Пособие по выживанию для оборотней

Глава 13. Новые вопросы

— Кто такие болотницы? — с этим вопросом Туомас появился утром на пороге кухни.

Вопросов было много, но начать стоило с какого-то одного.

— А завтрак?

— Завтрак и болотницы, — твердо ответил он, чувствуя зверский голод.

Майя подчеркнуто аккуратно накрывала на стол, и Туомас видел, что ей не хочется говорить на неприятную тему. Но Герман Николаевич после загадочного выезда тоже ничего не пояснил, только отмахнулся и спокойно отправился домой.

— Я видел сегодня ночью одну, поэтому и спрашиваю.

— Я знаю, — угрюмо отозвалась Майя, и тут он наконец понял.

Стерва Констанция и что-то там про ручного оборотня. Туомас за полтора месяца работы в больнице уже получил смутное представление о том, каких масштабов могут достигать женские сплетни.

— Я ничего не говорил ей, Майя. Я…

— Знаю, Том. Она сама все неплохо додумала. — Девушка медленно опустилась на стул напротив него. — У нас с Таней… не очень хорошие отношения. Так что результат вашей встречи был предсказуем.

— Так болотницы… — Туомас решил не отступать, а потом выяснить, кто такая Таня.

— Болотницы — внучки Водяного. Это такой… дух воды? Waterspirit? — Майя попыталась подобрать аналог на английском, но не смогла. — Это местный фольклор. Типа дед, который живет в болоте, а его внучки-красавицы охотятся на мужчин и утаскивают их на дно. Как русалки.

Туомас только вскинул брови:

— А на самом деле?

— На самом деле они действительно зависят от воды и стараются надолго ее не покидать. Поэтому в Питере им раздолье, их здесь много. Они владеют сильными приворотными чарами, не каждая ведьма возьмется такие снимать.

— Но если они больше не утаскивают никого…

— Я не очень хорошо разбираюсь, — Майя отвернулась. — Мы с ними, как ты заметил, не слишком ладим.

Туомас задумался. Болотницы пока слабо вписывались в схему, которую он уже почти перевязал бантиком и надежно упаковал в новое представление о мире. Да, город основан на болотах, вода и сейчас никуда не делась — в больнице то и дело говорили о каких-то проблемах с грунтом, из-за которых нелегко тянуть новые ветки метро. Но Питер постоянно рос… там, где были болота при Петре, сейчас высились многоэтажки. Что, этот неведомый Дед каждый раз просто перебирается на новое место и все начинается заново?

За окном медленно разгорался рассвет — с окончанием лета световой день в Питере сокращался стремительно, и ночь съедала каждые новые сутки по десятку минут. И еще Пакт… Он подбирался к вопросу исподволь, чтобы в очередной раз не спугнуть Майю.

— Она слышала, что Констанция обо мне говорила, — наконец пробормотал он.

Ведьма кивнула.

— Это не так уж важно — Дед редко лезет в дела оборотней. Оборотни, между прочим, устойчивее других к чарам болотниц, поэтому вы им неинтересны.

— Она обвинила меня в нарушении Пакта.

Глаза Майи широко распахнулись. Она вскочила со стула, едва не вылив на себя горячий чай, и попятилась к плите. Туомас, ничего не понимая, смотрел на нее, не зная, какие подобрать слова, чтобы не напугать ведьму еще сильнее.

— Майя, ты знаешь, я пытался спрашивать. Я ничего не сделал, чтобы…

— Они знают, — прошептала девушка, прижимая руку ко рту. — Они знают.

— О чем? — в отчаянии возопил Туомас, перестав понимать хоть что-либо.

— О том, что Пакт был нарушен. Об этом мальчике… из больницы.

Больше ему не удалось ничего добиться. Майя заявила, что ей срочно нужно отлучиться по делам, а на месте Туомаса она бы вообще никуда не ходила. Разумеется, он не стал ее слушать, потому что оставался еще один важный вопрос, который не давал ему покоя и который он не успел задать, — очередная встреча с незнакомцем в черном.

То, что доктор не пожелал ничего объяснять, лишь усиливало тревогу. И раз Майя просто сбежала, а спросить телефон Дарьи было не у кого — Германа Николаевича вызвали на семинар в Москву, — Туомас решил переступить через гордость и злобу и еще раз навестить Стаю, но теперь уже на своих условиях.

Спустя три дневные смены подряд настал долгожданный выходной, и он внезапно обнаружил себя сидящим в электричке, идущей на север Ленобласти. Вместе с насущными вопросами Туомас решил дать оборотням еще один шанс. Или же дать его себе.

Слова отца Авенира при всей их несправедливости указали ему на простую и болезненную мысль, которую Туомас отбрасывал весь последний месяц, пока жил в России: он больше не был обычным человеком, он стал одним из них. И хотя многое в повадках Стаи его отталкивало, возможно, стоило сделать еще попытку. Найджел мог уйти в первый же день, оставив книгу в почтовом ящике, — но вернулся, чтобы защитить его и других. Туомас поймал себя на том, что снова меряет свою совесть по поступкам человека, которого не знал. Он развернул купленный на платформе беляш и разом откусил половину, ощущая, как горячий мясной сок обжигает язык, и готовясь пережить истинный катарсис чревоугодия.

На площади перед станцией Туомас заметил знакомый пазик и постарался не попасться водителю на глаза. В прошлый раз грязевая яма избавила его от необходимости объяснять, что же он делал в чистом поле недалеко от деревни Покровки, где водитель наверняка знал каждый дом, семью и всех родственников. Теперь же, попроси он остановить автобус там же — не миновать расспросов посерьезнее.

Но идти пешком хотелось еще меньше. Октябрь стоял всего неделю, но Питер — такой теплый и солнечный в последний месяц — внезапно подернулся плотной туманной дымкой и сыпал дождями. Вот и сейчас, хотя Туомас садился на Балтийском вокзале, сопровождаемый лишь прохладным ветром, лило как из ведра. О зонтике в такую погоду можно было и не жалеть.

— Мне бы до Покровки, — наклонился Туомас к водиле за рулем раздолбанных жигулей. — Подбросите?

Тот смерил его не слишком трезвым взглядом:

— Пятьсот.

Это был не просто грабеж — это была уже наглость. Но Туомас не хотел мокнуть, а еще меньше спорить. Он кивнул и с трудом запихнул себя на переднее сиденье, поджав ноги едва ли не к подбородку. Машина рванула вперед, подпрыгивая на каждом ухабе так, что Туомас ударялся макушкой о крышу. Водила включил на полную громкость радио, засмолил сигарету, и Туомаса, который уже с тоской прикидывал, как будет пробираться через опушку леса от Покровки до Логова три километра на своих двоих, внезапно осенило.

— А можно потише? — попросил он, когда они почти доехали до нужного места. — Невозможно этот вой слушать.

Водитель насупился:

— Вот сам себе тачку купишь, тогда и будешь решать, что и кому в ней слушать. А то ишь, буржуев развелось.

Туомас в ярости хлопнул рукой по приборной панели:

— Тогда останови! Сейчас же останови свою колымагу!

Замечательное слово «колымага» он выучил в отделении, где ему объяснили, что это не только убитая в хлам инвалидная коляска, но и вообще любое колесное средство, недостойное зваться ни средством, ни колесным.

Его натиск заставил водителя подкрутить ручку громкости.

— Деньги, — пискнул он, но Туомас швырнул ему едва ли не в лицо две сотни и вывалился из машины.

— Научишься подвозить как следует — тогда и цену заламывай.

— Эй ты, — водитель подался было за ним, но Туомас, обойдя машину, сунул руку в открытое окно и схватил его за грудки.

— Не трудись — сам дойду до Покровки. А ты катись отсюда, пока цел.

На душе стало мерзко от выбранного способа сократить дорогу. Туомас дождался, пока жигули скроются за поворотом, и только тогда свернул прямо в некошеную траву. Отсюда Логова было не видать, но он шел на едва различимый запах Стаи напрямик, перепрыгивая через глубокие рытвины и обходя здоровенные муравейники, скрытые под пожухлыми стеблями травы.

Идти пришлось долго — скоро кроссовки дали течь, а дождь и не думал заканчиваться. Спустя полтора часа, петляя среди мшистых прогалин, Туомас все-таки набрел на давешнюю тропинку с едва заметной одноколесной колеей. С трудом балансируя на глинистой почве, Туомас добрался до Логова, когда часы показывали почти полдень.

Его встретило тарахтение мотора, хотя снаружи ангар казался безлюдным. Обогнув постройку, Туомас увидел четверых молодых оборотней, возившихся с мотоциклом. Чуть поодаль маячил Карапуз; при виде Туомаса он побледнел и метнулся куда-то за угол. У стены ангара сидела, кажется, Танька или как-то еще и с аппетитом лузгала семечки. Смерив Туомаса безразличным взглядом, она сунула голову в приоткрытые ворота и прокричала:

— Борька! Тут пентюх заграничный вернулся.

Туомас сделал вид, что не расслышал, — незнакомое слово показалось обидным. В темноте ворот появился громила Борис. Молодняк, увидев старшего, вернулся к мотоциклу, словно Туомаса здесь и не было.

— Ты что ж это, милдруг, свалил тогда? — Борис пожал протянутую руку, приобнял его за плечи и с некоторым усилием повел прочь от ангара в поля. — Некрасиво вышло, не по-товарищески. Дуется наша Волчица, не в настроении. Ты бы с ней поласковее…

Туомас не без труда избавился от огромной ладони на плече.

— Как вы с деревенскими курами?! Я припомнил кое-что с той ночи.

— Не мели ерунды, — с легким смущением отмахнулся Борис. — Ничего ты не помнишь, волки и волки — человек за зверя не отвечает. Ты с таким настроем к ней даже не суйся, лучше в город приезжай — с шампанским там, веник прихвати. Вот адрес.

Байкер достал из кармана тонкую стопку замусоленных визиток, перетянутых резинкой.

— Слушай…

— Нет, это ты меня послушай! — Туомас машинально взял протянутую картонку и резко отступил на шаг, чтобы не смотреть на великана снизу-вверх. — С этим разбоем надо заканчивать. Рано или поздно вас перестреляют, как кроликов. Нравится такой финал? Я могу показать, как научиться контролю после превращения. Не сразу, не за одно полнолуние. Но это возможно, Борис. Я сам…

— Черт-те что мелешь, мозги, видать, под дождем раскисли. Что за ерунду…

— О чем шушукаетесь?

Туомас про себя чертыхнулся: широкие плечи Бориса скрыли от него половину горизонта, а дождь и ветер унесли прочь запахи. Дарья возникла как из-под земли — ее холодные глаза настойчиво обшаривали Туомаса с ног до головы, словно манекен.

— Смотрите-ка, кто пришел… — потянула она, недобро щурясь.

— Ты не серчай, он уже понял, что дал маху, вот и вернулся, — Борис сделал неуклюжую попытку выгородить Туомаса. — Он ведь наших обычаев-то не знает…

— Кончай заливать, иди, погуляй лучше. Выезжаем через час.

Туомас остался с Волчицей наедине.

— Что ж без цветов, джентльмен? — Дарья подошла к нему вплотную. — Разве так принято просить прощения у дамы?

На Туомаса пахнуло все теми же мускусными духами и хорошо скрываемой досадой. Она действительно была красива — умела подчеркнуть достоинства макияжем, а черный байкерский наряд делал и без того аппетитную фигуру еще сексуальнее.

Он просто не мог понять, почему ему противно даже находиться с ней рядом. Дарья стояла совсем близко, так что между ними едва оставалось пространство для вдоха.

Амулет до боли холодил кожу на груди.

— Я ничего не собирался просить, — спокойно пояснил Туомас. — Хотел поговорить с тобой о серьезной проблеме.

— Проблеме? — Дарья нахмурилась. — Чьей проблеме?

Он собирался начать с контроля и предложения помощи, но почему-то наружу полезло совсем другое.

— Ты знаешь, кто укусил Игоря. Или узнаешь в пару минут. Ты ведь понимаешь, что такое нельзя спускать с рук?

Волчица резким движением оттолкнула Туомаса так, что он едва не полетел в траву. Дождь моросил не переставая; промокшие кроссовки окончательно увязли в разбухшей от воды почве — каждый шаг сопровождался оглушительно мерзким чавканьем.

— Ты будешь мне указывать, что можно, а что нельзя, оборванец? Заявился, чтобы послужить мировым судьей? Я помню, что ты считаешь себя лучше нас, только так и не поняла, с какого хера. И если ты хоть пальцем шевельнешь, чтобы настучать на кого-то из моих парней…

— То что?

— То Пакт обернется против тебя. Ты думаешь, они со мной, потому что других титек в городе нет? Или потому, что им так уж нравится тусоваться в поле? Кретин! — Она смачно сплюнула. — Они со мной, потому что только я могу защитить их от Цербера. И тебя… могла бы, но теперь можешь не рассчитывать.

— Цербера?

Да что за сплошные тайны, от которых только зубы сводит? Туомас уже не ждал, что Волчица его просветит, — и не ошибся.

— Твои некусанные дружки помалкивают, не так ли? — Лицо Дарьи раскраснелось от гнева, по щекам текли капли, размазывая румяна, подводка и тушь превратились в чернеющее месиво. — Ждут, пока ты сам вляпаешься, а потом сделают сочувственные лица и помашут ручкой. Человек человеку волк — слышал такое? Мы единственные, кто действительно был на твоей стороне, Томми. А теперь можешь проваливать и не рассчитывай, что кто-то из наших станет восполнять пробелы в твоих знаниях или явится с повинной. Мальчишке было бы лучше сдохнуть — для всех, и для него в первую очередь. Доктор наиграется и выбросит его на улицу к новой Луне — и кто же его подберет, кроме нас? Можешь и дальше верить сказочкам Германа, но в одном могу тебя заверить: ты не в сказке про доброго мага и прилежного подмастерья. В реальном мире без Стаи ты ничто, впрочем, скоро ты и сам это поймешь, но будет поздно. Проваливай и не возвращайся.

Туомасу стоило всех имевшихся сил не ударить ее. Он развернулся и почти бегом бросился из Логова прочь.

Промчавшаяся мимо машина обдала Туомаса грязевым душем в дополнение к унылой, беспросветной мороси. Бредя по осклизлой глине, он не знал, чего хотел больше, — чтобы его снова подвез дружелюбный водитель пазика или, наоборот, чтобы они разминулись, а Туомас избавился бы от насмешек и возможных подозрений.

Пазик по пути не попался, поэтому пришлось брести по расползавшейся под ногами гравийке почти десять километров до самой станции, в мокрых кроссовках и перепачканных джинсах. Народ на станции даже не посмотрел в его сторону — типичное питерское зрелище, «хомо сине зонтикус», то есть человек без зонта. Туомас забился на самую последнюю лавку в электричке и попытался задремать — но тщетно. В голову лезли бесполезные мысли, одна унылее другой.

Конечно, вести себя с Дарьей нужно иначе — но каждый раз, стоило ей подойти близко, разум отключался, уступая место животному отторжению. Вместо жажды обладания, на которой, как он подозревал, строилась львиная доля авторитета в Стае, у него возникали совсем другие реакции. Туомас пытался придумать, что могло скрываться за прозвищем Цербер, но ничего путного на ум не приходило. Дарья его определенно боялась — и, возможно, в этом был ключ к поимке мерзавца, укусившего Игоря. Если вся стая так слепо слушалась Волчицу, то как один из них сумел оказаться ночью в городе без присмотра?

Когда Туомас добрался до дома, дождь припустил с прежней силой. Ныряя в арку на Саперном и переглядываясь с атлантами, он снова пообещал себе прогуляться по городу, пока окончательно не настали холода. Поднялся на последний этаж, в очередной раз запоздало вспомнив про лампочку на лестнице, осторожно пробрался внутрь на случай, если к Майе пришли клиенты, и с облегчением стащил хлюпающие кроссовки вместе с носками. Теплый паркет приятно скользил под сморщенными, размоченными ступнями.

— Ты поменьше выкобенивайся, слышь? Всем от этого будет только проще. Смотрю, настоящей травницей себя возомнила?

Туомас остановился посреди коридора словно аист — с занесенной для шага босой ногой — и прислушался. Смутно знакомый женский голос доносился из-за неплотно прикрытой двери в гостиную Майи.

— В следующий раз задержусь подольше, и мы поговорим. Госпожа недовольна, что ты снюхалась с этим рыжим подкидышем… Тебя ждет серьезный разговор, куколка. И не смотри на меня так — дырку прожжешь.

В мозгу Туомаса будто щелкнул переключатель. Это же она, та брюнетка, которую доктор Герман выставил в ночь. И прозвище у нее словно из романа про мушкетеров — Констанция… Он протянул руку, чтобы толкнуть дверь и поставить нахалку на место, но тут раздался голос Майи:

— Спасибо, что предупредила. А сейчас тебе пора.

— Смотри, с огнем играешь. Прикрывать не стану, а если Цербер пронюхает о твоих делишках — нам всем не поздоровится. Хоть раз подумай своей растрепанной головушкой о других.

Скрипнула половица. Туомас на цыпочках метнулся за угол в кухню и приник к стене, готовый броситься на помощь.

— Твои советы бесценны, — тем же бесцветным голосом произнесла Майя, выходя следом за гостьей из комнаты.

Паркет жалобно заскрипел под острыми шпильками. Сделав пару шагов, Констанция остановилась.

— Держи язык за зубами, царевна-недотрога, и заканчивай с дрессировкой. Зверь — это зверь, даже если выглядит как человек.

Звякнула дверная цепочка. Туомас осторожно выглянул из-за угла и едва не столкнулся нос к носу с Майей — она стояла совсем рядом, моргая воспаленными глазами и всем видом умоляя не задавать вопросов. Туомас вздохнул и посторонился, пропуская ее на кухню.

— Выглядишь и пахнешь так, словно валялся в придорожной канаве, — сообщила ведьма, накидывая на плечи теткину шаль.

— Так примерно и было, — буркнул Туомас, только сейчас заметив на полу в коридоре отпечатки ступней. — Ездил общаться со Стаей. Чтобы узнать, кто укусил Игоря. Но только все испортил. И похоже, насовсем.

Он щелкнул выключателем в ванной, расстегивая рубашку.

— Как переоденешься — сразу обедать! — донесся сквозь шум воды голос Майи, от которого все внутри пустилось в пляс.

Через десять минут горячего душа Туомас обнаружил в себе силы жить, а вместе с ними и лютый голод. Он уселся за стол и позволил ароматам еды заполонить все его существо.

Но вопросы все равно оставались, и если уж нельзя было расспрашивать о Констанции, то и без нее нашлись волнующие темы.

— Кто такой Цербер?

Поварешка с грохотом упала на пол, раздалось шипение, и перепуганный Пимен пронесся мимо него прочь из кухни.

— Ч-что… кто тебе о нем сказал? — побледневшая Майя опустилась на колени, чтобы вытереть с пола капли борща.

Туомас в очередной раз мысленно отругал себя, но деваться было некуда.

— Констанция, а затем и Дарья, — хмуро ответил он. — Я спросил у нее, кто пытался убить Игоря, а она начала про то, что своих не выдает. И что если я не в Стае, то некому будет защитить меня от Цербера. Кто это такой? И я слышал, как… Ну, в общем, что ты о нем знаешь?

Майя некоторое время молчала, ополаскивая поварешку и разливая по тарелкам наваристый, одуряюще пахнущий борщ. Потом села напротив, но к еде так и не притронулась.

— Это очень опасный человек, Том. Ему не просто так дали прозвище. И… — она глубоко втянула воздух. — Волчица действительно могла бы защитить тебя. В какой-то мере.

— Я ничего не сделал, зачем меня защищать? Этот Цербер, он…

— Пожалуйста, давай не будем сейчас о нем, — Майя подняла на него умоляющий взгляд. — Я… я не могу тебе рассказать, Том.

— Ты не доверяешь мне?

Кусок не лез ему в горло. Майя внезапно протянула руку и осторожно коснулась его пальцев. По телу пробежала искра, и она тут же убрала ладонь. Но Туомас как мог держал зрительный контакт, не давая ей отвести взгляд.

— Майя… если я чем-то обидел тебя — прошу прощения. Я…

— Прекрати! — Она вскочила и резко отвернулась к плите. — Я доверяю тебе, Том. Просто о Цербере не принято говорить. Среди наших. Вот и Дарья тебе ничего не сказала — только запугала.

— Пока нет.

— А стоило бы! Никогда, никогда не думай о том, чтобы перейти дорогу Церберу. Он может сделать так, что от тебя ничего не останется… и ему за это ничего не будет.

Туомас слушал ее, но угрозы его не трогали. Чего бояться тому, кто сам себя с трудом переваривает? Хуже того, что случилось с ним в лесопарке в Турку, вряд ли уже произойдет.

— Если этот Цербер, кем бы он ни был, заявится к тебе — я с ним поговорю.

— Том, ты ничего…

— Нет, я все понял. — Он упрямо зачерпнул обжигающее варево и проглотил, не морщась. — И сделаю так, как сказал.

Майя со вздохом отодвинула тарелку. Протянула руку и сомкнула пальцы на его запястье.

— Том, Дарья права. Ты не можешь упрекнуть меня в излишней к ней симпатии, но тебе лучше помириться со Стаей. Они — твоя единственная защита…

— Защита от чего? — Туомас обнаружил, что буквально окаменел с зажатой в пальцах ложкой. В глазах ведьмы стояли слезы.

— От… — Майя шмыгнула носом, разжала пальцы и резко встала. — От всего, что ты еще не знаешь про этот мир. Кажется, мне тоже не помешает горячий душ, а то совсем аппетита нет. Ешь, бери добавку, если хочешь.

Туомас проводил взглядом ее поникшие плечи и раздраженно отодвинул недоеденный обед. Как же надоели эти недомолвки!

Отчаявшись добиться ответов от ведьмы, Туомас решил прибегнуть к последнему средству. На счастье, сразу после выходных Герман Николаевич вызвал его сам. Доктор лучился позитивом — предложил Туомасу выпить и себе плеснул хорошего коньяка.

— Слышал я краем уха, что ты пытался дискутировать с нашим непогрешимым пастырем? — весело подмигнул Туомасу заведующий. — Он тебе, конечно, не преминул напеть, что я привечаю слуг дьявола?

Как Туомас и думал, доктор прекрасно знал о подозрениях Авенира на его счет. Коньяк окатил горло теплой волной. Туомас кивнул:

— Он показался мне довольно радикально настроенным. Разве это…

— Молодой еще, идеалист, — хмыкнул Герман Николаевич. — Но может пообтесаться. Ну, или нет, таких тоже хватает. Если станет задирать, ты на него не обращай внимания — он тут власти никакой не имеет, хотя пациенты из тех, что понабожней, его любят. Но пациенты приходят и уходят, а те, кто уходит на тот свет, узнают, что там, гораздо раньше отца Авенира.

Туомас кивнул. Он и не ожидал, что Герман Николаевич предложит ему конфликтовать с упрямым священником. Момент казался подходящим для перехода к более насущной теме.

— Кто такой Цербер?

На этот раз Герман Николаевич ответил не сразу. Он пожевал нижнюю губу, поправил идеально сидящие очки, выровнял и без того идеально сложенные папки на столе.

— Не рассчитывал, что ты придешь с этим вопросом ко мне, — наконец признался заведующий.

Туомас пожал плечами:

— Дарья решила напугать меня. Ничего не объяснила и выгнала.

— Она такая, — подтвердил доктор Герман. — Но ты дели ее слова на десять, на всякий случай. Уж больно темпераментная мадам. Я так понимаю, и бабочка наша промолчала? Это она правильно, осторожность еще никому не вредила. Женщины такое нутром чуют, потому и помалкивают — из вредности или из скромности, это уже дело другое. Да и в общем…

От Туомаса не укрылось, что доктор тоже не горел желанием отвечать на вопрос.

— Почему никто не станет рассказывать мне о Цербере по доброй воле?

Герман Николаевич усмехнулся, убрал алкоголь обратно в ящик стола и внезапно уставился Туомасу прямо в глаза.

— У русских есть такая присказка — «Не к ночи будь помянут». Это изначально про черта, но прекрасно подходит и Церберу. Цербер — это символ, чтобы ты понимал. В некотором роде выборная должность.

— Кто его назначает и зачем?

Герман Николаевич пожал плечами:

— Может, и сам себя, меня в такие детали не посвящают.

— Он человек? — Туомас понял, что придется играть в наводящие вопросы и хоть так выжать немного информации. — Или?..

Доктор хмыкнул в голос и как-то невесело улыбнулся.

— Авенир-таки достал тебя, дружочек. Ты не переживай, он это умеет. Пробирается под кожу и заползает в мозг. Заставляет тебя защищать мир, раскрашенный в его черно-белую клеточку… — Тут доктор вспомнил, что вопрос был не о том: — Да, человек. Вроде тебя или меня, Том. Не какой-нибудь огнедышащий дракон.

— Тогда почему все так его боятся? При чем здесь какой-то Пакт?

Герман Николаевич скривился, словно само напоминание о Пакте было ему неприятно, и внезапно заторопился: накинул висевший на спинке кресла халат и поманил Туомаса за собой.

— Заболтался я, дружочек. Скажу тебе так: мне до него и дела нет, до вашего Цербера. Я — хомо обыкновеникус, если можно так выразиться. А вот все, кто хоть немного отличается от божественного замысла в трактовке Авенира, — вот те да, должны опасаться. Мало кто знает его в лицо. Ну, Волчица, разумеется, старик Водяной да Госпожа. Ты ведь не знаком еще с Госпожой?

Они вышли из кабинета, стремительно пересекли холл и начали спускаться в реанимацию.

— Госпожа — это тебе Майя лучше меня расскажет, тоже бабенка не подарок. Все эти гадалки да ведьмы — ее подопечные. Вот они трое точно его знают, вынуждены знать. Остальные лишь пересказывают страшилку, которой пугают малых детей. «Придет серенький волчок…» А, прости. Но Цербер, говорят, никому не покровительствует, что само по себе даже достоинство. Он — хранитель Пакта между всеми… как бы так сказать? Между всеми необычными созданиями — или, по версии Авенира, сатанинскими отродьями. Пакт защищает таких, как я, обыкновенных смертных, от того, чтобы ведьмы, оборотни, болотницы и прочие не устроили нам тут геенну огненную. Ну, и чтобы простые люди и дальше считали их выдумкой и сказками. Ладно, ты сегодня со мной на дежурстве, так что выкидывай все эти бредни из головы, живо мой руки — и начали.

Доктор Герман отличался странной непоследовательностью. Вот и сейчас, хотя он велел Туомасу сосредоточиться на работе, их разговор продолжался все время, пока поступали новые пациенты. Большую часть времени он слушал — Герман Николаевич, оседлав любимого конька, умолкал только для того, чтобы глотнуть воды из кулера, после чего больничные сплетни и байки и дальше текли своим чередом.

Туомасу нравилась работа в реанимации. Конечно, его не допускали в операционные, но, принимая у фельдшеров скорой тяжелые носилки, он как будто соединял свою жизнь с жизнью тех, кого требовалось срочно спасти: передать в руки врачей, доставить в дородовое отделение или просто найти для них удобное место в очереди на ожидание приема.

Сначала он всерьез думал, что привозить будут стариков и рожениц, но часто здесь оказывались и дети с ожогами или сотрясениями, и молодые мужчины-сердечники — эти попадались едва ли не чаще пожилых. Жизнь в России требовала изрядной стрессоустойчивости, и Туомас давно догадался, почему визиты к психологам все еще оставались здесь катастрофически непопулярными. Смириться с тем, что жизнь сумела доконать тебя, значило сдаться.

— Почему ты не спрашиваешь, как дела у Игоря? — Только в реанимации доктор позволял себе короткие перекуры между подъезжавшими скорыми — в другое время Туомас никогда не видел его с сигаретой.

Они стояли у колонны, подпирающей пандус, и смотрели на парк, раскрашенный в разные оттенки желтого внезапно выглянувшим солнцем. Пациенты вовсю твердили Туомасу, что бабье лето совершенно точно закончилось и скоро начнутся первые заморозки, — но сейчас, глядя на полные жизни деревья и слушая едва различимый клекот скворцов, он отказывался этому верить.

— На вид с ним все хорошо, — Туомас пожал плечами, понимая, куда клонит доктор. — Но это не значит, что ваше лечение поможет. Просто он быстро поправляется — как и должно быть.

— Да, выделение ликантропина в кровь продолжается, — признал Герман. — Оно и понятно, самый разгар пубертата. Все развивается слишком быстро. Скоро вымахает с тебя ростом, если будет хорошо кушать.

— Тогда к чему вопрос? — внутри нарастало раздражение; Туомас решил без нужды не думать о фантазиях заведующего по части излечения оборотничества, а теперь разговор неминуемо к этому вернулся.

— Ему бы не помешала поддержка, — честно ответил доктор. — Он храбрый мальчик, но ему все равно страшно, Том. Будь он не один…

Туомас прервал его, не дослушав:

— У меня ушло несколько месяцев, чтобы признать — прошлую жизнь не вернешь и я никогда не буду таким, как все, доктор. И я всегда буду один. Вы и сами это прекрасно знаете. В том, чтобы как можно раньше смириться с этим, есть своя польза. Меньше страданий и меньше риска нанести вред людям. Чем раньше приучишь себя к рутине — тем лучше.

Туомас помедлил и продолжил, видя, что доктор не собирается отвечать:

— Кстати, о близких. Дарья намекала, что он беспре… беспризорник, — редкое слово далось ему не без труда. — Это правда?

— А больничную карту тебе не показать? — В глазах Германа мелькнул холод. — Он все-таки мой пациент, Том. Сам расскажет, если захочет… Давай, покалякали — и будет. Машина на подходе.

Он был прав. Не прошло и трех минут, как на пандус взлетела очередная скорая, и фельдшера, распахивая двери, скороговоркой отчитывались Герману:

— Давление сто на пятьдесят, температура падает, сознание спутанное…

Туомас слушал лишь краем уха, натренированным взглядом прикидывая нужное усилие, и вытащил из машины каталку одним движением. Водитель Генка восхищенно подмигнул ему: мужской медперсонал то и дело доставал Туомаса просьбами посоветовать качалку или раскрыть комплекс упражнений для тренировки. Первое время его это забавляло, но подходящего ответа так и не родилось, и люди перешли к добродушному, немного завистливому подтруниванию.

Фельдшера хлопнули дверями, и скорая съехала с пандуса, освобождая место для следующей. Туомас и доктор Герман уже катили пациента — одутловатого, бледного молодого человека — вперед по коридору, в то время как подоспевшая медсестра на ходу подключала монитор сердечной активности.

— Еще физраствора и согрейте его уже, — пророкотал заведующий ожидавшим в дверях операционной медикам.

Пока Туомас передавал каталку реанимационной бригаде, доктор Герман задержался на пороге и коснулся рукава его халата:

— Ты ведь уже имел счастье познакомиться со Стаей. Чувствуешь себя одним из них? Хочешь и дальше существовать в таком окружении? Предпочтешь увидеть Игоря среди них, среди всех этих Карапузов и Вшивых? Или на его месте ты бы воспользовался единственным шансом остаться собой? Подумай, Том, и подумай крепко.