Олегархат им. тов. Сталина

Глава 12

Ну да, конечно, будут за мной сто четырнадцатый присылать! В аэропорту меня ждал Ту-116 с номером 76462 (то есть «булганинский», на котором сам Николай Александрович ни разу не летал). Но это бы плевать. Однако командир самолета сказал, что шестьдесят третий (то есть «пономаренковский») меня «на всякий случай» ждет уже в Хабаровске и вообще оттуда до Москвы будет нас сопровождать. Это меня уже совсем сильно напрягло, но после первого сообщения летчик пояснил, зачем меня вообще так срочно в Москву выдернули, и я решила, что можно не психовать: все плохое уже закончилось и меня лично это «плохое» вообще не задело, а принимать какие-то решения по результатам расследования нужно в спокойном состоянии. В очень спокойном, а еще и тех же Патоличева с Пономаренко успокаивать скорее всего придется: сам факт того, что за мной были посланы эти два самолета, говорил о том, что они точно там изрядно психуют, ведь рейсовый Ту-104 из Хабаровска в Пхеньян летал дважды в неделю, а Ил-18 из Владика — вообще ежедневно и на чем мне добраться до Москвы (хотя бы и на несколько часов позже) имелось. Однако в состоянии паники думается как-то… непоследовательно.

А случилось то, что и должно было случиться: землетрясение снесло центр Ташкента. Сама я этого землетрясения по вполне объективным причинам не помнила (ну не было еще меня на свете), однако о последствиях слышала немало, причем большей частью выраженного в матерной форме. В очень матерной, похоже, что в «прежней жизни» руководство страны свои решения, с этим землетрясением связанные, тоже в состоянии паники и принимали. Причем паники, которую они пытались заглушить приемом огромного количества крепких алкогольных напитков — потому что подобные решения разумный человек может принять только в состоянии глубокой похмелюги…

Я же, после того как Хён меня разбудила и сообщила о вызове в Москву, в процессе быстрых сборов вызвала Ри Минчжон и попросила её передать товарищу Ким Ирсену папку с документами, которую я почти подготовила для предстоящей «подробной беседы» с ним о перспективах корейской экономики. Там, конечно, некоторые пункты были пока еще тезисно расписаны, без большей части необходимых деталей, но товарищ Ким сам уже не мальчик и все эти «детали» он и сам сможет за пару дней при желании собрать, ведь все они касались нынешнего экономического положения, а в «тезисах» все же указывалось, где их нужно уточнить и на что конкретно обратить внимание. Так что, надеюсь, до моего возвращения он успеет и прочитать всё, и с деталями ознакомиться, и принять какое-то решение, которое мы с ним и обсуждать будем.

Или не будем: на аэродроме, узнав о причинах вызова, я что-то засомневалась в том, что скоро в Корею вернусь. Но не очень-то и хотелось… хотя я все же подозревала, что в глубине души все же мечтала о «правильном» завершении моей командировки. Однако сейчас передо мной возникала новая задача, и я, усевшись в кресло самолета, стала вспоминать все, что я знала о Ташкенте и произошедшем землетрясении…

Товарищ Ким Ирсен очень много работал. Потому что ему приходилось управлять всей страной, как постоянно повторяла эта русская советница, «в ручном режиме». Просто потому, что некому было ему в этой работе помогать, не на кого было переложить какую-то часть этой работы. Пока не на кого, но, похоже, благодаря этой женщине очень скоро такие помощники все же появятся. Конечно, придется их и самому серьезно учить, но теперь стало понятно, как и чему. А если по-настоящему научить всему старшего сына, то уже скоро он сможет серьезно помогать отцу в этой непростой работе.

А в то, что предложенная русской советницей система подготовки кадров и организации предприятий (главным образом в части управления ими) действительно работает, он убедился еще в начале марта, когда из выстроенного в небольшом уезде сельскохозяйственного комплекса ежедневно начало поступать по семь с лишним центнеров помидоров. То есть всего лишь две недели спустя после сбора первого небольшого урожая, и поставки не прекращались ни на день. А когда из этой же теплицы на рынок за три дня привезли выращенные зимой в горах семнадцать тонн свежайших плодов му, а эта Светлана Владимировна пообещала, что такой урожай будет поступать с комплекса по шесть-семь раз в год, он мало того, что полностью ей поверил, но и разобрался, каким образом она добилась того, что силами двух десятков крестьян с площади в четверть гектара может получиться прокормить сотни человек. Регулярные поставки с комплекса грибов он даже считать не стал — а посчитал, сколько на этом комплексе крестьяне за год смогут получить очень хорошей свинины, и с огромным интересом побеседовал с назначенным товарищем Федоровой начальником этого комплекса. Который всего лишь закончил в прошлом году математический факультет университета имени товарища Ким Ирсена, но после пары месяцев работы под руководством советской заместительницы Совета министров сам был почти готов для аналогичной должности в Корее. В качестве помощника заместителя корейского Совмина, или в качестве неплохого советника самого товарища Ким Ирсена по сельскому хозяйству. Не по всему сельскому хозяйству, а по выращиванию овощей… в горных уездах — но ведь он, даже не имея глубоких знаний в области выращивания помидоров, грибов и му, обеспечивал урожаи, которые еще полгода назад никому в стране и не снились! Пожалуй, нужно будет его ближе к осени назначить ответственным за обустройство таких же комплексов по всей… по всей провинции Южный Пхёнан: пусть себя покажет, еще опыта поднаберется…

И надо будет все же всерьез заняться автозаводом в Токчхоне: товарищ Ким еще раз внимательно перечитал абзац в доставленном ему документе, составленном товарищем Федоровой специально для него:

«Подсчеты, проведенные товарищем Струмилиным по указанию Иосифа Виссарионовича Сталина, дополнительно подтверждают, что автозавод, выпускающий менее тридцати тысяч автомобилей в год, безусловно будет нерентабельным и планово-убыточным».

А товарищ Сталин этого товарища Струмилина очень уважал, хотя и не одного его. Однако по многочисленным слухам, после единственной матерной перебранки со Сталиным товарищ Кржижановский покинул состав правительства и Сталин с ним вообще разговаривать перестал, а Струмилин так и продолжал чуть ли не на каждом заседании матерно с Иосифом Виссарионовичем переругиваться…

И Ирсен вдруг подумал: а с этой, тогда еще почти девочкой, товарищ Сталин тоже матерно ругался? Хотя навряд ли, в России использовать матерщину вообще в присутствии женщин и детей считается последним делом. А вот относительно завода что она написала? Организовать в колхозах уезда несколько небольших заводов, которые за зимнее время изготовят запасы дефицитных частей? Заводы-то выстроить несложно, тем более что там половину станков она предлагает из СССР поставить, причем с оплатой выпущенными позже автомобилями, но вот обеспечить эти заводики электричеством…

Товарищ Ким снова взял карту, на которой были указаны примерные места, где в четырех граничащих с городом уездах можно было построить небольшие ГЭС. Небольшие, но общей мощностью около трех сотен мегаватт… пожалуй, она права: электровозы можно в СССР купить. Или даже в Чехословакии, если советские заводы не успеют выполнить корейские заказы. Или вообще во Франции: там очень неплохие локомотивы делались. Но сначала все же нужно будет постараться купить их в СССР, и тогда уже через три года и в Токчхоне проблем с электричеством не останется. И не в одном лишь Токчхоне, — Ким Ирсен посмотрел на стоящую на столе тарелку с тушеными грибами, и закончил свою мысль: — и не только с электричеством.

Откровенно говоря, я сильно недоумевала по поводу такого срочного вызова в Москву: ну, случилось землетрясение, ну, даже сильное случилось — но панику-то зачем поднимать? Ясно же, что сама я не помчусь в Ташкент завалы разгребать, для этого есть другие люди, обеспеченные и нужной техникой, и какими-то навыками. А про это землетрясение я вообще очень немного вспомнила, разве что про его последствия для страны кое-что знала — но о том, что я знала, в руководстве страны никто и не догадывался, а просто «для кучи» меня вызывать… разве что Николай Семенович решил лично в разгребании завалов поучаствовать и меня вызвали, чтобы временно его в Москве заместить?

Однако уже при подлете к Иркутску кое-что прояснилось. Вероятно, я действительно вспомнила маловато, или «в этой истории» что-то поменялось, но я узнала, что при землетрясении вроде бы погибло почти все руководство города, а всего количество погибших по самым предварительным оценкам превысило сотню человек. И, похоже, сильно превысило.

Эти два самолета Ту-116 (то есть Ту-95, в которых вместо бомбоотсека были установлены салоны для пассажиров) кроме всех прочих «удобств» были снабжены и «радиотелетайпами». То есть простыми телетайпами, но соединенными с сетью не проводами, а радиоканалом, по которому информация шла в зашифрованном виде. И в крупных городах по всей стране были уже установлены и специальные радиостанции, позволяющие передавать на борт любую информацию без риска, что ее кто-то перехватит. Несимметричное шифрование — штука в таких случаях очень полезная, а вычислительные машины уже стали достаточно небольшими, чтобы их можно было использовать на самолетах. Но в любом случае телетайп — это канал связи довольно медленный, через него много информации не передашь — так что на аэродром в Щелково я прилетела, в детали ситуации все еще не вникнув. И тут же помчалась «вникать»…

Полет из Пхеньяна в Москву чем еще хорош: вылетаешь в девять утра — и прилетаешь в Москву еще до полудня. А вот чем он плох, так это тем, что вылетела-то я в девять, восемь часов летела — и прилетела опять утром, а организм явно намекает, что уже обед давно прошел и пора бы начинать об ужине думать. То есть когда я приехала, наконец, к Николаю Семеновичу, мои внутренние часы сообщили, что уже почти восемь вечера, пора ужинать и спать готовиться — но нужно было работать. Или, по крайней мере, постараться разобраться, по какому поводу кипеж поднят.

И оказалось, что паника поднялась из-за того, что там, в Ташкенте, мало того, что весь центр города в развалины превратился, так еще рухнула половина домов в «правительственном квартале». То есть в квартале, где для руководства города и республики были выстроены жилые дома — и именно там погибло больше девяносто процентов жертв землетрясения. Всего в трех рухнувших зданиях, а в соседних домах даже стекла мало где полопались. Поэтому первой мыслью руководства была та, что кто-то под шумок устроил грандиозную диверсию, и мне было непонятно, почему никто не подумал о том, что «подшумок» такой в принципе предсказать невозможно и поэтому мысль такая является всего лишь частным случаем паранойи.

По счастью, параноиков у нас в стране было немного, и Николай Семенович к ним уж точно не относился — а меня руководство решило вызвать именно на предмет «отправить разгребать завалы», и хорошо еще, что не лично с лопатой по развалинам бегать. А вот организовать спасательные, а затем и восстановительные работы — он с Пантелеймоном Кондратьевичем решил, что лучше меня с этим точно никто не справится:

— Светик, там сейчас такой бардак творится, а у тебя все же большой опыт по превращению бардака в порядок, так что ты уж постарайся.

— Ага, щяз все брошу и побегу стараться!

— А мы тебе чем скажешь, поможем!

— Разве что так… мне потребуется полк войск КГБ как минимум.

— А почему именно КГБ? Мы тебе лучше саперную дивизию выделим, от них толка куда как больше будет.

— Это чтобы завалы разгребать? В Ташкенте сейчас разгребальщиков и на месте с избытком хватит, а вот разобраться с теми, кто позволил центр Ташкента застроить, будет необходимо. Я подозреваю, что далеко не все они под развалинами погибли…

— Что значит «позволил центр застроить»?

— А вы что, не знали? То есть откуда бы… До революции в центре Ташкента домов не было, вообще не было. Сараи разные стояли, базары там устраивались, а вот дома там строить запрещалось. Причем и местными муллами запрещалось…

— А мы с религиозными предрассудками…

— … и русскими руководителями запрещалось. Потому что там, в центре, землетрясения происходили по паре раз за столетие, и местные люд, который все замечает и все помнит, обратил внимание, что когда в центре сильно трясет, по окраинам в домах разве что глиняная обмазка дувала местами отлетает. То есть о том, что центр Ташкента — особо сейсмоопасная зона, народ уже сотни лет как знал — и меры предосторожности предпринимал. А потом… мне вот буквально интересно стало, когда это весь центр самостроем-то заставили? И кто вообще там что-то строить разрешил?

— На это и я тебе отвечу: там в основном в войну понастроили жилья, в Ташкент-то столько людей эвакуировали, надо же их было куда-то селить.

— Понятно, бойцы невидимого ташкентского фронта…

— Туда оборонные заводы вывозили! И люди там работали героически! Так что твои…

— Готова поспорить, что среди работников авиазавода пострадавших нет: им-то жилье рядом с заводом и строили. Но развивать тему не стану, сейчас важнее решить, что делать. Насколько я поняла, там тысяч триста без крыши над готовой остались?

— Почти четыреста…

— Ладно, все же домой заеду, хоть детей поцелую и мужа: я же к вам прямо с аэродрома… Завтра в Ташкент вылечу, но не с утра, все же сначала команду свою соберу. Думаю, что уже знаю, где там копать придется.

— А в Ташкенте и аэропорт…

— Полечу на своих самолетах, и полечу на заводской аэродром. Но именно полечу: пешком я туда просто не дойду…

В Ташкент я с командой специалистов из КПТ вылетела все же через день, в пятницу: быстрее просто людей собрать не получилось. А к работе там удалось приступить лишь в субботу, все же самолеты «Местных авиалиний» летают не очень быстро. Зато могут сесть хоть на проселочную дорогу, и эти самолеты оказались первыми, прилетевшими в город после землетрясения. Так что парни — почти все были специалистами из стройуправления Комитета — утром в субботу пошли смотреть, что же на самом деле там случилось, а уже вечером я получила предварительную информацию. Ее, конечно, еще и перепроверить следовало, но я была уверена, что информация эта будет и окончательной, уж больно то, что мне ребята рассказали, было мне знакомо. И не по Ташкенту знакомо, а совсем по другому поводу.

В целом картина оказалась не настолько катастрофичной, как ее мне описывали в Москве. Да, центр города был почти полностью разрушен — там рухнули вообще все дома, кроме десятка многоэтажек «правительственного квартала», но это были глинобитные домишки и в них погибло от силы десяток человек, а еще около четырех сотен человек получили ранения и увечья разной (в основном легкой) степени тяжести. А вот как раз в правительственном квартале «случилось странное»: там три здания просто рухнули, погребя под развалинами всех в домах проживавших, а еще девять точно таких же домов землетрясения как будто и не заметили. То есть все же заметили: а одном из домов в квартире на пятом, верхнем этаже просто целиком на улицу выпала наружная стенка, но и там никто из людей не пострадал. Но меня заинтересовал тот факт, что рухнувшие дома считались «самыми престижными» — и еще до обеда я выяснила, что они — отделанные, в отличие от соседей розовым армянским туфом — и строились армянским стройтрестом. Ташкент-то быстро превращался в индустриальный центр республики, местные власти старались на стройки привлекать специалистов со всего Союза — вот и допривлекались…

Мне почти все стало ясно, как только я узнала о том, что эти три здания строил, и ясно стало потому, что мне в свое время дядя Юра, родной городок превращавший в нормальный уютный город, много интересного рассказал. И показал одну памятную фотографию из Спитака, где он принимал участие в комиссии по расследованию причин того, что почти все дома в городе мгновенно развалились. На фотографии стояла среди развалин половинка дома, именно половинка, вроде как левая, а правая превратилась в груду кирпича. И он мне по поводу этого домика рассказал интересную историю: устоявшую половинку там строил стройбат, в основном состоящий из азербайджанцев — но там то ли фондов не хватило, то ли еще чего — а солдатики выстроили целиком только фундамент, а от самого дома построили именно половину. А вторую половину достроили уде местные строители, из того же силикатного кирпича достроили. Причем именно из того же: кирпич изначально на стройку весь завезли и половина просто там в сарае два года провалялась.

Но причиной развала стало то, что — как было особо указано в заключении «комиссии по расследованию» — армяне при строительстве «в среднем недокладывали в строительный раствор не менее пятидесяти процентов цемента». То есть просто украли половину этого цемента, и еще много чего разворовали. И Бра тогда сильно переживал, что воры-то были выявлены, но им вообще ничего не сделали…

А сейчас ворам сделают, и сделают очень больно: к вечеру я уже точно знала, что в рухнувших жилых домах, выстроенных по тому же проекту, что и выстоявшие, в опорных колоннах и в перекрытиях отсутствовала как минимум половина предусмотренной проектом арматуры, а в бетоне тоже цемента было гораздо меньше нормы. Насколько меньше, это уже специально назначенные экспертизы выяснят, а заказанные мною заранее «воины КГБ» уже вылетели в Ереван. И, уверена, там они миндальничать точно не станут. А в Москве по моему указанию срочно собиралась еще одна команда строителей, которой предстояло первым делом «проверить» новые дома в молодом армянском городе Спитак, а затем по всем стройкам в этой республике внимательно пройтись. Очень-очень внимательно.

Но все это было лишь небольшой частью свалившихся на страну проблем, а главной проблемой стало восстановление города. И по этому поводу сразу после моего возвращения в Москву третьего мая я серьезно поругалась сначала с Пантелеймоном Кондратьевичем, а затем и с Николаем Семеновичем. Потому что они захотели «сделать все, как и в прошлый раз», но они не знали, чем это обернется, а я знала это точно. Потому что тихие проклятия от простого народа по этому поводу я во вполне сознательном возрасте застала.

То, что тремстам тысячам человек страна срочно восстановила жилье, было, конечно, благородно и объяснимо: людям, попавшим в беду, нужно все же помочь. Но ради этого по сути лишить жилья больше миллиона людей по всей стране было, с моей точки зрения, не глупостью, а преступлением. К тому же — поскольку центр Ташкента после войны считался «престижным районом» и жилья лишилось множество «ответственных работников» — СССР потратил просто невероятные деньги на разработку сейсмоустойчивых жилых зданий для тамошних «советских баев»: один такой домик в мое время стоял напротив ВДНХ. Очень, конечно, неплохой домик, но вместо одного такого (а в Ташкенте их четыре поставили) можно было выстроить целый микрорайон, в котором народу поселить вышло бы вчетверо больше. Или даже вдесятеро — а практика показала, что каркасно-кирпичный дом, если при его строительстве не воровать арматуру и цемент, тоже вполне сейсмоустойчив. А строить в сейсмоопасных районах небоскребы — более чем очевидная глупость…

Не знаю, получилось бы у меня переубедить руководство страны, но неожиданно меня поддержал Николай Васильевич Никитин, который сейчас заканчивал строительство телебашни в Останкино. Его Пантелеймон Кондратьевич пригласил для оценки предложения группы архитекторов по постройке высотных сейсмоустойчивых домов, а тот ответил, что проекты он даже смотреть не будет, поскольку это является откровенным вредительством. И еще добавил небольшой, но очень веский аргумент:

— Говорить о высотных жилых зданиях имеет смысл там, где страна сможет обеспечить пожарные команды лестницами высотой до верхнего этажа. А в районах, где может случиться землетрясение, машина с такой лестницей по завалам до горящего дома просто доехать не сможет…

И на этом споры по «высоткам для Ташкента» закончились, а вот по тому, кто и за чей счет будет там дома строить, пока решения принято не было. То есть одно-то решение приняли, я приняла — просто разогнав стройотряд из МИИТа, который должен был за лето выстроить несколько железных дорог возле Ташкента для того, чтобы строительные грузы там принимать. И разогнала его не по злобе или по каким-то «идеологическим соображениям», нет. Я вместе с постановлением принесла Николаю Семеновичу расчеты, из которых следовало, что с новыми дорогами и грузовыми станциями стройкам Ташкента легче вообще не станет, а довольно много тысяч грузовых вагонов просто будут служить там складами:

— Ты в этом уверена? — поинтересовался Николай Семенович и сам же ответил: — Хотя ты всегда в своих выводах уверена. Я вот что думаю… как ты смотришь, если мы в связи с нынешними обстоятельствами сократим, скажем, вдвое, количество наших строителей в Корее? Товарищ Ким поймет.

— Ни в коем случае! Все стройки в Корее должны продолжаться, и я даже думаю, что туда нам придется строителей добавить.

— Сама же говоришь, что в Ташкенте нам строителей не хватит, а там, между прочим, больше трехсот тысяч человек без крыши над головой осталось!

— И не нужно так орать, я и в первый раз вас прекрасно слышала. Сейчас эти триста тысяч все же где-то разместились, а стройки — хоть мы наизнанку вывернись — раньше осени просто начинать не получится, там завалы еще разгребать и разгребать. И, обратите внимание, самые пострадавшие почему-то на такую работу идти не хотят, ждут, пока русские придут и все им сделают. Я думаю, а вы со мной тут же должны согласиться, что новое жилье там стоит предоставлять только тем, кто на стройках сколько-то времени отработает. А кто не захочет — в порядке общей очереди. Но я снова про Корею: в Корее десять миллионов живут хуже, чем жертвы нашего землетрясения…

— Там же всего десять миллионов народу-то…

— И вот все они хуже и живут. Им еще и жрать нечего, и они как раз без нашей помощи просто вымрут. А с нашей помощью уже года через три Северная Корея станет не просто союзником, а верным другом всего советского народа!

— А в Ташкенте вообще наш народ…

— Там большинство да, наш народ Но очень много и не нашего: десяток баев погибло с семьями, сотня без домов осталось — и в городе едва бунты не начались. А вот в Корее сейчас ситуация такая, что при нашей помощи там максимум лет через пять выстроят настоящий социализм. Сталинский социализм…

— И в Корее, и в Китае…

— Опять заблуждение. Китай для нас — это, скажем, ситуативный союзник, и это очень хорошо. Но вот по-настоящему другом для СССР, таким, как сейчас Монголия и скоро будет КНДР, Китай никогда не станет. И нам все же не стоит помогать товарищу Мао превращать Китай в потенциального и сильного врага рядом с нашей границей. Так что вы как хотите, а я голосую за первоочередную помощь товарищу Киму. В том числе и потому, что с его помощью СССР сможет, причем довольно скоро, по сути дела контролировать скорость роста промышленности, включая военную, всех капиталистических стран.

— Потому что там какие-то ископаемые?

— Нет. Потому что там и народ, и руководство очень хотят построить социализм. Такой, о каком говорил товарищ Сталин. И я отдельно позабочусь о том, чтобы у них все получилось…

В конце мая из Кореи вернулась Ника вместе с Васей: она на самолете лететь не рискнула и добиралась поездом, причем уже не литерным правительственным, а простым пассажирским. Сережа с утра и до вечера работал в своем институте: у них шел совместный со связистами проект по созданию компьютерной сети, причем и в европейской части СССР, и в Северной Корее. Такая странная связка получилась из-за того, что инженеры у Кима начали на кабельном заводе в Пхеньяне делать кабель, по которому «цифру» можно было передавать со скоростями до десятка мегабайт в секунду. Правда, инженеры эти были вообще немецкими, из ГДР приехавшими помогать там кабельную промышленность налаживать, но пока такой кабель делали лишь там, а товарищ Ким решил, что своего он тут не упустит. Я же ему показала, как через компы управлять целым уездом…

К этому времени закончилось составление «нормального» плана восстановления Ташкента, который мало что оказался почти втрое дешевле первого, «панического», так еще и сроки сократились на год. Так что я со спокойной совестью и со всей семьей отправилась в отпуск. Снова в Крым — но уж лучше бы я в гости к Киму поехала. Это уж точно было бы много лучше и, главное, спокойнее…