Время перемен

Глава 4

Меньше, чем через месяц Тимофей снова собрался в Петропавловск. Надо было доставить, как условились, молодых баранов дорогому другу Иосифу, но это можно было бы доверить и хорошо знакомому шкиперу Полусонову. Однако же Обрину хотелось вернуться в столицу наместничества, он мог обманывать себя, говоря, что так и не смог нормально поговорить с Владыкой, что первую постоянную поставку овечек надо проконтролировать, но в душе ирландец понимал — на самом деле, он просто хочет узнать, как дела у Марты.

Запала ему в сердце эта непутёвая девчонка, такая же рыжая, как его покойные жена и дети. Он пока ещё не мог забыть свою супругу, и пытался убедить себя, что за совсем молоденькой непутёвой немкой надо проследить – никого у неё нет, пропадёт совсем, но глубоко в сердце постукивало уже чувство — ему просто необходимо защищать девочку от всех невзгод.

На сей раз он первым делом заглянул в дом Владыки и, о чудо, тот не был занят и с удовольствием поговорил со своим крестником. Тимофея он любил, да и собеседником тот был хорошим. Обрин научился читать, ещё пока жил в монастыре, и читал много, просто глотая книги, постоянно выпрашивая новые. Богородице-Симуширская обитель скупала все книги, выходившие в России, а их было множество – и религиозные сочинения, и учебники, и поэтические сборники, и даже романы, а ирландец, видимо, поставил себе целью – прочитать их все. Практически лишённый в своей жизни в Ирландии доступа к культуре, в России он быстро навёрстывал потерянное и даже начал писать стихи, пока просто переводя на русский те сказания, что слышал в детстве.

Тимофей даже прочитал несколько своих вирш[1] Владыке, а тому они понравились.

- Ты только, сын мой, не бросай это дело! Не бросай! Ты побольше с людьми говори да книги читай, вот и поймёшь, как лучше это делать. Тогда у нас на Камчатке свой пиит[2] появится! – даже проронил слезу Иосиф.

Стесняясь, ирландец всё же спросил про Марту.

- А, та непутёвая-то! – улыбнулся Владыка и ласково посмотрел на крестника, — Что сказать, хорошая девочка. Пусть пока и не открылась она мне, но вижу, что душа её не чёрная. Трудится[3] она в женской обители Святой Софии, здесь в городе.

Когда ирландец, окрылённый беседой с епископом, выходи́л из покоев, его окликнули.

- Тимофей Иосифович! Здравствуйте! Я услышала, что Вы у отца Иосифа и вот…

Он сразу узнал Марту, пусть она и выглядела теперь совсем иначе, одетая в скромное платье и строгий платок, не походила девушка на былую баронессу, да и в глазах у неё уже не кипел бунт и беспричинная злоба. Напротив, она очень робела, будто боялась, что её прогонят.

- Марта! Здравствуй! – обрадовался он, — Я к тебе в монастырь шёл! Как ты тут? Не обижают тебя монашки?

- Нет, Тимофей Иосифович! Никто и не думает о таком! – как-то испуганно и немного недоверчиво улыбнулась она ему, — Тружусь-то я наравне со всеми!

- Вот, зашёл к Владыке, хотел узнать, где ты… — глупо улыбался ей Тимоти, — И что, норов твой дворянский не мешает?

- Все в обители наравне, перед кем мне здесь кичиться? Со мной там графини да принцессы… Земля здесь такая, что дворян во множестве. – она грустно перебила свой платок.

- Не волнуйся, девочка. Всё пройдёт, люди-то вокруг добрые! Я ведь через многое прошёл, не дай бог тебе такое пережить! Когда у тебя на руках умирают все, для кого ты дальше жил. Ох! – слова вырывались у него как-то сами.

Всё, что он хранил в глубине своей души, сейчас изливалось на эту рыжую девчонку. Тимофей говорил и не мог остановиться. Рассказывал, как старший его сын сошёл с ума, хотел от голода грызть трупы умерших соседей, и он сам убил свою кровинушку, чтобы уберечь его от чудовищной участи гореть в аду.

Как тихо уснули и не проснулись две дочки, как утекла жизнь из его любимой жены, как младший сын захлебнулся на английском корабле, на котором их перевозили, в вонючей грязной воде на дне трюма, от голода лишившись сил. Как, наконец, последняя дочка, Анна, умерла у него на руках прямо на пристани Петропавловска. И как после этого погас перед его глазами свет… Наверное, он никогда бы не зажёгся для него снова, если бы не брат государя, Алексей Акулинин – он приметил сумасшедшего умирающего ирландца и рассказал про него Владыке Иосифу, а тот вы́ходил этого уже почти мёртвого человека и направил…

Марта плакала, слёзы лились у неё беспрестанно. В глазах её стоял ужас, она будто бы сама видела весь кошмар, о котором говорил Тимоти. Когда он закончил страшный рассказ, то она тоже поведала ему о своей жизни.

Беспечная девчонка, безумно любимая отцом, который, лишившись жены, все силы направил на единственную дочь, баловал её, выполнял все капризы своего Рыжего Солнышка, как он её называл. Отец погиб в войне за Баварское наследство, глупо погиб, неожиданно, но успел сговориться с влиятельным соседом, бароном фон Шмиттом, о браке дочери. Она вышла замуж за молодого и романтичного Михеля – младшего сына, который не рассчитывал на наследство.

Поверивший в возможность счастья на Востоке, он вместе с юной супругой сорвался в Россию. Затем, в Петербурге, муж, наслушавшись разговоров, решил, что больше всего земель он получит в наместничествах за Уралом, и снова бросился в дорогу. Совершенно не умея вести дела и имея тягу к карточным играм, Михель ещё в Сибири растратил все деньги, которые дал ему в дорогу его отец и всё наследство жены.

Более того, он проиграл свою супругу в карты барону фон Ригельштейну, а сам решил проматывать остаток денег в Енисейске. Став уже женой барона, она добралась до Иркутска, где новый муж решил, что рыжая – к несчастью, и продал её совершенному чудовищу – голландцу ван Тигелену, который нещадно бил её и заставлял торговать своим телом. Уже в Охотске, его осудили на каторгу, а она осталась совсем одна и не нашла ничего лучшего, чем отправится в Петропавловск.

Теперь уже настала очередь Тимофея ужасаться:

- Как же такое могло в России случиться? Почему же ты никому не пожаловалась?

- Я не знала, что так можно, и боялась. – просто ответила девушка, — Только вот тебе рассказала, Тимоша.

Тимофей, поражённый её историей, бросился к Владыке. Тот от услышанного впал в ярость и немедленно затеял и церковное, и светское расследование такого отвратительного преступления, пусть и случившееся в среде немецких переселенцев-иноверцев, но нарушающее все основы нравственности и законов империи. Ирландец остался в городе на целую неделю, чего раньше себе не позволял, помогая Марте пройти испытания пересказа кошмара её жизни следователям епархии и наместничества.

Уезжая, он погладил девушку по голове и протянул ей пять золотых десятирублёвиков.

- Не отказывайся, Марта! Не смей! Эти монеты мне дал брат государя, чтобы я жизнь мог начать заново. Я и начал! Теперь они тебе нужнее! Ты – девушка молодая, красивая, вокруг людей хороших много. Найдёшь себе нормального мужа, семью создашь.

- А ты меня осуждаешь? – закусив губу исподлобья взглянула она на ирландца.

- Осуждать? Маленькая, что ты говоришь? Такого, как тебе пришлось пережить, и представить невозможно! Верно Владыка говорит – чиста душа твоя, как хрусталь чиста! А тело, оно от грязи отмоется!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Это воистину ужасно! – я читал доклад Довбыша и не мог поверить, что такое случилось в моей стране, — Как Вы можете объяснить это, Фёдор Иванович?

Фабрициан скривился, словно от зубной боли, и начал говорить:

- Случайность, государь, с кем не бывает. Кто же мог знать, что баварский дворянин, с безупречным происхождением и воспитанием способен…

- Не устраивает! – я прервал его, встал и начал расхаживать по кабинету, — Положим, этот фон Шмитт, действительно, исключение из правил. Но бедная жена его в чём виновата? Разве она не моя подданная? Почему она не знала, что такие безобразия в государстве нашем не допускаются?

- Её супруг знал…

- Вот-вот… Супруг… Довбыш нашёл ещё семь подобных случаев. Всё исключения?

Фабрициан опустил голову.

- А Вы, Матвей Иванович? Как Вы определите ситуацию, в которой среди части переселенцев царит беззаконие, а ваша служба не ведает об этом? А ежели они завтра заговор затеют?

Глава первой экспедиции Императорского приказа Щерба, друг и преемник уже четыре года как покинувшего нас Метельского, грустно кивнул:

- Наша вина́, государь. Больше боялись, что простые люди взметнутся, а вот дворян-то немного по своей воле на Восток едет, ну и пропустили. Исправляемся! Больше такого не будет!

- Хорошо. Будем считать, что Вы меня поняли. Но доклад всё одно представьте.

- Да вот он…

- А Вы что скажете, отец Иона? Почему церковь-то такое проглядела? Мужья жёнами торгуют! Девки гулящие без присмотра и увещевания! Что дальше будет? Всякие обряды колдовские?

Архиепископ Санкт-Петербургский, бывший правой рукой патриарха, попытался сослаться на принадлежность всех участников преступления к другим конфессиям, но нарвался на моё неприятие подобного подхода:

- То есть, Вы считаете, что без отеческого присмотра они вольны творить всё, что пожелают? Пусть такие всю страну нашу во грех погружают, а Вы лишь глаза отводить будете? Далеко ли мы тогда от участия в подобном окажемся? Извиняет Вас только то, что в набат бить начал именно Владыка Камчатский.

Не вижу причин, почему ко всем иноверцам, что в подданство наше переходят, сразу не являются служители православной церкви, которые и должны защищать души людские от соблазнов и лжи. Пусть приезжающие сразу видят защиту Русской церкви, это и поможет многим из них легче принимать наши порядки и обычаи.

- Так именно так и происходит во многих местах! – пытался отбиваться архиепископ.

- Сие мне ведомо. Знаю, что и во вверенной Вам епархии так принято, но известно мне также, что такие порядки применяются по инициативе местных архиереев, а вот Патриархия своего слова по этому поводу не сказала. Почему во внутренних епархиях так не делают? И почему церковь обходит вниманием своим благородное сословие? Нечто они не люди? В каждом уголке государства нашего должна церковь наша людям любого вероисповедания, звания и подданства помогать. Жду от вас действий.

Я внимательно посмотрел на сидящих:

- Что ещё вам сказать? Плохо! Такие безобразия творятся на землях русских! Понимаю, что произошло это в провинциях восточных, где силы наши ещё слабы. Но, пусть и лежат земли эти вдалеке, но они часть царства нашего, где законы и обычаи не должны попираться! Везде, где русский порядок признан, обязаны вы блюсти его. Понятно вам?

Все робко закивали.

- Ладно. Теперь давайте-ка обратимся к тому, как же так вышло, что многие знали, о происходящем среди благородных переселенцев, но ничего для прекращения, а тем паче предотвращения подобного не предприняли? – тихо спросил я собравшихся, выделив слово благородный презрительным тоном, — Знаю, что все вы заботились о просвещении приезжающих. Так почему же? Где мы ошиблись?

- Возможно ли, государь, всё же, что это случайность? – подал голос Фабрициан, — Девочка, действительно, была напугана собственным мужем, да и жизнь новая, пространства большие…

- Вы меня невнимательно слушали, Фёдор Иванович. Довбыш нашёл ещё подобное. Среди части дворян, перешедших в наше подданство, такое стало обычаем. Хорошо, что часть эта небольшая, но тем не менее. Арестовано уже больше тридцати человек.

- А где это происходило-то? – тихо спросил Щерба и посмотрел на меня прищурившись. Да, человек он весьма неглупый, недаром его Метельский так нахваливал.

- Пока они ещё в местах обжитых, меру знают, а вот после Томска – начинается… Енисейск, Иркутск да Якутск. В Охотске уже этого не было.

- Сибирское наместничество, значит. – Владыка Иона тоже непрост.

- Суть в том, что уже в Камчатском наместничестве, да и на Нерчинских заводах – образованных людей сильно больше. Ссылаем мы их туда, вот и чиновников там хватает, да и население растёт быстрее! Вот и места для такого не находится! – Фабрициан показал, что способен быстро исправляться и брать себя в руки.

- И что с этим делать будем?

- Ссылать надо и туда, причём грамотных, государь. Пространства там огромные, да и для земледелия места найдутся. А то сейчас на безлюдье там тоска – кто пошустрее, тот либо золото ищет, либо на промыслах и торгует, либо уж в Нерчинск или Тобольск перескочил – там веселее… — мрачно сказал отец Иона.

- Вижу, что проблема не только в этом. – вмешался Щерба, — Яков Александрович Брюс, наместник Сибирский, совсем в семейных проблемах запутался. Супруга его Прасковья Александровна, урождённая Румянцева, дама слишком легкомысленная. Своим поведением во многом нравы и распустила! Владыка соврать не даст.

Иона мрачно кивнул:

- Воистину! Граф Брюс испросил развода с ней, для чего и находится в Москве, где патриарх и изучает его просьбу. Известна сестра нашего фельдмаршала своим негодным поведением. Знаю, что развод ему будет дан, а Прасковье Александровне будет предложено принять постриг. Вот только не примет она его!

- Не нрав графини Брюс мы с Вами обсуждаем. Что, только от её непристойного поведение проблемы эти проистекают? – я не собирался превращать совещание в перемывание косточек хитрой женщины.

- Во многом. – твёрдо отвечал Фабрициан, — уже почти два года, как она, претерпев от строгих порядков Москвы да Петербурга, покинула столицы и отправилась резвиться именно в Иркутск, к законному супругу. От её несносного нрава наместник вожжи из рук выпустил, в Тобольске часто гостил, стыдился у себя в наместничестве появляться. В расстроенных чувствах пребывал… Где же ему было дела исправлять? Вот и потеряли стыд людишки!

- Тьфу! – ведь докладывали мне, что эта дама честь свою не блюла, а Брюс дёргался. Нет, решил в дела его личные не лезть – Яков Александрович был прекрасным руководителем, да и человеком весьма положительным. Упустил…

- Мне кажется, что граф Брюс после развода сможет найти в себе силы вернуться к руководству. – робко проговорил Фабрициан, приятельствовавший с наместником.

- Знаю! Однако уверен, что захочет он встретиться с сыновьями, объясниться. Старший, помню, в Азове служит, а младший в Артиллерийском корпусе?

- Именно так.

- Так. Значит, Брюса с Сибири снимаем, точка. Не обижайтесь, Фёдор Иванович, честь Вашего товарища не пострадает. Так для дела надо. Он получит новый отпуск – пусть детей навестит, да и меня тоже, определим, куда он хочет отправиться. А в Иркутск нужен человек срочно. Причём решительный, способный. Кого порекомендуете?

Фабрициан встал, оправил мундир и твёрдо произнёс:

- Вижу в должности этой исключительно Алексея Кирилловича Разумовского! Он отлично себя проявил в польских делах, получил рекомендации и от главы польской экспедиции Штединга и от Суворова. Успел окончить Санкт-Петербургский университет, не прекращая службы. Правая рука Зауральского наместника Спиридова. Ему и ехать недалеко, дела он знает, да и люди к нему тянутся.

- А Спиридов-то без него как? Стар он уже, Разумовский все дела ведёт.

- У него, государь, Корсаков ещё есть.

- Молод он очень, тридцать восемь лет всего… — сомневался я.

- Так и Алексей Кириллович не стар! Всего же на год его старше! – доказывал свою правоту Фабрициан.

Отец Иона пытался сдержать улыбку.

- Что это он? – подумал я, — Ах ты ж! Я же на пять лет их младше! Тоже мне, старик нашёлся!

Пришлось признать правоту главы Земского приказа и утвердить предложенные им назначения. Новый наместник Алексей Разумовский смог быстро взять под контроль ситуацию в наместничестве. Мне очень нужно было, чтобы на Сибирском тракте царили порядок и законность, слишком уж лично для меня был важен Восточный проект, и допускать моральное разложение слабых по дороге к новым землям было никак нельзя.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Для чего меня Патриарх-то призывает? – игумен Агапий исподлобья глядел на Владыку Иосифа, — Дел-то невпроворот! А уеду надолго, отец Вавила совсем сна лишится!

- Ты за Вавилу не беспокойся, он калач тёртый, ещё и не то видел. — усмехнулся епископ Камчатский, — Потерпит, пока ты вернёшься. Что, совсем Шелихов заел?

- Да, как Аляскинское наместничество выделили, да его во главе поставили, Григорий Иванович совсем сон забыл, носится, во все дыры лезет, да и другим покоя не даёт. А у нас-то почти тридцать пять тысяч переселенцев, почитай сколько же окрещённых туземцев – пойди уследи за всеми, коли все они на четыре с половиной тысячи вёрст расселились. Это, почитай, как от Португалии до Вологды! Страсть!

- Так и в нашем наместничестве не сильно больше. Ты не причитай, всё одно не поверю, что не справляешься. За дело переживаешь?

- Ну, да. Вон, Рибас собрался через Снежные горы[4] перевалить, сколько там ещё не крещёных?

- Никак не уймёшься ты, Агапий. – с улыбкой прищурился епископ, — Всё норовишь туземцев к свету вести?

- А иначе может быть?

- И то верно, но и порядок надо наводить в делах! Ты же всё норовишь убрести куда.

- Ты, Владыка, сам знаешь – у меня хорошо с людьми получается договариваться…

- Много людей, брат Агапий, пришлось жизни лишить? – тихо спросил Иосиф.

- Одного. – твёрдо ответил одноглазый игумен, — Молюсь за него каждый день. Уж больно неугомонный был – всё копьём в меня тыкал. Так что от меня Святейший-то хочет?

- Прямо всё тебе расскажи! – снова усмехнулся его собеседник, — А вот не знаю! Скажу только, что моё мнение о тебе, об отце Вавиле, о Шелихове, о Ласточкине да о Рибасе твоём у меня спросили, а потом и приглашение твоё пришло. Так что, поезжай. Самому интересно, что готовится!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Что же ты, Еремей Иванович, всё от меня сбежать хочешь, а? – русский посол в Испании Левашёв сидел в глубоком кресле и задумчиво вертел в руке бокал с вином.

- Скучно мне здесь! Скучно! Павел Артемьевич, я привык, что я ищу, меня ищут – а здесь, сижу да вон вино пью! Я даже поправился! – Сидоров был уже слегка навеселе, ровно как и его собеседник, и откровенно грустен, — Вроде меня во Франции недруги подзабыли, Орлов меня знает, Степан Фёдорович болеет – зовёт, отпусти, а?

- Там, оно, конечно, забот много. Одних химиков уже под сотню вывезли, коли узнает Людовик – сильно обидится. Так и вывозят их почти всё время через нашу Испанию! Ты же всё и организовал! Ну чего тебе не хватает, Ерёма? Ещё ты этого мастера Эрнандеса вывез? Отличный корабел, говорят! – немолодой уже посол степенно уговаривал своего доверенного агента.

- Так французов возить совсем несложно, всё теперь по накатанной колее идёт! А Эрнандес этот — единственное сто́ящее дело за полтора года! Занятие мне нормальное мне дай! В таком сонном королевстве и делать-то нечего!

- А мне что, легко? Я тоже здесь от безделья толстею! Молчу же!

- Так ты-то хоть с придворными встречаешься, интриги плетёшь, а я-то? Только с татями местными, да сыскного дела мастерами!

- Для дела же! Ты подожди, Ерёма, не суетись. Ты мне что-то на Годоя[5] этого добудь!

- Ну, знаешь же, Павел Артемьевич, скользкий он дюже. Вот убить его – пожалуйста, а грехи хитрец этот свои серьёзно прячет. Ты лучше потихоньку его купи, ты же это умеешь. – усмехнулся Сидоров.

- Тогда давай так, Еремей Иванович, договоримся, — посол сделал маленький глоток вина́, погонял его во рту, — нам Годой этот очень сильно нужен. Мне государь задачу поставил. Ты про авантюру де Рибаса слышал?

- Ха, как этот ухарь пытался представить себя русским губернатором и выманить у испанцев земли в Новой Испании?

- Именно так. Так вот, Рибаса-то государь простил, он сейчас вице-наместник на Аляске. Очень Рибас этот хочет земли вокруг бухты Сан-Франциско. Говорит, что порт нам там шибко нужен. Государь не против, но желал бы вопрос этот решить полюбовно. Нам сейчас отношения с испанцами весьма интересны, да и им дружба с нами крайне важна – мы же им единственный союзник против Англии.

Британцы очень хотят в Новый Свет вернуться. Они на поддержку волнений в Америке много денег вливают, да и их союз с США явно против Испании и Франции. А уж если вспомнить, как английские контрабандисты нарушают испанскую коронную монополию на торговлю с колониями…

От родственников-Бурбонов[6] помощи сейчас не дождёшься – у них проблемы большие и они едва от американцев отбиваются. Только на Россию надеяться и остаётся… А нам тоже, без испанцев свои владения в Америке пока не удержать – набегут англичане, американцы, да и порвут. Говорят, в последнее время их там много видят – когда поймают, всё твердят, что, дескать, простые торговцы, и их ветром и течением сносит к нашим берегам…

Ну, да ладно, ты, небось, и сам многое знаешь. Но, так вот, хочет государь прощупать королевский двор на предмет возможной продажи форта Сан-Франциско со всеми прилегающими землями. Мы сейчас испанцам столько всего поставляем, а с деньгами у них не очень. Граф Флоридабланка[7] не против, территории-то дальние и дохода от них нет, но король стар и не хочет решать этот вопрос без наследника.

Дон Карлос же во многом полагается на мнение Годоя, а тот упирается. То ли не понимает выгоды, то ли уповает дружбу с Францией, то ли хочет чего-то дождаться. Всё никак не выходит с ним договориться. А мне бы очень хотелось, да и на будущее отличное приобретение…

- На орден, Павел Артемьевич, что ли, рассчитываешь? – хитро прищурился русский агент.

- А что? Не могу? – картинно изумился посол, — У тебя вон сколько орденов, а мне, значит, на старости лет не положено?

- Понятно, получается, меняешь Годоя на мой отъезд? – Сидоров изобразил опустевшим бокалом фехтовальную комбинацию.

Левашёв всё понял правильно и подлил приятелю вина́.

- Так что, Ерёма, уважишь меня, старика?

- Уважу, Павел Артемьевич, что же хорошему человеку не помочь. – задумчиво проговорил Сидоров, уже просчитывая в голове варианты решения проблемы.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Погожим летним днём состоялось совещание, собранное по просьбе главы приказа иностранных дел Обрескова. Сам Алексей Михайлович докладывал.

- Что сделал Фридрих-Вильгельм Прусский? – я не мог поверить собственным ушам.

- Он решил начать интервенцию в Нидерланды! – меланхолично повторил старый дипломат, пожимая плечами.

- С чего бы это? Тамошний штатгальтер Вильгельм Оранский, конечно, испытывает проблемы с «патриотами», но его положение вполне устойчиво. Утрехт[8] пусть и не подчиняется ему, но переговоры с мятежниками идут достаточно успешно и вскоре должны завершиться. – я лихорадочно обновлял в голове информацию о стране, весьма важной для нашей торговли, в которой послевоенное восстановление быстро переросло в новый этап противостояния.

Купцы, получившие прозвание «патриотов», схлестнулись со сторонниками правителя страны, иначе именуемых «оранжистами», за делёж доходов от торговли. Штатгальтеру принадлежала львиная доля всех прибылей государства и вся власть в Республике Соединённых Провинций, и он стремился сохранить это положение, не подпуская никого к управлению, а вот торговое сословие подобное совершенно не устраивало.

- Французы по проекту де Верженна много вкладывают в агитацию среди голландских торговцев против штатгальтера, да и на их вооружение тратят весьма немало. Такое усиление купцов будет вполне в интересах правительства Людовика, то есть любое ослабление власти Вильгельма Оранского приведёт к триумфу Франции и существенного усиления их влияния на столь важную европейскую державу. А именно такое развитие событий стоит на повестке дня. Англичанам это резко не нравится, они просто мечтают снова сделать Нидерланды своими союзниками. – разъяснил Обресков.

- Так, значит, Пруссия готова таскать каштаны из огня для британцев, но зачем это Вильгельму? Да, для него наверняка неприятно уменьшить свою долю в доходах Соединённых провинций, но торговля растёт, и мне казалось, что он готов поделиться номинальной частью будущей прибыли для достижения мира в государстве. – принялся вслух размышлять я, — В конце концов, даже усиления влияния Франции для него не так важно – он сохранит бо́льшую часть своей власти, да и доходы вырастут, если купцы перестанут отвлекаться от торговли. К тому же он не любит англичан – они его, по сути, предали, напав на него в прошлой войне. Да и становится собачкой при короле Георге опасно для его доходов.

- Его мнение в данном вопросе, похоже, не спросили. — усмехнулся в ответ Пономарёв.

- То есть, Пруссия решила просто-напросто напасть на Голландию? – я был искренне удивлён.

- Не всё так просто. – снова взял слово Обресков, — С просьбой к брату обратилась жена штатгальтера, принцесса Вильгельмина[9], которую обидели какие-то бродяги – в Голландии с порядком всё не очень. Но, возможно, это действительно были «патриоты». Кто сейчас может точно сказать?

- Так что же сам штатгальтер? Или мнения его жены теперь достаточно для вторжения? – я начал крутить в пальцах стальное перо, отделанное золотом и изумрудами.

- Он, похоже, пока не определился – жена давит на него, да и «патриотов» Оранский не любит. Но штатгальтер всё же совершено не испытывает энтузиазма от перспективы увидеть войска Пруссии на своей территории. Он справедливо опасается, что, даже если прусский король не пожелает остаться в Голландии навеки, то авторитет допустившего вторжение неприятеля правителя в государстве резко упадёт. Да и деньги он, очевидно, потеряет…

- Заглянем с другой стороны – Голландия сможет сопротивляться? – кончик пера принялся выписывать сложные фигуры.

- У неё почти нет армии, а флот так и не восстановился после схваток с британцами. Голландцам просто нечем противостоять Фридриху-Вильгельму. Они, как всегда, надеялись поиграть на противоречиях соседей, но сейчас сложилась сложная ситуация. - Вейсман показал, что тоже следит за положением в Европе.

- Так какие варианты есть у Вильгельма?

- Пруссия, конечно, захватит бо́льшую часть Голландии или даже всю, но подобное положение не может длиться сколь-нибудь долго. Скоро на ситуацию обратят внимание европейские державы, договорятся и вот тогда… - Обресков просто выпевал слова, плавая в отлично знакомых водах европейской политики, а Вейсман и Пономарёв согласно кивали в такт его слов, — Таким образом, у принца Оранского есть возможность либо встать во главе сопротивления и получить полную поддержку всех партий, укрепить свою власть и государственные устои, либо примкнуть к пруссакам и уничтожить всякую оппозицию.

И та и другая возможности вполне ему открыты. И в том, и в другом случае он сохранит власть и деньги.

- Мы не знаем, какую позицию он выберет? – повернулся я к начальнику моей разведки.

Пономарёв пожал плечами:

- Принц Оранский сложный персонаж. Стержень в нём ещё не проявлялся, всю дорогу на него влияли сильные люди, и он слушал их советы.

- А кого он слушает сейчас?

- Не вовремя умерла его сестра Каролина, которая пыталась доносить до брата позицию купцов, пусть, кое-кто из её сторонников ещё остался, но теперь рядом с Оранским в основном Вильгельмина Прусская и её друзья. Сможет ли он проявить характер или просто примет мнение супруги – вопрос. Я бы склонился к тому, что он послушается жену, однако всё же во время войны, да и после неё тоже он пытался иногда думать сам.

- Ну, что же, подождём, что решит штатгальтер. А что будет делать Франция? – я снова устреми свой взгляд и остриё пера на Обрескова.

- У неё нет сил, чтобы послать армию в поддержку своих конфидентов – слишком большое напряжение сейчас в колониях. Говорят, что король вынужден финансировать противостояние с США за свой счёт, настолько пуста казна и велики долги короны! Да ещё и эти волнения на Сан-Доминго[10], куда пришлось даже отправить эскадру Сюффрена. А ведь остров – одна из жемчужин короны, которая приносила Франции огромные доходы.

А ещё ирландцы! Мы их вывозим, но сейчас на континенте находятся не менее ста пятидесяти тысяч голодных и раздетых беглецов. В Париже в храмах вовсю собирают деньги на спасение единоверцев! Денег в стране просто нет. Откуда их взять ещё и на армию для вторжения в Голландию? А противостоять ещё и Пруссии? А если Империя решит, что это отличный шанс вернуть себе Нижние земли[11]? Нет, эта авантюра Верженна может дорого обойтись королевству.

- Англичане полезут?

- В Европе они пока точно не игроки. Сил нет, да и зачем? Пруссаки вполне справятся.

- А что Лига князей? Они поддержат Пруссию? – Вейсмана заинтересовала расстановка сил.

- Там серьёзный раскол – за Фридриха-Вильгельма только Ганновер, владение английского короля Георга. Похоже, мы видим начало распада этой коалиции. Империя не одобряла подобного, да и выгода от такой акции для северогерманских князей неочевидна.

- А что обо всём этом думают в Вене? – продолжил в раздумьях я свою игру с пером.

- Иосиф взбешён попыткой Пруссии без его согласия влезть в дела Нидерландов, но воевать сейчас без союзников он не готов. Император ждёт нашей реакции.

- Хорошо… Значит, пока Пруссия сам пилит сук, на котором сидит, лишает себя союзников в будущей войне. Для чего это вообще надо Пруссии?

- По большей части, тщеславие Фридриха-Вильгельма. Он желает показать свои силы и обкатать армию в настоящих сражениях. Да и победа увеличит его популярность в стране. – Обресков с усмешкой помахал пальцами.

- М-да, заварилась каша… — я встал и подошёл к окну, — Есть ли смысл нам лезть в неё?

- Укрепиться в Голландии? – неуверенно проговорил Захар.

- А зачем? У нас и так неплохие отношения и со штатгальтером, и с торговцами. Мы сейчас становимся главным клиентом банка Амстердама, они заказывают у нас корабли, мы держим уже почти треть торговли специями и стали фактически союзником Голландии в сохранении их колоний в Азии. Куда больше-то? Только поссоримся со всеми. – я уже решил для себя, что делать дальше, но хотел узнать мнение своих соратников.

- Можем попробовать разбить Пруссию, не дожидаясь их нападения! – с усмешкой предложил Вейсман.

- Боюсь, что нас в этом поддержит только Франция. Да и та попробует сразу нас вышибить оттуда, призвав в союзники Австрию купно со всей Священной Римской империей. Все европейские державы будут против нас! Особенно если сам штатгальтер согласится санкционировать вторжение Пруссии. – Обресков был категоричен.

- Да я и не собирался мешать Пруссии наживать себе врагов! – Отто развёл руками, — Это единственный аргумент, который я смог придумать.

- Тогда так, ничего делать не будем, пока принц Оранский не определится. Алексей Михайлович, подготовьте письма, увещевающие стороны о мире. Захар, следи за каждым шагом голландцев, пруссаков и французов. Отто, на всякий случай будь готов, что Вильгельм может попросить о помощи.

Однако, он не попросил. Штатгальтер выбрал для себя самый простой сценарий – согласиться с женой и принять плоды победы пруссаков над оппозицией. Что же, влияние его в стране формально выросло, но теперь его ненавидели даже былые сторонники. Фридрих-Вильгельм ощущал себя победителем, хотя битв не было – «патриоты» просто покинули страну. Основная масса уехала во Францию, которая была главным организатором попыток изменить порядки в соседней стране. Часть к нам – тропинка уж давно была протоптана.

Многие очень состоятельные люди простого происхождения, даже «оранжисты», решили уехать из ставшей негостеприимной Республики, где «пруссаки» наводили свой порядок, прикрываясь именем Вильгельма Оранского. Нам это было на пользу – лишние деньги, связи, таланты. Один переход в русское подданство нескольких чиновников и купцов на Цейлоне[12] дал нам отличные возможности общения с аристократами государства Канди[13], которые мы пока только искали. А сколько таких людей помогли нам в Индии, Малакке[14], Зондских островах[15], да и в Европе наши возможности выросли.

Союз северогерманских князей, столь пестуемый покойным Фридрихом Великим, распался – зато зависимость Пруссии от Англии только увеличилась. Авторитет Фридриха-Вильгельма, после славной победы, конечно, подрос, но не настолько, насколько он рассчитывал. К тому же столь лёгкая победа вселила в короля и его генералов уверенность в собственные силы, причём уверенность по-настоящему ничем не обоснованную…

Но самые серьёзные события произошли во Франции. Политика Верженна пришла к закономерному концу. В обществе им уже были недовольны – Франция ввязалась в целый ряд конфликтов на завоёванных с такими потерями землях. В Северной Америке теперь уже всю границу новых колоний терзали американцы, прикрывавшиеся сказками о диких индейцах и непослушных колонистах. В Индии приходилось держать войска для защиты от набравшихся наглости местных раджей. На Антильских островах[16] бунтовали рабы. За всем этим совершенно отчётливо виднелись уши Великобритании.

Но поражение в Голландии, на укрепление влияние в которой были потрачены очень существенные деньги, стали последней каплей для Верженна – глава правительства Людовика XVI скоропостижно скончался. Он истратил все свои силы на возвращение величия любимой Франции, достиг почти всего, о чём мечтал, но не смог справиться с проблемами относительно мирной жизни. Безусловно, великий дипломат и политик он ничего не смог поделать с финансовыми проблемами.

Король потерял не только своего первого министра, а ещё и самого близкого советника и даже почти друга, одного из немногих, кому он безоговорочно доверял, и который тащил на себе весь воз руководства экономикой и политикой в государстве, и это серьёзно выбило Людовика из колеи.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Месье Дени, я очень боюсь. – Бальзамо прижал к губам кружку с горячим вином и жадно вдохнул алкогольные пары, закашлялся, но снова вдохнул. Руки его тряслись, словно он страдал от тяжёлого похмелья.

- Чего боитесь? – толстяка было сложно узнать, он порядком исхудал, кожа висела на его лице и шее, а голос его из глубокого и рокочущего стал сиплым и прерывающимся.

- Я боюсь, что могу попасть в такое дело, которое не в силах буду пережить!

- Что именно Вы имеете в виду, Джузеппе? – Дени сам сделал глоток вина́ и выжидающе уставился на собеседника.

- Кардинал, как Вы помните, затеял целую кучу авантюр, как он сообщает, для очередного обогащения. Но мне видится, что настоящая его цель – компрометация королевы и самого́ короля! Я нахожу этому всё больше и больше подтверждений! Причём я точно знаю, что отнюдь не де Роган[17] всем этим руководит. Он слишком мелок, и у него не хватило бы фантазии для таких идей!

Вот обман придворных ювелиров он мог предложить, но изображать в Версале перед ними саму королеву, а потом подделывать её подписи – это даже для него чересчур. А эта история с хищением провианта для голодающих в Бретани – украсть это вполне в духе кардинала, но представить всё так, будто всё совершили люди Марии Антуанетты… Нет, я уверен, что здесь что-то нечисто!

- Кто же, по-Вашему, стоит за ним?

- Не знаю! Кто-то настолько могущественный, что кардинал даже намёком не упоминает их. Я думал, что это могут быть кто-то уровня Вашего хозяина.

- Хм. Да, это всё действительно странно. С чем же это может быть связано?

- Я думаю, что всё это затеяно в связи с готовящимся собранием нотаблей Франции[18], месье Дени. Король пытается усилить своё влияние, а без Верженна у него это плохо выходит, зато у друзей королевы получается вербовать сторонников.

- И кто-то решил сыграть против королевы…

- Да, и против короля! Я вижу, что слухи о его слабом уме и склонности к расточительности кто-то усиленно разносит! Его траты на полк Лафайета представляют как расходы на любовницу. Да и памфлеты про безумие и чревоугодие адмирала Сюффрена кто-то выдумывает и публикует. Разве это не преступления против короны?

- Вы боитесь, что Вас обвинят в измене, Джузеппе? Это предмет Ваших волнений? Не сомневайтесь, я вытащу Вас даже из Бастилии! Мой хозяин способен решить любые проблемы. – толстяк булькающе рассмеялся.

- Отнюдь не тюрьма меня пугает! – итальянец снова сделал большой глоток, — Я боюсь другого. Мне все эти игры аристократов напоминают шалости детей с огнём на пороховом складе.

- Что Вы хотите сказать, друг мой? – Дени поставил стакан на стол и внимательно наклонился в сторону собеседника.

- Вы видели паровую машину?

- Естественно!

- Представляете себе, что может случиться, если пар перегреется, а клапан не откроется? Страшный взрыв! Вот у меня такое ощущение, что я сижу на крышке такого котла! Мы все сидим! Знаете ли Вы, насколько разозлён народ? Насколько обеднели крестьяне, промышленники, купцы? В Париже всё видится в лучшем свете, чем есть на самом деле, но и здесь всё очень плохо, а уж в провинции…

Какие-то аристократы решили, что они могут ослабить власть короля, а может, и сами стремятся стать монархами… На свете всякое бывает! Но они способны в азарте настолько нагреть этот котёл, что он взорвётся, и уж здесь мне, маленькому итальянцу, не уцелеть! Да и Вам, месье Дени… Я это нутром чую! Как почуял, когда меня в Палермо хотели повесить, а в Риме зарезать. Мне уж точно нет повода не верить своему чутью! – авантюрист выхлебал всю очень немаленькую кружку до дна и, несмотря на тёплый вечер и горящий камин, затрясся, словно в ознобе.

- Вы думаете надо бежать, Джузеппе?

- Да, месье Дени! Я хочу выскочить из-под лезвия, которое может разрубить и мою шею, до того как оно даже поднимется! Помогите мне, месье Дени! Я знаю слишком много, я очень устал, и я боюсь. Мне нужно исчезнуть, чтобы ни кардинал, ни его новые друзья меня бы не нашли! Вы же можете мне помочь, я знаю! Я был Вам верен! Помогите мне, молю!

Толстяк встал из-за стола, подошёл к рыдающему итальянцу, похлопал его по спине и сказал:

- Успокойтесь, Джузеппе! Я помогу Вам. Не прямо сейчас! – остановил он готовящегося пасть на колени того, кто больше был известен как граф Калиостро, — Нельзя бросать всё, пока не доведём до конца. Не сто́ит огорчать моего хозяина, да и его связи и средства нам для такого дела пригодятся. Но уже скоро! Скоро! Мы с Вами определим, куда Вы бы предпочли переехать и как сохранить Ваши деньги. Успокойтесь, Джузеппе. Пейте вино, я сейчас вернусь.

Месье Дени вышел из кабинета в длинный коридор, прошёл несколько десятков шагов, прижался лбом к прохладному оконному стеклу, и попытался собраться с мыслями. Потом зашептал себе тихо-тихо, под нос:

- Уж этот-то лис точно чует проблемы! И он тоже! Значит, и правда скоро совсем скверные дела начнутся. А лиходей этот много разглядел. Надо и Орлову доложить, да и в Россию срочно написать.

Ох, дела какие впереди, а я-то слабею… Помру скоро точно… Орлов один никак не справится. Скорее бы Еремей с испанскими делами закончил. Ох, боюсь, не справимся! Как же не вовремя это сердце начало болеть. Эх, дела мои грешные! Ничё! Мы пскопские!

[1] Вирши (уст.) – стихи

[2] Пиит (уст.) – поэт

[3] Трудничество (цсл.) – подвижничество, работа при православном монастыре или храме на добровольной и бескорыстной основе

[4] Скалистые горы (авт.)

[5] Годой Мануэль, маркиз Альварес де Фариа, герцог Алькудия (1767–1851) – испанский государственный деятель, фаворит короля Карла IV, любовник его жены королевы Марии Луизы. Генералиссимус сухопутных и морских сил, первый министр.

[6] Испанией и Францией в то время правили разные ветви династии Бурбонов

[7] Флоридабланка Хосе Моньино-и-Редондо (1728–1808) – испанский государственный деятель, граф.

[8] Утрехт – город в Центральных Нидерландах

[9] Фредерика София Вильгельмина Прусская (1751–1820) – принцесса Пруссии, родная сестра короля Пруссии Фридриха-Вильгельма II, супруга штатгальтера Нидерландов Вильгельма V Оранского

[10] Сан-Доминго – французское название современного острова Гаити. В конце XVIII века один из крупнейших центров производства сахара и колониальных товаров в мире, чья продукция давала до трети всего французского экспорта.

[11] Нижние земли (Нидерланды) – историческое название земель в нижнем течении рек Рейн, Шельда и Маас. Длительное время принадлежали Священной Римской империи.

[12] Цейлон (уст.) – Шри-Ланка, крупный остров в Индийском океане на юг от Индии.

[13] Канди – государство сингалов на острове Шри-Ланка с XV по XIX век.

[14] Малакка – полуостров в Юго-Восточной Азии.

[15] Зондские острова – архипелаг в Юго-Восточной Азии между полуостровом Малакка и Новой Гвинеей.

[16] Антильские острова – архипелаг в Карибском море и Мексиканском заливе

[17] Луи Рене Эдуард принц де Роган-Гемене (1734–1803) – французский кардинал, учёный, дипломат и авантюрист.

[18] Собрание нотаблей – собрания группы высокопоставленных дворян, духовных лиц и государственных чиновников (нотаблей), созываемые королём Франции в чрезвычайных случаях для консультаций по государственным вопросам.