Возвращение с Марса

Глава 8

Лицо Антона, обычно оживленное и насмешливое, сейчас выражало глубокую, почти театральную скорбь. На протянутой ладони лежало нечто маленькое и белесое.

— Доктор, — произнес он с пафосом, достойным античной трагедии, — у меня выпал зуб.

Я принял вид предельно деловой и озабоченный. Надень маску профессионализма — первое правило выживания в любой системе, будь то настоящая антарктическая станция или космический корабль «Путь», в котором мы летим к Красной Планете за смешные десять тысяч в месяц.

— Какой? — спросил я, наклонившись, будто изучал образец инопланетной фауны.

— Вот этот, — он почти благоговейно поднес ладонь ближе. На ней покоился зубик. Скромный, однокоренной труженик переднего ряда. Резец. Маленький солдат, павший на поле битвы за наше скудное питание.

— Ну-ка, открой рот! — скомандовал я с интонацией, позаимствованной у строгого дантиста моего детства.

Антон послушно разинул пасть, словно птенец, ожидающий червяка. Но вместо червяка я увидел печальную панораму. Там, где должен был красоваться зуб, зияла темная, слегка кровоточащая лунка. И не только там.

— Мдя… — вырвалось у меня. — Точно резец. Правый верхний второй. Так и запишем. Выбыл из строя без права на замену.

— И еще три шатаются! — пожаловался Антон. Голос его звучал печально, но в глубине глаз я прочитал немой укор. Что же это такое делается, доктор?

Я провел пальцем в нестерильной перчатке по соседним зубам. Да, шатались. Словно подгнившие столбики забора перед осенним штормом. Чуть тронь — и полетят.

— И по телу какая-то сыпь пошла, — продолжил он свой скорбный список, — и синяки. На руках тоже. Чуть задену стол или кровать — и синяк! — С этими словами он решительно стянул свою синюю «олимпийку» — униформу нашего экипажа. Не «Адидас», конечно, а нечто анонимное, но внешне похоже. Под ней открылась картина, достойная кисти экспрессиониста: бледная кожа, усыпанная мелкими, точными, как уколы булавкой, красновато-багровыми точками — петехиями. И несколько внушительных синяков цвета перезрелой сливы украшали предплечья. Признаки не космической радиации, а гораздо более древнего и прозаического врага.

— Петехии, — констатировал я вслух, больше для себя. Слово звучало холодно и научно, как гробовая крышка.

Медлить было нельзя. Я направился к «командному модулю» — кабинету Андрея Витальевича, нашего командира экипажа, и, одновременно, нашей кухоньке. Скромно и практично.

Он сидел за столом, изучая график «полетных заданий» — расписание уборки, физических упражнений на допотопных тренажерах и психологических тестов на устойчивость к тоске.

— Андрей Витальевич, нужен внеочередной медосмотр, — заявил я, стараясь вложить в голос ту самую спокойную твердость, которой меня учили Там, в Настоящей Антарктиде. Настоящий Доктор, сорока лет, но уже седой, как айсберг, и мудрый, как все пингвины разом, вбил мне в голову железное правило: никогда, слышишь, никогда не иди на поводу у начальства. Если твоя врачебная совесть кричит «Надо!», значит — НАДО. Если какое-нибудь «высокое» руководство чинит препятствия — немедленно, при свидетелях, фиксируй это письменно и шли на самый верх. Помни, парень, если случится беда — осложнения или, не дай бог, труп — начальство мигом открестится. Оно ни сном, ни духом! Не знало оно ничего! Это доктор виноват, бездельник и саботажник! Под суд его, подлеца! Не бойся их, этих начальников. Ну, что они тебе сделают-то? Выговор влепят? Уволят без выходного пособия? Ну, и отлично! От беды подальше будешь. А беда с таким вот руководством, которое экономит на витаминах ради отчета о сокращении издержек, случится обязательно. Как с броненосцем «Потемкиным». Помнишь?

Я помнил. Я помнил лекцию, прочитанную доктором долгой полярной ночью в кают-компании «Ломоносова»

Мичман, ответственный за провиант, закупил у своего купчика-приятеля мясо. Двадцать восемь пудов! Прекрасный бизнес-план: один продает тухлятину по цене парной телятины, другой покупает, скармливает матросам, а прибыль делят по-братски.

Потом закупали провиант для господ офицеров, потом долго добирались до броненосца, по пути едва не потопив рыбаков, пока то, пока сё — мясо стухло окончательно, покрылось ковром из опарышей. Когда варили борщ, дух стоял тот ещё.

Что должен был сделать корабельный врач? Должен был, зажав нос одной рукой, а другой крепко держа перо, составить акт: продукт непригоден к употреблению. И приказать — борщ за борт, на радость морской фауне.

Однако командир «Потемкина» воспротивился: какой позор для Андреевского флага! Выбросить добро? Да мы осмеяны будем всем флотом!. И доктор малодушно махнул рукой, записал борщ как продукт доброкачественный. Итог? Кровавый бунт. И доктора убили. И командира убили. И еще множество всякого народа полегло. Нет, уж лучше иметь твердый шанкр, чем мягкий характер!

Эту максиму я усвоил намертво. Возможно, именно благодаря ей я и не нашел себе места лучше, чем имитация полёта на Марс за гроши, зато на хозяйских харчах, от которых зубы выпадают раньше времени.

Но одно дело — гроши, а другое — зубы. Зубы, знаете ли, вещь дорогая. За десять тысяч в месяц новые не вставишь.

— Медосмотр? — Андрей Витальевич оторвался от графика, бровь поползла вверх, изображая легкое недоумение и занятость более важными делами. — Он будет через… — он ткнул пальцем в календарь на стене, — через четыре дня. Тогда и проведете, по плану. Всё по графику.

— Я настаиваю, — повторил я. Спокойно. Без надрыва. Без истерики. Это работает лучше крика.

Короткая пауза. Командир взвешивал: рискнуть или перестраховаться?

— Хм… Если настаиваете, — произнес он, наконец, с легкой гримасой человека, уступающего назойливому просителю, — то проводите. Сразу после обеда. Чтобы не сбивать распорядок дня.

После обеда. О, этот обед! Вечная «Перапёлка» Вечная кашка «Рассвет». И венец творения — витаминный чай «Крузенштерн» на лимонной цедре. Цедра, должно быть, видела лимон лишь в иллюстрированном атласе растений. На чайном пакетике честно написано «Аскорбиновая кислота — 2 мг». В сутки же человеку требуется минимум пятьдесят! И это только витамин С. А где В? Где К? Где железо? Где элементарная свежая зелень?

Я приступил к осмотру. Начал со взвешивания. Весы у нас бытовые, но электронные. Самые дешевые, конечно. Да еще юзаные, кто-то из дома принес. Батарейка, без которой они не работают, хранилась у командира. Стратегический запас! Чтобы мы не баловались, не портили инструмент и не пугались горящих чисел, мене такел, упарсин. Командир выдал драгоценную батарейку. И весы ожили, чтобы огласить приговор.

Цифры высветились на дисплее с беспощадной ясностью. За сорок два дня полёта лично я потерял одиннадцать с половиной килограммов массы. Одиннадцать с половиной! Имитация — имитацией, но потеря-то была самой что ни на есть настоящей. Масса эта была отнюдь не лишняя. Совсем не лишняя. Она была моей плотью, моей силой, моим запасом прочности.

Результаты остальных были не лучше. Плюс-минус килограмм-другой в ту или иную сторону. Меньше всех похудел сам Андрей Витальевич — всего семь килограммов. Но он и перед стартом весил негусто — шестьдесят четыре килограмма, летчики-истребители, они такие. Небольшие, но твердые. Бриллианты наших вооруженных сил.

Больше всех пострадал Антон: восемьдесят девять было — семьдесят шесть стало. Бортмеханик таял на глазах.

Но цифры на весах были лишь верхушкой айсберга. Хуже было другое. Куда хуже. Когда я заглянул в рты коллегам-астронавтам, меня ждало единодушное и безрадостное зрелище. У всех без исключения, даже у командира, я увидел опухшие, рыхлые, кровоточащие десны. Увидел шатающиеся зубы. Увидел ту самую бледность, ломкость ногтей, общую вялость и апатию, что кричали об одном: цинга. Классическая, беспощадная, морская, полярная, а теперь и марсианская цинга.

Там, в Настоящей Антарктиде, с этой незваной гостьей боролись. Во-первых, физическим трудом. Издавна замечено: когда человек ворочает тяжести, рубит лед, таскает снаряжение — цинга отступает. Мускулы напрягаются, кровь бежит быстрее, организм мобилизуется. Во-вторых, овощи. Пусть не первой свежести — но картошка, лук, морковь, квашеная капуста — каждый день. И в-третьих, профилактика — витаминно-минеральные таблетки «глутамевит». Спецзаказ для полярников, с ударными дозами всего необходимого. В обычной аптеке сегодня такое чудо не купишь.

А у нас? А у нас — что? Наш физический труд сводился к двадцати минутам на велотренажере, резиновый эспандер, да уборка по кораблю. Овощей никаких, только жалкая щепотка сушеной зелени в «Перапёлке», больше для цвета, чем для пользы. Витамины? Ах, да! Наш «Крузенштерн»! Целых два миллиграмма аскорбинки на пакетик! Суточная потребность — минимум пятьдесят. И это только один витамин! А где остальные? Где витамины группы В, без которых нервная система превращается в оголенный провод? Где витамин К, отвечающий за свертываемость крови, чтобы синяки не расползались как пятна масла? Где витамин А? Где железо?

А солнце? У нас, правда, есть «горное солнце» которое по десять минут через день, облучает нас. Но песок плохая замена овсу.

Отсюда и цинга. Отсюда и выпадающие зубы. Отсюда и сыпь, и синяки, и эта всепроникающая усталость, что тяжелее свинцового скафандра. Мы не летим к Марсу. Мы медленно тлеем под землей, жертвы скупости, глупости и прекраснодушной игры в космонавтику. И самое страшное — что начальство, как тот командир с «Потемкина», вероятно, сочтет все это незначительными издержками эксперимента, а доктора, то есть меня, паникером, не умеющим поддерживать бодрый дух экипажа.

Но я помню уроки Настоящего Доктора. Я напишу акт. В двух экземплярах. Один — командиру. Второй — в конверте, на Большую землю. Пусть знают. А зубы… Зубы Антона — это только начало. Пока не поздно. Хотя, боюсь, поздно уже. Мы все уже на дне этой витаминной ямы. И вылезать из нее предстоит долго, мучительно и, главное, безо всякой гарантии, что начальство признает свою ошибку. Они скорее спишут все на индивидуальные особенности организма или непредвиденные сложности симуляции.