Пособие по выживанию для оборотней

Глава 15. Пустоты прошлого

До выхода его никто не провожал, и даже придверные (так вообще говорят?) громилы куда-то исчезли. Из бокового коридора не доносилось ни звука — то ли ведьмы разошлись, то ли происшествие их немного отрезвило. Во втором Туомас сомневался.

Полулысого недомерка — хорошее слово «недомерок», Генка научил — давно и след простыл. Туомас вышел на улицу и только сейчас обратил внимание на украшавшие фасад здания яростные кошачьи морды. Близилось утро. Медленным шагом он двинулся в сторону ближайшей станции метро, по привычке рассчитывая в голове маршрут до «Чернышевской». Наверняка Констанция не отказала себе в удовольствии рассказать Майе о его визите, о том, как над ним издевался весь Ковен и каким слабаком он оказался. Внутри закипало бешенство; Туомас едва не сорвал с шеи бесполезный амулет и не выкинул куда подальше. Какого черта Найджел его хранил, если все равно толку никакого!

Ему нужно какое-то оружие… Какой смысл в огромной звериной силе, если он не может защититься? А Игорь, а Майя? Туомас на мгновение остановился посреди пустой улицы. Мимо, шурша огромными щетками, ползла уборочная машина. Во дворе ближайшего дома грохотали мусорные баки; дождь давно кончился, но с Невы дул пронзительный, холодный ветер, от которого джинсовая куртка уже не спасала. Туомас нахохлился и зашагал быстрее — на его счастье, один из входов на станцию находился в подземном вестибюле, и последние десять минут до открытия он провел в относительном тепле в компании немногочисленных первых пассажиров.

В уме безостановочно вертелись слова Госпожи. Майя, которую он знал, не могла совершить ничего настолько страшного, как это выходило со слов ведьмы. Она не смогла дать отпор даже троим мерзавцам, которые едва не разгромили ее кабинет. Но и выбросить из головы слова Госпожи не удавалось: Майя действительно скрывала что-то — теперь, по крайней мере, он уже мог не удивляться тому, что к ней приходили люди, которые ни в грош не ставили ее усилия. Другие ведьмы скидывали неудобные заказы на плечи Майи, которая не имела права отказаться. Как же могло случиться, что она натворила нечто, о чем Госпожа не пожелала рассказать ему?

Внезапно навалилась усталость; глаза болели и слипались, а в довершение всего проснулся голод. Он с трудом сообразил перейти на красную ветку и, когда оказался в Саперном, едва волочил ноги. Поднявшись на этаж, Туомас тихонько открыл дверь и, шагнув через порог, едва не наступил на Пимена — кот, сверкая в темноте желтыми глазами, сидел и смотрел на него не мигая.

Сон слетел в одно мгновение.

— Майя! — Туомас заметался по коридору, стаскивая одновременно куртку и кроссовки. — Майя, с тобой все хорошо?!

Он обнаружил ведьму в ее кабинете: Майя сидела на полу среди керамических черепков, комьев земли и разбросанных растений, похожих на оторванные конечности инопланетного существа. Она прижимала к себе темно-зеленую бархатную ткань. Когда Туомас осторожно вошел, Майя вскинула глаза и с видимым облегчением вздохнула.

Он заметил, что комната изменилась. Да, цветочные горшки громила троица, которую он выставил, но теперь из-под журнального столика, неизменно стоявшего перед окном, кто-то вытащил скрытую под скатертью сердцевину: Туомас раньше не замечал, что внутри стола имелась небольшая ниша с двумя полками. Сейчас одна из полок зияла пустотой, на второй вперемешку валялись разломанные пополам черные и белые свечи, деревянные мисочки, между ножек стола перемешались разноцветные соли, травы, кусочки угля и потускневшие кристаллы.

— Что произошло?..

Туомас опустился рядом с ведьмой на пол, не решаясь приблизиться, но Майя сама, по-детски всхлипнув, прижалась к его плечу и зарыдала.

— Надо вызвать скорую. Я сейчас наберу Гену…

Ведьма не дала ему договорить.

— Не надо скорую, я… со мной все в порядке. Но они забрали, все забрали, Том… Забрали самое…

Продолжить она не смогла, захлебнувшись слезами. Туомас принес из кухни стакан воды и мокрое полотенце, протер ей лицо и руки, измазанные в земле. Бережно отмыл каждый пальчик и дождался, пока она допьет. Принес еще стакан. В комнату неслышно прокрался Пимен, потерся спинкой о ведьмин локоть, после чего свернулся в клубок у ее ног.

— Спасибо, — прошептала Майя, рассеянно гладя кота. — Спасибо… Тебе не стоило ходить в Ковен. Они могут сделать очень больно.

— Я заметил. — Туомас не стал задавать очевидных вопросов, чтобы снова не впасть в приступ ярости.

Это сделала Госпожа. Зная, что он не посмеет вернуться и как следует разобраться с Констанцией и остальными. Ярость все равно поднималась глухой волной вдоль позвоночника; Туомас несколько раз глубоко вдохнул, успокаивая зверя. Сейчас он нужен Майе больше, чем разборки нужны ему самому.

Ведьма покраснела и резко поднялась на ноги.

— Сегодня опасная луна, они этим воспользовались. Ты пришел, когда все ритуалы уже закончились, они были полны силы и отыгрались на тебе. Идем, надо убрать с тебя ошметки их магии.

— Не стоит…

Но Майя уже вышла в коридор, так что Туомас покорно поплелся следом. Он заметил, что бархатную ткань — вернее, небольшой мешочек — она аккуратно сложила в карман передника.

— Что они забрали?

Майя уже кипятила чайник. Поставила на плиту кастрюлю, сверху положила ковшик, куда быстро побросала несколько щепоток разных трав — Туомас различил чабрец, душицу, названия остальных он попросту не знал. В кастрюле отчаянно забулькала вода, и Майя, убавив газ, уселась за стол напротив него.

— Камни силы, — сглатывая через слово, ответила она. — Это такие… Я с большим трудом их достала.

Это что еще за чертовщина? Камни бесконечности, как в кино?

— Теперь они смогут их использовать сами? Делать то, что делала ты?

— Не знаю. Если получится. Это… — Слова внезапно хлынули из нее: — Смотри, Том. Вот эта настойка, — Майя кивнула в сторону паровой бани на плите, — самое простое, самое первое, чему должна научиться каждая травница. Чтобы защитить себя и других. Так же и в других ритуалах — сначала учишься оберегам, охранным рунам. Но никто не хочет начинать с основ. Всем сразу подавай привороты, или гадания на суженого, или… В общем…

— Ты умеешь то, что не могут они. С камнями или без.

Майя не ответила. Закипел чайник, и вскоре из-под крышки ковша потянуло горьковатой, густой смесью ароматов. Ошпарив глиняный чайник несколько раз, Майя зажгла небольшую свечу в подставке, осторожно перелила смесь из ковшика и добавила несколько капель кипятка. Досыпала щепотку розового перца, потом кинула кусочек жженого сахара. Перемешала, долила еще воды. Туомас, словно завороженный, наблюдал за священнодействием — он уже давно сообразил, что при нем Майя никогда не колдовала по-настоящему, а заваривала самые обычные травяные сборы. Теперь же из носика чайника поднимался спиралями серо-зеленый парок, и амулет на его груди потеплел, словно от прикосновения родной руки.

— Спасибо. — Туомас медленно поднес ко рту маленькую нефритовую пиалу с темной, совсем не похожей на чай жидкостью и поморщился. — Горше самого горького аптечного лекарства.

— Я знаю, — Майя слабо улыбнулась, — но придется выпить все. Это заставит мышцы забыть, как ты был парализован и беспомощен.

— Мой мозг этого не забудет.

— Это иллюзия, — нахмурилась девушка. — Я знаю их методы. Ты не был парализован, просто уязвим. Злая воля подчинила твой разум.

— Как с этим бороться? — Горечь с каждым глотком становилась сильнее, но усталость постепенно сходила на нет, а от сонливости и вовсе не осталось следа.

За окном медленно рассветало; солнце искало разрывы в череде утомленных бесконечным бегом по небу облаков. Тут и там, отыскав лазейку, вспыхивали сигнальными огнями лучи, стреляя в окно прямо по глазам, обшаривая кухню.

— По-разному. Закрывать сознание. Использовать талисманы и специальные снадобья. — Майя помолчала. — В их арсенале не так уж много грязных трюков, Том. Бояться нужно других — тех, кто не умеет колдовать, но убивает легко, не задумываясь.

— Как Цербер? — перед глазами встала фигура в черном, исчезающая без запаха и следов.

Ведьма покачала головой и промолчала. Туомас мучительно допивал снадобье, которое с каждой порцией становилось все гуще и невыносимее. Его грызла вина за то, что Майя осталась без защиты в его отсутствие. Вся театральность была ни к чему, а слежка… что ж, теперь он знает, что в Ковене его не боятся, но все еще может измениться.

Руки сами собой сжались в кулаки.

— Они тебя используют, Госпожа даже не отрицала. Ты очень сильная, ты и без них прекрасно справишься.

— Том, ты…

— Да, снова лезу не в свое дело. — Спасибо доктору Герману, это выражение Туомас выучил в первую же неделю в отделении. — Но что дальше, Майя? Они так и будут отнимать у тебя… все, ничего не давая взамен.

— Я…

— Твоя тетя…

— Только не надо о тете Анфисе! — Майя отвернулась со слезами на глазах. — Я приехала сюда, чтобы за ней ухаживать. Мне даром не надо было этой магии, этого целительства, этого Ковена. Они на меня смотрели свысока, называли Золушкой и санитаркой на побегушках. Я злилась, очень сильно злилась. Но я терпела — лишь бы не возвращаться. Лишь бы не рыбзавод, не конвейерная линия, не товароведом на склад. Я терпела, а потом… Потом тетя умерла. И вот оказалось, что я не пустое место.

Она торопливо собрала со стола посуду и бросила взгляд на часы.

— Тебе нужно отоспаться. И мне тоже. Кроме Ковена у меня никого нет. То, что происходит сейчас, не навсегда, однако я это заслужила.

Туомас начал было возражать, но Майя оборвала его взмахом руки:

— Нет, я знаю. Так надо. Я терпела, наблюдая страшные боли и кровавую рвоту, — потерплю еще немного. Спасибо, что ты… не осуждаешь меня, Том. Доброй ночи.

Майя оказалась права — рухнув без сил на кровать, Туомас проспал почти сутки и на дневную смену заявился с ощущением, что в каком-то смысле заново родился. С октябрем в Питер пришли грозы, и наэлектризованный воздух буквально блестел разрядами.

Смена длилась долго — покончив с реанимацией и процедурами, Полина велела Туомасу вынести утки и собрать весь использованный инструмент для передачи в ЦСО. Туомас рвался к Игорю, которого не видел уже несколько суток, но он спокойно принял задания, хотя и то и другое так и осталось мучением для его обостренного обоняния. Простая маска не спасала, и Туомас, помыкавшись, добыл респираторную — очень плотную, предназначенную для работы с ядовитыми аэрозолями и красками. Она справлялась с фильтрацией намного лучше, но дышалось в ней тяжело, и он надевал ее только при острой необходимости.

В коридоре отделения на пути к лифту ему встретилась баба Дуня — давеча Герман Николаевич поклялся, что на следующей неделе добьется для нее МРТ, и после этого старуха, словно генерал на танке, собиралась отбыть домой и навести порядок среди родственников. Чаще всего Туомас ей сочувствовал, но иногда пытался представить, каково ее близким, и тогда ему сразу вспоминалось, что у каждой медали две стороны.

— Ну, вот и хорошо, что вернулся! — У бабы Дуни путались не только места, но и время — она почему-то была совершенно уверена, что Туомас успел съездить в Финляндию, но быстро заскучал по родной больнице и примчался обратно. — А я вот Тамаре-то, соседке моей, все говорю, что такой парень ладный — и не женат до сих пор. У нее внучка в балете — у-уй, красотка! Надо вас познакомить. А Тамарка, дуреха, все сомневается: «Как же это моя внученька за санитара пойдет?» Да как, говорю, пойдет? Пешком, как все!

Баба Дуня разразилась хриплым смешком, быстро перешедшим в грудной кашель. Туомас против воли улыбнулся:

— Вам, баба Дуня, вредно волноваться. Давайте провожу до палаты, заодно от кашля что-нибудь на посту попросим.

— Да там Полинка дежурит, она без предписания ничего не даст, — поджала губы баба Дуня, но предложенный локоть радостно приняла. — И на тебя косится, я же все подмечаю. Деваха она видная, не поспоришь, но куда тебе с довеском-то?

— С довеском? Как это?

— Дак ребенок у нее есть, ты разве не знал? В школу ходит девчушка, прижила от кого-то, вот и вешается теперь мужикам на шею. А кто ее такую возьмет?

Туомас едва не выдернул локоть, но удержался и аккуратно сунул старухе палку в руку:

— Срочные дела. Чуть не забыл. Да и вон уже ваша палата.

Он ринулся прочь по коридору и, только оказавшись у Игоря, позволил себе перевести дух.

— Все в порядке? — Мальчик при виде его отложил электронную книжку. — Тебя долго не было.

Туомас кивнул и плотнее закрыл дверь. Палату, расположенную на самом углу здания, заливало выглянувшее холодное, но все же яркое солнце; Туомас привычным взглядом проверил, работают ли мониторы и не закончились ли фрукты, которые мальчику приносили по специальному наказу Германа Николаевича.

— Да, вымотался совсем. Спал целые сутки.

Игорь рассмеялся:

— А я думал, такие, как мы, самые выносливые, а ты после смены дрыхнешь без задних ног. Ты больше не ездил… ну, к этим? Таким же? Герман Николаевич говорит, что тебе с ними не по пути. Потому что им нравится их образ жизни, а тебе он не подходит.

Туомас ухмыльнулся тому, как изящно заведующий представил мальчику их конфликт со Стаей. Тут он вспомнил, что так и не выяснил у Игоря кое-что насущное. Возможно, сейчас это прозвучит больше к месту, чем раньше.

— Почему тебя никто не навещает? — Он сообразил, что, возможно, Игорь нарочно ему не рассказывает. — Если ты не хочешь об этом говорить, я пойму. Просто…

— А у меня никого нет, — Игорь пожал плечами. — Бабка была, так умерла в прошлом году. Меня хотели в детдом забрать, но я убежал.

— Убежал? — Туомас попытался представить жизнь на улицах Питера, и все внутри него похолодело. — Но как ты…

— Воровал. — Игорь отвернулся к окну. — Бегал от ментов. В целом не так плохо. Думаешь, надо было сдаться в детдом?

Туомас не знал, что и сказать. В Финляндии социальные службы довольно быстро могли подыскать ребенку хорошую приемную семью, но в России, он подозревал, все не так просто. Он с ужасом осознал, что и его ждала схожая судьба, не оформи сестра над ним опекунство. Горло обжег стыд — за два месяца он так и не позвонил Ханне и даже не написал. Но полиция… Вряд ли дело о гибели Найджела закрыли так скоро.

— Понятия не имею, — честно ответил он мальчику, присаживаясь на кровать. — Наверное, ты поступил, как считал правильным. Просто… не могу представить, как тебе было тяжело. В детдоме все-таки есть крыша над головой.

— И тебя все время бьют свои же, — мрачно возразил Игорь. — Или надо подчиняться главарю. Не хочу ни перед кем пресмыкаться. Двое из опеки уже приходили, но я притворился спящим. Доктор Герман говорит, что они еще вернутся. Но мне ведь теперь нельзя в детдом?

Туомас кивнул. Мальчик и без книги рассуждал вполне здраво — напрасно он боялся, что придется доказывать Игорю, как опасен он будет для окружающих в ночи полнолуния. Все же хорошо, когда такую новость преподносит медицинское светило вроде доктора Германа, а не бездомный в обносках, следящий за твоей квартирой целый месяц.

— Я ездил в Логово, чтобы выяснить, кто напал на тебя тогда. Потому что это был кто-то из Стаи, я уверен. Но Волчица ничего не сказала и будет покрывать его до последнего. Они там наполовину друг другом укушены, понимаешь? И считают это вполне нормальным.

Он ожидал разочарования на лице мальчика, но, к его удивлению, Игоря новости ничуть не тронули.

— Ты не выглядишь особо расстроенным, — заметил Туомас.

— Я не уверен, что хочу это знать. — Мальчик неловко коснулся его плеча. — То есть ты хотел как лучше, Том. Я… я просто хочу, чтобы все это побыстрее закончилось.

«Но оно не закончится!»

Туомас с трудом удержался, чтобы не заорать в голос. В этот момент ему показалось, что он был недостаточно настойчив с доктором Германом.

— Он с тобой говорил? — внезапно тихо спросил Игорь.

— Доктор?

Мальчик кивнул, с надеждой глядя ему в глаза.

— Ты ему не веришь, да? — Игорь с деланым безразличием схватил со стола яблоко и начал подкидывать его, стараясь достать до держателя для капельниц, торчавшего из настенной консоли. — Не веришь ведь?

Туомас молчал.

— Как ты можешь ему не верить? — Игорь горячился. — Он же все может, ты сам говорил! Он у меня каждое утро анализы крови берет! По целой пробирке, не шучу. Капельница вот…

Мальчик вскинул глаза, но инфузионная стойка пустовала.

— Блинский блин, унесли уже. Ну почему ты не хочешь хотя бы попробовать?

— Наверное, я… просто слишком старый, чтобы верить в чудеса, — тихо ответил Туомас.

Он ожидал, что ребенок окончательно обидится, но Игорь снова удивил его.

— Вот поэтому и нужны друзья. — Он привалился к плечу Туомаса и закрыл глаза. — Чтобы подавать друг другу пример. Мы же друзья, да, Том?

Туомас с трудом проглотил комок в горле и осторожно поправил сбившееся одеяло.

— Конечно друзья, — пробормотал он, ероша спутанные русые космы мальчика. — Конечно друзья. И поэтому я буду следить за тем, чтобы ты не выглядел диким медвежонком и не пугал медсестер.

Под счастливый смех Игоря он потянулся за расческой и ножницами в ящике стола.

Карапуз и Вшивый ждали внизу, когда Туомас миновал вертушку в седьмом часу вечера. Он сразу выделил их среди других посетителей — двое с ног до головы в черном и коже, а на лицах написано что угодно, кроме беспокойства за здоровье близких.

— Что вам надо? — Сегодня его особенно раздражало любое напоминание о Стае.

— Дарья просила передать, что у тебя есть последний шанс. Пока Цербер не заявился. Никаких вопросов, и, если будешь паинькой, можешь вернуться в Стаю.

Туомас почти физически ощутил зуд в костяшках, но сдержался. Один раз они уже вынудили его драться прямо под окнами больницы — но он чувствовал себя в силах устоять перед искушением расквасить им морды.

— Проваливайте, — коротко ответил он, пытаясь пройти к выходу.

Оборотни перегруппировались, как по команде, и снова загородили ему дорогу.

— Это неумное решение, — Карапуз очень старался подражать авторитетным интонациям Бориса, но получалось плохо. — Если сунешься вместе с мальчишкой, она тебя уже не примет.

Туомас одним движением толкнул обоих к стене так, что послышался треск затылков.

— Если хоть один из вас, мерзавцев… Если я еще хоть раз услышу или узнаю, что вы пытаетесь забрать Игоря в Стаю, если хоть кто-то коснется его даже пальцем — тому не жить. Ясно? И тому, кто на него напал, тоже не советую расслабляться, потому что я все равно узнаю, кто это сделал.

Похоже, он превзошел сам себя — Карапуз побледнел и едва не обмочился, Вшивый хрустнул костяшками, но ничего не сказал. Туомас демонстративно отряхнул руки и, не оборачиваясь, направился к выходу.

Майя больше не хотела обсуждать Ковен, и жизнь будто вернулась в прежнее русло. Туомас все так же настороженно оглядывался при выходе из больницы, ожидая появления кого-то из Стаи, и его все больше волновал Игорь. Мальчик поправлялся очень быстро — швы давно сняли, переломы успешно срослись, мониторы стояли отключенные, и только по утрам неизменно являлся доктор Герман с чистой вакуумной пробиркой для забора крови.

Туомас, как обычно, дождался, пока заведующий выйдет, и торопливо проскользнул в палату. Игорь стоял у окна, прижимая ватку к сгибу локтя; Туомас подошел ближе, но мальчик даже не повернулся. За окном барабанил по железным карнизам дождь; ветер мел пожелтевшие листья по пешеходным тропам, машины с ревом взрезали покрывавшее проезжую часть водное полотно. Скукожившись под рвущимися из рук зонтами, прохожие торопливо перебегали проспект, чтобы через несколько минут оказаться в тепле и сухости станции метро.

Туомас искоса пригляделся к Игорю, но так и не увидел признаков трансформации: волосы и ногти росли у мальчика с прежней скоростью, он не морщился от резких запахов и с наслаждением поглощал почти диетическую больничную еду. Возможно, у доктора Германа действительно что-то получалось, хотя Туомас не на шутку разволновался, обнаружив на пакете из-под ежевечерней капельницы надпись «Физраствор».

Игорь легко шлепнул тонкой, еще детской ладонью по стеклу.

— Я здесь подохну, — пробормотал он, словно Туомаса не было рядом. — В этой палате прям и помру. Словно в клетке. Все живут, кроме меня. Живут!

Туомас разглядел на ресницах мальчика слезы и тихонько вышел. В конце смены он первым делом отправился в кабинет заведующего.

— Разрешите ему прогулки, Герман Николаевич. Под мою ответственность.

— Исключено, — отрезал заведующий, скидывая мятый халат на кушетку у дальней стены. — Тебя что, заново покусали? Ерунду городишь, Том.

— Не ерунду. — Туомас упрямо уселся на привычный стул. — Он же ребенок еще, ему двигаться надо. А вы его даже по отделению не пускаете пройтись.

— Потому что я за него отвечаю. Я лечащий врач, а не массовик-затейник.

— Кто? Ладно, не рассказывайте. — Туомас тут же перешел в наступление: — Кстати, чем вы его лечите? Почему ему вливают физраствор, будто он роженица с кровотечением и вся плазма уже закончилась?

Туомас гордился невероятно сложной фразой и даже не подумал извиниться за наезд: «роженицу с кровотечением» он тренировал весь рабочий день, уже привычно борясь с несвойственными финнам звуками «ж» и «ч».

Герман Николаевич не спешил отвечать; с посеревшим после смены лицом он откинулся в рабочем кресле и заваривал прямо в чашке сильно пахнущую смесь: мелиссу, мяту, душицу и еще какие-то незнакомые Туомасу травы.

— А ты хотел увидеть на пакете надпись «Незарегистрированный экспериментальный препарат для оборотней»? — Доктор раздраженно фыркнул, залил травы кипятком и накрыл чашку блюдцем. — Головой-то подумай.

— Но вы же берете у него анализы. Как в лаборатории до сих пор никто не удивился его показателям? Меня после укуса чуть ли не за деньги хотели исследовать и докторские защищать.

Герман Николаевич приободрился, в глазах вспыхнул интерес. Он протер — как всегда, без надобности — очки и по-дирижерски помахал рукой.

— Ты про самое интересное и не рассказал, оказывается. Ай-яй-яй, Том. Анализы у тебя взяли, конечно… Какие процедуры делали? — Он заставил Туомаса подробно рассказать о проведенной в больнице ночи. — И потом целый месяц никто не пытался с тобой связаться?

— Нет. Поэтому я и удивился. И не поверил. В книге написано, что ликантропин обнаруживается у любого оборотня и поэтому нам категорически нельзя попадать в больницы. А я вроде как попал, и все сначала очень заинтересовались, а потом махнули на меня рукой. В анализах ведь должно что-то быть, поэтому Стая лечится только у вас?

Герман кивнул, усмехаясь.

— А Авенир пристально следит за ними сальными глазками. И ведь заметь — его не так волнует, что я могу получать левые деньги, сколько то, что лечу каких-то…

— Откуда ему вообще знать, что они чем-либо отличаются?

Заведующий пожал плечами:

— Чуйка есть у парня, этого не отнимешь. Они же не сатанисты какие-то, пентаклями тут не размахивают, появляются только с черного хода. Но я уже его не раз и не два ловил. Знает что-то, сучонок, или догадывается. Ладно, так говоришь, тебя не вызывали больше? Это интересно и, кстати, отлично согласуется с моей теорией.

— Теорией?

Доктор Герман встал, подошел к небольшому серванту у окна и, покопавшись в нем, извлек связку толстых, исписанных от руки тетрадей, заботливо завернутых в газетные листы.

— Ты же не считаешь, что я придумал средство на пустом месте? Увидел во сне, как Менделеев таблицу?

Туомас смущенно покачал головой. В книге Найджела не было ни слова о том, что наука вообще подозревала о существовании оборотней, — наоборот, всячески подчеркивалось, что признавалась только «мнимая ликантропия», от которой его безуспешно лечила доктор Нуман. Значит, какие-то исследования все же проводили?

— За этим стоят годы теории, мой недоверчивый друг. Когда еще не было интернетов, да и сейчас то, что в них размещают, бесполезно. Приходилось общаться — это здесь, в Петербурге, оборотни поджали хвосты и сбились в стаю, в остальном мире они одиночки. Здесь же, если я с кем-то знакомился, тот бежал жаловаться вожаку.

— До Дарьи был какой-то мужчина, верно? Вы его знали.

— Чувствую, прищемила она тебе хвост, — рассмеялся Герман. — Своим напором, полагаю. Да, до нее был кое-кто, он и собрал Стаю. Терпеливый оказался, настойчивый. Относился как к родным детям: и покормит, и поперек лавки отлупасит, если понадобится. А потом раз — и исчез, лет пять уж как. Дарья была его любимицей — спас он ее когда-то, полумертвую ко мне притащил. А теперь она командует, на его авторитете держится. Но чужой авторитет — дело такое, не вечное.

Он выразительно посмотрел на Туомаса.

— Мне ее место без надобности. И без Стаи обойдусь.

— Женская душа — потемки, — философски заметил Герман. — Итак, вот мои исследования. Чего я только не насобирал за эти годы! Тогда таких книжечек, как у тебя, никто не печатал.

— В России до сих пор не печатают, — не преминул добавить Туомас. — Понимаю, что вопрос странный, но я внезапно… а вы никого по имени Найджел не встречали? Здесь, в России?

Герман Николаевич с минуту подумал.

— Нет, заграничный ты у нас первый. Так вот, о твоих анализах и моих изысканиях. По материалам и расспросам я убедился, что в жизни оборотня есть несколько ключевых, если хочешь реперных, точек. Первая — это, конечно, первое полнолуние, но только в смысле выживания. Это ты и сам знаешь. Либо ты умный и выживешь, либо дурак и погибнешь. Но есть еще три, о которых ты мог не знать.

— Еще? — Туомас подался вперед.

— Во-первых, я обнаружил, что выработка ликантропина происходит неравномерно. В первые сутки, как ты уже понял, она еще не начинается. Сутки — это я сказал примерно, скорее всего, речь идет о первых шести — десяти часах. У меня не было возможности определить точнее. Тебя спасло то, что ты быстро выписался и они ничего не обнаружили.

— Но почему так интенсивно шло заживление, если гормон еще не начал работу?

Герман Николаевич триумфально поднял к потолку указательный палец.

— Том, ты продолжаешь изумлять меня. Отличный вопрос, сам ломаю над этим голову! И по этой причине отказался, между прочим, от идеи вводить повышенную дозу сыворотки сразу же, как укушенные попадают в реанимацию. А такая идея была, какое-то время я считал ее панацеей. Заблокировать — и дело с концом. Но тот факт, что заживление уже идет, говорит о том, что обращение на самом деле случилось. Активизировались иммунные процессы, хотя сам гормон еще только вырабатывается и не выделяется активно в кровь. Скорость регенерации превышает обычную в несколько раз, и впоследствии ее уровень почти не снижается.

— А какие еще точки?

— Еще одна точка — первые полгода или около того. Дальше происходит обновление клеток многих органов, и новые клетки учитывают ликантропин в дальнейшей работе.

— А третья точка?

— Третья?

— Да. Вы сказали, что еще три.

Герман Николаевич только развел руками.

— Оговорился я, дружок. Это их всего три, язык уже поперек плеча болтается. А на самом деле, кроме болтовни, есть и дела. Пока балакали, я подумал: ты, наверное, прав. От прогулки с мальчика не убудет.

Туомас удивленно открыл рот и тут же закрыл, чтобы нечаянным словом не спугнуть неожиданный приступ доброты заведующего. Герман Николаевич, заметив его ступор, тихонько рассмеялся:

— В душегубы меня записал, вижу. — Тут он посерьезнел: — Но смотри, Том, ухо с парнем держи востро.

— Что?

— Смотри, чтобы не сбег, — пояснил доктор Герман. — Ему не впервой, а ставки высоки. Да не мне тебе объяснять. Так что ушки на макушке и глаз не спускать.

Туомас хотел было поспорить, но передумал и коротко кивнул.