Спасибо за подписку!
Приятного чтения!
После суда меня вернули в ту же камеру, где я провёл ночь. На столике возле кровати стояла корзина с едой — похоже, мне принесли обед. Трогательно, конечно, но есть после такого приговора вообще не хотелось. А вот в горле пересохло, и кувшин с водой я практически осушил.
После чего завалился на кровать, чтобы подумать, как завтра действовать на площади. Но нервы были на пределе, лежать я не смог — встал и принялся ходить по камере. Мысли никакие в голову не пришли, но, нарезая круги, я хотя бы успокоился.
Сколько я так ходил — неизвестно, но явно не один час. В итоге присел на кровать. Не то чтобы устал, скорее, надоело. Допил воду и решил постучать в дверь, чтобы принесли ещё. Только поднялся и направился к двери, как она отворилась. В этой темнице звукоизоляция была отличная, поэтому я не слышал, как ходит стража по коридору, и каждое открывание двери являлось сюрпризом.
— Выходи! — заявил стражник.
— Зачем? — резонно поинтересовался я.
— У тебя свидание.
После этих слов у меня аж похолодело внутри. Неужели Ясна? Неужели упёртая девчонка не ушла к дяде, а решила выяснить, что со мной? Если так, то она этим вынесла себе приговор. Это я для огневиков опасный преступник, а вот Крепинскую княгиню они запросто могут выдать Станиславу, учитывая, что мы находились в его княжестве. Ну или законному мужу, чтобы соблюсти приличия.
— С кем свидание? — спросил я у стражника.
— Не знаю, — ответил тот. — Мы лишь должны тебя отвести.
Логично. Стражник — человек маленький: привёл, отвёл, проследил. Кто будет сообщать ему такие детали? Я вышел из камеры и заметил второго стражника — вооружённого магическим жезлом. Он жестом показал, что я должен идти первым.
Вели меня долго, какими-то кривыми коридорами, и я уже начал опасаться, что иду вовсе не на свидание, но в итоге меня привели в небольшую комнатку, где стоял небольшой стол и две лавки. И на одной из этих лавок сидела… мать Добрана. Когда я вошёл в комнату, она поднялась, слегка преклонила голову и произнесла:
— Разреши поблагодарить тебя, Прозор, за то, что спас моего сына!
— Я не мог поступить иначе, — сказал я, отметив, что она назвала меня вымышленным именем.
Значит, огневики не сообщили ей, кто я. Но почему? Возможно, имели для этого какие-то причины, пока мне неизвестные.
— Прозор, у меня есть к тебе серьёзное предложение, — начала разговор жена посадника. — И очень мало времени.
— Я внимательно слушаю.
— Муж смог договориться с нашим удельным верховником, и братство пошло нам навстречу. Добрану заменят сожжение на изгнание. Это стоило нам… — жена посадника осеклась, чуть не сболтнув лишнего, но я и без этого понимал, что просто так с огневиками не договоришься.
— Я очень рад за Добрана, — сказал я. — И рад за вас.
— Но есть одна проблема. Добран должен будет покинуть город и Девятикняжье и никогда не возвращаться. А ему всего десять лет — один он не выживет. С него попробуют снять скверну, чтобы хоть немного обезопасить тех, кто рядом с ним, но полностью её не снять. Всё зашло слишком далеко. И поэтому никому нельзя будет находиться с моим сыном слишком долго. Иначе скверна перейдёт и на них. Но с ним можешь пойти ты, ведь тебе нечего терять.
— Кроме своих оков, — не удержался я. — Но кто меня с ним отпустит? Меня тоже приговорили к сожжению завтра в полдень.
— Если ты согласишься увести Добрана из Девятикняжья, муж выкупит… — женщина снова осеклась. — Муж договорится и насчёт тебя.
— Ну так-то идея заманчивая — не быть сожжённым, но куда нам нужно будет идти?
— Либо к лютичам, либо в земли поганых, либо на юг, главное — за границу Девятикняжья. Ты добрый человек, Прозор, я знаю: если ты пообещаешь помочь Добрану, ты сдержишь слово. Мальчика поработила скверна, он уже не будет нормальным человеком, но он мой сын, и я очень хочу его спасти. Ты молод, ты не знаешь, что такое — иметь детей. Но поверь, дети — это самое ценное, что может быть у человека. Ради своего сына я готова на всё.
Не знаю, что больше я хотел бы сказать этой женщине: что у меня самого в другом мире есть двое детей, и я очень даже её понимаю, или что её сын вполне нормальный, и никакая скверна его не поработила. Но так как говорить было нельзя ни о том, ни о другом, мне осталось лишь вздохнуть и сказать:
— Я согласен.
— Благодарю тебя, Прозор! Ты очень хороший человек! — мать Добрана аж вскочила на ноги от эмоций. — Я поспешу рассказать мужу о твоём решении, и он пойдёт поскорее договариваться, чтобы тебя тоже отпустили.
Мне очень хотелось сказать этой женщине, что её сын вообще ни в чём не виноват, что не он дом поджёг и нет на нём никакой скверны, но, во-первых, это было опасно: стражники хоть и не вошли за мной, но дверь в комнату оставили открытой и явно слышали весь наш разговор, а во-вторых, что толку ей об этом говорить? Несчастной так запудрили мозги, что она вряд ли бы мне поверила. Огневики своё дело знали хорошо. Поэтому я ничего не сказал, и мать Добрана покинула комнату.
А я снова подумал о братьях Истинного огня. Ребята придумали хорошую схему — страшно представить, сколько денег им теперь отвалят посадник с женой. Не удивлюсь, если чаровники сами и устроили пожар. Только вот зачем мальчишку заперли на третьем этаже? Этот момент никак не взялся с хитрой схемой выкупа. Возможно, пожар утроил кто-то другой, а огневики действовали уже по обстановке. В общем, ничего было не понять, но отказываться от возможности избежать казни не стоило. Имело смысл покинуть этот городок, не раскрыв огневикам своей сверхспособности.
Что делать потом — это уже отдельный разговор. Однозначно за границу Девятикняжья идти глупо. У простолюдина Прозора других вариантов бы просто не было, а вот у княжича Владимира они имелись. Что-то мне подсказывало, что мой отец во все эти сказки про скверну точно не верит.
Велиградский князь Борислав Владимирович сидел за большим дубовым столом, напротив него расположилась его жена — княгиня Радмила. Больше никого в каминном зале не было. Только что князь сообщил супруге, что их сын Владимир, отправленный аманатом к Крепинскому князю Любомиру, бежал из Крепинска после того, как Любомир был убит Браноборским князем Станиславом. Эту новость Бориславу Владимировичу сообщил буквально пять минут назад княжий верховник.
Князь смотрел на жену и ждал, когда она полностью переварит полученную информацию. Не торопил. В итоге, спустя какое-то время Радмила произнесла:
— Это ужасная новость.
— Ну не такая уж и ужасная, — не согласился Борислав. — Владимир жив, и это главное.
— Но мы даже не знаем, где он.
— Думаю, он сейчас добирается домой, и мы его скоро увидим.
— Бедный мальчик, — вздохнула княгиня.
— Твой бедный мальчик по дороге в Крепинск убил камнерога, — улыбнувшись, заметил князь. — Так что можешь за него не переживать.
— Я не могу не переживать, он мой сын.
— Он воин. Что с ним может случиться? Я просто уверен, что у него всё хорошо.
После разговора с женой Градовского посадника меня вернули в камеру. Настроение у меня улучшилось, и даже появился аппетит, поэтому я быстро прикончил довольно неплохой обед, что ждал меня с прошлого раза. Попросил воды. Принесли и воды, и кваса — оказывается, он полагался к обеду, просто его забыли принести сразу. После того, как я выпил прохладного ядрёного кваса, вообще пришла мысль, что всё налаживается. И я даже решил подремать. Решил — сделал. Стресс отступил, и уснуть получилось быстро.
Сколько я проспал — неизвестно, но разбудил меня звук открывающейся двери. Стражники опять сообщили, что у меня свидание, и мы отправились в путь по длинным коридорам.
— Прозор! Мы договорились! — радостно сообщила мне жена посадника, едва я вошёл в комнату. — Завтра на рассвете вас с Добраном выведут из города и отпустят.
— Благодарю тебя, госпожа! — ответил я, усаживаясь за стол.
— Это я тебя благодарю, — сказала мать Добрана. — И не называй меня госпожой, ты мне не служишь. Меня зовут Велимира.
— Хорошо, Велимира, — не стал я спорить.
— Перед тем, как отпустить, вас очистят от скверны насколько это возможно. Надеюсь, это хоть немного поможет. Но ещё я очень надеюсь, что вам поможет очиститься раскаяние. Прошу, не забывай напоминать постоянно Добрану, что он должен раскаяться за то, что поджёг наш дом. Мы с мужем его простили, но раскаяние важно, братья Истинного огня очень рассчитывают, что это поможет бороться с проявлениями скверны.
— Да не поджигал он ваш дом! — в сердцах выпалил я.
— Суд решил, что поджигал, мы должны принять это решение, братьям Истинного огня виднее, — заявила Велимира.
Меня от этих слов словно током прошибло — это ж как надо было запудрить мозги несчастной женщине, чтобы она поверила в этот дикий бред и считала своего сына способным сжечь родной дом?
— К сожалению, нам с мужем запрещено прощаться с сыном, и мы даже не сможем его проводить, — продолжила мать Добрана. — Это опасно, нас ведь только сегодня почистили от скверны. Поэтому передай ему, что мы его очень любим и желаем ему добра. И вот, возьми, это вам пригодится в дороге.
После этих слов Велимира протянула мне небольшой кожаный мешочек-кошелёк. Подозрительно лёгкий. Это, конечно, было не очень прилично, но я заглянул внутрь.
Пять печатей. Там лежали пять печатей. Эти люди серьёзно думали, что такой суммы хватить, чтобы дойти до границы Девятикняжья? Или у них вообще всё забрали огневики?
Велимира заметила моё удивление и сказала:
— Здесь немного, но это для вашего же блага. У вас не должно быть соблазна войти в какой-нибудь город и переночевать на постоялом дворе, потому что вам запрещено это делать.
— А еду мы воровать должны? — с ехидцей спросил я.
— Большие деньги — большие соблазны! — ответила жена посадника и с этими словами протянула мне сложенную вчетверо записку.
Быстро развернув её, я принялся читать: «Всё, что я тебе дам, у вас отберут. Скажи, где за городом можно спрятать деньги, чтобы ты их нашёл».
Я выдохнул — всё не так уж и плохо, Велимира не настолько зомбирована. Пока я об этом думал, она протянула мне небольшой угольный карандашик. Удивительно — я таких раньше не встречал, возможно, не без помощи магии сделан.
«Добрана заперли на третьем этаже, он не мог поджечь дом», — написал я тут же на листе, благо свободного места на нём было предостаточно.
«Знаю», — быстро чиркнула в ответ жена посадника.
«Ты знаешь, кто его закрыл? Это были огневики?» — продолжил я переписку.
Вместо ответа Велимира отрицательно замотала головой и заплакала. Развивать тему явно не стоило, главное — эта женщина понимала, что её сын родной дом не поджигал.
«Постоялый двор „Тёплый угол“. Там ищи моего брата Умила. Передай всё ему. Пусть ждёт меня утром на выходе из города и не показывается на глаза, пока нас не отпустят, и огневики не уйдут», — написал я и вернул жене посадника карандашик.
Так как окрестностей Градова я не знал, то вариантов назвать какое-то место, куда Велимира могла спрятать деньги, не было. Оставалось надеяться, что Ясна всё ещё ждёт меня на постоялом дворе, притворяясь мальчишкой по имени Умил.
«А твой брат мне поверит?» — вывела на листе Велимира.
Я призадумался. А ведь действительно, с чего вдруг Ясне верить непонятно кому? Надо будет с ней какой-то пароль для таких случаев придумать. Но это потом, а пока надо было вспомнить что-то, что знали только я и она. Я оторвал от листа чистую четвертушку и, улыбнувшись, написал на этом куске:
«Давным-давно в далёкой-далёкой галактике жил камнерог…»