Русский агент Аненербе

Глава 8

Основную часть дневника занимали сухие отчёты о торговых сделках и рутинных происшествиях на корабле. Между страницами, словно жемчужины в раковине, попадались лаконичные заметки о посещённых землях — конечно, бесценный материал для историка, но сейчас Константин искал иное. Пальцы скользнули по пожелтевшим листам, пока внезапно взгляд не зацепился за странный фрагмент. Здесь, среди скупых записей о ветрах и грузах, расстилалось подробное повествование, от которого замерло дыхание…

'Я, Дитрих фон Любек, купец из славного города Любека, члена достославного Ганзейского союза, пишу сии строки дрожащей рукой в день святого Михаила лета Господня 1387. Возвращаясь с торговой миссии из Бергена, где я успешно сбыл партию фландрских сукон, византийских вин и закупил норвежскую сушёную треску, наш когг попал в жестокую бурю у берегов Ютландии. Но Волею милостивого Господа и всех святых нас прибило к небольшому заливу, на неизвестном острове, где мы вынуждены были встать на якорь, дабы переждать непогоду и починить разрушенные непогодою снасти.

На третий день вынужденной стоянки, измученный бурей, что едва нас всех не погубила, и встревоженный мыслями о безызвестной кончине своей в ледяном море, я прилёг отдохнуть на палубе, укрывшись тёплым плащом. Незаметно для себя я погрузился в глубокий сон. Мне снились удивительные видения: величественные чертоги, подобные тем, что описывают скальды в своих сагах, могучие воины в сверкающих доспехах и седобородый старец с вороном на плече, чей единственный глаз, казалось, пронзал самую душу. Проснувшись в холодном поту, я почувствовал странное беспокойство и непреодолимое желание сойти на берег. Отправив людей на поиск пресной воды, я сам пошел, повинуясь неизвестному могущественному зову, идущему в мое сердце не известно откуда.

Пляж дышал солёной свежестью отлива, когда мои ноги погружались в зернистый песок, оставляя за собой цепочку чётких отпечатков. Ветер, пропитанный запахом водорослей и дальних штормов, нёс с собой крики встревоженных чаек, но внезапно что-то вспыхнуло в луже, оставленной отступающей морской волной. Искра, холодная и непохожая на солнечный блик, заставила замереть мою душу. Я благоговейно, предчувствуя божественное провидение, опустился на колени, счищая влажные пласты песка, пальцы наткнулись на ребристую поверхность — не на камень, слишком гладкий, не на раковину, слишком тяжёлый.

Мое сердце забилось чаще, когда я вытянул находку наружу. Время будто сжалось в тиски: в моих ладонях лежал клинок, чьи очертания нарушали все знакомые мне истории. Древний металл, прекрасный, переливающийся, как полуденное море, играл перед моими очами, голубоватыми прожилками, словно в его поверхность мастера вплели звёздную пыль. По грани, от основания к острию, бежали руны, выгравированные великолепной рукой неведомого кузнеца, точностью — их завитки напоминали то ли письмена, то ли рисунки неведомых механизмов. От прикосновения к ним моей по коже пробежали мурашки, будто наконечник хранил в себе эхо древних молний.

Но больше всего потрясла острота. Лезвие, скрытое под слоями ила и соли, не имело ни царапины, ни пятна ржавчины. Оно разрезало воздух с шипящим звуком, будто жаждало вернуться в бой. Солнце, пробиваясь сквозь тучи, отразилось в его гранях — и на миг показалось, что письмена вспыхнули изнутри…

Я спрятал свое находку в походную сумку.

На острове я встретил старого забытого людским миром рыбака, иссохшего, как корень древа в магометанских песках, увидев находку, старик поведал мне древнее предание о том, что в этих местах некогда Один, великий предводитель языческих богов, потерял свое копье Гунгнир во время великой битвы с ётунами. С тех пор копье ждало того, кто окажется достоин поднять его из песков забвения.

Я обратился к старику с самыми ласковыми просьбами забрать его к себе на корабль, имея самые добрые намерения отвезти его на родину или туда куда он сам пожелает. Но он, громко посмеявшись надо мной, и удалился, восвояси шагнув в неизвестно откуда взявшийся туман.

Я человек торговый, привыкший иметь дело с весами и счётными книгами, но эта находка наполняет мою душу странным огненным трепетом. По ночам мне чудится шепот на древнем языке, а над наконечником порой вспыхивают синие искры. Я по прошествии времени решил доверить эти строки пергаменту, ибо чувствую, что нашел нечто большее, чем просто древнее оружие.

С наступлением попутного ветра я вернулся в Любек.

Местный священник на моем корабле, из церкви Святого Николая Мирликийского, горячо убеждает меня передать находку церкви, дабы избавиться от языческого наваждения, и избежать гнева Господа нашего. Но некая сила удерживает меня от этого шага. Возможно, сам Господь направил меня к этой находке с неведомой пока целью.

Наконечник копья будет надёжно спрятан в моей личной сокровищнице, под защитой крепких стен и верных слуг. Молюсь, чтобы это решение не навлекло беду на мой дом и моих близких. Более я страшусь гнева церкви…

Post Scriptum: странно, но с тех пор, как я обнаружил наконечник, все мои торговые предприятия приносят небывалую прибыль, а конкуренты словно теряют разум, совершая одну ошибку за другой. Воистину, пути Господни неисповедимы…

Писано в гавани Скаген, собственноручно, Дитрих фон Любек, купец первой гильдии'.

Константин Лебедев откинулся на стуле и закрыл глаза.

«Чёрт побери… Если бы я собственными глазами не видел этот наконечник копья, то я бы сказал — это все фантазии средневекового человека. Все мореплаватели тех времен рассказывали небылицы и сказочные истории о заморских странах и чудесных землях. Но я видел этот наконечник!».

Он полистал дневник. Манера письма Дитриха фон Любека немного изменилась, словно что-то случилось с его рукой, многие буквы приобрели странную руническую прямолинейность. Купец продолжал описывать свои торговые операции и дела, но как заметил Лебедев стал делать это без свойственного азарта опытному негоцианту из знаменитого Ганзейского Союза.

И вот он нашел еще одну подробную запись:

'18 день плавания. Побережье Ютландии.

После невероятной находки наконечника копья, что как было сказано, принадлежало самому Одину, сон и покой покинули меня навсегда. Каждую ночь я вижу удивительные видения: великие битвы прошлого, чертоги Вальхаллы и самого Всеотца, восседающего на своем троне. Святые отцы стали подозревать, что я одержим нечистым. И я, страшась их коварных козней решил больше времени проводить в море и в разъездах, прикрывая страсти свои заботой о торговых делах. Я с горячей жаждой искал тот чудесный остров, но все мои поиски приносили мне лишь одно разочарование за другим. Но сегодня произошло нечто еще более необычайное. Пока я стоял на палубе, наблюдая за игрой волн в лучах заходящего солнца, с великой печалью в сердце сокрушался, что покровительство, того, кого я как христианин не могу назвать, чтобы не навлечь на себя гнев Святой церкви, которая все чаще и чаще обвиняет меня к сатанинскому поклонению языческим богам, покинуло меня. Небо внезапно заволокло тучами необычного серебристого оттенка. Ветер, который дул с севера, принес с собой странный шепот, будто сами норны нашептывали древние саги, клянусь я слышал песни, доносящиеся из Вальхаллы. И тогда мой взгляд упал на небольшую бухту впереди по курсу.

Что-то влекло меня туда. Я, преодолев недовольство команды, немедля приказал бросить якорь и прочтя молитву спустил шлюпку. Гребя к берегу, я чувствовал, как сердце колотится все сильнее. У кромки воды, среди прибрежных камней, я заметил нечто необычное: приличный кусок древесины, выброшенный морем, трех или четырех пядей длинны и полутора пядей ширины и такой же высоты.

Но это была не простая древесина. Её медово-золотистый цвет и странные узоры, проступающие на поверхности, говорили о том, что передо мной нечто особенное. Когда я прикоснулся к дереву, по телу пробежала дрожь, а в голове зазвучали древние песни.

Я увидел на берегу уже знакомого старика. Я обратился к нему с просьбами поведать мне о сути моей находки. Он ответил мне — это фрагмент священного ясеня Игдрасиль, мирового древа, соединяющего девять миров. Старик спросил меня, знаю ли я свое предназначение? Я ответил, что не знаю. И он сказал мне, что это есть моя судьба. Со мной был заключен договор. Я должен изготовить ларец куда помещу наконечник копья. Я спросил его, почему судьба удостоила меня такой чести? Что еще я должен сделать? Он ответил, что я должен еще обрести руны. И тогда для меня откроется врата в девять миров, и я должен вернуть Одину наконечник его копья. Сказав это, он исчез, как и в прошлый раз ушедши от меня в туман. Боги даровали мне не только великую реликвию, но и достойное вместилище для неё. Завтра я начну работу, и пусть Один направляет мою руку в этом священном деле.

А пока я сижу в своей каюте при свете масляной лампы и записываю эти строки. Снаружи воет ветер, и мне кажется, что в его завываниях я слышу голоса эйнхериев, призывающих меня к великим свершениям. Что ждет меня дальше? Какие еще тайны откроют мне боги? Время покажет, а пока я должен сосредоточиться на создании ларца, достойного хранить священную собственность Одина. Но я продолжаю взывать к своему разуму и ясному уму торговца… Как это возможно? Древние сказания гласят, что Игдрасиль существует вне материального мира, являясь духовной осью Божественной Вселенной. И все же… этот кусок древесины излучает такую силу, которую невозможно спутать ни с чем иным. На его поверхности я различаю руны, почти стертые временем, но все еще хранящие древнюю мудрость…'.

Лебедеву казалось, что остановилось время. Его фантастический перенос личности или пусть, это перенос сознания в тело немецкого ученого из Аненербе, не менее сказочнее тех приключений Дитриха фон Любека, о которых он пишет в своем дневнике. Но у него уже совершенно четко возникло чувство, что его невероятное перевоплощение как-то связано с Дитрихом фон Любеком и то, что говорил Вюст о рунах.

«Господи, как это все может быть возможным!», — вздохнул он.

Ему необходимо дочитать записки ганзейского купца, чтобы понимать, что делать дальше и главное, как вести диалог не только с президентом Аненербе, но и с Гиммлером. Лебедев снова погрузился в чтение:

'Я продолжу свой рассказ о том, что было дальше после того, как я обрел чудесный кусок древа Игрдрасиль. Я осторожно завернул находку в чистое полотно и вернулся на корабль. Всю ночь я провел в своей каюте, изучая этот удивительный кусок древа. При свете лампы руны, кажется, начинают светиться и мерцать подобно звездам собственным внутренним светом. Мне удалось разобрать несколько слов: «Путник, познавший тайну древа, обретет мудрость девяти миров…» Но тучи сгущались надо мной.

Команда замечает перемены во мне. Говорят, что мои глаза теперь горят странным огнем, а речь стала походить на древние скальдические песни. Мои люди боятся и трепещут в присутствии меня… Возможно, они правы. С тех пор как я прикоснулся к древесине Игдрасиля, мир вокруг изменился. Я вижу то, что прежде было скрыто от глаз смертных: тонкие нити судьбы, связывающие все сущее, тени альвов, скользящие по волнам, отблески далекого Муспельхейма в северном сиянии.

Завтра мы продолжим путь на север. Что-то подсказывает мне, что это только начало удивительного путешествия. Фрагмент Игдрасиля словно указывает путь, он указывает направление на Север, и я должен следовать этому зову. Куда приведет меня эта дорога? К каким тайнам древних богов? Время покажет…'

Дальше запись прерывалась, лишь несколько рунными символов, начертанных дрожащей рукой, завершали записи. Лебедев внимательно осмотрел дневник. Первые страницы не имели логического начала — отсутствовало вступление и авантитул. Он закрыл дневник и повернул к себе обрезом. Видно, характерная едва заметная щель между форзацем и нахзацем обложки и блоком листов. Константин снова открыл книжицу и потеребил ногтем нитки сшивки — без сомнения не хватает нескольких последних страниц. Дневник Дитриха фон Любека написан на очень дорогом тонком пергаменте — вещь доступная лишь богатым людям.

«Капец… Хрень какая-то! Девятые врата Романа Полански, какие-то…», — он разочарованно закрыл книжицу.

Увлеченно читая дневник торговца, Лебедев и не заметил, как на Берлин опустились сумерки, а за окном небо заволокли серые тучи и начал моросить типичный для этого времени года дождь.

«Но ясно одно, Дитрих стал свидетелем, нет, скорее участником фантастических событий, связанных германо-скандинавской мифологией… Фантастических⁉», — усмехнулся он, — «ты на себя посмотри, сидишь в 41-ом году прошлого века в эсесовской форме в самом центре гнезда фашистской идеологии… Нет к черту! Но возникает вопрос. Какая есть связь между тремя людьми: Дитрих фон Любек, Франц Тулле и Константин Лебедев?».

Внезапно зазвонил телефон на столе прерывая его размышления. Лебедев вздрогнул от неожиданности и медленно протянув руку взял трубку:

— Гауптштурмфюрер Тулле, слушаю, — сказал он.

— Хайль Гитлер! — ответили на том конце провода.

Лебедев ответил на приветствие.

— Эссман Рудольф Ранке, — представился связист.

— Я слушаю эссман.

— Соединяю с оберштурмбанфюрером Янкуном.

— Хорошо…

Раздался щелчок. После всех приветствий Гереберт Янкун сказал:

— Дорогой Франц, не могли бы вы ко мне зайти? Вальтер рассказал вам о находке одной из наших зондеркоманд. Хочу обсудить с вами детали.

Кабинет Герберта Янкуна находился почти рядом, на третьем этаже, только в другом конце коридора.

«Чего он сам не зашел? Тут два шага и всего-то…», — подумал Лебедев, открывая дверь исследовательского отдела раскопок.

Просторный в неоготическом стиле кабинет Герберта Янкуна являл собой странный образец, где некий беспорядок, который говорил о том, что хозяин здесь бывает не часто сочетался с академической строгостью.Массивные дубовые панели до середины стен — выше светлые оштукатуренные поверхности, украшенные картами древней Европы и множеством фотографий археологических раскопок. Тут же у стены свалены в кучу рюкзаки с полевым оборудованием и походными вещами. Но центральное место занимал внушительный письменный стол из красного дерева с резными ножками в виде грифонов. На столе — массивная бронзовая настольная лампа с зеленым плафоном, папки с документами, несколько кип археологических журналов и пепельница из темного стекла.

В углу — высокий застекленный шкаф, где за толстыми стеклами видны старинные фолианты в кожаных переплетах и огромное количество археологических артефактов — керамические черепки разных размеров и форм, бронзовые фибулы, фрагменты древних рукописей, неолитические статуэтки, изъеденный временем короткий римский меч, камни с высеченными на поверхности древними рисунками и прочие предметы представляющие интерес лишь только для археологов.

На стене за креслом Янкуна — внушительный портрет Генриха Гиммлера в черной эсэсовской форме. Под ним — знамя Аненербе с рунической символикой. В углу примостился старинный глобус на витой подставке, а рядом — небольшой столик с графином и хрустальными бокалами. Массивное кожаное кресло Янкуна и два более простых кресла для посетителей дополняют обстановку.

«У них у всех что ли глобусы в кабинетах», — подумал Лебедев.

Воздух пропитан запахом табачного дыма, старой кожи и пылью. Где-то в глубине комнаты тикали старинные напольные часы.

Янкун, мужчина средних лет в строгом костюме, а не в форме СС перебирал бумаги на столе.

Увидев Лебедева, он быстро вскинул руку, в ответ и встав, вышел из-за стола встретить гостя, как говорят в таком случае «на коротком расстоянии».

— Мой дорогой Франц, прошу присаживайтесь', — Янкун указал на одно из кожаных кресел.

— То, что я вам расскажу, пока не должно выйти за пределы этого кабинета. Об этом лично попросил рейсхфюрер'

Он достал из стола папку с грифом «Совершенно секретно» и разложил перед Лебедевым фотографии.