Олигарх 6

Глава 21

Преступная империя рода Кандинских рухнула в одночасье, произведя подлинный фурор в Иркутской губернии и показав, что за новыми людьми, прибывшими недавно из Петербурга, стоит настоящая власть.

Генерал-губернатор прямым текстом заявил, что, приняв сторону господина Петрова, он выполняет прямое распоряжение из Петербурга.

Показав, кто в доме хозяин, и поставив на место зарвавшихся купцов, Василий великодушно предложил им продолжить вести дела в Забайкалье, но честным путем.

Дальнейшие события показали, что он был очень неправ.

Старик Хрисанф решил тряхнуть стариной и, собрав немногочисленных оставшихся верных ему людей, попытался устроить нападение на Василия, устроив засаду. Но кто-то из младших Кандинских, узнав об этом, предупредил Василия.

В итоге засада старика Кандинского сама попала в хитроумную западню, устроенную моим другом детства, и была полностью уничтожена.

Старый разбойник Хрисанф с одним из сыновей, участвовавших в этом деле, сумели ускользнуть, но через несколько дней беглецы были схвачены где-то на Аргуни.

Допрос вёл пятидесятилетний Ксенофонт Пантелеевич Телешов, один из старых казаков, всю жизнь прослуживший в караулах аргунских низовий. Весточку о засаде Хрисанфа Василию принёс именно он и был единственным человеком, кто мог найти и взять беглецов.

Кандинским он предложил сделку. Они честно отвечают на все его вопросы и получают жизнь и шанс уйти на другой берег Аргуни. Правда, с голыми руками. Так однажды старик Хрисанф «великодушно» отпустил на свободу одного раненого казака с малолетним сыном, который остался жив после бандитского налёта на «серебряный» обоз.

Раненый казак умер, а мальчишку спасли усть-сретенские караульщики, среди которых он вырос, а став взрослым, стал основным караульщиком низовий Аргуни.

Слово казак Телешов сдержал, и после допроса с пристрастием Хрисанф с сыном были отпущены. Через неделю их растерзанные каким-то зверем тела выловили в реке усть-сретенские казаки.

Что Телешов узнал на допросе Кандинских, Василий рассказывать не стал.

— Знаешь, Алексей Андреевич, есть такая поговорка: не буди лихо, пока тихо. Надеюсь, что это знание нам никогда не понадобится.

Добивать Кандинских Василий не стал и ещё раз решил дать им шанс искупить свои грехи. Но все мужчины получили последнее предупреждение.

В случае ещё какого-либо преступления или даже намёка на него абсолютно всех ждёт каторга. Потому что допрос Кандинских вёлся под протокол, и он сразу же уйдёт в Петербург.

На рассвете мы дошли до строящегося судостроительного завода. Стройку Василий начал с размахом и основательно.

Весной Василий мечтает начать сборку второго забайкальского парохода, который достраивается в Черемхово и за зиму должен в разобранном виде прибыть в Сретенск.

А следующей осенью должно начаться строительство своих пароходов. Но сейчас на заводе кипят работы по строительству барж и баркасов, которые даже затмевают параллельно идущее строительство самого завода.

Сразу же за поворотом реки идёт строительство моста через Шилку, который уже практически закончен.

В отличие от большинства других строящихся мостов он чисто трактовый. Будущей железной дороге здесь не надо будет переходить на другой берег Шилки, и это существенно упростило его строительство.

Исторический Сретенск расположен на правом берегу Шилки, а новый, «компанейский», на левом. Но правый берег вниманием Василия не обделён.

В двух верстах выше Сретенска в Шилку впадает её правый приток — речка Куренга, в устье которой Василий решил сделать затон. По её левому берегу построена дамба, и в образовавшуюся гавань уже могут заходить суда.

Здесь будет одна из зимних стоянок и ремонтная база создаваемого амурского речного флота, а на правом берегу речки уже строятся мастерские и жилой посёлок моряков. Это место уже получило название Петровский Затон.

В Сретенске уже работают целых четыре паровых машины, и одна из них в Затоне. Горячая отработанная вода сбрасывается непосредственно в Затон, и, скорее всего, он будет незамерзающим.

Изначально я не понял логики Василия, когда он написал о предполагаемом плане развития Сретенска, но внимательно прочитав его письмо, в конечном итоге согласился.

Деревня Кокуй была выбрана им в первую очередь потому, что именно здесь начинается глубокий, а следовательно, наименее опасный для судоходства фарватер Шилки. И это место больше всего подходило для размещения крупного производства.

Другая примерно такая же удобная площадка была ниже Сретенска на точно таком же расстоянии, но будущую железную дорогу туда придётся тянуть на десять вёрст дальше, а самое главное — строить три дополнительных моста через мелкие речушки.

Правый берег им не рассматривался по двум причинам: потеря времени из-за отсутствия моста через Шилку и необходимость продвигаться вдоль неё до Шилкинского Завода и Горбицы, расположенных на левом берегу.

Ну, а строительство затона в устье Куренги просто напрашивалось. Соответственно, и оборудование там будущей стоянки и ремонтной базы создаваемого флота.

Компанейская слобода, большие склады и элеватор размещаются на левом берегу Шилки напротив старого Сретенска, новенький кирпичный завод — рядом с судостроительным, а вот речной вокзал Василий решил построить на правом берегу.

Ещё один мост строится на южной окраине Сретенска перед небольшой речушкой Матакан. В этом месте будущая железная дорога резко повернёт и пойдёт на север.

Жизнь в Сретенске бурлила и била ключом, но больше всего меня поразила чистота и порядок на всех стройках, особенно под метёлку убранные все места, где даже просто временно лежал уголь, и то, как тщательно собираются все деревянные отходы.

Конечно, мы с братьями не раз и не два когда-то обсуждали проблемы бережного и экономного хозяйствования, но увиденное поразило меня до глубины души.

Но, как говорится, ларчик просто открывается.

Заметив моё удивление, Василий довольно рассмеялся.

— Удивляешься, что у нас под метёлку убирают остатки угля, опилки и вообще весь мусор? Сейчас я тебе покажу разгадку.

Уже вечерело, и я заканчивал знакомство со Сретенском осмотром Затона. Василий привёл меня к зданию котельной и с хитрой усмешкой распахнул её дверь.

— Прошу, ваша светлость, — весь его вид и речь говорили, что меня ждёт что-то из ряда вон выходящее. Но увидеть паровой пресс для производства так знакомых мне топливных брикетов!

Да, такого я совершенно не ожидал.

— Мастера представить тебе сейчас не могу, он поехал за своей семьёй на Нерчинский Завод.

— А рассказать, надеюсь, можешь?

— Могу, — улыбка сошла с лица Василия, и в голосе появилась скорбная нотка. — Демьян Калинин был мастеровым на казённом заводе на Урале. Пришла ему в голову идея прессовать в брикеты опилки и использовать их как топливо. Сначала его поощрили плетьми, а потом за неугомонность отправили на Нерчинский Завод.

— Это как? — ошарашенно спросил я.

— Пресс он сломал, и, несмотря на то, что тут же его отремонтировал, управляющий решил Демьяна наказать.

Василий сделал паузу, увидев мои в бешенстве сжавшиеся кулаки. Когда я немного успокоился, он продолжил.

— Здесь Демьян быстро заработал себе авторитет, женился, а потом свою гениальную идею предложил местному начальству.

— Результат, наверное, был примерно таким же? — предположил я.

— Почти. Пороть его решили всенародно, чтобы другим не повадно было думать не о том. Я в это время как раз на Заводе был и услышал, как его жена дуром кричать стала, ну и поинтересовался, что тут происходит.

Теперь от накативших воспоминаний свои кулачища сжал Василий и некоторое время молчал.

— Ты не представляешь, каких усилий мне стоило сдержаться, а так хотелось своим казачкам приказать разложить подлеца управляющего.

— Но надо полагать, изобретателя ты забрал?

— Конечно, не оставлять же этим подлецам на растерзание. Да только семью управляющий не отдал. Я на конфликт не пошёл. Только сказал ему, что ежели кто семью мастера обидит, то сильно пожалеет. Это всё было уже после истории с Кандинскими, так что судьбу испытывать желающих не оказалось.

— И здесь у него всё получилось?

— Да сразу же. Через неделю первая партия деревянных брикетов в топку пошла, потом угольные отходы и всякая смесь.

— А крупные деревянные отходы? С ними как?

— Их сначала измельчают, мужики тут же смастерили мельницу для получения деревянной щепы. Её прессовать дольше надо, но горит тоже хорошо. Кочегары говорят, этими брикетами лучше, чем углем топить. Жару, конечно, поменьше, но сгорают брикеты полностью, золы остаётся совсем немного, а шлака совсем нет.

— А семьёй как решилось?

— Поработал он у меня месяц, а тут сорока на хвосте новости о больших переменах принесла. Я написал письмо горному начальству, дал Демьяну на всякий случай десяток своих казаков в сопровождение и отправил его за семьёй. Они уже возвращаются, урядник половине караула велел быстрее вернуться.

Жена Василия Серафима во всех отношениях оказалась именно такой, какой я себе её представлял. Когда мы приехали в Сретенск, она была в отъезде: какие-то местные дела потребовали её срочного вмешательства в селе Лоншаково, в десяти верстах от Сретенска ниже по течению Шилки.

Когда мы закончили «экскурсию» по Сретенску и окрестностям, Серафима уже вернулась и ожидала нас в компанейском доме на нашем подворье.

Невооружённым глазом было видно, что Василий с Серафимой готовы друг с друга пылинки сдувать, но хозяином в доме был мой друг детства.

Впечатление от ужина я могу назвать фразой: отдохнул душой, и никакого желания вечером заниматься делами не было.

Но завтра надо ехать в Горбицу, и хочешь не хочешь, а надо.

Получившийся очень долгий день, который я почти весь потратил на знакомство со Сретенском и его окрестностями, завершился двумя беседами, которые нельзя отложить.

Подавляющее большинство нижних чинов, участников выступлений декабристов, были наказаны тысячами ударов шпицрутенов и переводом в Кавказский корпус.

Но несколько человек были сосланы в Сибирь на каторгу. В Забайкалье их девять человек и один на Александровском винокуренном заводе под Иркутском.

На этом знаменитом заводе, как и на других казённых заводах, в том числе и солеварных, всё держится на труде каторжан. И население села Александровского вокруг завода — это практически полностью бывшие каторжане и их потомки.

Примерно такая же картина и в других заводских сёлах и посёлках.

Среди александровских каторжан несколько десятков политических, но это несчастные нижние чины, наказанные военные поселенцы и прочие из неблагородных сословий. Многие из них люди довольно отчаянные и способные, например, к побегам.

Уголовный элемент, попадающий на этот и большинство других восточносибирских казённых заводов, был ужасным: сюда попадали самые злобные и отчаянные, уже прошедшие всю Сибирь и по нескольку раз бывшие в бегах.

«Лучшие» из них, если конечно можно так говорить о каторжанах, обыкновенно выбирались и оставлялись в Приуралье и Западной Сибири.

Эта специфика работающих на казённых заводах Восточной Сибири требовала больших затрат на ту же охрану. И поэтому вся восточносибирская казённо-каторжная промышленность была тяжёлой финансовой гирей для Российской империи.

Царь-батюшка, на мой взгляд, сделал гениальнейший бизнес-ход. Он скинул на меня огромные финансовые расходы, которые требует Восточная Сибирь, и оставил все доходы казны, получаемые с неё.

Серебра, соли, спиртного и прочего казна должна получать не меньше, чем до моего появления в здешних краях. Помимо этого, Государь как акционер Российской Американской компании будет получать и с её деятельности. И каждый год компания должна приносить прибыль.

А побочные результаты моей деятельности вообще непредсказуемы. Но однозначно это новые дороги, города, простое увеличение населения в том же Забайкалье и, соответственно, налогов. Да одно создание двух новых казачьих войск чего стоит. Это как минимум тысяч пятьдесят хорошо обученных и подготовленных воинов. И последнее слово здесь при любом раскладе за Государем, а не за мной.

Ни о каком сепаратизме и речи быть не может. Только совершенно наивные люди могут предположить, что мне, даже если я вдруг очень этого захочу, удастся отложиться от России-матушки.

То, что на бывших казённых заводах удастся навести порядок и провести там техническую реконструкцию, я не сомневаюсь. Но сейчас это такая заноза. Технологии чуть ли не столетней давности. Технический прогресс? Нет, не слышали, да и зачем.

Изуверское отношение к рабочим? И что такого — это же ка-торж-ни-ки. Даже генерал-губернатор возмущён? Требует сменить управляющего и даже грозится судом? Вот проблема-то, даже лучше будет, наконец-то в Россию вернусь или хотя бы поближе к Уралу. А суда не боюсь. В России за такое не судят.

В том, что Ян Карлович эту проблему решит и притом быстро, я не сомневался, но Яна чисто по-человечески жалко. Заниматься таким делом — врагу не пожелаешь.

Спасибо Государю, что перед тем, как сделать мне такой «щедрый» подарок, он распорядился убрать из Восточной Сибири всех польских бунтовщиков, зная, как мы неровно дышим друг к другу. К этой публике я отношусь ещё хуже, чем к «героям» 14 декабря. Хотя по непроверенной информации почти два десятка поляков подали прошение с просьбой оставить их в Восточной Сибири.

Этой публикой тоже займётся Ян Карлович. Но окончательно решать всё равно придётся мне в начале следующего года.

К первому марта судьба всех каторжан должна быть решена, и я получу общий список тех, кто пойдёт, гремя кандалами, в Канск. Пока это однозначно один Ипполит Завалишин, негодяй и клеветник, «лжедекабрист». Его доносы — причина несчастий, обрушившихся на его старшего брата Дмитрия и офицеров Оренбурга.

Конечно, господа, организовавшие Оренбургское тайное общество и замышлявшие вооружённый мятеж против Государя и существующей власти, отнюдь не невинные овечки. Но факт остаётся фактом — арестованы они были по доносу господина Ипполита Завалишина.

Среди десяти нижних чинов, сосланных в Сибирь по делу 14 декабря, есть совершенно разные персонажи. Двое — активнейшие участники выступления, Анойченко и Шутов.

Один вообще непонятно, как оказался в рядах этой публики: обер-офицерский сын, унтер-офицер лейб-гвардии Московского полка Александр Луцкий.

Луцкий вообще не был членом никаких тайных обществ, но, оказавшись на Сенатской площади, кричал, что надо колоть кого-то. Следствие разбираться в его криках не пожелало, и он оказался на нерчинской каторге.

Но все эти господа не были подло обманутыми нижними чинами и хорошо понимали, в чём они участвуют. А тот же Луцкий сумел прославиться двумя побегами.

После долгих размышлений я решил им тоже предоставить шанс начать жизнь с чистого листа и в обмен на получаемую свободу отправиться на Амур.

Господина Поветкина среди них ещё нет, его судьбу будет решать Ян, когда займётся Александровским заводом.

Девятерых успели доставить в Нерчинск, и они поплыли с нами в Сретенск.

Но сначала с ними побеседовал Василий, а уже на борту парохода — Авдей Серов и затем Иван Васильевич.

Девять господ, бывших мятежников, ожидали окончательного решения своей участи в караульном помещении компанейского подворья. Иван Васильевич популярно объяснил им все варианты, и пока ни один не отказался от моего предложения.

Кто я такой, они уже знали, и когда караульный казак распахнул передо мной дверь, меня встретила шеренга выстроившихся по ранжиру бывших каторжников, которые вразнобой приветствовали.

— Иван Васильевич доложил мне, что вы согласны служить мне в этих суровых краях, не щадя живота своего, на благо нашего Отечества. Честность — моё первое требование к тем, кто мне служит. Насколько я знаю, ещё никто не пожалел, что согласился служить у меня. А для воров и предателей у меня свой суд, — я сделал паузу и внимательно осмотрел людей, стоящих передо мной.

Страдания и муки последних десяти лет жизни каждого из них видны невооружённым глазом.

Самый старший из них — Михей Шутов. Ему почти пятьдесят, он участвовал в войне с Наполеоном и в конце декабря 1825 года был произведён в офицеры. Но стал деятельнейшим участником восстания Черниговского полка и, судя по всему, именно он главный авторитет среди этой девятки.

— Я хочу услышать ответ каждого из вас: всё ли вам понятно, согласны ли вы с моими предложениями и понимаете ли, что вас ждёт в случае предательства или попытки бегства?

Я ожидал, что первым ответит Шутов, но ошибся. Первым ответил Александр Луцкий, небольшого роста, сероглазый, очень худой блондин.

— Я согласен, ваша светлость, — тут же за ним о своём согласии заявили и остальные.

После короткой паузы Матвей Шутов сделал короткий шаг вперёд.

— Дозвольте, ваша светлость, нам всем вместе пойти вперёд на реку Амазар.

Я усмехнулся. Почему-то за мгновение до его слов мне в голову пришла такая же идея.

— Там будет очень тяжело. Взвесьте ещё раз свои силы.

— Не страшнее царской каторги, ваша светлость, сдюжим.