Возвращение с Марса

Глава 2

Территория плодоконсервного комбината имени товарища Микояна представляла собой памятник ушедшей эпохи. Колосс консервации, некогда наполнявший округу ароматами тонн и тонн томатов, патиссонов, и неведомой ныне субстанции под кодовым названием «Ассорти Сельское», ныне почил в бозе, отдав свои внутренности на растерзание времени и мелкому предпринимательскому зуду. Но память о прошлом, как запах абрикосового повидла, въевшийся в бетон на молекулярном уровне, все ещё витала в воздухе, пропитанном пылью, ржавчиной и чем-то неуловимо сладковато-гнилостным. Поэтому в обиходе говорили просто, с почтительным лаконизмом: «У Микояна». Как о некоей константе в бурлящем море перемен от хорошего к замечательному.

Строить здесь ни торговый центр, ни жилищный комплекс пока не спешили. Решили годить, выжидать, терпеливо караулить у моря погоды, точнее, у Спасской башни — лучших времен. Времен, которые, как уверяли оптимистичные голоса из динамиков телевизоров, несомненно, вот-вот настанут, и прогресс распустит тысячи цветов всеобщего благоденствия. А пока пустующие цеха, бывшие лаборатории контроля качества и даже гигантские холодильные камеры, где некогда хранились стратегические запасы компота, сдавались в аренду. Под склады для товаров сомнительного происхождения и срока годности. Под автостоянки для транспортных средств, чей возраст и техническое состояние вызывали у инспекторов ГИБДД приступы экзистенциальной тоски. И, конечно же, под конторы. Конторы самой неясной, зыбкой, словно мираж в мареве раскаленного асфальта, принадлежности. Вроде той, куда я, преисполненный смеси надежды и глубочайшего скепсиса, направлялся на собеседование.

Три дня назад, в приступе отчаяния, после просмотра вакансий, обещавших либо космические гонорары за навыки владения экзотическими языками вымерших цивилизаций, либо бесплатный обед в нагрузку к каторжному труду, я позвонил-таки по оставленному другом Сеней телефону. В ответ мне прислали список документов, которые я должен отправить им по электронной почте, и я честно выслал резюме. Приложил сканы всех требуемых бумаг. Давеча, почти как чудо, пришел отклик. Сухой, лаконичный: место и время, Кабинет 11. 15:00. И вот я — здесь. У Микояна.

Поиски нужного кабинета заняли без малого двадцать минут, и лишь тот факт, что врожденный педантизм (или страх опоздать) заставил меня прибыть загодя, спас от паники. Нет, территориально Микоян не был безразмерным, как космос, но внутренняя логика его перерождения в арендный хаос оказалась заковыкой. Нумерация кабинетов подчинялась не линейной прогрессии, а скорее законам броуновского движения или капризам давно почившего проектировщика, находившегося под влиянием сильнодействующих веществ. За семнадцатым кабинетом (бывшая душевая для работниц) шёл шестой, склад кокосового масла в металлических бочках, а за ним — двадцать пятый, оккупированный брутального вида мужчинами, торгующими запчастями для тракторов советских времен. И нигде, ни на одной стене, покрытой слоями облупившейся краски и граффити сомнительного содержания, не висело спасительной схемы. Лабиринт Минотавра без нити Ариадны.

Я знал, что цель моя — кабинет одиннадцать. Но то, что под этим скромным номером скрывался не кабинет начальника смены, а целый фрагмент бывшего производственного цеха, вернее, выгороженная его часть, оказалось сюрпризом. Дверь… Нет, это была не дверь. Это были Врата. Широкие, высоченные, из рифленого металла, покрытого буграми ржавчины и следами былых ударов вилочных погрузчиков. Ворота, в которые без труда мог въехать грузовик средних размеров, нагруженный, скажем, конфискованной сантехникой или партией контрабандных бананов. Я, существо куда более скромных габаритов, тоже вписался, ощутив себя песчинкой, затянутой в жерло промышленного Левиафана.

Внутри пространство поражало своим масштабом и запустением. Воздух был густым коктейлем из запахов: вездесущей цементной пыли, старого, отсыревшего бетона, едкого масляного дыма и — странно, неуловимо — чего-то сладковато-химического, напоминающего дешевые духи, смешанные с автомобильным ароматизатором «Лесная ягода». Три или четыре существа женского пола сидели за конторскими столами довоенного вида, островками посреди бетонной пустыни. Они что-то сосредоточенно искали, каждая в своей амбарной книге внушительной толщины, с пожелтевшими страницами. Ноутбуки, впрочем, тоже присутствовали — устройства современные, с виду дорогие, украшенные надкусанными яблоками на крышках. Ноутбуки мерцали в сумраке помещения (да, день, но окна донельзя грязные) холодным светом экранов, словно кибернетические алтари в храме бумажного делопроизводства. А дальше, у дальней стены, где когда-то, вероятно, располагался конвейер по закатке банок, два здоровенных парня в замасленных комбинезонах колдовали над полуразобранным мотоциклом неопределенной марки и эпохи в свете свисающей с потолка лампочки в сто свечей. Звук упавшего гаечного ключа гулко раскатился по пустоте.

Моей персоной занялась Катерина (имя я мгновенно считал с бейджика на её строгом сером пиджаке). Девушка лет двадцати двух, худенькая, почти хрупкая на фоне индустриального монументализма окружающего пространства. Лицо её могло бы быть миловидным, даже привлекательным, если бы не абсолютное, ледяное выражение деловитой отстраненности. Ни тени любопытства, ни намека на человеческую теплоту. Взгляд — сканирующий, аналитический. Как у судебного эксперта, оценивающего кандидата на вскрытие.

Усадив меня на шаткий стул, явно помнивший лучшие, докризисные времена, она не торопилась приступать к делу. Нет. Катерина несколько минут рассматривала меня. Не просто смотрела — изучала. С методичностью опытного покупателя на рынке, осматривающего кусок мяса на жаркое. Взгляд её скользил по лицу, одежде, рукам, фиксируя детали с видом глубокой, почти профессиональной серьезности и легкой, едва уловимой брезгливости. Выражение говорило само за себя: «И это все? Неужели в биосфере нет ничего более кондиционного?»

Потом, словно удовлетворившись первичным осмотром, она взяла в руки стопку распечаток. Мои документы. Резюме, дипломы, сертификаты, справка. Всё было испещрено значками, оставленными фломастерами — красным и синим. Крестики, галочки, вопросительные знаки, какие-то цифры в кружочках. Много значков. Создавалось впечатление, что мою жизнь подвергли криптоанализу или оценивали по шкале пригодности для неведомой, но явно непростой миссии.

— Итак, — голос Катерины был ровным, металлическим, лишенным интонационных перепадов, — условия предельно просты и прозрачны. Вы обязуетесь выполнять все распоряжения и инструкции, поступающие к вам в рамках Экспериментального Протокола Маргус Си. Безоговорочно, оперативно и в полном объёме. Мы же, со своей стороны, гарантируем вам фиксированное денежное вознаграждение в размере десяти тысяч рублей. В месяц.

— Целых десять? — не удержался я от уточнения, пытаясь вложить в голос всю гамму чувств — от иронии до легкого шока.

— Да, — кивнула она, не моргнув. Её веки, казалось, были лишены рефлекса моргания, как у ящерицы. — Десять тысяч. Это установленная ставка для Добровольных Участников первой категории сметы.

— А как же минимальный размер оплаты труда? — рискнул я апеллировать к известному юридическому понятию. — Он ведь существенно…

— Вы не наёмный работник, — перебила Катерина, и в её голосе вдруг прозвучали нотки ласковой снисходительности, словно она обращалась к неразумному, но любопытному ребёнку. — Вы — Добровольный Участник Экспериментальной Программы. Это принципиально иная правовая категория. Эксперимент… — она на секунду задумалась, подбирая аналогию, — это вроде сплава на самодельном плоту по Енисею. Или экспедиция по поиску мифического града Китежа на дне Байкала. Волонтерство, — добавила она, как бы ставя точку. — Оно оплачивается совершенно другой строкой бюджета. А нередко, — её губы едва тронула подобие улыбки, — и вообще не оплачивается, вознаграждаясь лишь чувством выполненного долга и общественным признанием. Как субботники по уборке территории после падения чего-нибудь с неба, например. Но вы, — подчеркнула она, — ведь будете получать полное содержание на весь период эксперимента! А это, поверьте, дорогого стоит.

Я уже открывал рот, чтобы поинтересоваться конкретным составом этого загадочного «полного содержания», но Катерина, словно считывая мои мысли, опередила:

— Кроме того, действует система прогрессивного бонусного стимулирования. Если продержитесь три месяца — единовременная премия в размере пятидесяти тысяч рублей. Шесть месяцев — ещё двести тысяч. Ровно год — дополнительно двести пятьдесят тысяч. А если не выйдете из эксперимента раньше времени, и пройдёте весь предусмотренный Протоколом срок, то есть полтора года, то получите финальный бонус. Один миллион рублей.

Она сделала театральную паузу, предоставляя моему сознанию возможность переварить эти астрономические для моего кошелька цифры. Мой внутренний калькулятор лихорадочно зажужжал.

— В сумме, при успешном прохождении всего цикла, — добавила Катерина, закатывая глаза под высокий, покрытый паутиной и слоями пыли потолок цеха, как бы указывая на невероятную, почти небесную щедрость предложения, — это составит полтора миллиона рублей. Чистыми. На руки. Или на карту. По вашему выбору.

В голове пронеслось: такие суммы сулят по федеральной программе «Сельский доктор» — но там нужно пять лет пахать в глуши, где избушки с удобствами во дворе, по дорогам не всякий трактор проедет, а медведи — основные конкуренты на рынке малины. И я не доктор. А тут… всего полтора года. Хотя, «всего» — понятие относительное. В Антарктиде, на зимовке, контракт примерно такой же длительности. И примерно такая же оплата. Но там хотя бы пингвины, и материалы для докторской. А тут — цех Микояна и Катерина с ледяным взглядом.

— Плюс, разумеется, ежемесячные десять тысяч, — продолжила она, будто подбрасывая дрова в котёл моих сомнений. — Плюс упомянутое полное содержание: питание согласно нормативам Протокола, размещение на территории Экспериментальной Зоны, и спецодежда. Плюс, что немаловажно, — страхование жизни и здоровья от несчастных случаев. Указанные вами лица получат миллион рублей сверх заработанного вами в случае непредвиденной кончины Добровольного Участника.

— А предвиденной? — вопрос чуть не сорвался с губ, но я вовремя прикусил язык, ощутив вкус крови. Риторика Катерины не оставляла иллюзий. И так всё было кристально ясно. Ясно и тревожно.

— Если вам, конечно, кажется, что полтора миллиона — это недостаточно мотивирующая сумма для столь уникального опыта, — Катерина вдруг улыбнулась, и в этой улыбке было что-то жутковато сладкое, будто она предлагала не конфетку, а наживку с крючком, — я могу устроить вас на альтернативный контракт. С нашими партнерами из Министерства Обороны. Там суммы гораздо солиднее. Плюс льготы.

В её глазах мелькнул холодный огонёк.

— П-повременю, — выдавил я, чувствуя, как по спине пробегает холодок. — Сначала Марс. Остальное подождёт.

— Ну что ж, повремените, — она пожала узкими плечами с едва заметным, почти обидным разочарованием, как будто мой отказ был её маленькой личной неудачей в вербовочном плане. — Ваше право. Но предложение действительно только сегодня. Завтра квота может быть заполнена. Или закрыта.

А куда, собственно, мне было деваться? На будущей неделе возвращалась семья кузена из Калининграда, что у Балтийского моря, и мне предстояло в срочном порядке освобождать площадь, мою временную, но единственную крышу над головой. Перспектива ночевки на вокзале или под мостом (который тоже, вероятно, уже арендован под склад) не вдохновляла. А денег осталось чуть.

Катерина протянула через стол несколько листков бумаги, скрепленных скрепкой. И дешёвую шариковую ручку, ту самую, что разваливается после третьей подписи. Я медленно, с достоинством обречённого, достал свой старый «Паркер» — остаток былой роскоши, реликвию времен, когда будущее казалось безоблачным и стабильным. Но подписывать не спешил. Сначала я прочитал. Потом перечитал. Медленно, вдумчиво, вникая в каждую строчку, каждую запятую этого документа, больше напоминавшего договор с дьяволом, составленный юристами-киборгами.

«ООО „Маргус Си“ (ИНН/ОГРН скрыты в интересах Коммерческой и Государственной Тайны) проводит Научно-Исследовательскую Программу „Покорение Х“…»

«Добровольный Участник соглашается на постоянную видео-, аудио- и биометрическую фиксацию всех своих действий, реакций и физиологических параметров в течение всего срока эксперимента…»

«Запрет на разглашение любой информации, полученной в ходе Программы, включая описание условий, задач, внешнего вида персонала и помещений, сроком на 50 (Пятьдесят) лет после завершения участия…»

«Запрет на любой контакт со СМИ, блогерами, общественными организациями и частными лицами с целью обсуждения Программы…»

«Запрет на публикации любого вида (текстовые, фото-, видео-, аудио-, нейроинтерфейсные)…»

«…соглашается на возможные нестандартные методы стимуляции и коррекции поведения…»

«…несет полную ответственность за преждевременный выход из Программы по собственному желанию, включая финансовые санкции…»

«…передает Компании неисключительные, но бессрочные и безвозмездные права на использование своих биометрических данных, психологического профиля и любых производных творческих или интеллектуальных продуктов, возникших в ходе эксперимента, в любых целях, не противоречащих действующему законодательству РФ и внутренним регламентам Маргус Си…»

Запретов было много. Очень много. Они опутывали текст, как колючая проволока. Контора формально числилась частной, ООО, но от документа, от самой атмосферы этого бывшего цеха, от ледяной деловитости Катерины веяло чем-то глубинно, неискоренимо государственным. Тяжелым, бюрократическим, всепроникающим. Тайна! Понимать нужно! Время-то непростое. Кругом враги — видимые и невидимые. Экономические, идеологические, бактериологические. И Добровольный Участник — это винтик в огромной, непостижимой машине, работа которой скрыта за семью печатями и слоями пыли на воротах бывшего комбината имени Микояна.

Я вздохнул. Запах старого бетона, пыли, дешёвых духов и горелого масла с мотоцикла заполнил легкие. «Паркер» дрогнул в руке. Где-то высоко под потолком, на ржавой балке, уныло ворковали голуби. Я поставил подпись. Первую из многих, как я смутно догадывался, на пути в неизвестность. Добровольно.

Катерина вручила мне направление в центр подготовки к полету.

Центром оказалась заброшенная турбаза в сельском районе.

Добираться нужно было час на электричке и ещё два часа пешком. Если повезет поймать машину — быстрее.

Проблема в том, что электрички ходили не по расписанию, а по факту. Рельсовая война давала о себе знать. У нас-то пока спокойно, тьфу-тьфу, но железная дорога — она такая: подорвут мост далеко-далеко, а страдают и близко-близко.

Но выручил кузен. Отвез меня на своем «Логане» до самого места.

— Счастливого полёта, — усмехнулся он на прощание. Рад. И дело доброе сделал, и жену не рассердил.

Место оказалось живописным — слева поле, справа лес, внизу река.

Несколько домиков, ветхих, но ещё крепких. И кухня, над которой курился дымок — значит, кормить будут. Это радует.

Я подошел к центральному зданию. Рядом с дверью на стене висела бюджетная табличка: «Центр подготовки. Группа А-элита».

За дверью ждала новая жизнь.

Или что-то совсем другое.