Шеф с системой. Рецепт победы

Глава 3

Прошел еще один день. Эйфория от первой горячей еды и моего «огненного чуда» улеглась, сменившись тяжелой, изматывающей рутиной. Наш поход превратился в монотонный ритм: четыре часа гребли, десять минут на воду и еду, смена гребцов, и снова четыре часа гребли. За это время движения воинов стали отточенными и экономными, весла входили в воду почти без всплеска, и пять наших лодок, словно серые тени, скользили вверх по течению сквозь нескончаемый осенний туман.

Я полностью интегрировался в жизнь отряда и не сидел без дела. Пока воины налегали на весла, занимался собственными, не менее важными делами. Я стал их «инженером по топливу». Строго следил за расходом припасов, выдавая каждому десятнику отмеренное количество брикетов, но главной моей задачей и задачей моих помощников на других лодках, было поддержание огня.

Мои «чудо-печки» работали без остановки. На каждой из пяти лодок мой назначенный «хранитель очага» поддерживал ровный, слабый жар, на котором постоянно томился котелок. Я разработал график: каждые два часа подавал сигнал, и по всей флотилии разносили по полкружки обжигающего бульона. Он и немного насыщал и согревал изнутри, прогоняя промозглую сырость и не давая мышцам застывать от холода. Этот горячий глоток стал нашим главным оружием против уныния и болезней. К тому же воины, которые отдыхали от гребли, грелись у этих печек, что еще больше поднимало настрой. Мой авторитет в вопросах снабжения и выносливости стал непререкаем.

К исходу второго дня пути напряжение начало нарастать. Мы углублялись во вражеские земли. Леса по берегам становились гуще, темнее и более дикими. Скалистые утесы сменялись непроходимыми буреломами. Атмосфера из просто мрачной становилась откровенно враждебной. Я видел, как изменились воины. Они все так же молча гребли, но их спины были напряжены, а руки не отрывались далеко от рукоятей оружия, лежавших у ног. Каждый треск ветки на берегу, каждый крик незнакомой птицы заставлял их напряженно вглядываться в окрестности.

Все понимали, что с каждым ударом весла мы заходим все дальше в логово врага. Мы были одни на чужой, смертельно опасной реке. И теперь любой, даже самый незначительный просчет, мог стоить нам всем жизни.

К середине второго дня туман начал редеть, уступая место низкой, серой облачности. Ярослав еще на рассвете отправил двух разведчиков на быстрой долбленке вперед по течению — проверить путь и предупредить о возможных опасностях. Мы продолжали идти. Монотонный ритм гребли, казалось, будет длиться вечно, но эту гипнотическую рутину нарушил тихий оклик дозорного с носа нашей ладьи.

— Лодка. Спереди. Идет к нам.

Все напряглись. Гребцы замерли, весла застыли в воде. Ярослав вскочил на ноги, вглядываясь вперед. Из-за изгиба реки, скользя по воде бесшумно, как выдра, показалась маленькая лодка-долбленка. В ней сидели двое. Это были наши передовые разведчики.

Через несколько минут они поравнялись с нашей ладьей и их лица были напряжены. Что-то явно шло не так.

— Что там? — коротко спросил Ярослав.

Один из разведчиков, старший, ухватился за борт нашей ладьи.

— Плохо, княжич, — сказал он тихо, но его слова в наступившей тишине услышали все. — Впереди, в паре верст, река делает крутой изгиб. «Волчья пасть», как ее местные зовут. Узкий перекат, скалы с обеих сторон. Идеальное место для засады.

— И она там есть? — спросил Борислав.

— Не засада. Хуже, — ответил разведчик. — На высоком берегу, прямо над перекатом, стоит дозорный отряд. Дикие племена, те, что в союзе с Боровичами. Мы подползли близко. Их там не меньше трех десятков. Разбили лагерь, костры жгут. Судя по всему, давно уже там заставу организовали, чтобы реку контролировать.

В нашей лодке повисла тяжелая тишина. Все понимали, что пройти мимо них незамеченными по реке — невозможно. Они увидят нас за версту.

— Может, дождаться ночи и проскочить? — неуверенно предложил десятник Иван.

— У них костры. Они осветят всю реку, — покачал головой разведчик. — Мы будем для них как на ладони.

Ярослав сжал кулаки.

— А если атаковать? Быстро, с ходу?

— Мы их сметем, — согласился Борислав. — Но кто-то один, даже раненый, уйдет в лес. Для них он здесь дом родной. И через несколько часов вся округа будет знать, что в их землях — отряд Соколов. Тревога эхом докатится до их столицы раньше, чем мы пройдем половину пути. Наш главный козырь — внезапность — будет потерян.

Мы оказались в ловушке. Прорываться с боем — значит провалить всю миссию. Стоять здесь и ждать — значит терять драгоценное время, пока река не встала. Поворачивать назад — значит признать поражение. Наш «Соколиный Гамбит» был на грани срыва, едва начавшись.

Ярослав отдал приказ, и все пять наших лодок бесшумно сошлись вместе посреди реки, образуя плавучий остров. Он немедленно собрал на нашей головной ладье десятников. Атмосфера была предельно напряженной. От этого решения зависела судьба всей нашей миссии.

— Говорите, — коротко бросил Ярослав, обведя командиров тяжелым взглядом.

— А что тут говорить? — первым подал голос Иван, старый ветеран, чьи глаза горели боевым огнем. — Их тридцать, нас — сотня с лишним. Дождемся ночи. Подойдем тихо, высадимся. Перережем их, как свиней, пока они спят.

— «Перережем»? — возразил Борислав своим ровным, спокойным голосом. — Ты можешь поклясться, Иван, что ни один из них, даже раненый, не уйдет в лес? Что ни один не успеет крикнуть так, чтобы его услышал случайный охотник? Один крик, один дымный сигнал — и через сутки вся округа будет знать, что в их землях — отряд Соколов. Наша внезапность будет потеряна. Риск слишком велик.

— Так что же, сидеть и ждать⁈ — вспылил другой десятник, молодой и горячий, по имени Прохор. — Ждать, пока лед встанет? Или, может, повернем назад и скажем князю, что нас напугал один дозор⁈

— Умерь свой пыл, Прохор! — рявкнул на него Иван. — Никто назад не повернет!

— Тогда что⁈ — не унимался тот. — Может, пошлем десяток лучших разведчиков, пусть проползут мимо по берегу? Отвлекут их, вынудять сняться с места, а мы проскочим под шумок…

— Под шумок? — спокойно спросил Борислав. — Это какой шумок надо создать, чтобы мы проскочили? Проще уж сразу объявить, что мы пришли вас убивать.

Наступила тяжелая тишина. Они были в ловушке. В тактическом тупике, из которого не было хорошего выхода. Ярослав слушал их, и я видел, как желваки ходят на его скулах. Он, командир, должен был принять решение, но все решения вели к провалу.

Я не участвовал в их споре. Только смотрел не на их лица, а на то, что лежало на скамье между ними — грубый кусок бересты, на котором разведчики углем набросали схему местности. Их интересовал лагерь, расположение дозорных, подходы к берегу.

Вот только рядом с жирной, уверенной линией основного русла реки, от нее отходила и тут же снова в нее впадала другая, тонкая, едва заметная, прерывистая черточка.

— А это что? — спросил я, ткнув в нее пальцем.

Мой голос прозвучал в напряженной тишине так неожиданно, что все вздрогнули и посмотрели на меня, а затем на самодельную карту. Старший разведчик, который рисовал карту, посмотрел на меня с удивлением.

— Старая протока, знахарь, — ответил разведчик. — Мы туда сунулись, поглядели и назад. Она вся заросла камышом и тиной, там и на долбленке не везде пройдешь. Для нас — бесполезна.

Бесполезна… Эти слова эхом отозвались в моей голове. Бесполезна, если пытаться по ней проплыть.

И тут в моем сознании всплыла картинка из другой жизни. Из книги по истории, которую я читал еще мальчишкой. Длинные, хищные корабли с головами драконов на носу. Суровые бородатые викинги в них, а потом — другая картинка. Бородатые, казаки Ермака в тулупах, которые тащат свои неповоротливые струги через уральский хребет.

Они все делали одно и то же. Когда река становилась непроходимой, они не поворачивали назад, а вытаскивали свои тяжеленные корабли на берег и тащили их волоком. По земле, по бревнам, на своих плечах.

Я посмотрел на наши легкие, маневренные ладьи и на суровых, сильных воинов вокруг.

— Проплыть там нельзя, — согласился я с разведчиком, а затем посмотрел на Ярослава. — Но нам и не нужно плыть. Мы же можем пройти по этой протоке, а ладьи через мели и заросли перетащить? Да?

В лодке повисла оглушающая тишина.

Десятники и Борислав смотрели на меня, как на идиота, а потом, через несколько секунд, я увидел, как на их суровых лицах медленно появляется выражение изумления и легкой досады.

Первым не выдержал Борислав. Он с глухим стуком ударил себя ладонью по лбу.

— Ох, е мое… — прорычал он, глядя в небо.

— Волоком… — прохрипел старый Иван, как будто пробуя слово на вкус. — Протащить волоком… Мы думали, как проплыть, а не как пройти.

Борислав повернулся к Ярославу, и на его лице была смесь досады и искреннего, почти отцовского восхищения.

— Ну, княжич. Вот что значит молодая поросль. Мозги у вас не по-нашему работают. Мы — то дураки даже и не подумали, что ладьи протащить можно. Все думали как проплыть, а тут решение вот оно.

— И ведь таскают же ладьи частенько, — хохотнул Иван. — Вот же, оказия какая…

По лодке пронесся гул облегчения и сдержанного смеха. Напряжение спало.

Под покровом ночи мы свернули с основного русла в ту самую, едва заметную протоку. И наш поход тут же превратился из изнурительного в настоящий ад.

Протока оказалась сильно заросшей и вязкой словно топь. Грести здесь было невозможно. Пройти на груженых лодках можно даже и не мечтать.

— К берегу, — скомандовал Ярослав. — Разгружай. Все бочонки, все мешки — на берег. Оружие и доспехи — на себя.

Это был адский труд. Сначала, стоя по колено в ледяной воде, мы перетащили на скользкий берег весь наш драгоценный груз — бочонки с «Железным Запасом», мои печки, оружие. А затем началось то, что я запомню на всю жизнь.

— Разделиться. — скомандовал Ярослав. — Половина — тащит груз по берегу. Вторая половина на канаты. Идем по берегу с двух сторон и тащим лодки. Не орем, не шумим. Делаем все как можно тише. Помните, враг рядом.

Воины, стоя на топком, кочковатом берегу, вцепились в натянутые канаты. Они тащили теперь уже облегченные, пустые ладьи вручную, пока другая половина отряда, согнувшись под тяжестью груза, продиралась рядом сквозь заросли. Каждый шаг был битвой. Ноги увязали в грязи, а липкая грязь, казалось, пыталась засосать их, утащить на дно.

Я не оставался в стороне. Взвалил на плечо один из мешков с припасами.

Ярослав же, к изумлению всего отряда, не стал руководить с берега. Он встал во главе тягловой команды, взявшись за просмоленный канат. Княжич. Наследник рода. Хлюпая по грязи собирался наравне со своими воинами тащить лодку, как простой бурлак.

Мы двинулись. Я шел, увязая в грязи, и каждый шаг давался с трудом, а тяжелый мешок, казалось, пытался вдавить меня в эту топь.

Те, кто тащил лодки, страдали еще больше. Я слышал их сдавленное, хриплое дыхание, видел, как напрягаются до предела их мышцы. Самым страшным был звук. Шуршание плотной стены камыша, который терся о борта лодок, в ночной тишине казалось оглушительным. Каждый треск сухой камышинки, каждый всплеск воды отдавался в ушах, как удар грома. Мы замирали, прислушиваясь к звукам из вражеского лагеря, но оттуда в ночной тишине доносилось лишь эхо громких голосов.

Когда команды сменились, я встал на канат. Грубая, мокрая веревка резала ладони. Мы навалились все вместе, и я почувствовал чудовищное, почти непреодолимое сопротивление. Ладья медленно, с чавканьем и скрипом, двинулась по вязкой тине.

На коротком привале, когда воины рухнули на землю, я, быстро переведя дыхание, используя одну из своих «чудо-печек», решил приготовить мощное варево, способное вырвать их из объятий усталости.

Я достал из своего кисета несколько высушенных корешков «бодрящего корня». Взяв острый нож, начал не резать, а строгать их, снимая стружку прямо в котелок с кипящей водой. Вода тут же окрасилась в легкий золотистый цвет, и по воздуху поплыл острый, землистый, чуть пряный аромат, который, казалось, сам по себе прочищал легкие и прояснял разум.

Затем взял горшок с медом. Он был настолько холодным, что застыл, как янтарь. Я подцепил его ножом, и он отломился целым, блестящим куском. Я бросил его в котелок. Он погрузился в горячую воду с тихим шипением, и в тот же миг острый дух корня смешался с глубоким, сладким ароматом меда.

Я разливал этот густой, обжигающе горячий и ароматный отвар по кружкам. Воины пили его, с благодарностью принимая кружки. Горячая, сладкая жидкость вливала в них не только силы. Она вливала в них жизнь, не давая замерзнуть и пасть духом.

Но самым опасным была близость врага. Когда мы миновали холм, который скрывал нас, увидели очертания далекого лагеря. Отсветы их костра плясали на верхушках деревьев. Они были там, довольно близко от нас. Пировали, уверенные в своей безопасности, пока мы, как бесшумные муравьи, тащили свой груз у них под самым носом.

Напряжение было почти невыносимым. Любой громкий звук, любой треск ветки, любой неосторожный всплеск могли нас выдать. Мы двигались в абсолютной тишине, общаясь лишь жестами. Каждый воин понимал: от его выдержки сейчас зависит судьба всей операции.

А затем, уже за полночь, случилось то, чего мы не ожидали. Резко похолодало. Это был не просто осенний холод, а пронизывающее дыхание наступающей зимы. Температура упала так стремительно, что пар от нашего дыхания стал густым и белым, а мокрая одежда на воинах, казалось, начала покрываться тонкой корочкой инея. Я грел воинов своими отварами как мог.

Это была самая долгая и тяжелая ночь в моей жизни, но мы сделали это. К рассвету, измотанные до предела, покрытые с ног до головы липкой, вонючей грязью, мы вывели последнюю ладью обратно в основное русло реки. Уже за постом вражеского дозора.

Мы обошли этот капкан.

Когда последняя лодка встала на чистую воду, по отряду пронесся тихий, облегченный вздох. Воины падали на скамьи, переводя дух. Они смотрели друг на друга, и на их грязных, измученных лицах появлялись слабые, гордые улыбки. Мы победили. Не силой, а упрямством и хитростью.

Но радость была преждевременной.

Когда утренний туман, до этого бывший нашим спасительным покровом, начал медленно рассеиваться под первыми лучами солнца, мы увидели то, что заставило кровь застыть в жилах.

У самых берегов, там, где течение было самым слабым, на темной воде плавала, едва заметная кромка льда.

Зима дышала нам в спину. Она больше не была далекой угрозой. Здесь, на этой реке, и с каждой холодной ночью ее ледяные пальцы будут сжиматься все сильнее, грозя запереть нас в этой враждебной земле.

Я посмотрел на Ярослава. Он смотрел на меня. Восторг от только что одержанной победы в его глазах сменился новой тревогой. Мы обошли врага, которого можно было убить или обмануть, но нашего главного противника — зиму — обойти не получится. Гонка со временем вступала в свою решающую фазу.