Русский агент Аненербе

Глава 5

Оставшись один, Константин Лебедев в полной мере осознал своё положение попаданца. Во-первых, он остался наедине со своими мыслями и мог спокойно и трезво размышлять о своём положении. Во-вторых, у него появилась возможность тщательно исследовать свой дом, чтобы как можно точнее имитировать Франца Тулле. Всё это привело его к мысли, что, как бы фантастично ни выглядело происходящее, теперь это его окончательная реальность. Будет ли в будущем у него возможность вернуться обратно или нет, покажет время. А сейчас он — Франц Тулле, нацистский учёный, сотрудник «Аненербе», близко знакомый почти со всеми ключевыми идеологами расовой теории.

«Хреново, бля… — размышлял он, провожая взглядом Марту Шмидт, которая отправилась на вокзал. — По-видимому, у вселенских механизмов судьбы на меня определённые планы». Он вздохнул и помахал домоправительнице рукой, стоя у окна.

Перед отъездом Марта сняла повязки и с удовлетворением заметила, что за две недели, прошедшие с момента его тяжёлого ранения, ожоги затянулись, образовав слой новой, ещё очень тонкой и ранимой кожи. И она наложила небольшие повязки лишь прикрыв кожу от внешнего воздействия. В благодарность он обнял «свою кормилицу», но, честно говоря, Лебедев с нетерпением ждал, когда она покинет его.

До этого момента Константин много времени проводил у окна: наблюдал за жизнью нацистской Германии, запечатлевая в своём сознании образы людей той эпохи. Несколько раз он выходил из дома, прогуливаясь по тихим берлинским улочкам старого города. Он дышал воздухом, наполненным лёгкими волнами гари от паровозных дымов с железнодорожного вокзала, расположенного в паре километров. Впрочем, от этого запаха ему становилось «нехорошо», и подкатывала дурнота. Но зато колоритность образов людей и вещей той эпохи не шла ни в какое сравнение с кинохроникой, которую он видел. Он уже в полной мере ощущал себя частью эпохи. Иногда накатывала острая печаль по дому, но Лебедев гнал от себя эти мысли, понимая, что сейчас ему не подвластны изменения в жизни. Самыми тяжёлыми были мысли о матери и отце, оставшихся в «той» эпохе.

«Наверное, — думал он с тоской, — мой обгорелый труп, или то, что от него осталось, похоронили в закрытом гробу. Представляю, как убивалась мать, как отец стоял, едва сдерживая слёзы. Он всегда был кремень, настоящий старый морской волк, офицер-подводник… А Маргарита? Она меня так любила. Наверное, тоже плакала».

Однажды во время прогулки он вдруг отчаянно решил, что всё это — безумные декорации, фантасмагория, и решил пройти по улицам, чтобы выйти «из проклятого портала» и снова оказаться в своей эпохе. Он шёл наугад, словно пёс, потерявший след, не обращая внимания на немцев, которые приветствовали его, принимая за раненого на фронте. Шёл мимо магазинов, кафе, мимо солдат в форме вермахта и военных патрулей. Шёл, шёл… Пока не дошёл до вокзала, который имел странное название для крупного железнодорожного узла — «Зоологический сад».

Там он увидел десятки паровозов, пышущих паром и угольным дымом. Сотни солдат в пилотках «фельдмютце» (которые впоследствии западные коллекционеры окрестили М34 или М35) готовились к погрузке в вагоны. Между вагонами для людей находились платформы с военной техникой. У каждого солдата за спиной — винтовка Mauser 98k. А на самой посадочной платформе, как говорится в таких случаях, «яблоку негде упасть». Сотни вещмешков, ребристых газбаков, к ним прикреплены кожаные плоские мешочки с противоипритной накидкой, чемоданы, свёртки и даже портфели с коробками, перевязанные верёвками, — всё это колыхалось в серо-зелёных волнах сукна цвета «фельдграу». Между ними мелькали редкие чёрные островки, устаревшей и почти вышедшей из употребления, эсэсовской формы, поблёскивали тусклым светом кокарды с «мёртвой головой». В воздухе стоял стойкий запах гуталина, смешанный с горьковатым ароматом дешёвых жировых средств для чистки солдатской обуви.

Солдаты курили, шутили и громко смеялись. Наверное, они предвкушали лёгкую победу над Советской Россией. Константин, не в силах больше терпеть охватившее его нервное напряжение, зашёл в привокзальное кафе, сел за стол и закрыл лицо руками.

«Надо научиться абстрагироваться от всего этого… Но как? Чёрт возьми, как этому научиться, если всюду эта свастика, фашистские орлы, а я с детства впитал ненависть ко всему этому!» — подумал он и пояснил сам себе: «Так же, как относился ко всему этому профессиональный разведчик… Например, Штирлиц…»

Константин внутренне рассмеялся.

«Какой нафиг Штирлиц!» — но тут же одернул себя: «Лебедев, пойми, вымышленный он или нет, в любом случае это лучший пример для тебя. Другого примера у тебя нет».

Он пришёл в себя, когда кто-то рядом произнёс:

— Herr, geht es Ihnen gut?

— Что вы сказали? — Лебедев поднял голову.

— С вами всё в порядке? Вам помощь не нужна?

— Благодарю, всё хорошо.

Константин встал и хотел уйти, но собеседник улыбнулся и, легонько тронув его за локоть, спросил:

— Я могу угостить вас рюмочкой шнапса и парой брауншвейгских колбасок?

— Да, почему бы и нет, — неопределённо ответил Константин.

— Гюнтер Штайн, — представился его собеседник, глядя ему прямо в глаза.

— Франц Тулле.

— Я заметил, что ваши руки обожжены. Прошу прощения за свою навязчивость… Восточный фронт?

— Нет. Я попал под недавнюю бомбёжку, едва остался жив.

— Весьма, весьма прискорбно, — сказал Гюнтер. — А мой сын недавно погиб на Восточном фронте.

Лебедев не знал, как поступить. Сочувствовать? Радоваться? Он просто промолчал.

— Да, получили «Todesnachricht» — письмо-извещение о смерти. Я запомнил его наизусть: «Уважаемые господин и госпожа Штайн. С глубоким сожалением я сообщаю вам о том, что ваш сын, ефрейтор Юлиус Штайн, пал смертью храбрых в бою за Родину и Фюрера 14 сентября 1941 года. Его смерть является тяжёлой утратой для нашего подразделения. Он служил с невероятной отвагой и преданностью, став примером для своих товарищей. Ваша семья может гордиться его заслугами и мужеством, проявленными на поле боя. Обстоятельства его гибели облегчают наше сердце: он ушёл внезапно, исполняя свой долг перед своими товарищами и Родиной. Мы чтим его память и уверены, что его вклад в нашу общую борьбу не будет забыт. Пожалуйста, примите мои искренние соболезнования в это тяжёлое время. Наши мысли и молитвы с вами и вашей семьёй».

Он поднял рюмку шнапса и медленно пригубил её.

— Но я не чувствую гордости… Всё, что я хочу, — это чтобы вернули моего Юлиуса. Его последним местом упокоения является кладбище где-то под Смоленском, где с честью похоронены многие героические воины.

Гюнтер помолчал пару минут:

— Я провожал его прямо с этого вокзала. И теперь часто прихожу сюда, сижу и жду, словно сейчас подойдёт поезд и с подножки вагона спрыгнет мой смеющийся Юлиус.

Он ещё немного помолчал.

— Я инженер, занимаюсь обслуживанием локомотивов. Люблю их с детства. Сейчас они для меня — единственная отдушина.

Он поставил на столик рюмку и спросил:

— А вы чем занимаетесь?

— Я учёный.

— Учёный? — переспросил Гюнтер.

— Я гауптштурмфюрер СС, занимаюсь исследованиями.

Гюнтер мгновенно изменился, превратившись из человека, ищущего сострадания, в образ немца, излучающего несгибаемую арийскую волю и всецело преданного делу Фюрера.

— Хайль Гитлер! — Он поднял правую руку, демонстрируя одним жестом верность нацистской идеологии, преданность национал-социалистической партии и выражая лояльность Гитлеру.

Потом он немного, как бы между делом, распахнул пальто и продемонстрировал небольшой круглый значок со свастикой на лацкане пиджака.

«Ну вот, бл*ть, и все страдания», — разочарованно вздохнул про себя Константин Лебедев, забыв в ответ вскинуть руку в ответном «нацистском салюте».

На прощание Гюнтер Штайн повторил Лебедеву ещё раз фразу:

— Я люблю локомотивы с детства.

И при этом внимательно посмотрел ему в глаза. Лебедев учтиво кивнул, развернулся и ушёл.

После этого случая он дважды приходил к вокзалу, сам не понимая зачем. То ли гонимый скрытой в душе глупой надеждой, что локомотивы, тянущие вагоны, могут каким-то чудесным образом унести его обратно в своё время, то ли хотел скрыться от своего чуждого ему образа. Но, скорее всего, железнодорожный вокзал стал для него бурлящим источником концентрированных человеческих образов. Здесь всего за час или два перед его взором происходил колоритный срез немецкого общества времён нацистской Германии.

Однажды он пришёл на железнодорожный вокзал рано утром. Там, на дальних путях, Константин Лебедев увидел поезд, состоящий из товарных вагонов, который охраняли часовые с собаками. Состав стоял чуть в стороне от всех пассажирских и товарных поездов, изредка нарушая тишину пасмурного утра лаем собак, сдавленными стонами и криками. Вагоны с непривычно для немецкой педантичности грязными колёсами, местами обшитые грубо обтёсанными досками, с узкими, почти крохотными зарешечёнными оконцами, чернели на фоне густого белесого тумана и тёмной паровозной копоти, оседающей чёрными точками. Иногда из-за железных прутьев, из тёмной глубины вагона, вырывались руки, и тогда на мгновение появлялись лица, искажённые страхом и страданием. Часовые кричали на несчастных узников и били длинными палками по побелевшим от напряжения костяшкам пальцев. Лай, стук, стоны и смрадная вонь, распространявшаяся вокруг состава на несколько метров, — удушающий, с тяжёлыми, приторными нотками запах смерти и отчаяния. Некоторые немцы брезгливо зажимали нос или отворачивались. Но не от ужасного зрелища — им просто досаждал неприятный запах.

Как только путь освободился, раздался протяжный, унылый гудок паровоза. Состав конвульсивно дёрнулся и медленно ушёл в туман, словно его проглотил ад.

И это были не фотографии «поезда смерти» из учебников истории или книги про Нюрнбергский процесс, не кадры из фильма «Обыкновенный фашизм». Это были самые настоящие вагоны, наполненные ещё живыми людьми, которые вскоре, испытывая ужасные муки, сгинут навсегда в печах и газовых камерах фашистских фабрик смерти.

Этот случай оставил в сознании Лебедева неизгладимое впечатление и впоследствии стал своеобразным маркером, не позволявшим ему расслабляться.

Ещё одно очень полезное знание извлёк Константин Лебедев из своих прогулок к вокзалу — он стал неплохо разбираться в основных типах немецких локомотивов:

BR-01: один из самых известных и успешных паровозов, классический экспресс-паровоз с передаточной системой «2−10−0». Использовался для пассажирских и грузовых перевозок, отличался высокой мощностью и отличной скоростью.

BR-04 (или 040): высокоскоростной паровоз с колеёй 1,435 м, использовался в основном для скоростных поездов. Имел повышенные характеристики и мог развивать весьма высокую скорость.

BR-44: грузовой «двухвальный» паровоз с передаточной системой, аналогичной BR-01. Был предназначен для тяжёлых грузов и стал основным паровозом для грузовых перевозок, использовался как на фронте, так и в тылу.

BR-52: простая и экономичная модель грузового паровоза, предназначенная для массового производства. Был особенно востребован во время войны благодаря своей простой конструкции, что облегчало ремонт и эксплуатацию. Именно этот локомотив тянул «поезд смерти», который видел Константин на отдалённых путях.

BR-65: паровоз, использовавшийся на коротких расстояниях и для локомотивных служб. Был относительно компактным и подходил для работы на менее загруженных линиях.

Он ещё пару раз замечал Гюнтера Штайна в том же кафе и за тем же столиком, но желания говорить с ним больше не возникало, и поэтому Лебедев всегда ограничивался вежливым кивком головы.

Марта Шмидт поручила заботиться о его питании своей приятельнице, владелице небольшого кафе на соседней улице. Несмотря на то что в стране действовала карточная система распределения продуктов, существовали кафе и рестораны, где можно было поесть за рейхсмарки. Её сын должен был приносить ему еду в лотках из нержавеющей стали и забирать пустые. Либо Константин сам мог приходить в кафе, чтобы поесть. Думая об этом, Лебедев почему-то вспомнил знаменитое берлинское кафе «Элефант».

Сразу после её отъезда он, позавтракав, достал дневник Франца Тулле и погрузился в его чтение. Он читал внимательно, желая как можно скорее понять этого человека и соответствовать его образу. Быстрое чтение вскользь, «по диагонали», для этого не годилось, поэтому наиболее важные места Константин перечитывал по несколько раз, анализируя каждое слово и выбирал значимые записи. В дневнике содержались записи за несколько лет, и поэтому чтение в перспективе затягивалось:

Апрель… 1937 года.

'Сегодня я удостоился высокой чести. Меня принял рейхсфюрер Генрих Гиммлер. Торжество, приуроченное к началу экспедиции, организованной Эрнстом, проходило в замке Вевельсбург — священном месте для всех членов СС, что для меня почётно вдвойне. Эрнст уговаривает меня вступить в СС, говоря, что это очень поможет карьерному росту благодаря тем возможностям, которые есть у рейхсфюрера. Честно говоря, я думаю над этим, но пока ещё не принял окончательного решения. Скорее всего, приму его после экспедиции.

Основная церемония проходила в главном зале замка — огромной круглой комнате, расположенной под сводом в северной башне и украшенной гербом группенфюрера СС. Хотя обычно повседневные церемонии проводились ниже, в зале обергруппенфюреров СС, рядом с флигелями замка, где располагались учебные комнаты, оформленные в честь героев нордической мифологии: Видукинда, короля Генриха, Генриха Льва, короля Артура и Грааля.

Я впервые находился в замке Вевельсбург. Сама крепость, известная как Вевельсбург, по словам рейхсфюрера, была заложена гуннами. Но своё название получила от рыцаря по имени Вевель фон Бюрен. Во время средневековых междоусобиц в замке скрывались падерборнские епископы, а в XVII веке крепость была перестроена и приняла современный вид. Рейхсфюрер, очарованный замком, который напоминал наконечник копья Одина, в 1934 году арендовал его и земли за символическую плату в одну марку в год и намеревается полностью восстановить его, а затем произвести перепланировку всей прилегающей местности, добавив целый комплекс дополнительных строений к 1960 году.

Интересен сам выбор места. К нему подтолкнул рейхсфюрера Карл Вилигут, сопровождавший Гиммлера во время его первого визита в замок. Странная личность… Он предсказывал, что замку суждено стать магическим местом в будущей борьбе между Европой и Азией. Его идея опиралась на старую вестфальскую легенду, нашедшую романтическое выражение в одноимённой поэме XIX века. В ней описывалось видение старого пастуха о «битве у березы», в которой огромная армия с Востока будет окончательно разбита Западом. Вилигут сообщил эту легенду Гиммлеру, утверждая, что Вевельсбург станет бастионом, о который разобьётся «нашествие новых гуннов с Востока», исполнив тем самым старое пророчество. Ещё раз повторю, любопытная личность этот Карл Мария Вилигут. Он утверждает, что владеет особой родовой памятью, которая позволяет помнить события из жизни его племени. А он, естественно, из древнейшего германского племени, но какого — сам не помнит. Немаловажно, что он приписывал древним германцам культуру, хронология которой начиналась где-то около 228 000 года до нашей эры!

Ещё в 1924 году Вилигут был направлен в клинику душевных болезней Зальцбурга, где его квалифицировали как патологического психического больного. Он провёл примерно три года в клинике, пока суд города Зальцбурга не признал его недееспособным к ведению собственных дел на основании медицинского заключения. После этого «родовой предсказатель германского народа» в начале тридцатых годов эмигрировал в Германию, где его старый друг Рихард Андерс, уже будучи офицером СС, представил его Гиммлеру. Рейхсфюрер был настолько потрясён родовыми видениями Карла Вилигута, что решил использовать этот уникальный источник информации о древней немецкой традиции и религии. Эрнст как-то спросил меня, насколько научны видения Вилигута. На что я ответил ему, что они никак не могут быть связаны с наукой — это бред сумасшедшего. Но это не помешало Вилигуту получить звание гауптштурмфюрера СС. Правда, вступил он в СС под псевдонимом Карл Мария Вейстхор и был назначен главой отделения древней и ранней истории Главного управления расы и переселения в Мюнхене. Высокая должность и большие возможности. Но его обязанности состояли в том, чтобы излагать на бумагу свои родовые воспоминания (болезненный бред). А ещё через год его повысили до штандартенфюрера СС. Я умолчу о достоверности этих «родовых воспоминаний», но Карл Вилигут имеет очень сильное влияние на рейхсфюрера, что приводит в бешенство многих авторитетных учёных. Но я уже достаточно уделил места на бумаге этому проходимцу.

Моя же первая личная встреча с Гиммлером состоялась в столовой в южном крыле замка, где были устроены личные покои самого рейхсфюрера СС — в том числе огромное помещение для коллекции оружия и библиотека с двенадцатью тысячами томов. Рядом находились зал заседаний и судебный зал. В том же южном крыле известный архитектор разместил апартаменты Гитлера. Я очень надеялся увидеть самого фюрера, но он лишь передал членам экспедиции устные пожелания через самого Гиммлера.

На следующий день я прошёл в сопровождении охраны в удивительный зал тридцатипятиметровой длины и пятнадцатиметровой ширины. Он примечателен огромным круглым дубовым столом, стоящим посередине, словно древний алтарь, где двенадцать приближённых к рейхсфюреру персон, сидя в огромных креслах, обитых чёрной свиной кожей и украшенных гербами, проводили важные заседания. Круглый стол, полумрак, высокие спинки кресел — кажется мне, что заседания сильно походят на спиритические сеансы.

Рейхсфюрер ожидал меня в библиотеке.

— Наша миссия в Тибет имеет исключительное значение для будущего Рейха. Древние тексты и предания говорят нам о том, что именно там, в недоступных горных твердынях, сохранились чистейшие следы арийской расы. Население Тибета, живущее на «крыше мира», веками оставалось изолированным от расового смешения, которое поразило весь остальной мир, — сказал он мне. — Надеюсь, доктор Франц, вы как немец осознаёте важность вашей миссии.

Я в ответ заверил его в том, что, безусловно, мы проведём все необходимые антропологические измерения и исследования, чтобы подтвердить его убеждения. Но я не стал ему говорить, что его представление об идеальном древнем арийце сильно расходится с образами людей, проживающих на территории Тибета. Они вряд ли подходят под описание, воплощающее «высшую форму человеческого существования», которую рейхсфюрер определяет как древнего арийца.

Эрнст с усмешкой рассказывал мне, что тибетцы никоим образом не подходят под требования, которые мы предъявляем к ним. Даже наоборот, они в большинстве случаев — антипод арийцев: их рост, за редчайшим исключением, не дотягивает до ста восьмидесяти сантиметров. И у них нет атлетического телосложения и широких плеч. Нет, конечно, те шерпы, которые помогали Эрнсту карабкаться по скалам и твердыням Тибета, были очень жилистыми, выносливыми и сильными людьми, что недоступно многим европейцам, но у них не было этого атлетического телосложения.

У них напрочь отсутствует удлинённый череп с высоким лбом. И уж тем более нет светлых волос, как говорил рейхсфюрер, в этом случае — золотистого цвета, солнечного. И если говорить о цвете, то большая редкость у тибетцев — голубая или серая радужка глаз. Конечно, можно с некоторой натяжкой говорить об «остроте взгляда», характерной для настоящего арийца, но смотря что вкладывать в это понятие.

Тем более лицо тибетцев, судя по фото, которые демонстрировал мне Эрнст, плоское и сглаженное, как у всех азиатов. Оно совершенно не подходит под описание: чёткие линии лица с хорошо выраженным волевым подбородком. И в довершение всего — тибетцы не имеют светлой кожи, о которой говорит рейхсфюрер. Она более смуглая и имеет, скорее всего, желтоватый оттенок.

Их примитивное существование свидетельствует об отсутствии высочайшего уровня интеллекта или способности к цивилизационному стратегическому мышлению, как у арийцев. Хотя Эрнст говорит, что многие представители Тибета очень хитры и дальновидны, но в этом случае для арийца характерен врождённый комплекс лидерских качеств, прямая, непоколебимая, железная воля к власти, а не лицемерная азиатская маска с улыбкой.

Что можно сказать об особой духовной связи с природными силами? Ещё один яркий признак арийской расы. Возможно, у тибетцев, в силу их сурового существования, выработалась особая адаптационная, скорее эволюционная связь с силами природы. Но она характерна для любого народа, живущего в суровых условиях. С таким же успехом этим может похвастаться эскимос или дикарь с полинезийских островов. Что же до особой способности к мистическому познанию мира, то, думаю, здесь им нет равных. Они с древнейших времён придерживаются буддистского мировоззрения, где мистическое созерцание мира выражено наиболее ярко, чем у других народов.

Рейхсфюрер говорил, что для арийцев ещё характерны определённые моральные и волевые качества: абсолютная преданность своему народу, готовность к высокому самопожертвованию ради высших целей, безупречная честность и верность, презрение к материальным благам (за что он постоянно критикует Геринга и указывает на это фюреру), стремление к постоянному самосовершенствованию, естественное понимание важности социальной иерархии и механизмов общественного порядка. Но моё мнение — их общество лишено этих качеств и имеет скорее архаический уклад социальной организации. На это указывает существование множества тибетских княжеств, многие из которых представляют собой союз пары деревень, затерянных между горных возвышенностей.

Что же тогда говорить об уникальных социальных характеристиках тибетцев? Рейхсфюрер говорил, что главные из них: данные природой способности к управлению, умение организовывать и вести за собой массы, которые продемонстрировал всему миру фюрер, врождённое понимание законов войны и способность создавать высокоразвитые цивилизации сверхлюдей.

Могут ли тибетцы создавать высокоразвитые цивилизации? Я задал этот вопрос ему.

На что он заметил, что у арийцев, как у высшей расы, есть свои особые сверхспособности, которые многие люди принимают за магические… Поэтому не всем дано увидеть их цивилизацию. По-моему мнению, они скорее представляют мистическую сущность. Но рейхсфюрер уверен в их существовании… Он перечислил их: первое — у арийцев есть возможность использовать скрытые силы природы, недоступные другим народам; второе — арийцам открыт доступ к древним знаниям и технологиям и к способности контролировать мощные природные стихии; в-третьих — это телепатические способности и сверхчеловеческая выносливость. Как говорил рейхсфюрер, именно люди со всеми этими качествами были когда-то истинными властителями древнего мира. Они создавали могущественные империи и цивилизации, возводили непревзойдённые по величию города, потому что это доступно только владельцам тайных знаний, в чьих жилах текла кровь великих правителей и завоевателей.

Он говорил об этом с такой непоколебимой страстью, что я, сам того не желая, верил каждому его слову, словно мы находились не в библиотеке замка Вевельсбург, а, захваченные мистическим вихрем, несёмся над Землёй, разрывая пространство и время. Видим города из величайших эпох, где древние арии правили миром.

Я даже на несколько мгновений избавился от своего скепсиса относительно сумасшедшего Вилигута, поправ своё призвание учёного, который оперирует только научными фактами и доказательствами.

Но он словно чувствовал во мне последние остатки сомнений. Рейхсфюрер посмотрел на меня долгим, протяжным взглядом и сказал:

— Современные арийцы — это лишь бледная тень той Великой расы… Века смешения и упадка привели к утрате многих качеств, о которых я вам говорил. Но в некоторых семьях, в некоторых родах эта кровь всё ещё сохранилась в относительной чистоте. Наша задача — через правильную селекцию, через «огненное» очищение крови заслуженно вернуть эти качества нашему немецкому народу. Мы должны восстановить всё былое величие арийской расы! И именно поэтому так важны ваши исследования в Тибете. Франц, я хочу, чтобы вы прониклись тем, насколько они важны для нашего народа. Чтобы вы отбросили все свои сомнения… Потому что именно там сохранились последние чистые потомки арийцев. Помните, каждая капля древней арийской крови бесценна. Вы должны это понимать. Мы должны найти эти источники чистой крови и использовать их для возрождения расы господ. Только так мы сможем создать новое поколение сверхлюдей, достойных правителей мира.

Я даже не стал говорить ему, что для меня эта экспедиция изначально представляла лишь интерес учёного. Что для меня до этого момента было важно лишь тщательно изучить культурные и религиозные обычаи и доказать, что возможно, они содержат какие-то элементы древней арийской культуры. Попытаться найти эти скрытые следы… Но я даже не подозревал о величии его замыслов.

Я молчал.

Гиммлер сидел напротив меня в глубоком кресле, закинув ногу на ногу и слегка покачивая ею. Одетая в чёрный, начищенный до зеркального блеска сапог, она вальяжно дёргалась, словно опрокинутый метроном, отсчитывая секунды нового великого мира. Он сосредоточенно смотрел на кончик своего сапога, и мне казалось, что он настолько поглощён своими далёкими размышлениями, что даже не замечает, что я нахожусь здесь, с ним в этом зале. А он просто транслировал свои мысли куда-то в пустоту космоса, надеясь, что его речи будут восприняты великой Вселенной.

— Конечно, рейхсфюрер, мы задействуем все возможные методы для достижения поставленной цели, — ответил я ему.

Он вскинул голову, посмотрел на меня и сказал:

— Франц, найдите мне Шамбалу. Потому что это место — древний центр силы арийской расы. Вы должны установить контакт с хранителями древних знаний. Это важнейшая задача для вас, и она будет иметь судьбоносное значение для будущего Рейха. Тот, кто контролирует Шамбалу, будет контролировать судьбу мира!

Он помолчал, словно ждал, когда во мне исчезнут последние крохи сомнений, и сказал:

— Ваше участие в экспедиции имеет скрытый характер. Мне рекомендовал вас лично Эрнст Шефер, наш великий немецкий путешественник и исследователь. И я, после некоторых размышлений, несмотря на то что вы ещё не вступили в партию и не являетесь членом нашего братства СС, всё же решил вас включить в эту экспедицию. Вы не будете официально заявлены в ней. Вас будут принимать за свободного немецкого альпиниста, который примкнул к экспедиции из каких-то своих соображений. Это секретная миссия, которую я возлагаю на вас от имени фюрера и лично от себя. Я могу доверить вам эту чрезвычайно ответственную миссию?

Я осознал, какое чрезвычайное доверие оказывает мне рейхсфюрер. Я хотел сказать ему, что благодарен и оправдаю его доверие, приложив все усилия для успешного исполнения миссии… Но, находясь под впечатлением его страстной речи в библиотеке древнего замка, которая имела какое-то магическое воздействие на человека, ответил:

— Да.

Он посмотрел мне в глаза сквозь округлые стёкла очков и, по-видимому, понял, какие эмоции меня обуревают. Этого простого и ясного ответа ему хватило, чтобы доверить мне сложнейшую миссию.

Эта встреча разделила отныне мою жизнь. Я стал не просто учёным, а, как пошутил Эрнст, воплощением многогранной сущности, в которой соединились десять знаний: эзотериолог, оккультист, религиовед, мистиковед, герметист, теософ, антропософ, метафизик, парапсихолог, криптоисторик. В итоге, ты теперь — высоконаучный колдун, — подвёл итог он.