Пособие по выживанию для оборотней

Глава 24. Рвутся нити

Вернуться вечером в больницу его тоже заставила Майя.

— Ты не собираешься идти на работу?

Туомас поднял на нее глаза. Без Игоря ничто не имело смысла. Снова встретить доктора Германа и бесконечно задавать ему один и тот же вопрос? Он допустил то, чего не должен был допустить. Обещал не допустить. Но разве Туомас ему хозяин, чтобы спрашивать? С кого он, в принципе, может спрашивать, кроме как с себя?

Он дал Игорю слово.

— Что мне там делать? Сегодня вторая ночь полнолуния — у меня выходные по согласованию с Германом.

— Как что? Выяснить обстоятельства. Ты успеешь до полнолуния покинуть город. — Ведьма торопливо накрывала на стол, даже не оборачиваясь. — Это твоя обязанность как минимум. Это страхи, которым придется посмотреть в глаза.

— Мне плевать.

Майя шлепнула на стол тарелку с овсянкой. За окном стремительно темнело, через щели в форточке присвистывал ветер. Пимен сидел на подоконнике, вылизываясь. Майя продолжала стоять, словно ждала другого — правильного — ответа. Туомас не стал спрашивать, почему она решила сварить кашу, которую едят исключительно на завтрак, в половине пятого.

— Черта с два тебе плевать, Том! Ты просто прячешься, снова бежишь — хотя прекрасно знаешь, что так не работает. Никогда не работает — и уж точно не сейчас. Давай, еда — и вперед. И ты можешь меня за это ненавидеть, без проблем.

Она взяла его за руку, стиснула на мгновение и тут же отступила обратно к плите.

— Ты не должен позволять им восторжествовать, — донеслись ее слова сквозь шум включенного чайника.

— Им?

— Таким, как Авенир, — пояснила Майя. — Таким, как Волчица. Тем, кто считает, что необычный человек не выживет в нашем мире. И тем, кто считает, что без Стаи тебе нет здесь места. Если ты сейчас сдашься — считай, они победили.

В дороге Туомас листал местные новости — благодаря пациентам он узнал про газеты «Фонтанка» (в честь реки), «Комсомолка» (что-то с советских времен) и «Метро» — последнюю раздавали бесплатно на станциях, а вот первые две давно имели свои сайты. На главной странице «Фонтанки» Туомас увидел знакомое здание с полицейскими машинами и толпой на переднем плане и быстро пробежал глазами текст — не умея читать бегло по-русски, он выискивал слово «депутат» или фамилию Млечина, но никаких ссылок на интервью в газете не оказалось. Только доехав до нужной станции, Туомас подумал про облаву, но решил не копаться в телефоне на ходу.

Рядом со входом висело объявление, заботливо вложенное в прозрачный файл: «ПРОВОДЯТСЯ СЛЕДСТВЕННЫЕ МЕРОПРИЯТИЯ. ПОСЕЩЕНИЯ ТОЛЬКО ПО ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЙ ЗАПИСИ СТРОГО ДО 16:00». Ниже был указан номер телефона секретариата. Туомас проскользнул внутрь и кивнул едва знакомому охраннику. Тот поднялся было, но передумал и демонстративно зевнул, когда Туомас приложил к вертушке пропуск. Гардеробщица уже ушла, в открытом допоздна аптечном ларьке мерцала одинокая лампочка. Туомас почти крадучись добрался до лифта, принюхиваясь, — он всерьез ожидал, что из любого темного угла на него выпрыгнет сидящий с утра в засаде журналист или, хуже того, полицейский, и почти удивился, так никого и не встретив.

Кабинет доктора Германа оставался закрыт, у дверей отделения Туомаса встретила Полина. Старшая сестра умело скрыла опухшее лицо под слоем косметики, но Туомас даже в полумраке коридора разглядел синяки под глазами и резко проступившие морщины.

— Я хотел только…

— Сходи в отдел кадров. — Стоя посреди прохода, будто суровый страж на последнем рубеже, Полина избегала встречаться с ним взглядом. — Это срочно.

Встреча с кадровичкой оказалась короткой и закончилась вполне ожидаемо — его уволили. Выдали листок, где кто-то уже проставил за него нужные крестики и галочки, а он лишь подписался. Как Туомас понял из негромких комментариев секретаря и начмеда, попивавших чай в окружении стопок с документами, драка с санитарами послужила причиной увольнения лишь отчасти. Доктора Германа не уволили, но отстранили от работы и наложили дисциплинарное взыскание — вместе с капитаном на дно пошла и его команда, в данном случае Туомас. Кадровичка, в свою очередь, поспешила избавиться от любых следов доброго отношения к опальному заведующему.

Сдав пропуск и вежливо попрощавшись, он закрыл за собой дверь и вернулся на этаж, где, вопреки обыкновению, стояла мертвая тишина: телевизор в рекреации выключен, ни одного пациента у кулера или на диванах, двери в палаты плотно прикрыты. На замке ВИП-палаты висела большая красная печать; Туомас пригляделся и увидел, что это пломба. Мелькнула и тут же пропала мысль спуститься в часовню — на что ему там смотреть? На полицейскую ленту и, возможно, охрану? Он отправился собирать вещи.

Когда Туомас сложил в рюкзак мелочь и сменное белье, на полоску света в дверях упала тень. Он закрыл дверцу, оставив ключ в замке, и обернулся. Старшая сестра неловко повела плечами и прислонилась к косяку:

— Мне жаль, Том.

— Мне тоже. Спасибо за все. — Он попытался протиснуться мимо нее, но Полина не двинулась с места.

— Похороны завтра, в три. В крематории. Думаю, мальчишка хотел бы, чтобы ты пришел. У него ведь никого… — она замолчала.

Туомас остановился на пороге:

— В крематории? Значит, просто коробочка с пеплом?

Полина виновато смотрела куда-то в сторону.

— Руководство потребовало. Нам пришлось… все решать самим, служба опеки сообщила, что у них нет похоронной службы. Отец Авенир до сих пор в коме, когда выкарабкается — никто не знает, прогнозы — пятьдесят на пятьдесят. И все эти газетчики… Выросли как из-под земли, словно с ночи караулили. Депутаты всполошились, омбудсмены примчались. Полиция тут каждую простыню перетряхнула, завтра еще вернутся. Вот наши и решили обстряпать все по-тихому, как обычно.

— Спасибо. — Туомас сглотнул. — Я приду. Говоришь, газетчики сами приехали?

— Ну а кто бы их вызвал? — Полина смотрела на него как на сумасшедшего. — Мы тут все в своем уме пока, спасибо. Всей сварой примчались еще затемно, с камерами и стали тыкать в лицо каждому, даже гардеробщице. И вопросы-то сразу по делу — что ночью произошло да есть ли жертвы? Вот откуда…

Она умолкла и махнула рукой, пропуская его к выходу.

— И правда откуда… — задумчиво пробормотал Туомас, глядя ей вслед.

Своей железной уверенностью он поделился с Майей, собирая вещи к полнолунию.

— Это все Госпожа, — в десятый раз повторил Туомас. — Можешь не верить. Полина сказала, что депутаты приехали, а журналисты караулили заранее. Они не могли знать, кто-то их предупредил. Кто-то достаточно влиятельный, чтобы поднять столько людей среди ночи!

— И ты первым делом решил, что, конечно же, виноват Ковен. Просто потому, что ты их не любишь! — Майя стояла у раковины, сунув руки в карман передника. — Ты правда думаешь, у Госпожи под ногтем половина чиновников и газет в городе? Каким образом? Конечно, ей приходилось оказывать услуги разным… людям, но никто из них не стал бы бросать все дела и бежать, куда прикажет какая-то гадалка.

Последние слова Майя буквально выплюнула, словно они нестерпимо горчили. У ее ног крутился Пимен, громко мурлыча и требуя внимания.

— Нет, не потому, что не люблю. А потому, что все сходится. — Он оторвался от сумки с теплыми вещами — этой ночью обещали первые серьезные заморозки. — Смотри: во-первых, тот недомерок Вадим, которого к тебе подослали. С этим не поспоришь, я за ним следил. Он на побегушках у Госпожи — факт. Я видел, как он свободно зашел в Ковен и остался там явно не как клиент.

Майя открыла рот, чтобы возразить, но промолчала.

— Этот же громила ходил к депутату — тому, со Ржевки. Млечину — или как его там. И не просто ходил, он ездил с ним в машине — то есть это охранник или доверенное лицо. И сегодня я видел его в холле больницы — опять рядом с Млечиным. А живет депутат — не поверишь где: там же, где укусили Игоря. Буквально на соседней улице. Думаю, Госпожа приказала Вадиму заманить туда любого оборотня, а потом его выпустить — депутат, может, и не в курсе, что его охранник служит двум господам.

— Допустим… — Майя слабо кивнула.

— И именно этот депутат по наводке недомерка затеял облаву на оборотней. Тоже факт, я по дороге в новостях посмотрел, чем облава закончилась. Закончилась ничем, но там снова мелькал Млечин, он добился финансирования. Мне люди из деревни так и говорили, что им Млечин помог. Значит, к больнице журналистов и омбудсменов согнал тоже он.

— Кто он?

— Да лысый же! — недовольно фыркнул Туомас. — Сказал, что он помощник депутата или как-то так. И самого депутата даже привез. А лысый делает то, что велит Госпожа.

Майя снова открыла рот, помолчала, но потом все-таки задала вопрос:

— И ты в этом уверен?

— В чем? — удивился Туомас. — Что это она им командует? А что, может быть наоборот?

Он невесело усмехнулся:

— Ее девицы меня чуть с ума не свели. Если уж выбирать, кто кем управляет, то я ставлю на Госпожу.

— Ясно.

Воцарилась тишина, которую прорезал звук застегиваемой молнии. Туомас опустил сумку на пол и поставил рюкзак на стул. По привычке засунул руку, проверяя днище, перед тем как положить ноутбук, — и вытащил книгу Найджела.

— Жаль, так и не добился от Дарьи ответа, почему он уехал… Теперь уже не узнаю. Наверное, хорошо, что он не увидел, во что превратилась созданная им Стая. Явно не так он представлял…

— Он уехал, потому что тетя его бросила, — прервала его Майя.

— Что?!

— Узнав, что смертельно больна, тетя решила с ним порвать. И… там случилось что-то нехорошее. С ним и не только. Она никогда мне не рассказывала. Но после этого Найджел уехал, а Дарья осталась за главную.

Туомас опустился на стул. Такая версия казалась ему дикой… но многое объясняла. Возможно, он бы добился от Романа подробностей, знай об этом раньше.

— А когда он писал книгу?

— Не знаю. Может быть, еще здесь. Может быть, нет.

— В книге он сначала говорит, что надо искать своих… а потом, ближе к финалу, утверждает совсем другое — что близость других оборотней опасна, ведь обывателям проще заметить какие-то странности в поведении группы людей, чем у одного. И советует никому не доверять.

— Возможно, он дописал ее уже в Финляндии.

Туомас кивнул. Будь Найджел жив, он, возможно, никогда бы не доехал до Питера. Да, так будет правильно. Помедлив, он стащил с шеи амулет и протянул ведьме.

— Что… Зачем это?

— Это не моя вещь. Я нашел ее вместе с письмом, которое твоя тетя написала Найджелу. Не знаю, может быть, он хранил вместе все, что было дорого, или, может быть, Анфиса прислала этот амулет — но это не мое. Все это время амулет помогал мне… вроде бы. Иногда. А иногда нет. И я никак не мог понять, как он работает и что с ним делать. Он вроде предупреждал о чем-то, но я внезапно понял, что совершенно не умею с ним обращаться. Ношу как безделушку. Поэтому решил отдать тебе — возможно, в нем какие-то чары, и ты сможешь разобраться. В любом случае он не для меня.

Майя нерешительно взяла из его пальцев потемневшую, гладкую витую нить с костяным волчьим профилем. Потом села рядом и впервые за вечер посмотрела ему в глаза.

— Ты не должен бежать. — Ведьма читала мысли Туомаса словно открытую книгу. — Ты ведь собираешься так, чтобы подхватить вещи и сразу на вокзал, я вижу. Хоть попрощаться планируешь? Они не должны победить, кто бы за этим ни стоял. Но если ты сбежишь — это будет их победа. Снова.

— Это ты мне говоришь? Ты остаешься в Ковене, который отнял у тебя все. Наказал за милосердие. Ты… — Туомас оглянулся, проверяя, не забыл ли чего.

Да что он мог забыть? Явился ни с чем, ни с чем и уходит.

— Я не уверена, что остаюсь в Ковене. — Майя вытащила руки из карманов передника.

В них она сжимала свой гримуар — тоненькую, едва начатую тетрадку.

— Я выплачу все долги и уйду, они уже не смогут удержать меня. Я сильнее — ты сам убедил меня в этом. Я многому научилась… проживу как-нибудь без них.

В ее голосе слышалось что-то новое. Туомас пристально посмотрел в серые глаза, ища подсказки, но ведьма молчала.

— Ты молодец. — Туомас поднялся, застегивая рюкзак. — Но от меня тебе будут одни неприятности. Завтра крематорий, еще одна ночь в лесу — и я поеду. У меня будет четыре недели, чтобы забраться в такую глушь, где я больше никому не причиню вреда. Ни как оборотень, ни как человек.

— Том…

— Прости. Я принял решение.

Когда Туомас пришел в себя — голый, грязный и покрытый частичками прелого мха в тех местах, где меньше всего в этом нуждался, — его встретили удушливый туман, застрявший на ветках сосен, и, конечно, дождь. Если бы не мысли об Игоре и скором отъезде, Туомас мог бы гордиться собой: ему удалось удержаться в сознании несколько часов, с перерывом на два превращения и сон. Подвешенная на ветке сумка нашлась неподалеку — Туомас сосредоточил все усилия на пока еще слабой, но власти над волком, чтобы не удаляться от выбранного места. Из оставшихся денег он планировал купить собачий трекер и каким-то образом совместить с телефоном. Но эксперименты могли подождать.

По пути до станции Туомас успел основательно промокнуть и дрожал все полтора часа, пока поезд не спеша тащился мимо бесконечных рядов обнаженных деревьев, поломанных ветром сучьев и разбухших, будто пластилиновых, сельских дорог, изъеденных колесами тракторов. Забежав у метро в магазин, он купил не самый дешевый коньяк, стараясь не думать, насколько паленым тот окажется в действительности. Майя еще спала, когда он добрался до дома, и к моменту ее пробуждения Туомас успел принять душ и выпить две кружки — рюмок у ведьмы не водилось. В горле першило. Алкоголь не только не притуплял боли, но и, казалось, вдобавок к ней доставал со дна души какие-то ошметки старых, незаживших ран. Наливая третью, Туомас решил, что пора заканчивать, — но все равно опрокинул горчащий, без малейшего приятного послевкусия коньяк и с трудом сфокусировал взгляд на появившейся в дверях Майе.

— Собираешься в таком виде на кладбище? — в ее голосе не было осуждения.

Туомас пожал плечами — хотя в голове шумело, в теле ощущались давно забытые тепло и легкость. Ушел озноб, ломота в мышцах превратилась в ноющую тень себя, вполне сносную.

— Ты сделаешь чай, и я буду в норме. Еще полно времени.

Чай и завтрак действительно были, но после них Туомас сделал еще пару глотков алкоголя. Когда в половине первого Майя зашла к нему в комнату, он лежал на кровати, уставившись в потолок. У двери валялся собранный рюкзак и сумка с вещами.

— Идешь? Там около нуля, если что.

Туомас заставил себя одеться потеплее. Его слегка вело, но в целом самочувствие ощущалось вполне нормальным. День обещал быть достаточно пасмурным — под стать настроению и поводу. В Финляндии в будний день кладбища пустовали, но в России все могло оказаться иначе… Меньше всего ему хотелось обращать внимание на чужие лица, видеть в чужих глазах отражение собственного горя.

В конце концов, что толку ходить трезвым туда, где уже никому не поможешь?

До Южного, самого большого кладбища в городе, они добирались с пересадками. От метро ходили маршрутки, на которые выстраивались очереди, но не все из них останавливались около крематория. То был отдельный комплекс, расположенный неподалеку от большой дорожной развязки, и добираться до него оказалось страшно неудобно. Когда Туомас наконец выбрался из переполненного уазика, в глазах мелькали искры и его мутило. Дальше Майя вела его под руку. Людей здесь было прилично; вдоль дороги до самых ворот тянулись импровизированные торговые ряды с цветами — живыми и искусственными, дождевиками, свечками и лампадами.

— Хотя бы без венков и саженцев, — пробормотала Майя.

Туомас решил ни о чем не спрашивать. Они прошли через ворота, за которые торговкам, видимо, вход был заказан, и двинулись по центральной аллее, упиравшейся в небольшую часовню.

Чуть левее виднелось само здание крематория, а вдоль ограды комплекса тянулись бесконечные ряды стенок с урнами. Словно абонентский ящик на почте — прямоугольная плашка с именем, иногда — воткнутый в специальную петельку пластиковый цветок. Он почему-то ожидал увидеть, как из высоких труб рвутся наружу клубы черного дыма — но, конечно, ничего подобного над крематорием не было. И все равно Туомас поежился и едва не бросился прочь. Майя, крепко держа его за локоть, прошла мимо часовни прямо к основному зданию. Зайдя внутрь, он тут же заметил нескольких сестер из отделения — те виновато отводили глаза, встречаясь с ним взглядом.

— Ну что ж, теперь точно все в сборе.

Поодаль стоял доктор Герман. Никто не рискнул встать с ним рядом — заведующий превратился в парию, хотя здесь не было ни журналистов, ни больничного начальства, чтобы следить за сотрудниками. Выглядел доктор неважно: вместо привычного недешевого пальто кутался в длинную поношенную куртку и держал в руке меховую шапку, слишком теплую для такой погоды. В сторону Туомаса и Майи он не смотрел; следом за ними подошла Полина, но даже ее заведующий словно не заметил. Туомасу стало стыдно за свои подозрения; в конечном счете Герману сильнее всех досталось за ошибку — теперь на кону стояла любимая работа, которая составляла всю его жизнь.

Церемония прошла быстро — Туомас не успел осознать происходящее, как все уже кончилось. Прощания не было, самого сожжения они не увидели. Как оказалось, тело привезли в крематорий рано утром и сожгли тогда же — процесс занял какое-то время. Туомас окончательно перестал понимать, зачем они вообще собрались здесь.

Алкоголь неумолимо выветривался; на место легкого тумана пришла головная боль, зато пропала тошнота. Доктору Герману как организатору выдали ту самую коробочку с прахом и номер ячейки колумбария у дальней стены крематория, которую еще предстояло искать под начавшимся проливным дождем. Неуклюже расшаркиваясь и толпясь в дверях, они все вместе вышли наружу; доктор шел первым, неся все, что осталось от Игоря, прямо перед собой словно реликвию. За ним парами и тройками тянулись остальные; Туомас заметил, что никто не купил цветов.

Дойдя до нужной ячейки, доктор Герман достал из неизменного портфеля небольшую табличку. Туомас разглядел только имя «ИГОРЬ». Ни фамилии, ни дат. Осмотревшись, он не увидел в колумбарии ничего похожего.

Когда урна исчезла в предназначенной ячейке, Туомас отвернулся — и заметил поодаль, в тени деревьев, знакомую фигуру в темном. Кивком указав Майе на Цербера, он двинулся в сторону Романа, гадая, не арестуют ли его прямо сейчас. Или уничтожат на месте — место, кстати, вполне подходящее: еще одна кучка пепла легко затеряется среди себе подобных.

Когда Туомас оказался совсем близко, Роман повернулся к нему спиной, словно собираясь уходить. Рукопожатия, похоже, ожидать не стоило. Территория крематория осталась где-то позади, в другом мире — Туомас на мгновение подумал, не отгородил ли Роман их обоих чем-то вроде непроницаемой стены.

Повеяло сыростью и холодом от ближайших деревьев, и теория о подобии стеклянного колпака рассыпалась.

— Пакт разорван, Том, — Цербер говорил без выражения, пугающе ровным голосом, и теперь Туомас невольно вспомнил их первую встречу и то впечатление, которое произвел на него чудотворец.

Ему было страшно тогда, но это не шло ни в какое сравнение с тем страхом, который он испытал теперь.

— Совсем? — собственный голос прозвучал неожиданно пискляво. — И… ничего нельзя сделать?

— Свершить правосудие разве что. — Роман повернулся и встретился с ним взглядом. — Говорят, некоторым это помогает. Но в данном случае вряд ли.

Теперь вместо безжалостного Цербера перед Туомасом стоял обычный мужчина.

— Я очень сожалею о твоей утрате.

Туомас проглотил комок в горле.

— И что теперь будет? Кого вы собираетесь карать и…

— Не начнет ли Артель крестовый поход против особых? — догадался Роман. — Нет, этого не будет. В прежние времена — может быть, но сейчас Глостер не допустит подобного.

— Глостер?

— Новый Мастер. Он придерживается… довольно либеральных взглядов. Но я все равно должен предъявить обвинения — на этот раз никаких послаблений и разборок. И так как никто из кланов не собирается выдать виновных, остается один. Тот, кто поставил себя вне Стаи.

— То есть я, — подытожил без удивления Туомас.

— Да, — Роман кивнул. — Мне поручено сказать, что у тебя есть двадцать четыре часа, чтобы покинуть Петербург навсегда. На докторе Германе тоже лежит вина, но он обыватель…

— Но…

— …и не обязан знать и отчитываться. По мнению Малого Круга, он уже и так достаточно наказан. Герман виноват, что не передал ребенка под опеку Дарьи. Что ж, теперь, полагаю, у него не будет шансов возобновить подобные контакты.

— Ясно, — Туомас пожал плечами. — Я уже собрал вещи. Не собираюсь спорить и настаивать, чтобы мне разрешили остаться. Но хочу сказать, что знаю настоящего виновника и готов предоставить доказательства.

— Да? — встрепенулся Цербер, его глаза с тревогой следили за чем-то за спиной Туомаса.

Казалось, ему не терпится покинуть крематорий.

— У меня есть фотографии, — заторопился Том. — Кое-что я видел собственными глазами. Этого немного, но… Я все соберу и опишу до нынешнего полнолуния. Возможно…

— Ты знаешь, как со мной связаться, — Роман быстро отступил в тень и через пару секунд растворился среди деревьев.

Туомас пожал плечами и вернулся туда, где его ждала Майя. Дождь усилился, никто из них не подумал взять с собой зонт. Большая часть знакомых по больнице уже ушла — кого-то ждала вечерняя смена, остальные, видимо, сочли свой долг исполненным. Туомас вместе с Майей несколько минут стояли напротив слишком яркой, слишком чистой, еще не потревоженной временем таблички на ячейке.

«Вот теперь все… теперь все по-настоящему», — билась настойчивой болью в виске единственная мысль.

Они брели, наполовину ослепленные льющимися с неба потоками воды, как вдруг словно из ниоткуда возник Герман Николаевич и поравнялся с Туомасом. Неодобрительно покосился в сторону Майи. Ведьма пожала плечами и отошла в сторону, чуть замедлив шаг.

— Слышал, они решили поквитаться со мной за твой счет. Трусливое жулье. — Заведующий придвинулся и поднял повыше зонт.

Туомас оценивал действия отдела кадров трезво и без обид — вряд ли у них был выбор.

— Я заслужил, наверное.

— Том, я… задолжал тебе объяснение. Чертов поп… Проклятье, меньше всего я ожидал, что так сложится, — Герман Николаевич дышал так, словно только что пробежал марафон, хотя брел еле-еле. — Ты не думай, Том, я отлично понимаю, что ты… понимаю твои чувства. Я не в обиде, никто из ребят-санитаров не в обиде, они все понимают. Проклятый Авенир! Но ему досталось больше, чем ты бы сделал кулаком.

— Я слышал, он в коме.

— Карим сам не свой — бегает вокруг него, твердит, что дело чести. Ну, ты знаешь, эти горцы… Мы влили в него литра три, не меньше. Буду удивлен, если выживет.

Они в молчании дошли до центральной аллеи; Герман Николаевич вдруг засуетился, дважды посмотрел на экран телефона и покачал головой.

— Но дело не только в Авенире, — Туомас произнес это раньше, чем мысль сформировалась окончательно, но остановиться уже не мог. — Вы не просто так оставили Игоря одного. Вы могли отвести его вниз загодя. Авенир вряд ли пришел к нему в полночь, почему вы его не забрали? Почему допустили его к ребенку, когда случилось превращение? И в конце концов, почему ваше чертово лечение не сработало?! Вы же меня уверяли, что все идет как надо!

Под конец он уже кричал; Майя в нерешительности стояла неподалеку, словно не зная, стоит ли подойти и кого от кого придется защищать. Под градом вопросов Герман Николаевич как-то съежился и в одно мгновение постарел еще сильнее.

— Лучше, если ты увидишь своими глазами. — Заведующий протянул ему листок с адресом и опасливо оглянулся. — За мной следят, поэтому сейчас стоит разделиться. Это мой домашний офис, что-то вроде того. Там все документы и расчеты. Знаю, ты считаешь, что вычислил виновных, но прошу, удели мне немного времени, и, возможно, кое-что предстанет в ином свете. И не бойся, до полнолуния успеешь. Давай, например, часов в семь. Больше часа это не займет, потом сядешь на любую электричку. Придешь?

Туомас молча кивнул и отошел туда, где ждала Майя.