Сильные не убивают, книга 2

Глава 2 Андрей. «Перспективные маги»

— Соль! Давай сюда, срочно! Опричники наших бьют! — орет снага, у которого грязные волосы на башке скручены в цветные «иголки», как у мультяшного ежика. На стиле урод, однако. — … А? Чо? Угол Дворянской и Шуйского!

Больше он ничего не успевает сказать, потому что все звуки глушит рев ветра. Ветер — это Федор Суворин, здоровенный пухлый блондин, мой сосед по блоку. Воздушник. А рев — он всегда бывает, даже если порыв несильный.

…Но порыв сильный. Стилягу снага крутит на месте, дешевый кнопочный телефон отлетает прочь; а потом — хрясь! — урода впечатывает в стену. Все заволакивает пылью.

Бросаюсь вперед. Передо мной еще один снага — жилистый пацан в майке-спортивке, примерно моего возраста, с наглой рожей. От урагана, невесть откуда взявшегося прямо посреди улицы, он на миг опешил. Пользуюсь этим, чтобы достать его в челюсть.…Клац! Снага — верткие, но туповатые.…Еще — с левой. Еще — сбоку! Да падай ты уже, мразь!

«Угроза на шесть часов», — произносит равнодушный голос у меня в ухе.…Что⁈ А, это наушник, который выдал каптер. Чудом успеваю уклониться в сторону и наполовину развернуться. Пустая бутылка, что должна была обрушиться мне на затылок, по касательной врезается в плечо. А злая зеленая рожа — прямо передо мной. И тебе с левой, рожа. Хрясь!

…И если полминуты назад, когда началась эта заварушка, я был, можно сказать, мирно настроен, то теперь и вправду разозлился. Бутылкой сзади по черепу — это перебор.

От снага.

Посреди сраного Поронайска.

А ведь месяц назад мне казалось, что я, наконец, вытянул счастливый билет. Правда, совсем недолго…

Сам по себе момент инициации я не помню. Только вот это паскудное ощущение, что ты не успеваешь, когда «жизнь проносится перед глазами». Ничего у меня перед глазами не пронеслось, если не считать хромированного бампера дорогой тачки, над которым по ту сторону лобовухи топорщилась рыжая борода, а над бородой таращились выпученные глаза того кхазадского придурка. Вот это я помню, да.

И еще отпечаталась в памяти фигурка Лидки, бросившейся бежать на желтый — а я за ней: как она двигалась, как у нее руки шли, как была повернута голова, как волосы набок сдуло — в тот именно миг, когда я отчетливо осознал, что бородатый урод на джипе врежется прямо в нее. Не в меня. В сестренку.

А дальше — как отрезало.

В себя я пришел в больнице, в отдельной палате. Над головой — белый потолок в трещинах и длинные грязноватые лампы. Прямо передо мной — спинка железной кровати.

А за спинкой сидит на табуретке кхазад. Не тот, кажется, что за рулем был — а впрочем, они все на одну рожу. Квадратный, низенький, в дорогом пиджаке. Одеколоном вонял.

Вскочил — и давай продавать свою версию произошедшего: что, мол, с матерью нашей они уже все решили, сестра ваша Лидия в полном порядке, а вот машина всерьез пострадала; правила мы с Лидкой нарушили, так что вина наша; но они согласны претензий не выдвигать; так вот, с матушкой все улажено, но вы-то, Андрей Филиппович, уже совершеннолетний, так что от вас тоже подпись требуется, что и с вашей стороны тоже претензий нет…

Тыкал в лицо смартфоном, где на фотке была какая-то древняя тачка — старая, ржавая, как со свалки. Капот мятый. Я так охренел, что у кхазада есть смартфон, что вообще ничего не понял.

Потом уже выяснилось, что это какой-то крутой кхазад. Сеть магазинов у него — не только у нас в Твери, а и еще где-то. А за рулем сын его сидел, моего возраста. Хотя я не знаю, сколько мне прожить надо, чтобы у меня такая же борода выросла, как у того гонщика. Ну неважно.

Я с этим типом сначала пытался вежливо говорить — мол, подождите, не готов бумаги подписывать, не понимаю ничего!…Потом закипать стал. И тогда смотрю — а комод этот бородатый прям шарахнулся.…Вернее, сначала шарахнулся, а потом замедлился. Вроде бы к двери движется — но медленно-медленно, точно в киношном слоу-мо.

А с потолка желтая штукатурка посыпалась — прям кусками.

Потом дверь все-таки распахнулась, и ворвался какой-то мужик. Тоже в костюме, а за ним бежит медсестра и пытается белый халат накинуть. «Кто пустил этого идиота, — орет, — вы тут совсем охренели? А вам что — жить надоело⁈» — это кхазаду. А тот ему что-то лопочет про цену машины и что сын, бедолажечка, пострадал.

Тут мужик щелкнул пальцами, и я вырубился. Прямо лежа в штукатурке.

…Второй раз очнулся уже по дороге в Москву, в машине. В такой… специальной. Не то скорая помощь, не то автозак — и при этом комфортная. В руке у меня иголка, на крепеже — капельница, рядом сидит медсестра (другая). И в отдельном кресле тот же мужик. «Зови, — говорит, — меня, господин куратор, так нам проще будет, чем по имени-отчеству. Все равно я тебя в Москве сдам — распрощаемся».

«Куда — сдам⁇» — «Не пугайся, не людоедам. В общежитие при одной конторе. Там решат, что с тобой дальше делать. Но в любом случае начинается для тебя, парень, новая жизнь».

Он мне и рассказал, что случилась Инициация. Вот так вот, пыльным мешком по голове. Ничто не предвещало беды, как вдруг. У нас ни в школе, ни во дворе Инициаций не было… лет десять, наверное. Я когда еще в началку ходил, помню, что-то такое тогда случилось, все бегали. Нас из школы эвакуировали, мы радовались. Десять лет назад!!

Ну а самое главное — мне ведь самому семнадцать. А Инициации — они раньше же происходят? Классе в шестом…

Куратор мне объяснил, что всяко бывает. У тебя, мол, вообще случай нестандартный — оттого мы и в Москву едем. Иначе остался бы в Твери. Правда, в чем нестандартность, сообщать отказался — «надо обследовать».

Неделю меня обследовали. Что это была за «контора», формально я так и не понял. Находилась она не в самой Москве — в Подмосковье — и физически представляла собой белый лабораторный корпус посреди зеленой лужайки с высоченным забором. Общежитие там в вправду имелось, но всего на пять коек — и жил в нем всю неделю один я.

Не то ученые, не то медики, не то маги, которые меня изучали — девушки в основном — сильно много мне не объясняли. Я запомнил формулировки «темпоральное замедление в физических границах объекта» и «произвольное управление скоростью производства энтропии».

На практике это означало, что я могу состаривать вещи и как бы замедлять время. Вроде бы.

Мне сразу же выдали телефон, матери позвонить.

Лидка и вправду не пострадала. То есть вообще. Я ее оттолкнул. Сам принял удар бампером — от этого ныло правое бедро, треснулся левым коленом об асфальт, потянул мышцу на левом предплечье. Ничего серьезного.

Кореша из Твери нашли потом запись с камеры: видно, что кхазадская тачка летит на желтый, не сбрасывая скорость вообще; Лидка стоит на ее пути, а потом… Потом на записи начинается слоу-мо, хотя камера работает в прежнем режиме. И замедляется только один объект — машина.

Поэтому я успеваю оттолкнуть сестренку. Поэтому меня самого не переломало, не выбило из кроссовок… короче, поэтому я и выжил. И поэтому тачка успевает затормозить. В записи плохо видно, но когда она останавливается… Короче, если бы тот бородач не показал мне ту фотку, я б не поверил. Тачка превратилась в металлолом. В ржавое ведро. И когда она останавливается, из нее вылезает совершенно седой кхазад.

Я — еще когда с куратором ехал — первым делом договорился, что они позаботятся о том, что эти бородатые суки к матери никаких претензий иметь не будут. Только тогда я согласен обследоваться и вообще.

Пиджак хмыкнул, сообщил, что «вообще» я теперь призывник, направленный на обследование, и мое согласие в некоторых вопросах не сильно важно. Но обещал проконтролировать ситуацию — «своих поддерживаем».

И действительно, «пострадавшие» кхазады как в воду канули. Мне сказали потом, что лихой водитель «просто так поседел — от стресса». Бывает! А других никаких последствий у него не выявили. Ну и ладно.

Так вот, повторить этот трюк я с тех пор не сумел, хоть тресни. Могу мяч замедлить, который по дуге бросили. Это легко. Человека, который бежит — с усилием и ненадолго. Но чтобы разогнанную машину весом в полторы тонны… я даже не представляю, как тогда это сделал.

Что до состаривания — тут еще хуже. Меня задолбали экспериментами. Я должен был ускорять появление плесени, ржавчины, пытаться добиться того, чтобы стирательная резинка стала твердой и раскрошилась. Медитировал над мутными стеклышками, на которых была размазана какая-то дрянь — ее тоже требовалось состарить. Разряжал батарейки (пытался). Приводил к чуть более скоропостижной смерти, чем им природа назначила, мушек-однодневок.

Один день мы возились с часами разных видов — требовалось замедлять стрелки и мигание цифр на циферблате, а потом симпатичные… э… лаборантки? — которые начисто игнорировали все мои комплименты и подкаты — проверяли износ корпуса и механизма часов (как я понял, он их тоже не впечатлял).

А еще у меня ведь были свои часы! Дешевые кварцевые «Смородина 5» на пластиковом ремешке. Подарил их мне дядя Женя — в тот день, когда я разряд взял. «Карпе дием, — говорит, — Андрюха, но при этом мементо мори». Когда у меня получалось применить магию, цифры на сером экранчике сливались в единый массив, дрожащий черный прямоугольник, из которого иногда появлялись — на долю секунды — бессмысленные значки. «Смородина» интересовала экспериментаторов чрезвычайно, но сдавать часы я наотрез отказался, а на руке у меня они никому ничего не сказали. Записали их как «спонтанно явленный артефакт, соотнесенный с магическим даром инициированного». Понять бы еще, кем и зачем явленный, ну да ладно.

Я выяснил, что могу привести в негодность не слишком качественный предмет размером… ну, с книжку. Чем он сам проще — тем проще дается воздействие. Причем «простота» не напрямую коррелирует с технической сложностью. Например, пачку белой бумаги я легко могу сделать желтой, а вот собственно книжку… намного сложнее. И сильно зависит от самой книги — еще бы понимать, как.

Вот только есть и плохие новости (ну, если явление навыка быстро заветрить фарш вообще считать благой вестью). Любое магическое воздействие — хоть замедление, хоть состаривание — вызывало у меня жуткий отходняк. И откат: после двух-трех использований я не мог больше применять магию некоторое время. Мне кололи какие-то стимуляторы, чтобы продолжать опыты, но к концу недели я был словно выжатый лимон.

…Однако неделя закончилась.

По окончании этой череды опытов меня провели в кабинет, на двери которого висела табличка «Зав. лабораторией Шпагина И. В.».

Там-то и состоялся разговор.

Зав — эффектная тетка лет сорока с рыжими волосами — стояла у подоконника, а за ее ноутбуком сидел рослый дядька с усами, торчащими в разные стороны, как два черных фломастера, и со стильно выбритыми висками. И снова в дорогом пиджаке. На лацкане красовался значок «собачья голова».

…Опричник!!

— Этот? — спросил усатый.

— А вы кто? — спросил я.

Опричник поморщился:

— Для тебя — ваше благородие. Или господин капитан. Слушай сюда, Усольцев. Направляешься ты в Орловскую военную гимназию, — он махнул рукой. — Да, для магов. Сейчас конец лета, так что все удачно сложилось. Документы твои уже там, но должен сам появиться, лично. Оформят тебя в первый класс. Рассчитываем, что проскочишь экстерном — будут с тобой там дополнительно заниматься. За счет государства. Если ты не дурак — через пару лет переведешься в военное училище. Есть вопросы?

— В гимназию — это с двенадцатилетками учиться⁇

Благородие пожало плечами:

— Ну а ты как хотел? В тридцатник бы еще инициировался, Илья Муромец. И так для тебя отдельное распоряжение выпустили. Ты же не умеешь ни хрена! Хотя, — он покосился одним глазом в компьютер, — специальность редкая. Такая редкая, что… В общем, выбирать тебе не приходится.

— Профиль, — тихо сказала зав.

— Чего?

— Магический профиль. Не «специальность».

Усатый капитан отмахнулся:

— В общем, Усольцев, до Орла добраться тебе — три дня. Потом можно вернуться домой — до конца лета гуляй! Хотя если ты не дурак — не гулять будешь, а над учебниками корпеть. Сразу же.

Я пока что отбросил мысль «кто мне домой выдаст учебники по магии» и «что еще там за учебники» и сказал другое:

— У меня ж денег нет. Меня сюда… ну, экстренно привезли. Из больницы.

— Ну пусть мамка переведет тебе на билет, — удивился капитан. Потом сморщил лоб и сказал: — Ах, да… Земщина… Ну, значит, пусть привезет наличность. Помни — в три дня чтоб доехал! А, и самое главное.

Он достал из кармана грубый металлический браслет.

— Самостоятельно, а тем паче в Земщине — никакой магии. Надевай.

— Обязательно?

Его благородие тяжело вздохнул.

Меня неожиданно сковал паралич — я пошатнулся и повалился на кожаный диван у стены лицом вниз. Зав от окна дернулась ко мне.

— Отставить, — сказал ей усатый.

Накатила паника — паралич, оказывается, был такой, что я не мог дышать. И пошевелиться тоже не мог.

«Бух, — я услыхал стук сердца в ушах. — Бух! Бух!..»

…Отпустило. Закашлялся.

— Ты много вопросов задаешь, — доверительно сказал опричник. — Этак тебе трудно будет. В общем, курсант, выполнять приказ.

И в этот момент с ним произошло нечто. В глазах усатого буквально загорелись огни — тусклые, но отчетливо видные. Он взлетел с кресла — единым движением, едва не смахнув ноутбук — и вытянулся во фрунт. Одновременно посреди кабинета, в воздухе, стал проявляться человеческий силуэт.

— Вон, — сдавленно скомандовал капитан.

Приказ был настолько недвусмысленным, что заведующая лабораторией без лишних слов ретировалась из кабинета, вытащив заодно и меня.

Я успел разглядеть спину голограммы — мужская фигура, китель, воротник-стойка, седой затылок.

— Капитан Хлынов! Нахожусь в лаборатории «Волхв-Шестнадцать» по месту выполнения задания! — чеканно выговорил опричник.

…Дверь была тонкая, но слов голограммы — не слышно. Кажется, они вообще звучали только для собеседника.

— Так точно! — несколько раз гаркнул Хлынов. — Служу Его Государеву Величеству!

Протекло еще секунд сорок. Шпагина И. В. старалась на меня не смотреть.

— Войдите, — наконец каркнул капитан из чужого кабинета.

Помимо него, здесь опять никого не было — ни в каком виде — а сам капитан извлек, обгрыз кончик и запалил толстую, точно его усы, сигару. Пискнула сигнализация; Хлынов направил перстень на потолок, и та заткнулась.

— Здесь не курят не только поэтому, — с неудовольствием сказала Шпагина.

Опричник не обратил внимания.

— Диспозиция снова меняется, — заявил он мне. — Мы с тобой прямо сейчас едем в Москву. Вам пришлют все документы, — это уже относилось к заведующей.

— И не подумаю вас выпускать, — ответила рыжая, стоя в дверном проеме. — Сейчася́несу за него ответственность. И потушите сигару немедленно!

— У нас поезд через два часа! — рявкнул капитан. — С Ярославского вокзала! А ну, уйдите с дороги!

— Не раньше, чем я увижу официальное распоряжение. Куда именно вы забираете юношу?

— В Поронайск поедет! — Хлынов махнул в сторону принтера, который стоял на тумбочке.

— … Куда? — одновременно спросили мы с рыжей.

— Сто двадцать шестой опричный гарнизонный батальон «Поронайский», — произнес капитан то ли с гордостью, то ли с издевкой.

Принтер заработал и выплюнул лист бумаги. Хлынов протянул его рыжей заведующей.

— Зачислен в «Опричный учебный резерв, — прочла та, — для прохождения обязательной боевой стажировки… в рамках подготовки к дальнейшей службе… для завершения формирования личности бойца…» Погодите! Какая еще боевая стажировка⁈ Этот ваш резерв — для курсантов! А парень из обычной земской школы недавно выпустился!

— Ниже читайте! — рявкнул опричник. — Гражданочка! Да поживее!

— «На особых условиях… в рамках программы „Перспективные маги“». Я не слышала о такой программе.

— Да ты на печати смотри! — огрызнулся капитан. — Чародейский приказ, понятно? Отдельным распоряжением, вот! Вот! Тетка, уйди с дороги, кому говорю! Опоздаем на поезд — мне голову снимут! Не самолетом же его отправлять тогда…

— Затушите свою сигару, — сказала И. В., — немедленно. И будьте любезны оставить мне свою подпись на этой бумаге. Потом я вас не задерживаю… ваше благородие.

Она повела рукой, окна кабинета с грохотом распахнулись, ворвался летний воздух.

Хлынов хмыкнул, подкрутил ус.

Сигару перед самым уходом он таки затушил. И на поезд мы успели.

Дальше была поездка. Долгая, через все земли нашего Государства. Полсотни парней в специальном вагоне и двое усталых офицеров. Прибытие на край света. Казарма. И вот — первая увольнительная, в которой мы умудрились сразу сцепиться с местной шпаной. И ею, конечно, оказались снага.

А ведь как хорошо все начиналось!

«Пойдемте на море смотреть!» — предложил Ганя Сицкий, главный эстет и аристократ в компашке. Ну, мы впятером и пошли. Пили пиво в кафешке под тентом — с видом на порт.

Поронайские официанты оказались не очень приветливые — да и хрен с ними. Зато — море!.. Мы с пацанами совместно решили, что тут хоть и дыра, но есть плюсы.

А на обратном пути встретили этих уродов. Ну, дальше классика.

Со стороны снага — показательные харчки в нашу сторону. Я тоже сплюнул, не торопясь, да и иду дальше. Но нет.

Сицкий достал свой дворянский платок и давай сморкаться — д’Артаньян, нах. И ввернул что-то про «вонищу». Сначала причем сказал «смрад», но снага не поняли — так он развернул. Этого уже не стерпел пацан с иголками на башке. И началось: «чего сказал», «чего слышал», «сюда иди», «сам сюда иди». Одно и то же от Твери до Сахалина. Федя Суворин пытался всех развести — «Мы без магии с ними не справимся, парни! Магию в городе запрещено применять!» — да только куда там. Поздно.

…Ганя причем никуда «подходить» не стал. Сошлись самый здоровый из снага и один из двух Славиков, наших боевых магов. Толчок — удар. Снага лег. На Славика тут же другие кинулись, но ведь и он с братом. Брат тут же и подключился… и я с ним. Так и завертелось.

И… н-на! Снага, сроду, небось, не уезжавший из Поронайска, получает сразу за все: за духоту недельной поездки, за весь их гадский городишко, куда меня занесло.

Уродец не падает, но чутка плывет — бутылка выскальзывает из зеленокожей руки.

Добавляю. Готов.

Оглядываюсь.

Курсанты-опричники оказались не лыком шиты: впятером ушатать полтора десятка снага — не шутки. Нелюди, откровенно говоря, покрепче людей. Ну, в среднем.

Снага сидят и валяются на асфальте: кто-то пытается унять кровь из носа, прочие, матерясь, ощупывают себя. Двое явно поломаны. Без сознания только один — тот, которого Федя вихрем приложил об стену, на дикобраза похожий. А нечего лезть в бутылку.

Кузнецы нашей победы — Славик и Славик — стоят посреди побоища спина к спине. На лицах все еще ярость драки.

Федор в сторонке, держится за скамейку. Ясно, откат у пацана. Сицкий тоже в десятке метров. Он вообще дрался?..

Людей вокруг нет — прохожих как ветром сдуло. И вот что теперь делать?

— Наверное, надо… это… в скорую позвонить? — спрашиваю я у парней.

Под стеной валяется телефон, по которому вызывали Соль. Ага, и перец по вкусу. Рядом с мобилкой — нож, который я сразу и не заметил. Из другой руки выпал. Вот почему этого типа Федька магией приложил.

— Сдурел? Валить надо! Камер тут, небось, нету… — верещит Сицкий.

Один из лежащих снага, кряхтя, садится:

— Ну все, твари позорные! Вам теперь кабзда, нах! Вы знаете, на кого наехали? — начинает он.

Сицкий подскакивает и бьет его ногой в голову — дернувшись, снага опять распластывается на асфальте.

— На хрена, Ганя? — гудит Федор.

— Валим, ну⁈ — одновременно с ним визжит Сицкий.

В это время на перекрестке Шуйского и Дворянской появляется еще одна снага. Девчонка. В розовом платье!! И босиком.

Появляется она не где-нибудь, а сразу около Славика и Славика. Не знаю, как она там оказалась. Хоп — и уже стоит. То есть отнюдь не стоит. А двигается.

Славик-Вячеслав оседает на землю, как надувная фигура, из которой стали откачивать воздух, — снизу.

Славик-Мирослав дергается — хочет схватить девчонку… не успевает. Девка выскальзывает у Славки из-под локтя, разрывает дистанцию, пытается что-то достать из сумочки… там ствол, что ли? — не достается! Застрял. И…

Я-то знаю, что этот медведь Мирослав, может быть очень быстрым… но снага оказывается еще быстрее. Он плавно перетекает к ней, однако зеленокожая девка, оставив попытки вытащить что-из клатча, взмахивает кожаной сумочкой, как кистенем. Тюк! И Мирослав валится.

Я такое в книжке по самообороне видел — «как девушке защититься от насильника», на картинке. Только там насильником был снага.

— Соль… — хрипит кто-то из уродов на асфальте.

Ну здрасьте.

С Федором эта самая Соль расправляется тоже, как на картинке. Пинком в пах. Ноги у снага босые, но судя по Федьке, который и хочет сесть, и не может сесть — отсутствие обуви на ногах у девки совсем не принципиально.

Нас остается двое — я и Сицкий.

— Я на тебя сглаз наложу! — визжит дворянчик. — Не подходи!!

Соль к нему и не подходит. Просто, видя происходящее, сукины дети снага начинают подниматься с асфальта. И один из них сзади, пнув под коленку, валит Сицкого.

Ну а Соль уже рядом со мной. Чертова девка движется как ассасин какой-то. Нереально быстро!

Я успеваю заметить, выхватить взглядом только детали: растрепанную прическу (она точно с банкета сбежала!), браслет на лодыжке, суженные яростные глаза.

А потом снага замедляется. Не потому, что мне очень страшно. А потому, что я понимаю: если эту паскуда сейчас не остановить, восставшие с асфальта снага запинают наших. Попросту запинают. И в скорую звонить не станут.

Поэтому зеленокожая девка движется очень медленно. Точно на глубине… А я шагаю вперед и дергаю ее за руку.…Р-раз! Снага летит носом в землю, но успевает сгруппироваться, катится колобком. Снова вскакивает, ошарашенная.

«Расходимся», — хочу сказать я им всем, только не успеваю.

Бешеная баба в мятом розовом платье опять бросается. Замедление. Снага бьет меня сумкой, крутя ее как кистень. Как она Федора вырубила. Ловлю плавно летящий клатч за ремень, вырываю из рук. Девку еще раз дергаю, усиливаю ей импульс. Если ее ударить сейчас, точно будет нокаут. Но противно… Поэтому я отступаю в сторону.

Зеленая снова шмякается — на сей раз со всей дури влетает плечом в бордюр. Таращится на меня в офигении.

…А у меня в руках разваливается лохмотьями клатч. И когда клочья розовой кожи опадают на тротуар, оказывается, что я сжимаю кастет — ржавый, как дверная ручка на «Титанике».

Экран «Смородины» аж пульсирует чернотой.

— В следующий раз, — говорю я снага, стараясь не отпустить злющий взгляд, — это будет твоя голова, а не сумка.

…Я сам еле удерживаюсь, чтобы не брякнуться, но Соль знать про это совершенно не обязательно.

— Расходимся, — предлагаю я. — Самое время.

— Еще встретимся! — подвывает снага, которого пнул в рожу Сицкий.

— Чип, завались! — рявкает на него Соль, а потом чеканит каждое слово, глядя мне в глаза: — Не сметь. Трогать. Моих. Ребят. Никогда.

…Да я что, я-то с радостью. Расползаемся.