Сильные не убивают, книга 2

Глава 3 Соль. Взять и перестать вонять

— Не, ну а чего нам было делать, Соль? — кипятится Ежик. Левая рука на перевязи, но это не мешает ему бурно жестикулировать. — Они нас говном облили, а мы должны были обтекать, нах? Может, в ножки еще этим, ять, уважаемым врот господам псоглавцам кланяться?

Чип и Кубик с энтузиазмом кивают в такт его словам.

Пожимаю плечами:

— Вы вообще не должны были с ними связываться…

— Так мы что, связывались, что ли, ска? Вообще по другой стороне улицы шли. Они сами к нам домотались. Смотрим не так, плюем не туда… ну и воняем, ска. Как будто можно взять и перестать… вонять. Вот и что еще нам было делать, нах?

Хреново. Я же — старшая, я должна всегда знать, как им следовало поступать и как не следовало. А я ни черта не знаю. Конфликт с опричниками — это вообще худшее из всего, что могло с нами случиться, это смертельно опасно — и я сейчас не про драку саму по себе, а про последствия. Но сказать им, что они должны были проигнорировать наезд, спустить на тормозах, обтечь?..

Мало понимаю в этой всей педагогике, но одно знаю наверняка: дети обучаются не на том, что мы говорим, а на том, как мы действуем. А как действовала я? Если бы я застала ту драку в разгаре, то разогнала бы ее к Морготу, без разбора наваляв по шеям и своим, и чужим. Но увидела я уже не драку, а увидела Кубика с неестественно вывернутой ногой — потом оказалось, вывих, хвала Эру, не перелом. Увидела Ежа, лежащего лицом вниз, и непонятно было, дышит ли он. Увидела, как этот носатый уродец занес ногу над головой распластанного по асфальту Чипа.

На этих придурках была черная опричная униформа и эмблемы с собачьей головой. Это значит, все, что я могла — броситься добрым господам в ноги и умолять пощадить неразумных деточек. Это было бы взрослое, ответственное, взвешенное поведение. Поучительный пример для подрастающего поколения. Я же теперь не только за себя отвечаю.

Но знаете что? Нах оно все пошло. Ни о чем не жалею. В конце концов, я же их не убила. В основном, правда, потому только, что кастет застрял в Морготовом ридикюле. В общем, осталась сильной — так уж получилось.

Однако теперь у нас могут быть проблемы.

— Телефон адвоката, хором, быстро!

Парни вразнобой, но четко называют цифры. Упаси Эру кто-нибудь хоть одну перепутает! Тут же огребет по шее, несмотря на все боевые ранения. Это самый зубастый адвокат Поронайска. Нет, добиться оправдания, если опричная Служба Безопасности предъявит нам обвинения, он не обещал — это невозможно, в опричные застенки если уж кто загремит, то с концами. Но убедить СБ, что связываться с малолетками выйдет себе дороже, он хотя бы попробует. Тем более что я заранее готова взять на себя все — вплоть до покушения на основы государственного строя. Двум смертям не бывать, чего уж там.

— Что говорим, если арестуют?

— Что мы… несовершеннолетние и требуем этого, как его…

— Законного, нах, представителя.

— И звонок, ять, адвокату.

— И что еще говорим? А ну-ка, хором!

— НИ-ЧЕ-ГО!

— Ладненько. И делайте все, чтобы больше в это дерьмо не вляпаться. Обходите псоглавых по широкой дуге, как бешеных животных. Все, валите отсюда, надоели…

Однако все эти предосторожности оказались напрасными — обвинений нам так и не предъявили. Наверное, парням стыдно было признаваться, что их сделала девчонка, пускай и орк. Ну то есть… почти сделала. Первые четверо были какие-то квелые — говорят, это нормально для слабых неопытных магов, исчерпают ресурс и валятся в обморок. Даже скучно, никакого вызова. А вот пятый — мясистый тяжеловес с глазами умной собаки… До сих пор не могу понять, что с ним не так. Как такой увалень мог двигаться быстрее, чем я? Как мой кастет оказался у него, и что за дьявольщину он с ним провернул? Мне потом снились кошмары, в которых я задыхалась — но не из-за отсутствия воздуха, не хватало чего-то другого, еще более невидимого, чем воздух… чего-то настолько привычного, что оно напрочь ускользает от осознания.

Надо сказать, что алгоритмы добра на наших с Токс теперь уже парных браслетах не пришли в восторг от моего героического героизма — зеленая полоска не приросла ни на гребаный миллиметр. В зелени мы уже две недели, но заполнилась шкала максимум на четверть, а с этой суетой вокруг свадьбы и вовсе отползла к началу. Значит, еще что-то нам с Токс предстоит сделать…

Ладно, Моргот с ней, с этой опричниной. Как будто нам других проблем мало было. Сентябрь подходил к концу, а обещанные Юдифью Марковной бесплатные, хоть и несколько покоцанные на каторге педагоги так и не прибыли — оформление бумаг затянулось. Если буду когда-нибудь писать методичку для попаданцев, обязательно укажу: в какой бы мир вас ни занесло, можете быть твердо уверены в одном — бюрократия непобедима. Возможно, драконов, королей и магов вы будете косить пачками в перерывах между пирами и визитами в гарем, но с «запрос застрял на четвертом этапе согласования в пятой канцелярии третьего департамента управления не твоих собачьих дел» поделать не сможете ничего. Смиритесь.

Так что в смысле уроков в нашей уже почти оформленной официально школе есть только авалонский и легендариум от Токс и дрыгоножество с рукомашеством от меня. Лицензии нас не могут лишить только потому, что ее до сих пор нет — тут уже бюрократические проволочки нам на руку. Муниципальное управление образования расщедрилось разве что на контейнер разномастных учебников. Я уже обрадовалась — с паршивой овцы хоть шерсти клок — но только до тех пор, пока не решила их полистать. А то временами сама поражаюсь безднам собственного невежества. Недавно случайно выяснила, что Россия здесь никакая не Империя, а попросту Государство; меня все это время даже никто не поправлял, потому что к материканам, путающим жопу с пальцем, в портовом городе все привыкли.

Однако моя тяга к восполнению позорных пробелов в образовании улетучилась, как трудовой энтузиазм в понедельник утром. На что мы, снага, не особо брезгливы, но содержимое пожертвованного нам с барского плеча контейнера противно было взять в руки. И дело даже не в том, что всем поголовно портретам исторических деятелей были дорисованы кому усы и сигары, а кому и гениталии — иногда в самых неожиданных местах; сами виноваты, нечего было попадать в историю. И ладно бы учебники хранили следы разнообразной еды, употребленной за их чтением — хуже, что и обратные еде процессы тоже на них отпечатались. Со снажьим обонянием при всем желании не перепутаешь. Предыдущее поколение школьников весьма доходчиво выражало свое отношение к учебе. Шик-блеск, управление образования не пожалело для оставшихся без родителей маленьких снага самого лучшего!

Посмотрела в Сети цены на новые учебники — и настроение провалилось во глубину сибирских руд. Будто мало нам расходов на физкультурную форму, тетради, ручки, альбомы, фломастеры, пластилин и какие-то кассы букв и цифр… что это вообще за хрень? Не говоря уже о бесконечных тратах на продукты, одежду и туалетную бумагу. На последний пункт уходили какие-то астрономические суммы. Я все пыталась понять, что же мои троглодиты с этой бумагой делают — жрут они ее, что ли? Но в них бы столько не влезло.

А вот с доходами в последнее время дело обстояло довольно безрадостно. Токс продавала кое-какую ювелирку, несколько благотворителей продолжали худо-бедно нас поддерживать, и поступали муниципальные дотации, которых хватало на самую дешевую жратву. А вот мой, как это называлось в прошлой жизни, перфоманс стал не особо хай. Похоже, идущий через Поронайск поток тяги практически иссяк — материковые прииски один за другим накрывались медным тазом. Из трех моих последних ходок две прошли впустую, а третья принесла ажно целых полтора литровых пакета. Конечно, я могла бы воровать не только тягу и не только у контрабасов — но портить отношения с милицией не хотелось.

Щедрый эльф Раэль оставил нам небольшое состояние, но я сразу твердо решила, что эти деньги буду тратить только на чрезвычайные нужды — например, на то, чтобы наши выпускники выходили в жизнь не с голой жопой. «На унитаз» мы должны зарабатывать сами. Этого принципа я твердо придерживалась недели две, а потом пачка счетов перестала помещаться в отведенную для нее папочку. Да и адвокат запросил неслабый аванс — но не экономить же на спасении жизней. Так что сейчас мы стремительно проедаем капитал, и я до сих пор не придумала, что с этим делать.

Каждый вечер торжественно себе клянусь и обещаю, что прямо с утра со свежими силами приступлю к поиску решения. Но каждый день происходит очередное ЧП. Если ты — директор снажьего детского дома, в твоей жизни нет ничего более обыденного, чем ЧП. Наверно, если однажды у нас ничего плохого не случится, я буду чувствовать себя не в своей тарелке.

Летом мне казалось, что у нас много проблем, теперь просто смешно вспоминать ту, летнюю версию себя. Как мы тогда хорошо и просто жили! Например, в те блаженные времена детки из городского приюта находились в развивающем летнем лагере — этими красивыми словами обозначались добровольно-принудительные сельхозработы. Теперь все они вернулись в город и обнаружили, что их полку вроде как прибыло, да не совсем: новые сироты живут в привилегированных условиях. Жрут настоящее мясо, носят приличные шмотки, спят не по сорок душ в комнате. Надо ли говорить, что это моментально взвинтило на максималку классовый антагонизм? В приюте жили дети разных рас, но в борьбе против внешнего врага маленькие кхазады, снага и люди, мальчики и девочки отбросили предрассудки и образовали единый фронт, что было бы, безусловно, весьма похвально — в иных обстоятельствах. В первую же неделю сентября мои подопечные лишились половины недавно закупленных толстовок и кроссовок, а синяки и шишки стали обычным украшением у всех, не исключая девчонок.

Со всемогущей опричниной я не могла ничего сделать, потому что за ней стоял репрессивный аппарат государства с острогами и пыточными застенками; с сиротами из городского приюта я тоже не могла ничего сделать, но по строго обратной причине. Это брошенные всеми дети, еще более обделенные жизнью, чем мои. Конечно, я могла бы с легкостью вломиться в заброшенный дом, где они прячутся от воспитателей, раскидать их, как котят, настучать каждому по башке или по заднице — что под руку подвернется — и страшным голосом обещать, что руки-ноги повыдергиваю, если они хотя бы приблизятся к моим подопечным. Мне бы ничего за это не было. За приютских никто не вступился бы. И именно поэтому меня тошнило от этого плана.

Я говорила себе, что мои подопечные должны научиться сами решать проблемы со сверстниками — я же не для жизни в теплице их выращиваю. Однако на стороне приютских было численное преимущество. В общем, когда от синяков дело перешло к переломам, я решила, что дожидаться пробитых голов не стоит.

Весь город знал, что приют — под Мясником. На самом деле почти все снажьи бизнесы и учреждения находились у Мясника под крышей. Его личного номера у меня не было, поэтому я просто позвонила на базу, где мы брали мясо, и попросила передать, что мне нужно переговорить с хозяином. Ответ пришел в тот же вечер: ассистентка Мясника сообщила, что он приглашает меня к себе в баню.

В баню с бандитом… Звучит-то как, а? Надо быть снага, чтобы понимать: это действительно приглашение в баню. Если бы Мясник звал потрахаться, он бы именно это передал прямым текстом. Но глупо было бы требовать от меня того, что есть у любой женщины. Мяснику, разумеется, нужно то, что могу только я. Не уверена, что готова снова на него работать. И в тот, первый раз лучше было бы как-то соскочить. Я спалила компромат, на котором в преступном мире Поронайска худо-бедно держалось равновесие. Какие из этого могут выйти последствия? Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Налаживать связи придется в любом случае. Мои подопечные живут не в вакууме, а значит, и мне не отсидеться среди друзей в уютной мастерской.

Топят здесь, надо сказать, от души! Когда я выхожу из бани, кожа горит, как будто ее только что гладили утюгом. Вокруг тела клубится пар, потоки пота стекают по спине. А прямо передо мной — ледяная купель. Глубоко вдыхаю, зажмуриваюсь, шагаю вперед — и вода обжигает холодом, впивается в кожу тысячей крошечных иголок. Мороз проникает в каждую клетку, вытесняя жар. На несколько секунд растворяюсь в этой борьбе стихий, а потом с визгом выскакиваю из купели. Божечки-кошечки, давно я не чувствовала себя настолько живой!

Хозяин оказался достаточно тактичен, чтобы оставить меня здесь в одиночестве — не воспользовался предлогом попыриться на мои свежие синяки и следы от старых. Рядом со стопкой махровых полотенец — белоснежный пушистый халат, но я все же натягиваю свои джинсы с толстовкой. Одежда кажется холодной и жесткой, швы почти царапают разнеженную кожу. Однако расслабились — и будет. Переговоры предстоят нешуточные.

Мясник ждет, вальяжно развалившись на кожаном диване в просторном помещении с панорамными окнами — язык не поворачивается назвать эту комнату предбанником. Широким жестом обводит накрытый стол:

— Прошу! Ни в чем себе не отказывай.

Шагаю к столу — и непроизвольно выгибаюсь. Запах! Он врывается в ноздри, пронзает тело и замирает где-то внизу позвоночника. Стол уставлен морепродуктами и рыбой, но дело не в них, а в блюде, плотно накрытом металлической крышкой. Обоняние буквально кричит, что там — сырое, свежее, сочащееся еще теплой кровью мясо. Оно не испоганено ни единой крохой соли или специй. Я никогда такого не пробовала, даже мысли в эту сторону не поворачивались — но сейчас древний инстинкт, дремавший все это время, велит вцепиться в мясо зубами, наполнить рот свежей кровью…

— Ты можешь поднять крышку, если хочешь, — тихо говорит Мясник.

Сглатываю слюну и беру себя в руки:

— Воздержусь.

Набираю полную грудь воздуха и медленно выдыхаю.

— Как знаешь, — легко соглашается Мясник. — Расслабься. Присядь, поболтай со стариком. Пивас в холодильнике.

Старик, ага, конечно… На нем только небрежно завязанное на бедрах полотенце, рельефные мышцы туго обтянуты зеленой кожей. Тоже весьма соблазнительный кусок мяса, но к этому-то я была готова — выпила с утра полторы порции своего особенного чая.

Беру из холодильника банку пива — ледяная жесть под пальцами слегка приводит в чувство — и усаживаюсь на диван. Не рядом с хозяином, а через стол.

— Баня твоя впечатляет, — с чпоканием вскрываю пиво. — И все прочее тоже. Но я по делу.

— Разумеется. Я весь внимание.

Он прекрасно знает, с чем я пришла, но хочет, чтобы я озвучила… Отпиваю пиво и тащу в рот морской гребешок. Странное дело — вкус еды, которую я жую прямо сейчас, ощущается слабее, чем воображаемый вкус мяса под тяжелой металлической крышкой.

Про Мясника ходят слухи, что он занимается магией крови. Передергиваюсь, но стараюсь говорить ровным тоном:

— У моих подопечных проблемы с твоими приютскими. Нам точно нужно, чтобы наши детки калечили друг друга?

— Видишь ли, Соль, дети из приюта мои совсем не в том смысле, как для тебя — твои, — Мясник ловко разделывает краба щипцами и острым ножом. — Они, что называются, ходят подо мной. Вернее, под моими шестерками. Обязательные денежные взносы, мелкие поручения, все в таком духе.

— Только не говори, что ты не можешь запретить им докапываться до моих!

— Конечно, могу… Тебе даже просить не нужно — достаточно того, что ты пришла сюда. Но я не думаю, что это пойдет твоим подопечным на пользу. Уклоняясь от драк, они станут слабее.

— А если будут постоянно калечиться, это что, сделает их сильнее? Серьезно?

Мясник вздыхает:

— Боюсь, ты кое-чего не понимаешь. И я не знаю, как объяснить, чтобы тебя не обидеть.

— Да говори уже прямо! Я не слишком-то чувствительная барышня.

— Как у тебя с математикой?

Скриплю зубами:

— Нормально у меня с математикой.

Вот вроде я стала снага, а все равно меня порицают как гуманитария.

— Тогда, возможно, ты уже обратила внимание на один парадокс, — Мясник говорит безэмоционально, словно читает вслух научно-популярную статью. — Мы, снага-хай, исторически сложились как народ воинов, презирающих смерть. Потому мы быстро размножаемся. Раньше это компенсировалось высокой детской и подростковой смертностью, но в последние десятилетия она быстро идет на спад. В Поронайске, например, у нас сейчас в среднем пять-шесть детей на женщину. И прогрессия из арифметической стала геометрической. Как, по-твоему, мы должны существовать с такими темпами воспроизводства?

Подпрыгиваю на диване:

— Не надо вот только заводить шарманку про естественный отбор! Я не позволю детям погибать, чтобы у демографов где-то там циферки сошлись! Это проблема Государя, мирового правительства — да хоть самого Эру Илюватара! А я костьми лягу, но не дам им умереть. Только не в мою смену! И потом… вроде как критические последствия наступят через несколько поколений? А нам бы с этим дурдомом до конца квартала дотянуть.

— Вот я так и знал, что ты отреагируешь… эмоционально. Но, надеюсь, ты сможешь взять себя в руки и понять, что я пытаюсь донести. Соль, если проблему игнорировать, она не исчезнет. И найдутся желающие ее порешать — причем методами, которые ни мне, ни тебе не понравятся.

— Что там еще за методы на нашу голову?

Мясник делает долгий глоток. Как и я, он пьет прямо из жестяной банки.

— Например, на базу номер сто двадцать шесть прибыла особая группа курсантов. Тех самых, с которыми твои подопечные успели сцепиться… да и ты сама засветилась.

— И чего? Какое это имеет отношение к демографии?

— Такое, что, как то ни печально, жизни снага-хай ничего не стоят, Соль. А опричники не простят пережитого унижения.

— Опричнина не выдвинула против нас обвинений.

— Как раз с этой стороны опасаться нечего. Курсантам официально запрещено использовать магию вне базы, так что жаловаться они не будут.

— Подожди. Им запрещено использовать магию? — потираю висок. — Но у них же эти, наушники такие… Они все соединены через нейросеть, которая записывает каждый их шаг. Значит, их начальство в курсе, чего они наколдовали у нас там.

— Разумеется, начальство в курсе. Но хода делу не даст. Видишь ли, Соль, в опричнине многое делается… теневыми методами. И некоторые правила существуют, чтобы их нарушать. Твои подопечные оказались не в то время не в том месте. Теперь у вас серьезные проблемы.

Притягиваю к себе блюдо и начинаю чистить креветки — просто чтобы чем-нибудь занять руки. Становится зябко — сразу не заметила, что в помещении полно сквозняков.

— Хорошие — для тебя — новости в том, что проблемы не только у вас, — спокойно продолжает Мясник. — Так или иначе под удар попадет весь город. Если ты поведешь себя правильно — не останешься без помощи. И сама сможешь многим помочь. Ты — герой Поронайска, Соль. В тебя здесь верят. За тобой пойдут. Тем более что после атаки жуков опричнина многим стала как кость в горле. Раньше буйства псоглавцев еще терпели — но выяснилось, что и как защитники от Хтони они гроша ломаного не стоят. А кто поумнее, уже выбирает стороны. Наш старый знакомец Барон зачастил на опричную базу с дружественными визитами.

— Барон? Но он же просто… провинциальный бандит. Где он и где эти пафосные аристократы?

Не то чтобы меня именно это сейчас волновало, но надо же поддержать разговор.

— У его ручной ведьмы Альбины Сабуровой хватает знакомств среди аристократии. Она же сама княжеского рода. При вынесении приговора, правда, титула ее лишили. Но это не значит, что такие же, как она, ее презирают. Она просто попалась на том, что практикуют многие.

— И на чем она попалась?

— Эксперименты на разумных. Угадаешь с одной попытки, какой расы были эти разумные?

Аппетита ноль, но набиваю рот какой-то ароматной рыбой — только бы заглушить фантомный вкус сырого мяса и теплой крови. Зачем это вообще здесь? Свежая убоина для снага-хай — табуированная тема, почище, чем для людей — секс; об этом просто никогда не говорят. И с настолько притягательным мясом я раньше не сталкивалась — в магазинах оно обескровленное и лежалое. Должно быть, ягненка зарезали, пока я парилась в бане. Мясник не мог ожидать, что я правда стану это есть. Оно, конечно, стоит на столе, чтобы вывести меня из равновесия.

И говорит он все это явно с той же целью.

Дожевываю рыбу и прищуриваюсь:

— «В тебя здесь верят, Соль. За тобой пойдут». Ты что это — на государственную измену меня подбиваешь?

Мясник ухмыляется краешком рта:

— Просто хочу, чтобы ты была готова к тому, как все может повернуться.

— В прошлый раз твои пророчества чего-то не сработали.

— В самом деле? — Мясник приподнимает бровь. — А мне кажется, с тех пор у тебя на лодыжке появилось новое украшение. Которое может в любую секунду тебя убить, если такова будет воля Инис Мона. И ты всей душой веришь, будто носишь его по собственной воле. Кстати, Соль, ты знаешь, что твоя друидка чем-то тебя опаивает, чтобы пригасить либидо?

— Ничего не опаивает! Я сама ее попросила!

Черт, ну вот и зачем я перед ним оправдываюсь?

— Дело твое! — Мясник разводит руками. — В чем-то, на самом деле, я тебя понимаю. Сам устаю иногда от нашей паскудной снажьей природы…

Ишь, тонкочувствующая натура! Но на самом-то деле… Мясник довольно сильно отличается от всех снага, с которыми мне довелось общаться. Он образован — хотя и самоучка, скорее всего, умен и чертовски расчетлив, в нем нет этой нашей э-ге-гей импульсивности. Что я потеряю, если задам личный вопрос? Он-то в моей душе ковыряться грязными пальцами не стесняется.

— Мясник, а почему ты все время говоришь о снага-хай так, словно ты — не один из нас?

— Не один из них, Соль. Наверно, я не один из них по той же причине, что и ты.

У меня падает челюсть. Мясник — попаданец? Это многое объясняет… Но зачем тогда сукой-то такой становиться? Разве мы не должны принести немного доброты и цивилизованности в этот веселый, но дикий мир?

— Я, правда, не слышал, что такое происходит и с девочками тоже, — продолжает Мясник, тщательно отслеживая мою реакцию. — Считается — среди тех немногих, кто в теме — что это сугубо мужская фишка. Так у снага-хай появляются военные вожди. Понимаешь, о чем я?

Эмм, уже нет. Вряд ли попаданчество. А что тогда? Мотаю головой.

— Ты не знаешь? Это не Эру весть какая тайна, но в курсе не все — даже среди тех, кто через это прошел. У снага тоже бывают инициации, только получаем мы не магию, а качества, которые нужны, чтобы управлять толпой. Мы же по базовой комплектации — народ с мощным коллективистским сознанием, рой практически. В муравейнике некоторые самки становятся матками, прочие остаются рабочими особями. У нас происходит что-то похожее, только с самцами. В первый раз встречаю инициированную сам… девушку. Если, конечно, это твой случай. Меня, кстати, Генрихом зовут. Это настоящее имя.

Вот это переход! Мясник… Генрих коротко смотрит на меня — похоже, ожидает взаимности. Я даже не против, вот только сказать мне нечего. Полученное при рождении имя осталось в прежнем мире. Сто Тринадцатой я не назовусь — от нее во мне осталась только тень, даже сны ее я вижу все реже. Здесь меня прозвали Солью, причем случайно, без какого-то глубокого смысла — то ли я попросила кого-то передать соль, то ли меня об этом попросили. Пусть так оно и остается. Ни к чему это — серьезно к себе относиться.

— Что же, рада познакомиться, Генрих.

— Извини за это маленькое хулиганство, — Мясник кивает на все еще накрытое крышкой блюдо в центре стола. Запах уже совсем слабый, все остыло. — Да, приютских я прижму к ногтю. Пусть твои спокойно выздоравливают — здоровье им скоро понадобится. Я буду следить за вашей ситуацией с опричниной. Посмотрю, чем смогу помочь. Нам нужно держаться друг друга.

«Нам нужно», ага, шик-блеск… Интересно, что я окажусь должна за помощь, о которой даже не просила?

— Ты, конечно, уверена, что я вру и манипулирую, — в голосе Мясника… Генриха прорезается что-то, отдаленно напоминающее печаль. — Это нормально, я бы и сам думал так на твоем месте. Ну да жизнь все расставит по местам, вот увидишь. Хотя меня беспокоит, что ты смотришь на мир сквозь розовые очки. Они имеют обыкновение разбиваться стеклами внутрь, Соль.

— Поживем — увидим, доживем — узнаем, выживем — учтем, — встаю с дивана, и Генрих тоже поднимается. — Спасибо за баню… и за разговор.

— Соль, если хочешь, ты можешь остаться, — тихо говорит Генрих.

— Зачем?

Генрих усмехается без обычной своей жесткости:

— Вот не гасила бы ты либидо — не спрашивала бы, зачем. Не мое дело, но… Ты не сможешь вечно подавлять собственную природу, Соль. А я знаю, что тебе нужно. Тебе не обязательно всегда быть одной.

Нервно облизываю губы. Гордо и презрительно отказываться уже поздно — несколько секунд я колебалась, и Генрих заметил это. Чай не гасит либидо полностью, просто приглушает. И сейчас во мне что-то дрогнуло.

Раздуваю ноздри, чтобы вдохнуть напоследок запах мяса — и заодно запах мужчины, стоящего в трех шагах от меня. И то и другое чертовски приятно. Да, кое в чем Генрих прав. Трахаться без пустых громких слов, рвать врагу горло, жадно глотать горячую кровь — это все в нашей природе.

И поэтому я продолжу пить чай.

Улыбаюсь:

— Мило, что ты предлагаешь, но я пас. Береги себя, Генрих.