Военкор 2

Глава 9

Операцию в горах на границе никто бы не рискнул проводить «с колёс». Нужна была подготовка.

А пока командование думало и осуществляло приготовления, появилось время сделать репортаж о жизни наших солдат и офицеров в Джелалабаде.

Несколько раз ловил себя на мысли, что мне здесь комфортно. К круглосуточной жаре мне не привыкать. А вот к наличию такого оазиса, как «бучило» на аэродроме, было в новинку. Действительно, в столь жаркой местности подобный водоём был бесценен. Главное наладить контакт с лётчиками 727-го отдельного вертолётного полка.

Послушал их рассказы о буднях «воздушных рабочих войны». Много интересных историй. А смешных ещё больше. Всегда удивлялся крепости нервов и отваге лётчиков армейской авиации. Не зря они носят неофициальное звание самых награждаемых лётчиков.

Но всё это хорошо, а работу никто не отменял. С самого утра я решил наведаться к ответственному секретарю бригадной газеты. Им был старший лейтенант с залысиной. Звали его Вениамин.

— А-а, товарищ Карелин! Заходи, гость дорогой, — широко улыбнулся старлей, когда я появился на пороге его кабинета. — Хошь чаю?

— Не откажусь, — кивнул я.

— Какой крепкости заварку? — вкрадчиво поинтересовался он.

— Обычный чёрный, спасибо, — ответил я, понимая, что «чай» здесь не только с заваркой.

Старший лейтенант, конечно, расстроился, но в свой чай всё же плеснул каплю «для профилактики».

Пока он колдовал с кружками, я не без интереса посмотрел на здешнюю газету. Называлась «Прорыв». Фотографии дежурных смен, заметка о передовике, стишок о родине… и сверху лозунг: «Дисциплина — залог победы!»

— Нравится? — хмыкнул Вениамин, ставя передо мной стакан чая с чайной ложкой, чтобы не треснуло стекло.

— Затейливо. Мне бы с народом поговорить, глянуть, как вы здесь живете. Подскажешь может инициативных ребят, кто расскажет да покажет?

— Ну, с народом — это всегда пожалуйста, — усмехнулся он. — Ща познакомлю! А насчёт кто расскажет да покажет — это я и сам могу!

Старший лейтенант махом осушил свою кружку, где чая было в лучшем случае половину.

— Пошли, Лёш, покажу тебе наш быт.

У казармы пахло оружейным маслом и табаком. Солдаты чистили автоматы, механики трудились на технике, а кто-то занимался строительством очередного здания или выкладывания дорожки. Будни гарнизона шли своим чередом.

Мы подошли к ротному, и Вениамин попросил, чтобы личный состав построился.

— Не стоит, — сказал я, и сам пошёл к солдатам пообщаться.

Сейчас назначат пару человек, чтобы ответили на вопросы и те будут сухо отвечать — «да», «нет», «так точно».

— Алексей Владимирович, с нами будет быстрее, — сказал мне вслед ротный.

— Товарищи, мне торопиться некуда.

Я медленно шёл среди этих ребят. Интересно наблюдать за теми, кто ещё вчера сидел за школьной партой и встречал рассвет на выпускном. И каждый из них мало представлял себе, что такое война. Пускай в Афганистане она теперь не та, что была в моей реальности. Но «есть ещё работа у тюльпана…», как пел Александр Розенбаум.

— Добрый день! — поздоровался со мной один из солдат, утирая лицо тыльной стороной ладони.

— Вы к кому? — спросил другой, поглаживая едва пробившиеся усы.

Я ещё раз оглядел солдат. Они все ещё молодые, но душой уже взрослые.

— Я всех приветствую. Алексей Карелин — корреспондент «Правды». Приехал пообщаться с вами. Как служба, мужики? — спросил я, пожимая протянутые мне руки.

Когда солдаты услышали мою фамилию, некоторые заулыбались и… позабыли о работе. Ротный слегка скривился, но возмущаться не стал.

— Так это вы писали репортажи из Сирии и Ливана? — поднялся парень с перебинтованной рукой.

— И про захват сирийцами аэродрома? Я видел кадры в новостях, как они взяли его штурмом. Будто фильм художественный! Вы сами снимали? — спросил другой.

— Это очень секретная информация, — улыбнулся я. Мне повезло, что жив остался, — кивнул я.

Я сделал пару пометок в блокноте. Прошёл дальше. Возле кухни стояли трое бойцов с унылыми лицами. Один что-то строгал из дерева. Я присел рядом.

— Что точишь?

— Да так, ложку, — фыркнул он.

Я сфотографировал его с ложкой, ещё пахнущей стружкой, чем сразу поднял ему настроение.

Ничего особо интересного, разумеется, не было. Но мне нужен был репортаж для Москвы. Такие статьи в газетах жалуют не меньше, чем вести с самого переднего края.

— Давайте вас всех сфотографирую, — достал я фотоаппарат.

Ротный и Вениамин тоже присоединились к фотографированию. А затем солдаты начали просить и снимок со мной.

— Вы… вас мой отец читает. Он тоже был на Ближнем Востоке. Когда первую вашу заметку прочитал, начал следить за публикациями, — подошёл ко мне солдат, когда я устраивался посередине, чтобы попасть в кадр.

Дальше Вениамин сделал пару общих снимков, и я начал записывать адреса солдат, кому нужно будет выслать фото.

Я ещё некоторое время пообщался с ребятами и отметил, что большинство из них относятся к своей службы крайне серьёзно. Всё-таки было в Союзе правильное патриотическое воспитание молодёжи.

— А сам бы поехал, если бы не приказали? — спросил я у одного рядового.

— Честно если… — он поскрёб макушку. — Наверное, спросили бы вы ещё месяц назад, то я бы сказал, что нет. А сейчас… да!

Он поделился, что привык здесь, нашёл немало друзей и ни за что бы ни оставил ребят одних.

— Мамка бы ещё там меньше переживала, — вздохнул он.

Я подумал, и сделал ещё один снимок Саши, но уже одного и с деревянной ложкой в руках.

— Маме твоей фотографию отправлю и письмо напишу.

Пацан аж просиял. Уходя на обед, я поймал себя на мысли, что всё-таки для настоящего счастья людям нужно не так уж и много.

После обеда я заглянул в медслужбу — хотел сделать пару кадров. Там и встретил Юлю, ту самую, что раньше работала в библиотеке. И она со своей библиотечной тихостью, теперь помогала раненым ребятам. В белом халате, с волосами, убранными под косынку, она смотрелась очень даже ничего.

— Вот кого не ожидал увидеть, так это вас, — сказал я.

— Перевели, — кивнула она. — Вроде временно, а там видно будет.

Она обворожительно улыбнулась.

— А вы здесь какими судьбами, Алексей? В госпитале обычно ничего интересного не происходит.

— Это с какой стороны посмотреть, — я улыбнулся в ответ. — Может хочу про вас написать.

— Про меня не надо, — тихо сказала она. Лучше… про них. Пойдём, покажу.

Мы прошли между койками. Здесь пахло не хлоркой, как в больницах Союза, а влажной пылью, потом, гнильцой от старых бинтов и резким запахом лекарств.

Мужики на койках были разные — с повязкой через пол-лица, с желтизной в глазах, в ожогах. Один вообще спал сидя, обхватив себя руками, будто боялся, что тело развалится, если ляжет.

— Это Гена, — сказала Юля. — С отравлением лежит. Выпил воды из ручья. Третий день в жару бредит, но уже ест. Думаю, через несколько дней пойдёт на поправку.

— А это?

— Боря. У него порез. На гвоздь наступил, и пошла инфекция… — она вздохнула. — Вы бы видели, как он утром на ноги поднимался с матами…

Парень на койке услышал, повернул голову:

— Юлия Владимировна, про меня же только хорошее, да?

— Только хорошее, Боря, — ответила она и пошла дальше.

— Вот Витя. Сегодня выписываем.

— А я не хочу, — весело сказал Витя, молодой, с карими глазами. — Мне тут нравится. Кормят хорошо и соседей нормальных подобрали. Вот только радио отберите у Петрова, а то он одну и ту волну крутит! Слышишь, Петров — ты достал!

Витя явно был парнем шебутным и подмигнул мне.

— А вы это… напишите, что медсестра у нас загляденье! Может, командование ещё день на койке даст?

— Напишу, что в госпитале ведётся подрывная работа, — ответил я. — Лечением подрывают боеспособность роты.

И Юля, и солдатик рассмеялись.

Я сделал пару снимков. Задерживаться дольше не стал. Попрощался с Юлей и вышел на улицу — солнце уже клонилось к закату.

После госпиталя я вернулся в расположение мотострелковой бригады. Осталось мне только побеседовать с командиром, и на сегодня рабочий день можно было заканчивать.

Уж не знаю, готовились к моему приходу или нет, но на входе в штаб меня встретил сержант в панаме с суровым выражением лица.

— Карелин?

— Он самый.

— Идёмте! Вас ждёт товарищ подполковник!

Командир бригады Шлыков, крепкий, молчаливый офицер, с прямой спиной, пожал мне руку.

В его кабинете было всё очень даже неплохо обустроено. Тут и цветной телевизор, и японский магнитофон, и даже холодильник «Ока» со специальным механизмом подачи напитков. И этот механизм работал!

— Не хотите холодненького компота? — подошёл Шлыков со стаканом к холодильнику и нажал на педаль для подачи сока.

— Не откажусь.

Шлыков налил мне и сел напротив.

— Мы ваши статьи читали. Да и не по одним газетам вас знаем, так что добро пожаловать в расположение! Как говорится, всё что наше — ваше.

— Спасибо за тёплый приём.

— Ну, Алексей, чего бы вы хотели поснимать?

Я сделал глоток компота.

— Скажу прямо. Совсем не хочется тухнуть на базе. Если будет возможность куда-то выехать, я бы с удовольствием.

Шлыков кивнул, будто именно такого ответа и ждал.

— Как раз завтра поедут. Кишлак тут есть, в четырнадцати километрах. Нужно тамошнюю детвору осмотреть, вакцину вколоть. В общем, наши девчата медики поедут. А район там неспокойный, нет-нет стреляли, недавно мины сняли с дороги. Так что сопровождение будет наше. В том числе поедет с вами капитан Ревин. Вас возьмёт с удовольствием, если не передумаете. Вы у него уже были сегодня.

Ревин — тот самый ротный, у которого я сегодня был в расположении с ответственным секретарём газеты.

— Только скажите, к какому часу быть.

— Выезжают в пять утра с восточной стороны гарнизона. Будут вас ждать!

Когда комбриг договорил, внутрь неожиданно, для меня уж точно, заглянула Юля.

— Разрешите, товарищ командир?

В том же халате, только поверх теперь была накинута ветровка, под мышкой какие-то бумаги. Она вошла внутрь, увидела меня, и на секунду её взгляд застыл. Но потом она вернула себе обычную сосредоточенность

— О, — сказал я. — Вот кого и не ждал.

— А Юлия Владимировна, между прочим, с вами в кишлак поедет, — хмыкнул подполковник.

— Нас трое будет от госпиталя…

— Она за старшую по линии госпиталя, — пояснил Шлыков. — Так что теперь вы знаете, кто будет вас спасать, если что.

— Приятно быть в хорошей компании, — сказал я.

— Вам бы всё романтизировать, Алексей, — ответила она чуть мягче. — Тут бы просто живыми вернуться.

Юля чуть пожала плечами. В её взгляде виднелась деловая сосредоточенность.

Шлыков между тем смотрел на нас, как командир смотрит на двух солдат, решивших перекинуться парой лишних слов перед боем.

— Я вам бумаги на подпись принесла, товарищ командир.

Юля прошмыгнула к столу, положила бумаги, которая держала подмышкой. Подполковник похлопал по ним ладонью, удовлетворённо кивнул.

— Ладно, на сегодня всё. Пойдите, отдохните. Завтра день будет не из лёгких. Да, и обувь удобную наденьте, асфальта там нет, а если ногу обо что проколоть, то потом из госпиталя несколько недель не будете вылезать.

Я поднялся, пожал комбригу руку. Юля просто кивнула, уже уходя. В коридоре мы остались одни.

— Не боитесь? — тихо спросил я.

— Уже нет, — ответила она. — Страшно было в первые дни. Сейчас… сейчас просто работа. И люди ждут нашей помощи.

Она ушла не оборачиваясь.

Мы выехали с рассветом. На маршрут собралась небольшая колонна из двух санитарных «таблеток» и «Газ-66» с бойцами. В одной из таблеток ехал я, сержант-водитель и фельдшер. Ехали медленно, с остановками. Дорогу приходилось проверять глазами. В таких местах закладки далеко не редкость.

Юля сидела рядом с ящиками с медикаментами. В руках держала запаянную упаковку ваты и с невозмутимым видом смотрела в окно.

— Сказали, что в кишлаке много больных детей, — сказал я, записывая в блокнот. — Знаем чем?

— По словам старейшин у них дизентерия. Но это может быть всё что угодно. Начиная от глистов, заканчивая до отравления водой. С медициной здесь большие проблемы и детская смертность высока.

— Чем лечите?

— Антибиотики, вакцины… при особо тяжёлых случаях, мы деток увозим.

— Ага, а потом эти детки душманам всё как на духу рассказывают, — не удержался водитель.

Юля промолчала. Я видел, что она не особо хочет продолжать разговор. Настаивать не стал, всё-таки для неё первый такой выезд — это шок, чтобы она не говорила.

Кишлак встретил нас пыльной дорогой и молчащими людьми. Женщины стояли у домов, дети сидели на корточках. Ни криков, ни ругани, при нашем появлении, будто всё замерло.

— Скучно вам наверное, товарищ корреспондент? — поинтересовался сержант, глуша «таблетку». — Это вам не на передке.

Я ничего не ответил, приготовил видеокамеру и начал вести съёмку. Женщины тут же разбежались, прикрывая лица руками. Мужики, в основном старики, чуть напряглись. А дети наоборот воодушевились, увидев камеру.

Медики прошли под тень старого ковра, натянутого вместо навеса, и начали работу. Я навёл объектив на девочку лет шести. Она лежала без сил, только глаза бегали. Юля поставила ей капельницу, аккуратно держа её руку, как будто боялась уронить.

Боковым зрением я заметил, как наши ребята водители начали носить местным воду.

— Они здесь все обезвоженные. Колодец отравлен, — пояснила Юля, не поднимая головы.

Я снял, как боец наливает воду в алюминиевую кружку, подаёт старухе. Она не берёт сразу, смотрит на него с недоверием. Потом всё же принимает и медленно пьёт трясущимися руками.

— Кто-то отравил колодец? — спросил я у капитана Ревина.

— Их же братья по вере, — вздохнул он. — Чёрт его знает, что у них в голове, наверное, думают, что мы из этого колодца будем пить. А им лишь бы нам поднасрать! Благодарность такая!

Вскоре несмотря на раннее утро, жара начала усиливаться. Навесы едва держали тень. Юля, всё это время работавшая, вытерла пот со лба, устало села на ящик перевести дыхание. Работа у медиков была не простой и не менее сложной, чем у военных.

Я же решил поговорить со старейшинами. Узнав об этом, капитан улыбнулся.

— Осторожно только. Здесь если они улыбаются, это не значит, что слушают. Гады среди них не редкость.

Я кивнул и пошёл к другой стороне кишлака, где у глиняной стены сидело трое мужчин в тюбетейках. Один был в белом халате, другой держал чётки.

Объяснил кто я. Что снимаю, пишу, и мы приехали помочь. Старейшины долго молчали.

— Вы лечите детей. Это хорошо, — наконец, сказал один из них, перебирая чётки.

— Мы не только лечим, — осторожно заметил я. — Мы хотим, чтобы никто не умирал. Ни с вашей, ни с нашей стороны.

— Это уже война и не нам решать.

Разговаривать эти люди не хотели, но от помощи не отказывались. Парад лицемерия.

— Садись, — кивнул один, в белом халате. — В ногах правды нет.

Я присел, достал блокнот.

— Зачем пришёл? — спросил тот, кто держал чётки.

— Хочу понять, что вы думаете, — честно сказал я.

Старейшины помолчали, а потом самый старый из них, прежде молчавший, заговорил.

— Мы думаем, что детям нужна вода. Что женщины хотят мира. А мужчины… — он замолчал, долго смотрел на дальние холмы. — Что считают мужчины я не знаю, но они не хотят видеть чужаков на своей земле.

— Почему? — спросил я.

— Потому что когда уходит старое, новое приходит всегда с винтовкой.

— Мы ведь не винтовку принесли, а воду.

Старик впервые посмотрел прямо на меня.

— Сегодня воду. А завтра… Кто знает?

Он не был враждебен, но я чувствовал — если бы у него был выбор с нами или без нас, он бы не раздумывая выбрал последнее.

Младший из старейшин, лет семидесяти, со следами ожога на щеке, покосился на меня.

— Ты один? Или за тобой придёт кто-то ещё?

— Я журналист. Работаю один.

— А солдаты?

— Они охраняют медиков.

Он кивнул, помолчал.

— Откуда сам?

— Из Москвы, — ответил я.

— Говорят, в Москве женщины ходят без чадры.

Он посмотрел на меня с тем выражением, которое не умеют описывать ни в газетах, ни в разведсводках. Там было и любопытство, и презрение, и печаль.

Я медленно поднялся, заканчивая разговор. Понял, что со мной не особо хотят разговаривать, а, может быть даже презирают. Понял, что нас здесь терпят только потому, что другого выхода нет.

К обеду основная работа была закончена. Медики, вытирая руки, начали собираться и складывать инструменты. Юля подошла ко мне, сняла перчатки.

— Всё. Двоих детей надо в госпиталь. Тяжёлые. Мы их в машину погрузим.

— Я снял, как ты ставила капельницу девочке. Восхищаюсь.

— Не надо делать из нас святых, ладно? Солдатам гораздо тяжелее…

Она вдруг запнулась и посмотрела мне куда-то за спину. Первым закричал мальчишка. Не испуганно, не… скорее так, как пастух кричит стаду, резко, по-звериному.

Я обернулся. На западной окраине кишлака, между домами, поднималась пыль и слышались крики. Внутри пыли двигались люди. Пятнадцать? Двадцать? Но точно больше дюжины.

Рядом со мной капитан Ревин выругался.

— Душманы. Еперный театр… их только не хватало!

Юля сразу убрала волосы под косынку и зачем-то потянулась за аптечкой. Наши бойцы скинули на изготовку автоматы. Заняли позиции. Женщин и детей, как ветром сдуло. Старейшины обеспокоенно поднялись на ноги.

Они вели себя нагло, заглядывали в дома, выгоняли оттуда жителей. А потом… наконец увидели советских солдат.

Душман шедший первым, скорее всего был главным. Худой, с бородой, в серой тунике. Он шёл прямо, не прячась. Автомат держал на изготовке, готовый в любой момент открыть стрельбу.

Слева от него шёл молодой афганец тоже с автоматом. Справа мужик постарше и с гранатой в руке, как с игрушкой.

— Дёрнется кто и сразу мочи на поражение, — спокойно проговорил капитан своим бойцам.

Отряд душманов остановился в центре поселения, не доходя до нас.

— Пусть командир выйдет! — крикнул главный бородач. — Хотим говорить!

— Товарищ капитан, не надо, давайте потянем время. Нужно вызывать поддержку. Хорошим это не закончится.

— Разберусь. Я не хочу пацанов класть почём зря, — отрезал капитан.

Он поднял руку, обозначая себя. Я покосился на старейшин. Один что-то сказал другому, но слишком тихо. Вспомнил слова сержанта, сказанные ещё по пути сюда. Не исключаю, что нас подставили те, кому мы привезли врачей и воду — местные.

Я покосился на нашего связиста.

— Вызывай подмогу.

Он посмотрел на меня внимательно, в глазах застыл испуг.

Капитан вышел из-за укрытия. Главный бородач сделал шаг вперёд. Его лицо было жёстким, но спокойным. Он заговорил как человек уверенный, что контролирует ситуацию от и до.

— Вы в нашем кишлаке без разрешения, — проскрежетал он.

— Мы лечим людей и привезли воду, — спокойно ответил капитан.

— Вы не медики, а разведка.

Ещё до того как капитан ответил, я понял, что душман ищет повод. Впрочем, ответить он так и не успел.

Раздался глухой выстрел, в упор. Капитан пошатнулся и упал, поднимая пыль.

— Аллаху Акбар! — заорали душманы, открывая огонь на поражение.

— В укрытие! — крикнул я.