Время перемен

Глава 17

- Николай Николаевич! – тихо-тихо, кто-то проговорил подле чуть задремавшего в карете русского посланника в Лондоне Трубецкого.

Тот резко проснулся, уже выхватив из широкого рукава револьвер:

- Кто?

- Николай Николаевич! – укоризненно произнёс сидевший напротив него богато одетый человек с почти седыми волосами, просто сиявший широкой улыбкой, — Неужели я так изменился?

- Тьфу ты, Еремей Иванович! Нечистая ты сила! Что ты, как из-под земли вечно появляешься! Неужели, как нормальный человек, в дверь постучать не можешь? – облегчённо выдохнул посланник, убирая оружие.

- Так за тобой, друг мой, вечно целая толпа соглядатаев топает, не подобраться! — смеялся Сидоров, крепко сжимая руку своего давнего знакомого.

- Поэтому-то ты почти месяц до меня добирался? Я тебя жду-жду!

- Осматривался, вестимо! Дело моё тихое, незаметное, а вот ты в Англии каждой собаке известен. – развёл руками русский агент, — Твой кучер, парень ловкий, но и ему нечасто удаётся избежать досужих взглядов. Третий раз пытаюсь с тобой поговорить, а всё не выходило.

- Да, совсем меня прижали – даже на приёмах глаз не сводят, Мари всё скандал порывается затеять…

- Да, мои поздравления, новобрачному и твой прекрасной супруге! Вот, от меня леди Мэрион! – Сидоров вытащил из-под одежды небольшой футляр и протянул Трубецкому.

- М-м-м! Очень красиво, Еремей Иванович! Чья работа-то? – посланник с восхищением крутил в руках изысканную брошь.

- Матвея Вазарина, мне по душе его мастерская. Как услышал, что ты женился, поехал к нему, да и приобрёл.

- Ну, брат, мне теперь не отдариться!

- Да ну, авось мне на свадьбу отдаришься!

- А, что, собираешься?

- Да куда мне с такой жизнью-то… Коли суждено будет до отставки дожить, тогда займусь… — грустно улыбнулся Сидоров.

- Не скажи, Ерёма, я вот тоже думал, но Мари…

- Да уж, говорят, что красота твоей дочери рода Перси[1] известна всему Лондону. На дуэль-то не вызвали за неё?

- Нет! – засмеялся Трубецкой, — Она небогата, а у меня репутация завзятого бретёра[2]! Да и тесть мой решил поскорее пристроить дочь. Всё прошло хорошо.

- А что расскажешь, про дела наши? – посерьёзнел Сидоров.

- Да не очень всё… Король просто ненавидит всё, что связано с Россией. Слышал про «королевское представление»? Скандал был до небес!

- Слышал, что в Лондоне каждые Панч и Джуди[3] сегодня смеются над королём, а такого уже не было много лет, чуть ли со Славной революции[4]. Но причин я ещё не знаю…

- А! Ха-ха! Слушай, на редкость смешная история. Позавчера в самом модном лондонском волшебном фонаре[5] «У святого Николаса» в Сити начался показ новой фантасмагории «Кощей Бессмертный», которую делал сам Полозов. Тамошний хозяин, Флитвуд, отстроил целый театр, заказал в России новый фонарь. Такой фонарь – почти сотня стёкол, машина для дымов, оркестр! Всё по последнему слову техники!

- Да, я бывал у Смирнова в Москве и у Пестрикидского в Петербурге, понимаю о чём речь! А мастер Савелий Полозов невероятный, его представления – будто бы в сказку заглянул! Недаром Пестрикидский и Смирнов половину своих фантасмагорий у него покупают…

- Так вот, ажиотаж был безумный, всё английское высшее общество стремилось туда. Как же, новая русская фантасмагория в лучшем заведении Лондона! Толпа собралась, шум-гам… Георг узнал и так взбесился, что сам примчался туда, тростью гонял посетителей и орал про русскую мерзость.

- Что? – засмеялся Сидоров, — Такое представление было, наверное, не хуже полозовского!

- Это точно! В клубах над королём хохочут до икоты. Правда, после этого Георг окончательно русских на дух не переносит, а меня так особенно – просто спит и видит, как бы меня изгнать подальше. Я ему давно хуже пареной репы надоел, а теперь он просто от одного моего имени в истерику впадает. Так что, сегодня меня уже изолируют – в парламент не пустили, в клуб тоже, за каждым шагом следят, контакты пресекают… Думают, что меня выгонят – так и наше влияние уменьшится.

- Ну, положим, не уменьшится…

- Так ты мне и нужен был для этого, Ерёма!

- Не волнуйся, Николай, я уже немного в делах здешних разобрался, но без разговора с тобой всего не пойму. Прежде всего скажи, что там за опала постигла этого святошу, лорда Чарльза?

- Король решил, что идея очищения Британии от машин и возврата к жизни Адама и Евы не очень популярна среди высшего общества, и его следование этой философии может завершиться для него весьма печально – возможность разделить судьбу Якова Стюарта[6] ему не пришлась по душе. Так что, сегодня сэра Чарльза заточили в Тауэр[7]…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Господин Аарон! Господин Аарон! – обычно степенный личный слуга богатого, но не слишком, госпортского купца Гриффина выглядел испуганным, да и то, что он вошёл в неурочное время, свидетельствовало о крайне сложном положении, в котором уже немолодой человек оказался.

- Что случилось, Джейд? Небеса разверзлись и на улицу сыплют алмазы? – по-доброму улыбнулся своему старому помощнику толстый торговец, сладко потягиваясь, отрываясь от бумаг.

- Сэр! Вы просили немедленно известить Вас, если молочник внезапно скажет что-нибудь необычное… — высокий лысеющий слуга нервно вцепился в пустой левый рукав своей ливреи.

- Да, Джейд! Говори! – глаза бывшего голландца и португальца загорелись хищным огнём, и он вскочил в напряжении.

- Молочник сказал, что молоко скисло и он сегодня может предложить только сыр, сэр! – вытянулся слуга, чётко выговаривая каждое слово.

- Чёрт! – выругался купец, рухнул в кресло и зажмурился в задумчивости. Посидев так с минуту, он пристально взглянул на слугу, так и стоявшего по стойке смирно в углу, — Сколько ты мне служишь, Джейд?

- В следующую Страстную Пятницу будет пятнадцать лет, сэр! – не задумываясь ответил он, — Как сейчас, помню тот день, когда Вы подобрали меня в Портсмуте! Безрукий матрос никому не нужен, а Вы…

- Положим, не матрос, а целый помощник боцмана, Джейд. – улыбнулся ему толстяк, — Столько лет ты верой и правдой служил мне. Ты знаешь обо мне такое, о чём никто другой и не догадывается, и никогда ты меня не подводил.

Слуга с достоинством поклонился.

- Знаю, Джейд, тебе всегда было интересно, что же находится в этом маленьком сундучке, который я постоянно таскаю с собой. Теперь настало время узнать тебе эту тайну. Открой его, Джейд.

Однорукий, демонстрируя совершенно равнодушное отношение к секрету, подошёл к шкатулке, стоявшей на секретере, и протянул к ней руку. Только небольшое дрожание пальцев и блеск его глаз выдавали тот интерес, который бывший моряк испытывал к таинственному содержимому сундучка.

- Боже! Это же серебро, сэр! – округлились глаза бывшего моряка.

- Да, именно серебро. Полновесные венецианские кроненталеры[8], Джейд. Они твои, друг мой!

- Мои?

- Да, Джейд. Настал момент, когда нам придётся расстаться, а я хочу, чтобы мой помощник и друг ни в чём не нуждался.

- Расстаться, сэр? Как же так?

- Вот так, Джейд. Мне нужно как можно скорее покинуть свой дом, и даже смена имени, как раньше, мне не поможет. Я должен бежать и немедленно. Помоги мне собраться, Джейд, и убегай сам. У нас не более часа, друг мой. Поверь, бежать тебе надо будет далеко, забыть своё имя и прошлое, а то королевские палачи запытают тебя до смерти, пытаясь узнать, где же твой хозяин.

Слуга сжал зубы и молча помог толстяку быстро собрать документы и деньги, оседлал тому лошадь и поддержал, когда его хозяин взбирался в седло. Только на прощание, он проронил:

- Сэр! Я Вам очень благодарен за деньги и совет! Но, всё же… Я бы не желал навсегда расставаться с Вами!

В глазах однорукого уже немолодого человека стояли слёзы, и бывший голландец не выдержал:

- Если захочешь меня увидеть, Джейд, то каждую вторую пятницу месяца в той маленькой таверне в Бристоле, где на меня напали люди этого слабоумного Филдинга, спроси, не передавали ли пакет для Северина из Абердиви[9]. Запомнил?

- Да, сэр! Спасибо! – заплакал слуга.

Когда часа через полтора в дом купца ворвались солдаты короля, то они обнаружили там только перепуганную кухарку, которую наняли неделю назад. И больше ничего. Нет, дом был богато обставлен, мебель, бельё, ценные безделушки – всё было на месте. Но вот бумаг, а главное, хозяина дома, в особняке не было.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Как твоя Ирина, Вардан? – Ивайло положил руку на плечо друга и говорил тихо-тихо.

- Плохо, брат… Плохо… Плачет всё время, из комнаты не выходит. – голос армянина сорвался.

- Райна её уже три раза пыталась навестить…

- Знаю… Она и меня гонит, но я её не слушаю – она жена моя и должен быть рядом с ней!

- Молодец, Вардан. Мы вас понимаем, если чем можно помочь…

- Чем ты поможешь, брат? Потерять первенца для женщины слишком тяжело! Для меня-то…

- Ты знаешь, мы-то точно с вами!

- Знаю! Меня это очень греет… И Григорий Александрович с матушкой Екатериной уже третье письмо шлют, и губернатор, и Владыка… Если бы такое случилось и меня бы не поддерживали, то и я бы руки опустил…

- Держи свою Ирину, брат! Держи! Пройдёт у неё горе понемногу. Любит она тебя, отпустит её!

- Знаю, брат! Она же и настояла на нашей свадьбе, даже я уже сомневался… Правильно сомневался! Теван меня и с того света достал!

- Э-э-э, Вардан! Ну-ка прекращай! Кто бы знал, что этот полоумный твоей Ирине в Олицине повстречается? Напасть на женщину! На беременную! Как его люди до смерти не забили? Грех на душу брать не захотели? – качал головой Иван.

- Вот я Ирине и говорю, что её люди и защитили, что её уважают в городе, что этого негодяя сразу же на Нерчинские рудники отправили, а она всё вспоминает, сколько раз на неё косо смотрели… Пусть и спасли её, но не любят…

- Что ты говоришь, Вардан? Здесь про твоего брата почти никто и не слышал!

- Сам-то веришь в это, русский? По всему Чёрному морю каждая собака слышала про Бардакчианов… — грустно усмехнулся армянин.

- Что же делать-то, брат-бербер? Как же уберечь твою Ирину? Может, гайдуков у Потёмкина испросить? Он предлагал…

- Нет, сколько ей нужно будет гайдуков для безопасности? Пятеро? Шестеро? Чтобы спасти её от гнева безумца, надо не выпускать её из дома, брат…

- Что вы будете делать, Вардан? – поднял глаза на друга Попов, поняв, что у того уже есть решение.

- Мы уедем. – твёрдо ответил армянин, — Слышал, государь объявил об основании поселений на островах святого Владимира? Торговые пути не могут обойти их…

- Русские острова? Да, но это же в Великом океане! Я там был с Куком! Это же в сотнях миль от любой другой суши!

- Но их посещают десятки судов, места там тёплые, почвы богатые, а в водах полно́ рыбы! Да и пятьдесят лет освобождения от всех налогов дорогого стоят. А места там для купца золотые… Китай, Острова Пряностей, Индия, наши наместничества… — мечтательно проговорил Вардан.

- Ты уже всё решил… — утвердительно произнёс судостроитель.

- Ирина тоже согласна. Там про моё прошлое никто не знает, из наших краёв почти никто переезжать не хочет, да и Бардачиану пора исчезнуть. Тогда нас точно не узна́ют… Новая жизнь…

- Даже так… Мне тебя будет не хватать, брат!

- А уж мне! – глаза армянина увлажнились.

Друзья крепко обнялись. Иван не пытался переубедить товарища, такое решение виделось отличным выходом из сложной ситуации – нападение на Ирину было страшным случаем, но при этом всего лишь проявлением той ненависти, которая окружала имя Тевана Бардакчиана – злодея и убийцу. Пусть почти все власть предержащие знали правду и не винили Вардана и его жену в преступлениях, но среди прочих слишком многие считали, что они также должны ответить за ужасы, творимые «стамбульским чудовищем».

- Я оплачиваю три судна. – грустно говорил Вардан, — В начале лета двенадцать кораблей отправятся из Петербурга, сам Чичагов поведёт нас!

- Ты скажешь мне, как найти тебя?

- Я стану Варданом Поповым, брат! Ты не против?

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Вот, я и думаю, дорого́й мой Лазар, что запрет на торговлю с Россией есть очень большая ошибка Конвента и Комитета общественного спасения. Столько товаров, которые мечтали не дать довести к нам англичане, мы сами остановили на границах. Порох, боеприпасы, оружие, продовольствие, одежда, обувь, прочие товары – нам не найти им замену. – адвокат Файо грустно смотрел на кусочек замечательного антрекота, который он крутил на вилке.

- Согласен с Вами, Анри! – член верховного правительства республики Карно[10], в свою очередь, ожесточённо сжимал в руках бокал с красным вином. – Почему Вы отказались от политической карьеры, друг мой? Ваши аргументы всегда отлично воспринимали прочие депутаты, и смелости у Вас противиться Робеспьеру[11] всегда было в достатке. Он так горячо доказывал невозможность обогащать монархов, так настаивал на запрете, что бороться с его предложением ни у кого не хватило сил…

- Соединённые государства Северной Америки не смогут нам сейчас ничего дать, они воюют. Да и враждуют они с нашими же братьями! Как же так, генерал Грин объявил награду за голову каждого француза, а мы бежим к ним за поставками?

- Не знаю, Анри! К тому же только позиция императора Павла останавливает Испанию от нападения на французские границы. А мы сами пытаемся включить Россию в число наших врагов. Но эти прокля́тые слухи, что король Людовик или его наследник, чудом спаслись и скрываются у русских… Я знаю, что это бред, я видел заключение комиссии Сен-Пьера, но слухи… Депутаты боятся…

- Что говорит армия, Лазар? Они смогут воевать без русских поставок? Не ждёт ли нас поражение? – Файо задумчиво скривил рот.

- Будет очень тяжело, Анри. Очень! Робеспьер, как, впрочем, и большинство депутатов, искренне верят, что гильотина решает все вопросы. – в руке Карно, наконец, бокал не выдержал давления и жалобно хрустнул. Кровь потекла по ладони политика, но он, казалось, не замечал этого, — Я уже перестал надеяться, что здравый рассудок восторжествует!

- Друг мой, возьмите мой платок! У Вас кровь! – Файо быстро подошёл к собеседнику и помог тому очистить ладонь от осколков и перевязать рану, — Неужели никого, кроме Вас, кто бы видел опасность таких решений, сейчас в Конвенте нет?

- Есть, конечно, Анри. Есть. Но пока война не выиграна – нельзя трясти дерево власти, слишком уж опасно, что плоды, упавшие с него, могут размозжить головы всем внизу.

- Но, друг мой, есть риск, что сама власть разобьёт себе голову, слишком уж подкапывая корни этого древа… Неужели никто не подымет свой голос в пользу очевидно полезных решений?

- Не бередите мою рану, Анри! Сейчас высказаться против самых радикальных предложений любого депутата Конвента, означает стать добычей палача. Никто не сможет выступить против всеобщего террора. В мыслях, не спорю, многие готовы изменить такие нелепые решения, но в делах… – Карно грустно смотрел на друга.

- Так что, Лазар, мы выдержим? Немцы не придут в Париж? – Файо пристально посмотрел на главного военного авторитета Франции.

- Я боюсь этого, друг мой! Всё может случиться… — шёпотом закончил свою речь Карно.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Дон Базилио! Дон Базилио!

Верный стоял наверху, осматривая возводимый купол театра Сан-Фердинандо, он не видел, кто это кричит, но голос – тонкий, но звонкий, словно колокольчик, невероятно мелодичный, не вызывал у него сомнений в личности посетителя.

- Ваше Высочество! Я очень рад Вас видеть! – спустившийся архитектор церемонно поклонился принцессе Марии Кристине, при этом сознательно не поднимая глаз.

- Вы-то как раз меня не видите, мой скромный художник! – насмешливо сказала ему юная прелестница.

- Ваше Высочество, я всего лишь Ваш преданный слуга, и мне не дозволено разглядывать…

- Не смешите меня, дон Базилио! Вы разделяли ложе с моей матерью, а она королева! Неужели Вы и на неё при этом не смотрели? – издевалась над ним девица из рода Бурбонов.

- Я всего лишь архитектор при дворе Вашего отца, Ваше Высочество! Но мне не по душе, когда меня оскорбляют! – разозлился Верный.

- О! Наконец-то я слышу голос мужчины, дон Базилио! Мне нравится, когда Вы говорите так! – усмехнулась девушка, — А то, что Вы перестали крутить амуры с моей матерью, мне тем более нравится! Кстати, как насчёт моей просьбы называть меня в частных разговорах просто Кристиной?

- Принцесса! Вы пришли сюда, чтобы издеваться надо мной и нарушать придворный этикет? Тогда позвольте мне откланяться, работа не ждёт. – архитектору надоела очередная пикировка с этой язвой королевской крови, и он решил её прекратить.

- Ну-ну, не надо дон Базилио! Я рада, что тоже Вам нравлюсь! – продолжила было изводить художника принцесса, но, поняв, что тот действительно рассержен и может уйти, резко сменила тон, — Дон Базилио, Вы же понимаете, что, перестав быть любовником моей матери, Вы потеряли существенную часть Вашего влияния в королевстве?

- Ваше Высочество, я всего лишь…

- Перестаньте, дон Базилио! – немного раздражённо отвечала принцесса и, крепко взяв архитектора за руку, пошла с ним прогуливаться вокруг стройки, — То, что Вы верный слуга Вашего императора, очевидно столь многим, что никаким секретом это быть не может. Так что, прекратите строить невинность, по крайней мере, со мной! То, что Вы решили покинуть альков моей матери, Вас, безусловно, красит, особенно в моих глазах! То, как Вы тонко это сделали, говорит о Вашем также и прибавило Вам популярности, даже в глазах моего отца. Но! Это дало возможность этому мерзкому Актону интриговать против Вас значительно успешнее.

Теперь Вас не приглашают к моим родителям обсуждать вопросы высокой политики, а этот Ваш театр Вам поручили возводить исключительно из-за Вашего происхождения – кому как не русскому строить дом, где будут даваться русские представления? Кстати, эти ваши улучшения волшебных фонарей действительно настолько удивительны?

- Да, Ваше Высочество, новые фантасмагории действительно невероятны. То, что я видел в Риме, меня потрясло.

- Надеюсь, что я тоже это увижу… — мечтательно проговорила принцесса, но тотчас же вернулась к их беседе, — Так вот, пока Вы здесь возитесь с камнями и брёвнами, моего папеньку всячески уговаривают присоединиться к блокаде, которую затевает Англия в отношении русской торговли на Средиземном море…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Полковник Лаптев пил сбитень. Пил вкусно, причмокивая от великолепного букета напитка, отирая полотенцем пот, высыпающий на его широком с залысинами лбе, с шумом втягивая большими ноздрями чудесный аромат, прикрывая глаза от удовольствия. На него молча смотрели два не по форме одетых горных офицера, подчинённых ему в этой экспедиции. Молодые люди были полными противоположностями – один высокий, но тощий, а второй маленький и круглый. Лаптев их так и звал – Пузырь и Соломинка, себе справедливо и бесстрастно отводя роль Лаптя.

Пузырь и Соломинка переминались с ноги на ногу, переглядывались, но не позволяли себе прервать моцион полковника, который тот свято соблюдал, предаваясь ему даже на переходе на плотах. Лапоть был человек очень строгий, жёсткий, и вполне мог устроить за такое пренебрежение его обычаю выволочку. Но к тому же, чего греха таить, подчинённые любили своего резкого и далеко уже немолодого начальника. Полковник был честен, справедлив и был готов за своих мальчишек умереть – к примеру, этой зимой он самолично вытащил из-подо льда Соломинку, который официально звался горным подпоручиком Клюевым, рискуя свой жизнью. А уж Пузыря – горного подпоручика Симбаева, он избавил от массы проблем, откупившись от местного туземного вождя, возжаждавшего получить толстяка в зятья.

Наконец, Лаптев напился сбитня, откинулся на спинку стула, потянулся, подставляя лицо тёплому весеннему солнышку, и со вздохом спросил:

- Чего прибежали с утра пораньше, оглашенные? Опять чего начудили, что ли? Забыли, что лопаты оставили на стоянке, как в прошлый раз?

- Господин полковник, вон чего мы нашли! – Соломинка робко протянул начальнику геологической экспедиции платок, в котором явно что-то лежало.

- Что там у Вас, Сергей Михайлович? – спокойно развернул свёрток Лапоть, — Оп-па... Забавно… Где нашли?

- Да вот, на речке и нашли! Петька портки стирал, а он и застрял…

- М-да, золотой самородок, застрявший в белье – смешно! Да вся жизнь - штука весёлая, чего удивляться-то! – полковник пружинисто встал, — Как речка-то эта называется? Что там проводник говорил?

- Вроде река-топор или молот, по местному Клондайк[12], что ли…

- Значит, называем эту реку Смешной, где они тут топор-то увидели, и ставим постоянный лагерь. Золото найти – очень неплохой результат экспедиции! Будем, стало быть, искать!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Весной 1794 англичане начали новую игру – стали задерживать наши купеческие суда, шедшие мимо их берегов. Кроль Георг объявил о введении полной торговой блокады Франции, к которой бодро присоединились его союзники. Под этим предлогом наших торговцев, даже шедших совершенно не в земли мятежных галлов, принуждали к заходу в британские порты, где они и задерживались властями на неопределённый срок.

Здесь приходилось учитывать, что в Англии наблюдался беспрецедентный рост антирусских настроений, с которыми с огромным трудом боролось наше посольство. За спиной вернувшегося в большую политику лорда Сиднея, очевидно, виднелись уши самого́ монарха, который смог навести порядок в управлении королевством и тянул Британию в сторону новой попытки достижения мирового господства. Король Георг своими противниками на этом пути справедливо видел Францию и собственно Россию.

Вот обострять противостояние с Великобританией, которая сейчас объединила против галлов половину Европы, причём именно островитяне уже явно начали играть первую скрипку в политическом оркестре антифранцузской коалиции, оттесняя на второй план Австрию, предаставлявшую бо́льшую часть военной составляющей, было не в наших интересах. Я бы желал тянуть ситуацию максимально долго, пока мои дипломаты и тайные агенты укрепляли наши позиции, а наша торговля росла и приносила нам доход.

Трубецкой, будучи лишённым прав на аудиенцию и выступления в парламенте, совершенно изумительно крутился, закидывая половину Англии прокламациями и памфлетами, не давая правящим кругам спокойно идти на дальнейшее обострение. Надежды на восстановление нормальных контактов были вполне явственными, и мы пока решили не начинать противостояние, к тому же не имея сколь-нибудь существенной поддержки в мире, и пытались решить проблему дипломатическими способами.

Тем более что французы в каком-то приступе безумия объявили о запрете торговли с нами, а в Балтийском и Средиземном море англичане нам не могли помешать плавать. Проблема была только в сношениях с нашими Тихоокеанскими землями, да в коммерции с Индией, Новой Францией и Новой Испанией. Но здесь, время и запасы товаров у нас были, можно было и немного подождать, так что, пока о возобновлении «Лиги вооружённого нейтралитета» я не заявлял, хотя и был готов пойти на такой шаг, в случае длительного противодействия свободному товарообмену.

Однако, эти действия англичан нанесли серьёзный ущерб ещё одному участнику глобальных событий, пусь и находящемуся на периферии современного мира – Новой Франции, где генерал Лафайетт вполне уверенно правил землями, нося полуофициальный титул вице-короля. Пусть он сам так себя не называл, да и в официальной переписке его так не именовали, но зато жители Северной Америки уже уверенно использовали именно этот громкий титул. Король Георг и его присные сами не предусмотрели подобного эффекта, не просчитав, что именно наши поставки давали французам за океаном ресурсы для непрекращающейся войны с Соединёнными штатами, которая приобрела официальный характер.

У генерала Грина уже просто не оставалось другого выхода, кроме решительной победы над французами. Да, он контролировал армию, а через неё и созданное им же Большое Государственное собрание, где сам генерал и председательствовал, но собрания штатов были недовольны объявленной им войной, в которой пока для них не было выгод, только потери. Против Грина собирался обширный заговор нежелающих продолжения бесконечных боёв во главе с одним из важнейших участников Войны за независимость – Томасом Джефферсоном[13], но генерал смог опередить своих противников.

С момента казни Джефферсона и его сторонников, власть Грина стала безусловной, однако победа над Лафайеттом, который уклонялся от более или менее крупных сражений, нанося противнику большой ущерб в мелких боях, была уже просто необходимой. Однако наступление полковника Робинсона на Сан-Пьер закончилось поражением, которое стоило Соединённым штатам потерей почти полутора сотен солдат. Даже в Массачусетсе, где ненависть к французам была огромна, начинали ворчать, что генерал не справляется с задачей и неплохо бы сменить его.

Южане же изначально были крайне недовольны тем, что вся активность Грина была сосредоточена на противодействии французам на севере и в центре, а вот испанцам удавалось удерживать Джорджию совершенно свободно. Да, там тоже бродили хорошо оплаченные американцами бандиты и индейцы, но армии там не было видно. Начинались шевеления вокруг жившего в отставке в своём поместье Вашингтона, и хотя пока Грину удавалось сохранять власть, но вскоре всё могло измениться.

Грин решил поставить всё на скорейшую победу над Лафайеттом. К тому же наступил отличный момент – у французов не хватало людей и припасов. Новая Франция была сла́бо заселена, к тому же серьёзно разорена войной – значительная часть мужчин была вынуждена воевать, а без рабочих рук в здешних землях не хватало всего, даже хлеба и рыбы не было в достатке. Без поддержки из Европы отбиться от много превосходящих численностью и экономической мощью бывших англичан было практической невозможно. Ситуацию с припасами поддерживали поставки из Франции и России, которые оплачивались мехами, а люди поступали исключительно в виде слабенького ручейка переселенцев да волонтёров, преимущественно русских и поляков.

Однако, англичане всё норовили совершенно остановить торговлю между метрополией и Новой Франции, а флот Океана не выходи́л в море, увлечённо борясь с захватившими власть в Париже республиканцами. Так что, корабли из метрополии через океан шли плохо и редко, а полная, пусть и временная, остановка поставок из России на таком фоне оказалась критической. Почувствовав это, Грин объявил мобилизацию ополчения, собрал почти тринадцать тысяч человек и двинулся на французов.

Разведчики Лафайетта определили направление наступления противника – Грин шёл на несчастный Сен-Пьер. Туда и были брошены резервы. Однако, оказалось, что американцы обманули французов, изменив направление движения. Ошибка стала ясна, только когда был осаждён прикрывающий доли́ну реки Огайо форт Дюкен[14] – главные силы американцев шли на восток через Верхнюю Луизиану, нацеливаясь рассечь французские земли пополам через самый их центр на среднем течении Миссисипи – город Сен-Луи.

Лафайетт, конечно же, попытался отреагировать на такой шаг Грина и начал перебрасывать войска на новое направление. Однако он не успевал, не успевал катастрофически… Американцы чудовищным катком прошли через земли в доли́не Огайо, уничтожая все поселения французов, жестоко убивая, насилуя, сжигая – слишком много стояло между народами, слишком много ненависти было у сторон. К тому же масла в огонь подливали и индейцы, решая свои проблемы, мстя за старые обиды.

Битва при Сен-Луи была кровавой, продолжалась целых три дня, но преимущество американцев в численности войск было очевидным – более десяти тысяч человек против едва четырёх. Город пал, поле битвы было покрыто телами убитых и раненых. Остатки сил французов и последние жители окрестностей уходили, сжигая за собой поля, строения, мосты… Тяжело раненного Лафайетта они несли на руках. Он успел к битве и не желал отступать, отлично понимая, что будущее всей Новой Франции сейчас зависит от его стойкости.

В Квебеке и Нижней Луизиане были ещё люди, войска, там были порты, через которые можно было ввозить оружие и боеприпасы. Нужно было время, чтобы французы успели подготовиться к обороне, чтобы как можно больше беженцев смогли выйти живыми. Да и просто надо было нанести такой ущерб врагу, чтобы генерал Грин хорошо подумал, стоит ли ему дальше воевать со столь упорным противником.

Сен-Луи стал на долгие годы символом героизма и стойкости. Эта оборона дала многое миру, а уж бывшая метрополия просто захлебнулась от гордости за своих единоплеменников. Во многом именно эта битва определила поведение французов в дальнейшем, и дала им повод говорить, что французы умирают, но не сдаются.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Суворов, собрав достаточные силы и обеспечив снабжение, начал движение в Маньчжурию. Фельдмаршал прекрасно понимал, что требуется громить китайские войска до тех пор, пока цинский император не примет мира, который мы от него хотим. Минимальные задачи завершения войны мы себе представляли в виде установления границы по Амуру и его притокам, полного открытия Китая для нашей торговли и исследований и отделения от империи Халхи, которая должна была стать пограничной территорией. Таким образом, мы бы получали весьма неплохую транспортную артерию, большие земли, пригодные для сельского хозяйства, и удобную для обороны границу.

При виде столь значительной армии, понимая, что силы решительно не равны, местные маньчжурские власти устроили полное опустошение всех земель на дороге противника, уводя немногочисленное население вглубь территории. Двигаясь через сожжённые деревни и городки, наши солдаты всё же вынуждены регулярно вступать в бои с противником, который фанатично атаковал наши передовые части. В таких условиях отлично себя проявляли камчатские и забайкальские казаки, прекрасно освоившие тактику засад и заманиваний.

У Цицикара[15] состоялось первое крупное сражение, которое быстро закончилось бегством противника. В условиях проблем на окраинах, требовавших непрерывного отвлечения сил, центральное правительство империи Цин всё же собрало войска, которые возглавил лично Хэшень. Самому влиятельному в стране вельможе, фактическому правителю империи, требовалось исправить свою ошибку, уничтожить северных варваров. Для этого он собрал почти двести тысяч солдат – пусть половина из них были китайцы из войск зелёного знамени[16], но это были лучшие части маньчжурской армии.

Хэшень быстро пошёл по направлению к Цицикару, где, по его све́дениям, стоял Суворов. Но фельдмаршал его опередил, двинувшись навстречу наступающим войскам противника. Возле переправы через Сунгари состоялась грандиозная битва, вошедшая в историю как «Сунгарийская канонада». Целый день армия маньчжуров пыталась атаковать позиции русских, но останавливалась огнём артиллерии и пехоты.

К вечеру стало понятно, что китайские войска пришли в полный беспорядок. Хэшень начал отход, но Суворов почувствовал слабость противника и ударил сам. Разгром был полный, только ночь спасла около тридцати тысяч в основном маньчжуров от уничтожения – китайцы полегли все. Такое поражение правительственных войск заставило, наконец, «Белый лотос» начать своё восстание – империя Цин погрузилась в полный хаос.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Лафайетта довезли до Монреаля, он был тяжело ранен, врачи не сулили ему ни одного шанса, но его железная воля не давала ему умереть, не закончив дела. Он призвал к себе всех офицеров и городских эшевенов[17] с территории, оставшейся за французами, чтобы определить, что же делать дальше. Кто успел прибыть, те собрались восьмого июля 1794 года в доме губернатора, шато Рамезай.

Сам генерал, запелёнатый словно мумия, начал собрание, рассказав о падении Сен-Луи, тяжелейшей ситуации и грядущем полном поражении французов. Перед лицом смерти он ничего не скрывал. Его слова тяжёлым грузом ложились на собравшихся, в ясный и тёплый летний день внезапно повеяло могильным холодом. Сил сопротивляться у Новой Франции не было – оставшиеся войска были разделены, а здесь, на севере, французы могли выставить против Грина не более трёх тысяч человек. Но сколько бы они продержались, зная, что их семьи некому накормить?

Французы Луизианы уже сделали свой выбор – губернатор Нового Орлеана сразу же после падения Сен-Луи, всё правильно поняв и запросил у Испанской короны подданства для своих земель. Иберийцы прежде много лет владели этими территориями, среди населения было довольно испанцев, так что войска короля Карла Бурбона, давно приведённые в боевую готовность из-за опасности войны с Соединёнными штатами, уже входили на бывшую Нижнюю Луизиану, беря её под охрану. Что оставалось делать несчастным в Верхних землях, Квебеке и Акадии?

Да, у них было время – потери, которые понесли американцы при Сен-Луи, были чудовищными, и генерал Грин до сих пор не мог ничего предпринять. Возможно, что до следующего года никаких новых боевых действий не будет. Но что будет потом? Отбиться от американцев уже не было никакой возможности. Пойти доро́гой Нового Орлеана и просить защиты у испанцев было бессмысленно – слишком далеко северная часть Новой Франции от Новой Испании, да и войск у иберийских Бурбонов всегда не хватало даже для защиты своих земель.

Такая катастрофическая ситуация скрашивалась лишь заявлением волонтёров, о невозможности для их чести оставить Новую Францию в столь трагический для неё момент. Они желали разделить со своими соратниками их дальнейшую судьбу. «Мы будем сражаться и умирать с вами до конца!» — так было написано в их письме, подписанным неформальным предводителем европейских добровольцев русским генерал-майором Римским-Корсаковым.

Все отлично представляли, что натворят «бостонцы» на французских землях – примеров была масса. К тому же были обоснованные сомнения в верности союзных индейцев. Многие племена были готовы перейти на сторону победителей, ударить по бывшим друзьям, а истории о Лашинской резне[18] передавались из поколения в поколение. Надо было срочно спасти колонистов и спасаться самим. Армия была готова лечь костьми, защищая отход своих семей, но куда отходить? Многие, включая молодого вице-губернатора Квебека герцога Ришельё[19], настаивали на незамедлительной эвакуации населения территорий морем.

Однако, английская блокада русской и французской торговли привела к тому, что в гаванях Квебека сейчас находились всего три корабля – два французских и один русский. Эти суда могли вывезти совсем ничтожное количество людей. Даже немедленное отплытие их в Европу с просьбой о помощи принесло бы результат слишком поздно.

- Я помню, что возле форта Бурбон были какие-то русские поселения… — подал голос майор Бонапарт.

- Да, и что такого?

- Может быть, нам сто́ит попытаться найти общий язык с ними? Если уж русские приютили несколько сотен тысяч ирландцев, то уж во много раз меньшее количество французов…

Реплика известного своей храбростью и умелым командованием артиллериста вызвала просто взрыв. Такая мысль, которая должна была бы казаться очевидной, была словно скрыта неким тайным запретом, а теперь, после её оглашения, она оказалась единственно возможной для всех. Русские волонтёры были рядом, все знали храбрость и честность – почему бы не попросить помощи у их правителей? Да, граница с ними на западе была мало населена и толком не изучена, но они рядом.

Немедленно было решено просить Римского-Корсакова об установлении контакта с властями русских наместничеств на предмет принятия беженцев и их защиты от американцев и враждебных индейцев. Обсуждая детали переходов, собравшиеся забыли о главной своей проблеме, но Лафайетт вернул их на землю:

- Если мы можем попросить русских о приёме наших беженцев, то, возможно, русский император примет всю нашу землю под свою защиту?

Слова его вызвали приступ тишины. Только что гомонящие люди, с жаром обсуждавшие, в каком порядке выводить из поселений людей, как обеспечить их провиантом и защитой, о чём точно просить русских, разом замолчали и задумались. Пусть жители огромной страны на восток от Старой Франции уже давно стали друзьями колонистов, их торговыми партнёрами, но принять их подданство? Слишком уж укоренилось в умах французов некое презрение к дикарям из холодных лесов…

- А что? Кроме того, что русские остаются с нами перед лицом смерти, то они также умирали за доброго короля Луи, как и французы! – снова подал голос Бонапарт, — Да и слухи, что король или его наследник скрывается у них…

Собрание опять взорвалось. Вечером было решено, что безо всяких промедлений делегация в составе четырёх человек во главе с губернатором Верхних земель герцогом де Ноайем[20] отправится к русскому императору для обсуждения присоединения северной части Новой Франции к России.

[1] Перси – древний английский аристократический род, происходивший из нормандского Перси-ан-Ож.

[2] Бретёр (уст.) – дуэлянт.

[3] Панч и Джуди – герои традиционного английского уличного театра.

[4] Славная революция – название успешного государственного переворота 1688 в Англии.

[5] Волшебный фонарь – аппарат для проекции изображений, предтеча кинематографа.

[6] Яков II Стюарт (1633–1701) – король Англии, Шотландии и Ирландии в 1685–1688, сын Карла I, младший брат Карла II. Ревностный католик и сторонник абсолютизма, свергнут в результате «Славной революции».

[7] Тауэр – Лондонский Тауэр, крепость, стоя́щая на берегу Темзы. Заложена Вильгельмом I Завоевателем как личный замок, долгое время была резиденцией королей Англии, затем государственная тюрьма и многое иное.

[8] Кроненталер (Коронный талер) – крупная серебряная монета, изначально чеканившаяся в Южных Нидерландах.

[9] Абердиви – город в Уэльсе.

[10] Карно Лазар Николя Маргерит (1753–1823) – французский государственный и военный деятель, известный учёный.

[11] Робеспьер Максимильен Мари Изидор (1758–1794) – французский революционер, известнейший политический деятель.

[12] Клондайк – река в современной Канаде, левый приток Юкона. После обнаружения в бассейне реки обширных месторождений золота – символ невероятного обогащения.

[13] Джефферсон Томас (1743–1826) – американский государственный деятель, один из отцов-основателей США, третий президент.

[14] Форт Дюкен – французский форт, прикрывающий доли́ну Огайо, на месте которого был заложен современный Питтсбург.

[15] Цицикар – город в Китае на притоке Сунгари, один из крупных административных и военных центров Маньчжурии.

[16] Войска зелёного знамени – наименование китайских войск на службе империи Цин. В состав восьмизнамённой армии не входили.

[17] Эшевены (уст.) – городские советники и судьи во Франции.

[18] Лашинская резня – нападение ирокезов на французский посёлок Лашин возле Монреаля в 1689 г. Было убито 375 человек.

[19] Ришельё Арман Эммануэль дю Плесси (1766–1822) – французский аристократ, французский и русский государственный деятель, один из отцов-основателей Одессы, герцог.

[20] Де Ноай Филипп-Луи-Марк-Антуан (1752–1819) – французский государственный и военный деятель, герцог.