Экипаж начал лысеть. Дружно и повсеместно, с каким-то восторженным единодушием, словно подчиняясь неведомому приказу извне или изнутри. Волосы оседали то там, то сям, на полу, на панелях приборов, забивались в вентиляционные решетки, в сток душевой, везде. Мы конечно, сражались с напастью, не покладая рук. И решили проблему кардинально — постриглись наголо, под Котовского. Григория Ивановича который. Не только постриглись, но и побрились.
Мне было поручено понять, в чем причина. Это ведь не просто урон красоте, это симптом, но симптом чего? Того ли, что таинственный космические лучи, не встречая должной защиты в наших жалких переборках, выжигают все живое? То бишь гипотетический аспирант поднял дозу повыше? Или же — куда вероятнее, трудно ведь поверить в умысел на злодейство нашего, российского учёного — виной всему скудость питания? Рацион составляет жалкие девятьсот сорок килокалорий в сутки на всё про всё. Теоретически, в условиях невесомости этого должно хватать. Теоретически! Ах, эта сладостная магия слова «теоретически»! Оно покрывало все просчеты, все недоделки, всю разницу между обещаниями и реальностью. Гладко были на бумаге, но забыли, что невесомость у нас не настоящая, а как бы. Здесь девятисот сорока калорий хватало лишь на то, чтобы медленно, но верно угасать. И лысеть.
Я предположил, что изначальный рацион был составлен иным — с витаминами, с протеинами, с калориями, рассчитанными не на выживание, а на работу. Но… Но предположим, что сыну руководителя проекта внезапно потребовалась вилла. Новая. В Эмиратах. Или где-нибудь еще, в нейтральной стране. Ведь остались же в мире нейтральные страны?
Разве на «Торопыжке» виллу построишь, усомнился Антон, дитя Тик-Тока и Фейсбука. Олег же, человек земли, исходивший половину Сибири, разъяснил экс-журналисту, что «Торопыжка» не причина, «Торопыжка» следствие. Маленькое и неприметное. А гребут тут, брат, будь здоров. Как, впрочем, и там. Там, где строятся виллы. Где принимаются решения. Где теоретически всё должно быть иначе.
Но уточнять, где именно «там», никто не стал. И так все было ясно.
Вестей снаружи мы не получали. Только команды. Бортинженеры бились над телевизором неделями. Вытаскивали платы, паяли, чистили контакты, гуманитарий Антон выражался так, что даже стыдливые тараканы забивались поглубже в щели. Результат? Аппарат как бы заработал. Зажужжал знакомым, почти забытым гулом. Экран светился. И… показал одну лишь рябь. Белый шум. Вечное ничто. Аналоговое телевидение, пацаны, отменили, констатировал Иван. Везде цифра. Ну, и не факт, что антенна — это действительно антенна. Уходит провод в стену, а что дальше, нам неизвестно. Может, для галочки всё это. Чтоб в отчете написать: «Средствами рекреации (в скобках — телевизор одна штука) обеспечены». А кабель антенны ведет в никуда. Или туда же, куда и наши калории. Бутафория всё это. Имитация.
На фоне облысения, неопределенности и экрана белого шума, началось нечто новое. Азартное. Практически первобытное. Охота. На тараканов. Какой ни есть, а все ж белок. Живой. Натуральный. Наш скудный рацион в девятьсот сорок калорий не предусматривал деликатесов. Таракан, зажаренный на микросковородке, которую смастерил Иван, становился не просто едой. Он был крошечной победой над системой. Над теоретически достаточным рационом. Над теми, кто греб будь здоров. Над абсурдом, который заставлял лысеть и шептаться в темноте под мертвый шум телевизора, ведущего в никуда. Это была охота за самой жизнью, за крошечным кусочком той самой Земли, что уплывала все дальше, оставляя нас с нашими облысевшими головами, и вечным вопросом: куда же ведет этот проклятый кабель?