Подземелье крепости встретило Степана сыростью и холодом. Каменные стены, покрытые капельками влаги, мрачно поблескивали в свете факелов. Всеволод сидел на деревянной скамье в углу камеры, закованный в кандалы. За прошедшие сутки он явно не спал — глаза покраснели, но взгляд оставался острым и злым.
— Воевода, — сказал Степан Игнатьевич, входя в камеру и присаживаясь на стул напротив. — Надеюсь, ночь прошла с пользой? Успел подумать?
Всеволод медленно поднял голову. В его глазах не было раскаяния, лишь усталая ярость. Он криво усмехнулся.
— Подумать о чем, Степан? О том, как мой собственный племянник вонзил мне нож в спину?
— Я бы советовал подумать о другом, — спокойно ответил управляющий, сцепив пальцы. — О том, почему твой гениальный план, который ты вынашивал, рассыпался в прах за несколько недель. Честно говоря, я всегда считал тебя более искусным игроком.
В глазах Всеволода вспыхнул огонь. Удар пришелся по самому больному — по его интеллекту.
— Мой план был безупречен! — прошипел он, перестав юлить. — И он бы сработал, если бы не ваше колдовство!
— Колдовство? — Степан Игнатьевич удивленно приподнял бровь. — Не льсти себе, Всеволод. Ты проиграл не колдовству, а собственной недальновидности. Начнем с простого. Твой главный инструмент в заговоре против Ярослава… Демьян. Серьезно?
Всеволод сжал кулаки.
— Демьян был идеальным исполнителем…
— Он был старым, завистливым павлином, который готов был продать душу, лишь бы вернуть себе блеск в хвосте, — прервал его Степан. — Любой ребенок в этой крепости знает, что Демьян сломается от одного строгого взгляда. И ты доверил такому человеку самую тонкую часть своей игры.
— Если бы не повар… если бы не этот выскочка Алексей, Демьян бы справился! — взревел Всеволод. — Откуда я мог знать, что какой-то знахарь из грязи окажется настолько…
— А вот в этом и разница между нами, — сказал Степан Игнатьевич, наклоняясь вперед. Его голос стал тихим и ядовитым. — Да, повар стал новой, непредвиденной фигурой на доске, но хороший игрок использует новые фигуры, а плохой — жалуется, что они портят ему партию. Ты, Всеволод, оказался плохим игроком. Я эту фигуру заметил, оценил и использовал, чтобы тебя уничтожить. А ты… ты просто споткнулся о нее.
Всеволод молчал, но по его лицу было видно — слова управляющего попадают в цель.
— Скажи, Всеволод, — продолжил Степан, его голос был тихим, почти вкрадчивым, — а ты действительно считал, что все так просто? Что можно вести игру против всего рода и никто не заметит?
— Мой план был безупречен, — упрямо ответил Всеволод. — Годы… и никто ничего не заподозрил. Если бы не этот твой повар-колдун…
— Опять повар? — Степан Игнатьевич устало вздохнул, словно разочарованный учитель, слушающий нерадивого ученика. — Ты проиграл не потому, что на доске появилась новая фигура, а потому что не сумел просчитать ее ходы. Твой план был полон дыр, как решето.
Всеволод поднялся со скамьи, насколько позволяли кандалы. Его глаза горели яростью.
— Хватит! К чему этот разбор? Пришел поглумиться над пленником? Насладиться победой?
— Я пришел понять, с кем имею дело, — спокойно ответил управляющий, не сводя с него глаз. — С умным врагом, который проиграл достойному противнику, или с заносчивым дураком, который споткнулся о собственные амбиции. От этого зависит, как именно ты закончишь свои дни. И что станет с твоим именем.
Всеволод замер. Он понял, что это было начало торга.
— Что ты хочешь, Степан?
— Я хочу, чтобы ты помог нам закончить эту войну, которую сам и развязал, — ответил управляющий. — У тебя остались союзники. Морозовы, которые точно собираются нас атаковать. Я в этом уверен. А еще некоторое количество предателей в стенах крепости. Они все еще представляют угрозу.
Всеволод понял, к чему ведет разговор. На его лице появилась кривая, горькая усмешка.
— Ты хочешь, чтобы я их выдал? Чтобы я совершил еще одно предательство?
— Я хочу, чтобы ты сделал выбор, — поправил Степан Игнатьевич. — Между верностью тем, кто уже списал тебя со счетов, и будущим твоей собственной семьи. Я предлагаю тебе последний шанс показать, что ты действительно умеешь мыслить стратегически, а не только плести интриги.
— А что я с этого получу? — спросил Всеволод, и в его голосе, до этого полном ярости, впервые прозвучала слабая нотка делового интереса.
— Это зависит от того, насколько ценной окажется твоя помощь, — уклончиво, но с намеком ответил Степан Игнатьевич.
Всеволод долго молчал, обдумывая предложение. Наконец он поднял голову.
— Допустим, я соглашусь. Что именно ты хочешь?
— Помоги нам закончить эту войну, — сказал Степан, его голос был тихим, почти вкрадчивым. — Помоги нам уничтожить Морозовых.
Всеволод криво усмехнулся.
— И зачем мне это? Чтобы облегчить твою работу, Степан?
— Чтобы спасти то, что еще можно спасти, — управляющий подался вперед. — Твоя жизнь кончена, Всеволод. Ты это понимаешь, но у тебя есть жена, есть дети.
— Не смей их трогать! — прорычал Всеволод, дернувшись в цепях.
— Я и не трону. Если ты поможешь, — спокойно ответил Степан. — Помоги нам, и я лично попрошу князя о милости для твоей семьи. Их не казнят, не сделают рабами. Им позволят уехать с частью имущества и жить под другой фамилией. Они смогут забыть о позоре своего отца. Ты можешь подарить им будущее, которого сам себя лишил.
Всеволод молчал, тяжело дыша. Это был удар ниже пояса, но он сработал.
— А если я откажусь?
Степан Игнатьевич откинулся на спинку стула, и его лицо стало холодным и безразличным.
— Тогда ты умрешь как предатель, чье имя будет проклято, а твоя семья разделит твою участь. Я лично прослежу, чтобы память о тебе выжгли из всех летописей. Через поколение никто и не вспомнит, что был такой воевода — Всеволод Соколов.
— Какие гарантии? — прохрипел Всеволод.
— Мое слово, — просто ответил Степан. — И слово князя. Этого достаточно. Подумай, Всеволод. Ты уже проиграл. Единственное, что ты еще можешь сделать, — это выбрать цену своего поражения.
Всеволод долго молчал, глядя в пол. Наконец он поднял голову.
— Хорошо. Но у меня есть условие.
— У тебя нет права ставить условия! — резко ответил управляющий.
— Есть, — упрямо сказал Всеволод, и в его глазах блеснул огонек былой уверенности. — Потому что без меня вы не заманите Глеба в ловушку. Он слишком хитер и почувствует подвох.
Степан Игнатьевич прищурился.
— Говори.
— Я не выдам тех, кто доверял мне здесь, в крепости, — твердо сказал Всеволод. — Я проиграл. Я. Один. Я дам тебе Морозовых — они мне никогда друзьями и не были, но своих людей я не трону. Это моя цена.
Управляющий задумался. Предложение было заманчивым, но и рискованным. Оставить в крепости нераскрытую сеть заговорщиков…
— Ты торгуешься, сидя в цепях. Смело, — сказал он наконец. — Но… разумно. Морозовы — главная угроза. Хорошо. Мы оставим твоих шавок в покое. Пока.
— Согласен, — кивнул Всеволод. — Я заманю их в ловушку, которую вы расставите. По нашей с ним договоренности, когда Святозар умрет, я открою восточные ворота. Это должно было быть зимой, но можно и ускорить события. Просто передам им сообщение.
— Как ты передашь им сообщение так, чтобы они поверили?
Всеволод позволил себе слабую, гордую усмешку.
— У меня есть способ надежнее любого гонца. Птица, которая знает лишь одну дорогу — прямо в голубятню в главной усадьбе Морозовых.
— Тогда к делу, — голос Степана Игнатьевича был холоден и лишен всяких эмоций. — У нас мало времени. Рассказывай план Морозовых. В деталях.
Всеволод откинулся на стену, и на его губах появилась кривая, полная горечи усмешка.
— План? О, план был изящен в своей простоте. Зима. Дороги непроходимы. Крепость отрезана от мира. Глеб подходит с армией, а я… я просто открываю ему восточные ворота. Никакой осады, никакой лишней крови. Чистая, тихая смена власти.
— И ты верил, что он оставит тебя в живых? — спросил управляющий.
— Я верил, что смогу его переиграть, — мрачно признался Всеволод. — Он обещал мне место наместника.
Степан Игнатьевич кивнул, оценив его откровенность.
— Хорошо. Теперь главный вопрос. Как мы заманим этого волка в капкан?
— Нужно заставить его поверить, что все идет по плану, — ответил Всеволод. — Что князь при смерти, а крепость в хаосе.
— И ты думаешь, Глеб поверит в простое письмо «Приходи, все готово»? — скептически заметил управляющий. — После своего провала в Заречье он будет осторожен, как никогда.
— Он будет осторожен, — согласился Всеволод. — Но он также будет отчаянно желать реванша. Ну а я дам ему наживку, от которой он не сможет отказаться.
Всеволод на мгновение задумался, и в его глазах блеснул огонек стратега.
— Он ждет вестей не только от меня, — сказал Всеволод. — Он знает, что Демьян был моим человеком. Мы должны обрубить этот канал и одновременно показать мою решительность.
— И как ты это сделаешь?
— Я сообщу ему о смерти Демьяна, — холодно ответил Всеволод. — Напишу, что старый дурак начал подозревать неладное, задавать лишние вопросы. Что мне пришлось его убрать, чтобы не сорвать план. Это покажет Глебу, что я не остановлюсь ни перед чем. Он уважает только силу.
Степан Игнатьевич внимательно смотрел на него, оценивая всю глубину цинизма этого хода.
— Хорошо, — кивнул он. — Это сработает. Что еще?
— Еще я сообщу о ложной болезни в дружине, — продолжал Всеволод. — Что половина воинов слегла от какой-то хвори. Это заставит их поторопиться с атакой, пока оборона ослаблена.
— А когда они придут?
— Попадут в засаду, которую мы заранее подготовим, — закончил Всеволод. — И будут уничтожены.
Степан Игнатьевич долго смотрел на бывшего воеводу.
— Ты понимаешь, что предаешь своих союзников?
— Я спасаю свою семью, — ответил Всеволод. — А Морозовы все равно предали бы меня первыми. Так хотя бы от этого будет польза.
— Хорошо. Идем писать это письмо.
Канцелярия управляющего была ярко освещена множеством свечей. За столом сидел Всеволод. Кандалы с него сняли, но у стены, как каменные изваяния, застыли два гвардейца, включая Борислава.
— Начинай, — сказал управляющий.
Всеволод взял перо.
— Письмо должно быть правдивым, — сказал он, глядя не на Степана, а на чистый лист пергамента. — Глеб знает мой слог. Он почувствует фальшь.
— Тогда пиши так, чтобы он не почувствовал.
Всеволод криво усмехнулся и начал писать. «Глебу Морозову, с почтением и преданностью. Дела идут превосходно. Старый сокол окончательно ослаб…»
Он писал медленно, подбирая слова. Закончив первый абзац, он поднял голову, подумал немного и снова склонился над письмом. «Пришлось убрать Демьяна. Дурак начал подозревать неладное, задавать лишние вопросы. Свалили на внезапную болезнь сердца — похоронили уже. Больше проблем от него не будет».
— Хорошо, — одобрил Степан Игнатьевич. — Жестоко, но убедительно. Продолжай.
«Ярослав сломлен горем… Дружина без четкого командования…»
— Теперь нужно заставить его торопиться, — сказал Всеволод, отрываясь от письма. — Дать ему повод ударить сейчас, а не ждать зимы. Небольшая вспышка хвори в гарнизоне… слухи о слабости. Это заставит его действовать, пока «железо горячо».
Степан молча кивнул. План был хорош.
Всеволод дописал еще несколько строк, а затем отложил перо.
— Теперь последнее. Личный знак. Что-то, что знаем только мы двое. Иначе он не поверит до конца.
— Какую деталь ты можешь добавить?
— У Глеба есть старый шрам на левой руке — от волчьих когтей, полученный на охоте в молодости. Он никому об этом не рассказывает, считает постыдным, но я видел.
Он снова взял перо и добавил финальный, самый ядовитый штрих. «Помнишь наш разговор про старые шрамы? Мой на плече дергает на смену погоды — видимо, возраст. Надеюсь, твой на руке не беспокоит».
— Хитро, — признал Степан Игнатьевич. — Это его окончательно убедит.
Всеволод дописал концовку и с отвращением оттолкнул от себя пергамент.
— Готово.
Управляющий внимательно перечитал письмо.
— Убедительно. Твоя личная печать.
— Она у меня в покоях, — ответил Всеволод. — В шкатулке на столе.
Степан Игнатьевич кивнул Бориславу, который все это время неподвижно стоял у стены.
— Сходи за печатью и принеси того голубя, о котором говорил воевода.
Борислав ушел. Всеволод сидел, глядя на написанное им письмо — смертный приговор для его союзника.
— Ты хоть понимаешь, — сказал он вдруг, не глядя на Степана, — что обрекаешь на смерть сотни людей?
— Людей, которые хотели убить твоего брата и племянника, — напомнил управляющий. — Людей, которые планировали разграбить твой родной дом. Твоя жалость сейчас неуместна.
— Это не жалость, — горько усмехнулся Всеволод. — Это… ирония.
Через полчаса вернулся Борислав со шкатулкой и клеткой, в которой сидел крупный серый голубь. Всеволод достал свою медную печать, разогрел воск и аккуратно запечатал письмо. Затем Борислав подал ему птицу.
— Он полетит прямо к Морозовым? — спросил управляющий.
— Прямо в голубятню в их главной усадьбе, — подтвердил Всеволод. — Больше никуда не летает.
— Тогда пора отправлять нашу наживку.
Всеволод взял крошечный свиток и начал привязывать его к лапке голубя. Его руки слегка дрожали — от осознания того, что он делает последний ход в игре, которую уже проиграл.
— Идем на башню, — решил Степан Игнатьевич. — Пусть твой последний приказ будет выполнен достойно.