Сыны Триглава

Кот и сигонот

Нога почти по колено погрузилась в жидкую грязь и Дорно, кунигас Цеклис невольно поморщился от того с каким громким чавканьем, он вытянул башмак из вязкой трясины.

— Велс бы забрал этот дождь, — выругался воин, раздраженно отпихивая лезущие в лицо мокрые ветки. Это был высокий крепкий мужчина, лет сорока, со светлыми волосами, выбивавшихся из-под полкруглого гутского шлема с наносником и позолоченными бронзовыми пластинками. Чуть ли не единственный в своем отряде он носил кольчугу, уже малость проржавевшую в окружающей сырости. С пояса свисал меч в ножнах из хорошо выделанной кожи, на шее болтался бронзовый амулет с громовым крестом. Позади прочие воины куршей, даже не пытаясь не шуметь, с треском ломились через чащу, что за одну ночь превратилась в огромное болото, из-за разлившихся вокруг мутных вод реки Телсе.

Еще вчера ничего не предвещало непогоды: Свайстикс, солнечный бог, светил ясно, когда кунингас куршей, во главе отряда из почти трех сотен воинов двинулся к городку, который курши именовали Гробиной, а гуты, собственно и основавшие эту колонию, — Сигардом. Городок этот, ранее находился под покровительством Локера, кунингаса княжества Пиемере, но уже десять лет прошло как Локер, рассорившись с гутским хольдаром, погиб при попытке взять Сигард, как и Трейнис, кунигас Бандавы. Тогда же Дорно, — единственный кунигас, выживший в том походе, — заключил мир с гутами, а потом и пригреб к рукам оставшиеся без правителей земли. С тех пор он подчинил себе еще несколько земель, став самым сильным средь владык Курземе. И самым богатым — с гутами сохранялся мир, как и с их покровителями — князьями Венеты, шла бойкая торговля по Янтарному морю и Семельгезаре, амбары и сундуки Дорно ломились от разного добра, а его жены ходили в серебре и золоте.

Но несколько месяцев назад все изменилось. Соперники-кунигасы из северных княжеств Вентавы и Вентамы, все чаще совершали разбойные набеги на Пиемаре. Более того, началось то, чего в здешних землях не помнили уже лет десять — набеги морских находников-свеев, разорявших прибрежные деревни вблизи Сигарда, явно нацелившись и на сам городок гутов. Старый Альв, хольдар Сигарда, послал гонцов к Дорно и тот, собрав всех воинов из подвластных ему земель, выступил в поход, чтобы раз и навсегда напомнить всем, кто теперь хозяин в Курземе.

Проклятый дождь спутал все его замыслы: ночью хлынул ливень, словно кто-то из богов опрокинул на землю ковш с небесной водой. Вышедшая из берегов Телсе превратила все лесные дороги в речные протоки, разделив куршских воинов, спасавшихся от наводнения на превратившихся в островки возвышенностях. Дорно, возглавлявший самый сильный отряд, в почти три сотни воинов, поутру принялся искать потерявшихся за ночь воинов союзных кунигасов Дувзаре и Мегавы. Дело затруднялось тем, что помимо и не думавшей спадать воды, утром поднялся густой туман, искажающий все лесные звуки, смазывавший и расстояние в лесу. Меся башмаками вязкую грязь, тщетно пытаясь разглядеть хоть что-то через застилавшую лес белесую завесу, Дорно вполголоса костерил нежданно нагрянувшую непогоду, спутавшую так удачно начавшийся поход.

— Эй, кунигас, — Дорно обернулся, чтобы увидеть Витола, самого испытанного своего дружинника, — слышишь?

— Что? — Дорно раздраженно обернулся, но тут и он услышал это — пробивающийся через шум бурлящей повсюду воды, странный звук. Негромкий, но постепенно набирающий силу протяжный мяукающий вой, особенно жуткий на фоне стихших лесных шорохов. Вот вой оборвался мерзким смешком, заставившим всех куршей, зашептать молитвы богам, хватаясь за нательные громовые кресты и иные амулеты от нечистой силы. Туман начал рассеиваться — и глазам Дорно вдруг предстал выступающий из воды островок, поросший низкорослым березняком. Посреди сломанных деревьев лежали трупы тех, кого он искал — страшно изуродованные, местами разорванные в клочья. Какая-то нечеловечески мощная и столь же злобная сила, рвала кожаные латы, вырывала куски плоти, крушила черепа, разбрызгивая вокруг кровь и ошметки мозга. Даже Дорно, воевавшего уже почти тридцать лет и навидавшегося всякого, невольно замутило при виде следов жестокой бойни.

— Человек такого не сделает, — вполголоса сказал кто-то за спиной Дорно, — медведь?

Кунигас выдавил хмурую усмешку — и какой дурак может сказать такое, что за медведь или какой иной зверь, может расправиться с несколькими десятками вооруженных воинов? Разве что ожил кто-то из свирепых воинов древних легенд — людей-медведей, свирепых людоедов, в одиночку побеждающих целые армии. Однако Дорно слишком давно уже вышел из возраста, когда подобает верить в подобные байки.

— Осмотреть тут все, — коротко бросил он, — может еще есть кто живой?

Все кинулись выполнять его приказ, но не успели сделать и двух шагов, когда лес вдруг огласился воинственными криками и, из-за всех деревьев, разбрызгивая жидкую грязь, хлынули вооруженные до зубов воины. Здесь были и курши — в глаза Дорно бросились родовые знаки Вентавы и Вентамы, — и ливы, которых узнавали по совсем уж светлым, почти белым волосам, и таким же светлым глазам. Но были тут и явно не местные уроженцы — рослые мужи в железных кольчугах и шлемах, увенчанных позолоченными фигурками вепрей. Размахивая мечами и боевыми топорами, они неслись впереди воинства, накинувшись на оторопевших куршей.

— Перконс с нами! — хрипло выкрикнул Дорно, с радостью чувствуя как постыдный испуг, охвативший его при виде недавнего побоища, уступает место кровавому безумию битвы. Выхватив меч из ножен, он могучим ударом снес голову ближайшему куршу и, взывая к воинственным богам, устремился в гущу схватки. Зазвенела сталь, с проклятиями убивали и умирали воины в жестокой битве, кровь стекала в мутные воды. Дорно окруженный дружинниками, рубился словно одержимый Йодсом, вражеской кровью стараясь смыть позор вероломной гибели соратников. Вот он сошелся с Гимбутом, — кунигасом Вентавы, что не раз воевал с Цеклис, — отбив направленный ему в грудь меч, Дорно сделал ответный выпад и его клинок, пробив кольчугу, вышел из спины врага. Упершись ногой о труп, Дорно выдернул меч, едва успев развернуться, чтобы отразить удар от одного из чужаков в кольчуге. Из прорезей в полумаске шлема яростно смотрели синие молодые глаза.

— Сопляк, клянусь Перконсом! — выдохнул Дорно, — в спину бьешь, щенок! Так отправляйся же к Велсу, северный выродок!

Он обрушил на свея такой град ударов, что молодой воин невольно смешался под этим яростным натиском, пятясь назад. Его нога подвернулась, задев за одну из поваленных березок, и воин упал спиной в грязь. Он едва успел подставить окованный железом щит, но Дорно сокрушительным ударом проломил его и занес меч, чтобы покончить с противником. Но нанести смертельный удар он так и не успел: все его тело дернулось, из его рта выплеснулась кровь, из груди вынырнуло окровавленное острие. Это еще один свей, заметив нависшую над соратником погибель, вонзил копье в спину куршского князя.

— Вставай конунг! — свей протянул руку и валявшийся в грязи Рандвер гибко вскочил на ноги.

— Я твой должник, Олав, — оскалился он и, вскинув меч, ринулся в гущу битвы, громко призывая на помощь Одина и Тора. Его крикам вторили свеи, курши взывали к Пеколсу и Перконсу, ливы — к каким-то своим богам и все они, воодушевленные гибелью вражеского князя, с новой силой кинулись на врага. Курши же Цеклиса, лишившись предводителя, вскоре обратились в бегство. Разгоряченные схваткой курши, свеи и ливы, преследовали их по пятам, безжалостно истребляя отставших воинов.

Вскоре все было кончено: войско Цеклис и союзных земель перестало существовать, немногие оставшиеся в живых рассеялись по лесу. Туман рассеялся окончательно, также как и нависавшее с утра тучи и вышедшее на небо солнце осветило куршей и свевов, деловито грабивших мертвых, снимая оружие и украшения. Меж тем вожди победителей, молодой конунг шведов Рандвер и кунигас Ванемы Каупис, — коренастый сероглазый мужчина в невесть как сюда попавшем ромейском панцире, — обсуждали новый поход.

— До вечера Сигард падет, — довольно говорил Каупис, — без поддержки Дорно, ему не выстоять от нападения одновременно с суши и с моря.

— Десять лет назад у них получилось отбиться, — заметил Рандвер.

— Десять лет назад тут как раз фризы на огонек заглянули, — усмехнулся кунигас Ванемы, — а теперь гутам никто не поможет.

— Это хорошо, — из-за деревьев вдруг возник худощавый человек с блеклыми волосами и в черном одеянии, застегнутым на три петли и расписанном вышитыми серебром змеями. Резной головой змея оканчивался и узловатый осиновый посох. Светло-серые, почти бесцветные глаза, в упор глянули на обоих владык.

— Задерживаться нельзя, — продолжал сигонот Нергес, самый почитаемый средь всех жрецов Курземе, — все ли помнят, ради чего мы вообще вышли в этот поход?

— Помним, конечно — кивнул Рандвер, — но и наших воинов нельзя оставить без сигардской добычи.

— Так берите ее скорее, — строго сказал Нергес, — потому что наши враги не теряют времени даром. Волх уже подошел к Семельгазаре и латгалы приняли его сторону, а Люб…ходят слухи, что он со дня на день собирается явиться к Ромове.

— Слухи, значит? — Рандвер усмехнулся не став уточнять, откуда донеслись до Нергеса эти вести. Жрецу было подвластно многое, — служитель Потримпса, почитавший бога плодородия и земных вод в обличье змея с человеческой головой, это именно сигонот наслал ночной дождь и туман, что помог союзному войску разгромить Дорно. Но и Рандверу было чем похвастаться насчет тайных умений — и Нергес не зря с невольным уважением косился на большого кота, что возник из леса, словно черная тень. Даже самые бывалые воины куршей и свеев, видавшие всякое, с невольным испугом косились на этого зверя, опасаясь даже случайно коснуться длинного черного хвоста, извивающегося словно гадюка. Брезгливо отряхивая лапы от налипшей на них грязи, кот неспешно прохаживался меж деревьев, плотоядно рассматривая валявшиеся на земле трупы.

— Все будет как мы задумали, — продолжал Рандвер, — ты, Наргес, станешь кривайтисом в Ромуве, Каупис станет владыкой куршей, жемайтов и земгалов, ну а я — отомщу, наконец, за отца, вернувшись домой с головой князя Люба.

Черный кот издал мерзкий вой и, опустив голову, вцепился острыми зубами в ближайшее к нему мертвое тело.