, будто боялась, что я растворюсь, как мираж. Я замер, горло сжало от её искренности, а сердце заколотилось, словно перед боем. Пол, стоявший рядом, хмыкнул и скрестил руки на груди, его губы растянулись в лёгкой ухмылке — он явно привык к таким всплескам Зенит. Горничная поправила очки кончиком пальца и вернулась к кастрюле, но её взгляд, острый и цепкий, то и дело скользил по мне, словно она ждала моих слов или действий.

— Ну… — начал я, пытаясь собраться с мыслями, голос слегка охрип от пыли дороги и волнения. — Найти вас в этой дыре было тем ещё приключением. Думал, вы в Арсе или где покрасивее, а не в Буэне, где даже вороны от скуки дохнут.

Зенит расхохоталась, её смех, звонкий и заразительный, заполнил пустоту комнаты, отражаясь от холодных стен. Она бросилась ко мне, раскинув руки, и крепко обняла, её волосы пахли травами и дымом очага. Но тут же отстранилась, будто вспомнив о приличиях, и схватила меня за локоть, потянув к столу с такой силой, что я чуть не споткнулся.

— Боги, Эрик, ты не представляешь, как я рада! — она всплеснула руками, её глаза сияли, как звёзды в ясную ночь. — Столько лет, а ты всё такой же… ну, почти! Садись, садись, ты же голодный, да? Сейчас всё будет готово. Лилия, скажи, что у нас там, кроме этой похлёбки? У нас же гость, надо его накормить по-человечески!

Лилия бросила на Зенит короткий взгляд, слегка приподняв бровь, будто привыкла к её бурным эмоциям. Её голос, спокойный, с лёгкой хрипотцой, прозвучал ровно, но в нём сквозила тень иронии, словно она знала обо мне больше, чем показывала.

— Жареная оленина, картофель с розмарином, свежий хлеб, — ответила она, не отрываясь от плиты, где шипело мясо. — Если гость не из тех, кто воротит нос от деревенской еды.

Я хмыкнул, чувствуя, как живот предательски заурчал от одного перечисления. Лилия явно поддевала, но её взгляд, мельком брошенный через плечо, был скорее любопытным, чем враждебным.

— В Фиттоа и кусок хлеба без плесени — уже пир, — ответил я, опуская сумку у лавки, где лежал мой сложенный копьё, тускло поблёскивая в свете камина. — Так что я не привередливый. Лишь бы не отрава.

Лилия фыркнула — едва слышно, но уголок её губ дрогнул, выдавая тень улыбки. Пол, хмыкнув громче, хлопнул меня по спине так, что я чуть не влетел в стол, и пробормотал что-то про «умыться», уходя в коридор. Зенит, не теряя ни секунды, схватила меня за руки, её пальцы были тёплыми и чуть шершавыми от работы по дому и в саду.

— О, Эрик, я до сих пор не верю! — она затараторила, её голубые глаза блестели от возбуждения. — Мы тут с Полом и нашим Руди совсем заскучали в этой глуши! Руди, кстати, спит — он у нас шустрый, в год с небольшим уже по всему дому ползает, всё норовит схватить. Представляешь, вчера пытался мою книгу с полки стащить! А ты как? Один? С Гислен? Или, может, с Элинализ? Что с остальными Клыками, расскажи хоть что-нибудь!

Её вопросы сыпались, как горох из прохудившегося мешка, и я понял, что ужин будет не просто трапезой, а настоящим допросом. Но в её голосе, в её живых жестах, в том, как она то и дело поправляла выбившуюся прядь волос, было столько тепла, что я, несмотря на усталость, пыль в горле и путаницу в голове, почувствовал себя почти дома.