Я – Товарищ Сталин 7

Глава 9

Лето 1936 года в Берлине было тёплым, почти ласковым. Город, словно устав от весенней суеты, погрузился в мягкую июньскую негу. Улицы Шарлоттенбурга пестрели лёгкими платьями и белыми рубашками, а кафе на Унтер-ден-Линден заполняли смеющиеся компании, наслаждающиеся холодным пивом и клубничными десертами. Тиргартен оставался убежищем для тех, кто искал тишины. Его зелёные аллеи шелестели под лёгким ветром, а воздух был наполнен ароматом цветущих лип и свежескошенной травы. Ларс Эклунд, в лёгкой льняной рубашке и светлых брюках, шёл по одной из тропинок, чувствуя, как тёплый воздух ласкает лицо. Его шаги были размеренными, но в груди затаилось знакомое напряжение. Сегодня он должен был встретиться с Вильгельмом Канарисом.

Ларс остановился у небольшого мостика над ручьём, где вода лениво журчала, отражая солнечные блики. Он поправил шляпу, защищавшую от яркого солнца, и огляделся. Лес вокруг был густым, но не мрачным — кроны деревьев пропускали достаточно света, чтобы трава под ногами казалась изумрудной. Птицы щебетали, где-то вдалеке слышался детский смех, а в воздухе витал аромат сосновой хвои. Ларс пытался сосредоточиться на красоте момента, но мысли возвращались к его двойной жизни. Шифровки, отправляемые в Москву, становились всё рискованнее, а каждый разговор с Канарисом был подобен хождению по тонкому льду.

— Господин Эклунд, — раздался знакомый голос, спокойный, но с твёрдой ноткой.

Ларс обернулся. Вильгельм Канарис стоял в нескольких шагах, в лёгком летнем костюме из светло-серого льна. Его рубашка была расстёгнута у ворота, а шляпа, слегка сдвинутая набок, придавала ему непринуждённый вид. Но глаза — острые, внимательные, словно рентген — выдавали его истинную натуру. Он улыбнулся, но улыбка была сдержанной, почти формальной.

— Рад вас видеть, Ларс, — сказал Канарис, подходя ближе. — Лето в Берлине располагает к прогулкам, не правда ли?

Ларс кивнул, стараясь выглядеть расслабленным, хотя сердце забилось чуть быстрее. Канарис редко называл его по имени, и это настораживало.

— Да, господин Канарис. Тиргартен в это время года прекрасен, — ответил Ларс, поправляя шляпу. — Не ожидал, что вы выберете лес для разговора.

Канарис слегка рассмеялся, его смех был глубоким, но без лишней теплоты.

— Здесь, среди деревьев, мысли текут свободнее. И ушей… их тут гораздо меньше.

Они пошли рядом. Ларс заметил, как Канарис внимательно осматривает окрестности, словно проверяя, нет ли кого поблизости. Лес был тихим, лишь изредка слышались звуки далёких голосов или шорох листвы. Ларс чувствовал, как напряжение нарастает, но старался держаться спокойно. Он знал, что Канарис никогда не говорит просто так — каждое его слово, каждый вопрос был частью шахматной партии, в которой Ларс был фигурой с пока неясным положением.

— Как дела в посольстве? — начал Канарис, его тон был лёгким, почти дружеским. — Лето ведь не только для прогулок, но и для работы. Что нового в ваших… деловых кругах?

Ларс слегка улыбнулся, стараясь не выдать внутреннего напряжения. Он поправил рукав рубашки, чтобы выиграть секунду, и ответил:

— Работа идёт, как всегда. Торговля, отчёты, поставки. Лето или зима — для нас главное, чтобы дела шли гладко.

Канарис кивнул, его взгляд скользнул по деревьям, словно он искал что-то в их тени. Он замедлил шаг и сказал, понизив голос:

— Гладко — хорошее слово, Ларс. Но знаете, в Европе сейчас мало что идёт гладко. Германия, например, на распутье. Скажите, как человек, а не дипломат, — что вы думаете о том, куда мы движемся?

Ларс почувствовал, как пульс участился. Вопрос был опасно прямым, и он знал, что Канарис ждёт не просто ответа, а реакции. Он посмотрел на тропинку и ответил уклончиво:

— Как человек, господин Канарис, я думаю о простых вещах — о доме, о семье. Германия? Она строит своё будущее, это видно. Но я не политик. Моя задача — следить за интересами Стокгольма, а не гадать о больших планах других держав.

Канарис слегка прищурился, его пальцы коснулись шляпы, словно поправляя её. Он сделал паузу, словно взвешивая слова Ларса, и продолжил:

— Скромность — ваше оружие, Ларс. Но я вижу в вас больше, чем вы показываете. Вы наблюдательны, это заметно. В посольстве, должно быть, много разговоров о Германии. О том, что мы делаем, куда идём. Что говорят ваши коллеги?

Ларс почувствовал, как напряжение сжало грудь. Канарис явно прощупывал почву, но делал это так тонко, что каждый вопрос казался почти невинным. Он решил ответить с лёгкой шуткой, чтобы разрядить атмосферу:

— Мои коллеги, господин Канарис, больше говорят о ценах на шведскую сельдь, чем о политике. Мы дипломаты, а не… любопытные наблюдатели.

Канарис рассмеялся, его смех был искренним, но глаза остались внимательными. Он остановился у старого дуба, чьи ветви отбрасывали густую тень, и сказал:

— Любопытные наблюдатели — это моя работа, Ларс. Но знаете, в Берлине любопытство — не порок. Напротив, оно может быть полезным. Скажите, вы ведь замечаете, как город меняется? Люди, настроения, слухи…

Ларс кивнул, стараясь не выдать, как сильно его насторожили слова Канариса. Он поправил шляпу и ответил:

— Берлин живёт, это правда. Но я не слежу за слухами. Моя работа — это бумаги, отчёты. Если что-то и замечаю, то только красоту Тиргартена.

Канарис кивнул, его улыбка стала чуть шире, но в глазах мелькнула искра, словно он нашёл в словах Ларса что-то интересное.

— Тиргартен действительно прекрасен, — сказал он, возобновляя прогулку. — Но знаете, Ларс, даже в этом лесу есть свои опасности. Например, я слышал, что советская разведка в последнее время… оживилась. Их агенты, говорят, повсюду. Вы не замечали ничего странного в посольстве? Может, кто-то из коллег задаёт слишком много вопросов?

Ларс почувствовал, как горло сжалось. Канарис бросил фразу так небрежно, словно говорил о погоде, но её вес был ошеломляющим. Он знал, что любое напряжение в голосе или жесте может выдать его. Он остановился, сделав вид, что рассматривает цветущий куст, и ответил, стараясь звучать естественно:

— Советская разведка? — Ларс слегка рассмеялся, чтобы скрыть волнение. — В посольстве только и разговоров, что о торговле и поставках. Если кто-то и задаёт вопросы, то только о том, как получить побольше шведского масла. Вы же знаете, как немцы любят нашу еду.

Канарис улыбнулся, но его взгляд был словно рентген, проникающий в самые глубины. Он сорвал лист с куста и задумчиво покрутил его в пальцах.

— Вы правы, Ларс. Немцы любят хорошую еду. Но знаете, в Берлине сейчас не только еда вызывает интерес. Советские товарищи, похоже, хотят знать о нас побольше. Вы ведь общаетесь с коллегами. Никто не проявляет… излишнего любопытства?

Ларс почувствовал, как пот выступил на ладонях. Канарис явно пытался вывести его на чистую воду, но делал это так тонко, что каждый вопрос казался дружеским. Он решил ответить уклончиво, но с лёгкой долей смелости, чтобы не казаться слишком закрытым:

— Если кто-то любопытен, господин Канарис, то только потому, что Берлин — интересный город. Но в посольстве все заняты своей работой. Отчёты, встречи. Ничего, что могло бы привлечь… чьё-то внимание.

Канарис кивнул, его пальцы медленно размяли лист, и он бросил его на тропинку. Они продолжили идти, и лес вокруг становился гуще, а тени — длиннее. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в золотисто-розовые тона. Ларс чувствовал, как напряжение нарастает, но старался держаться.

— Вы осторожный человек, Ларс, — сказал Канарис, его тон был почти задумчивым. — Это хорошо. Но знаете, в Берлине осторожность иногда говорит больше, чем слова. Скажите, как человек, а не дипломат, — вы верите, что Европа останется спокойной в ближайшие годы?

Ларс остановился, его взгляд скользнул по деревьям. Вопрос был слишком прямым. Он глубоко вдохнул, чувствуя, как тёплый воздух наполняет лёгкие, и ответил:

— Как человек, господин Канарис, я хочу, чтобы Европа жила мирно. Но я не политик. Моя задача — следить за интересами Стокгольма. Будущее? Это вопрос для тех, кто имеет власть.

Канарис кивнул, его глаза сверкнули, словно он нашёл в словах Ларса что-то, что искал. Он замедлил шаг и сказал:

— Мир — хрупкая вещь, Ларс. И Германия сейчас на распутье. Некоторые люди — скажем, Гиммлер, Геринг — хотят большего, чем имеют. Они видят себя… лидерами нового порядка. Это создаёт напряжение. Вы ведь слышали об этом? В посольстве, в разговорах?

Ларс почувствовал, как кровь прилила к лицу. Канарис явно намекал на что-то большее, чем просто слухи. Он знал, что Гиммлер и Геринг борются за влияние, но упоминание их имён в таком контексте было опасным. Он решил ответить осторожно, но с намёком на осведомлённость:

— Слухи доходят, господин Канарис. Берлин полон ими. Но я не политик. Если Гиммлер или Геринг хотят власти, это дело Германии.

Канарис рассмеялся, его смех был глубоким и искренним. Он остановился, снял шляпу и провёл рукой по волосам.

— Вы мне нравитесь, Ларс, — сказал он, его голос был почти тёплым. — Вы умеете держаться.

Прогулка продолжалась ещё час, и разговор то и дело возвращался к опасным темам. Ларс отвечал уклончиво, стараясь не выдать своего напряжения. Солнце почти село, и воздух стал прохладнее. Когда они наконец вышли к опушке, где ждал автомобиль Канариса, Ларс почувствовал облегчение, но знал, что эта встреча — лишь начало.

— До новых встреч, Ларс, — сказал Канарис, пожимая ему руку. Его хватка была крепкой, а взгляд — словно рентген.

Ларс сел в машину, которую предоставил Канарис, и по дороге в посольство пытался собраться с мыслями. Встреча была игрой на грани, и слова Канариса о советской разведке звучали в голове как предупреждение. В посольстве он заперся в кабинете, достал лист бумаги и начал писать шифровку. Пальцы дрожали, но он заставлял себя быть точным. Берлин становился всё опаснее.

Лето в Нанкине было душным, пропитанным влагой и запахом цветущих магнолий. Город жил своей обычной жизнью: уличные торговцы выкрикивали названия товаров, рикши сновали по узким улочкам, а в правительственных зданиях гудели вентиляторы, тщетно пытаясь разогнать духоту. В одном из таких зданий, в строгом кабинете с деревянной мебелью и портретом Сунь Ятсена на стене, секретарь Чан Кайши, Ли Вэй, разбирал утреннюю корреспонденцию. Его пальцы, привыкшие к аккуратной сортировке бумаг, замерли, когда он наткнулся на плотный конверт без маркировки — ни адреса, ни имени отправителя, только чистый лист плотной бумаги, запечатанный сургучом без оттиска.

Ли Вэй нахмурился. Конверт выглядел подозрительно, но его простота настораживала ещё больше. Он осторожно вскрыл его острым ножом для бумаг, стараясь не повредить содержимое. Внутри лежали несколько листов, исписанных аккуратным, почти каллиграфическим почерком на японском языке с переводом на китайский. Ли Вэй бегло просмотрел текст, и его брови поползли вверх. Документы содержали подробные планы наступления японской армии, намеченного на июль. Указывались дислокации войск, их численность, имена командующих, маршруты продвижения и предполагаемые точки удара. Всё было изложено с пугающей точностью: 3-я дивизия должна была атаковать со стороны Шаньдуна, 5-я — двигаться через Хэбэй, а флот в Жёлтом море готовился поддерживать высадку десанта.

Ли Вэй отложил бумаги и вытер вспотевший лоб платком. Его кабинет вдруг показался тесным, словно стены сжимались. Он знал, что такие документы не приходят случайно. Вопрос был в том, кто их отправил — и зачем. Японский офицер, решивший предать своих? Или это ловушка, рассчитанная на панику в Нанкине? Секретарь собрал листы, аккуратно сложил их обратно в конверт и направился к кабинету Чан Кайши.

Чан Кайши, как всегда, был за своим массивным столом, заваленным картами и отчётами. Его тёмный костюм был безупречно выглажен, но лицо выглядело усталым, с глубокими морщинами, выдававшими бессонные ночи. Он поднял взгляд, когда Ли Вэй вошёл, и жестом указал на стул напротив.

— Что у вас, Вэй?

Ли Вэй положил конверт на стол, стараясь говорить спокойно, хотя его пальцы слегка дрожали.

— Господин генерал, сегодня утром среди корреспонденции оказался этот конверт. Без адреса, без отправителя. Внутри — документы. Планы японского наступления. Там всё расписано: войска, командующие, сроки.

Чан Кайши взял конверт, вытащил листы и начал читать. Молчание длилось несколько минут, прерываемое лишь шелестом страниц и далёким гудением вентилятора. Наконец он отложил бумаги и откинулся в кресле, постукивая пальцами по подлокотнику.

— Кто принёс это? — спросил он, не глядя на секретаря.

— Никто, господин генерал. Конверт был среди обычной почты. Я проверил — курьер ничего не знает, охрана тоже. Он просто… появился.

Чан Кайши нахмурился ещё сильнее. Его пальцы перестали постукивать, и он наклонился вперёд, уперев локти в стол.

— Это слишком легко, Вэй. Слишком точные данные. Японцы не разбрасываются такими планами. — Он сделал паузу, его глаза скользнули по карте, лежавшей на столе. — Это может быть дезинформация. Провокация. Они хотят, чтобы мы перебросили войска на север, ослабили другие участки. Или кто-то из наших играет свою игру.

Ли Вэй кивнул, чувствуя, как пот стекает по вискам. Он ожидал подобной реакции — Чан Кайши был не из тех, кто верит в случайности. Но документы выглядели слишком правдоподобно, чтобы отмахнуться от них.

— Я подумал то же самое, господин генерал. Но детали… они слишком точные. Имена офицеров, номера дивизий, даже маршруты снабжения. Если это подделка, то она сделана мастерски.

Чан Кайши хмыкнул, его губы искривились в лёгкой усмешке, но глаза остались холодными.

— Мастерство — это то, чего у японцев не отнять. — Он снова взял один из листов, пробежал глазами по строчкам. — Если это правда, мы должны готовиться. Если ложь — мы должны понять, кто и зачем нам её подсунул.

Он поднялся, подошёл к окну и посмотрел на сад, где под палящим солнцем покачивались ветви магнолий. Его голос стал тише, почти задумчивым:

— Проверьте всё. Кто мог иметь доступ к почте. Кто был в здании. И главное — найдите переводчика, не из наших. Независимого. Пусть проверит текст на японском. Если там есть хоть одна ошибка или несоответствие, мы будем знать, что это подделка.

Ли Вэй кивнул, записывая указания в небольшой блокнот. Его рука двигалась быстро, но мысли путались. Он понимал, что эти документы, будь они правдой или ложью, могут изменить ход событий. Война с Японией и так казалась неизбежной, но такие сведения могли либо спасти, либо погубить.

— И ещё, Вэй, — добавил Чан Кайши, не оборачиваясь. — Никому ни слова. Если это правда, мы не можем допустить утечки. Если ложь — тем более.

Секретарь поклонился и вышел. Вернувшись в свой кабинет, Ли Вэй закрыл дверь на ключ и опустился в кресло. Его взгляд упал на стопку бумаг, которые теперь казались такими же обыденными, как вчерашние газеты. Но конверт, оставленный у Чан Кайши, всё ещё стоял перед глазами, и Ли Вэй не мог избавиться от мысли, что этот клочок бумаги может изменить судьбу миллионов.

Он достал блокнот и начал составлять план действий. Первым делом — найти переводчика. Чан Кайши был прав: текст на японском нужно проверить, и сделать это должен кто-то, не связанный с правительственными кругами. Ли Вэй вспомнил о Чэнь Юймине, профессоре японского языка в Нанкинском университете. Чэнь был эксцентричным, но честным человеком, далёким от политики. Его страсть к японской поэзии и каллиграфии делала его идеальным кандидатом — он заметит любую неточность в тексте, если она есть. Ли Вэй записал: «Связаться с Чэнем. Сегодня».

Следующий пункт — проверка почты. Он вызвал помощника, молодого и нервного Хуанга, который отвечал за доставку корреспонденции. Хуанг вошёл, вытирая пот со лба, и сразу начал оправдываться, не дожидаясь вопросов:

— Господин Ли, я клянусь, я проверил все письма! Этот конверт… он был в общей стопке, я думал, это обычная почта. Охрана ничего не видела, клянусь!

Ли Вэй поднял руку, останавливая поток слов.

— Спокойно, Хуанг. Расскажи всё с начала. Кто принёс утреннюю почту? Когда? Было ли что-то необычное?

Хуанг замялся, его глаза бегали по комнате, словно искали спасения в узорах на обоях.

— Почту привёз курьер, как обычно, около семи утра. Я забрал мешки, всё проверил. Ничего странного… только этот конверт. Он лежал сверху, но я не придал значения. Думал, кто-то из наших забыл указать адрес.

Ли Вэй нахмурился. Это был тупик. Курьеры доставляли почту из центрального почтамта, а там её могли подложить десятки людей. Он отпустил Хуанга, велев молчать, и записал в блокнот: «Проверить почтамт. Кто дежурил?»

Солнце уже поднялось выше, и духота в кабинете стала невыносимой. Ли Вэй открыл окно, впуская тёплый ветер, смешанный с запахами уличной еды и цветущих деревьев. Он задумался. Если документы настоящие, то кто-то рискнул жизнью, чтобы передать их. Японский офицер? Перебежчик? Или это японская уловка, чтобы сбить Китай с толку? Ли Вэй чувствовал, как мысли путаются, и решил, что пора действовать.

Он вызвал машину и отправился в Нанкинский университет, где преподавал Чэнь Юйминь. Дорога через город была шумной: улицы кишели людьми, повозками и рикшами, а в воздухе висел запах жареных лепёшек и специй. Ли Вэй смотрел в окно, но видел не город, а строки из документов: «3-я дивизия… Шаньдун… генерал Ямада…». Если это правда, война начнётся раньше, чем они ожидали.

Университет встретил его тишиной — занятия ещё не начались, и двор был пуст. Ли Вэй нашёл Чэня в его кабинете, заваленном книгами и свитками. Профессор, худощавый мужчина с длинной седой бородой, выглядел так, будто жил в другом веке. Он поднял глаза от древнего томика японской поэзии и улыбнулся.

— Ли Вэй! Какая редкость! Что привело тебя ко мне? Хочешь обсудить хайку?

— Не совсем, — ответил Ли Вэй, закрывая за собой дверь. — Мне нужна твоя помощь. Это… деликатное дело.

Он протянул Чэню копию японского текста, заранее отделённую от переводов. Чэнь надел очки, пробежал глазами по строчкам и нахмурился.

— Это военные документы, — сказал он тихо. — Откуда они у тебя?

— Не спрашивай, — отрезал Ли Вэй. — Просто скажи, настоящий ли текст. Есть ли в нём ошибки? Что-то, что выдаёт подделку?

Чэнь кивнул и начал читать внимательнее, водя пальцем по строкам. Его лицо становилось всё серьёзнее, и Ли Вэй почувствовал, как напряжение сжимает грудь. Через час профессор отложил бумаги и посмотрел на секретаря.

— Текст безупречен. Язык — тот, что используют в японских военных приказах. Термины, структура, даже почерк — всё соответствует. Если это подделка, то её делал кто-то, кто знает японский лучше меня. Но есть одна странность.

Ли Вэй насторожился.

— Какая?

— В тексте упоминается генерал Ямада как командующий 3-й дивизией. Но, насколько я знаю из газет, Ямада сейчас в Маньчжурии, а не на Шаньдунском направлении. Это может быть ошибка… или намеренный намёк.

Ли Вэй записал это в блокнот, чувствуя, как сердце забилось быстрее. Ошибка в имени командующего могла быть ключом к разгадке. Или это была часть японской уловки? Он поблагодарил Чэня, попросив хранить молчание, и вернулся в машину. Жара на улице стала ещё сильнее, и пот пропитывал рубашку, но Ли Вэй не замечал дискомфорта. Его мысли были заняты документами и словами Чэня.

Ли Вэй решил проверить почтамт, не теряя времени. Центральный почтамт Нанкина находился в старом здании с облупившейся краской и широкими окнами, пропускавшими тусклый свет. Внутри было душно, пахло чернилами и пылью. Сотрудники, переговариваясь, сортировали письма и посылки, не обращая внимания на посетителя. Ли Вэй подошёл к старшему клерку, пожилому мужчине, и представился как сотрудник правительства, не уточняя должности.

— Мне нужно знать, кто доставлял почту в резиденцию сегодня утром, — сказал он, стараясь звучать властно, но не вызывающе.

Клерк, не отрываясь от сортировки писем, буркнул:

— Курьеров десятки. У нас нет списка, кто куда едет. Почта приходит, мы её разбираем, отправляем дальше. Что именно вы ищете?

Ли Вэй подавил раздражение. Он достал из кармана сложенный лист бумаги — не настоящий конверт, а похожий, который он заранее подготовил, чтобы не раскрывать деталей.

— Конверт вроде этого. Без адреса, без марки. Кто-то подложил его в утреннюю почту. Вы видели что-то подобное?

Клерк мельком взглянул на конверт и пожал плечами.

— Такие конверты — редкость, но бывает. Иногда важные лица присылают без маркировки. Я не слежу за каждым письмом. Спросите у курьеров.

Ли Вэй понял, что прямой подход не сработает. Он обвёл взглядом помещение и заметил молодого парня, который нервно перебирал бумаги в углу. Его движения были суетливыми, а взгляд то и дело скользил к двери. Ли Вэй решил рискнуть. Он подошёл к парню, представившись тем же тоном.

— Ты доставлял почту в правительственную резиденцию сегодня утром?

Парень вздрогнул, его руки замерли над стопкой писем.

— Я… да, господин. Но я ничего не знаю! Просто взял мешки и отвёз, как всегда.

— А этот конверт? — Ли Вэй показал ему поддельный конверт. — Видел такой? Кто его подложил?

Парень побледнел, его глаза забегали. Он явно что-то скрывал. Ли Вэй шагнул ближе, понизив голос:

— Говори правду. Это важно. Если будешь молчать, пожалеешь.

Парень пробормотал:

— Я не видел, кто подложил. Но… вчера вечером ко мне подошёл человек. Сказал, что работает на важных людей. Говорил на китайском, но с акцентом, как будто из северных провинций. Дал мне конверт и сказал, чтобы я положил его в почту для резиденции. Дал денег. Я… я думал, это просто письмо.

Ли Вэй нахмурился. Человек с акцентом из северных провинций? Это могло быть связано с Маньчжурией, где японцы укрепляли своё влияние. Он записал в блокнот: «Курьер. Человек с северным акцентом. Проверить связи с Маньчжурией».

— Как он выглядел? — спросил Ли Вэй. — Точно вспомни.

— Невысокий, в тёмной одежде. Лицо обычное, но глаза… колючие. Сказал только: «Положи в почту. Никому не говори». И ушёл.

Ли Вэй велел парню молчать, пригрозив последствиями, и покинул почтамт. На улице жара стала невыносимой, но он не замечал её. Его мысли кружились вокруг нового следа. Человек из северных провинций мог быть агентом японцев или их марионеток в Маньчжоу-го. Или это был кто-то из местных, недовольных политикой Чан Кайши? Ли Вэй чувствовал, что расследование становится всё опаснее.

Вернувшись в резиденцию, Ли Вэй решил проверить архивы корреспонденции за последние месяцы. Если подобные конверты появлялись раньше, это могло дать подсказку. Он провёл несколько часов, перебирая пыльные папки, пока не наткнулся на отчёт о странном письме, полученном три месяца назад. Оно тоже было без адреса, но содержало лишь обрывочные слухи о японских войсках в Маньчжурии. Тогда это сочли незначительным, но теперь Ли Вэй видел связь. Он сделал пометку: «Проверить старые письма. Сравнить почерк».

Жара в кабинете усиливалась, и Ли Вэй открыл ещё одно окно, впуская тёплый ветер. Он чувствовал, как время уходит. Если документы настоящие, то японцы уже готовят удар, и каждая минута промедления могла стоить тысяч жизней. Если это дезинформация, то кто-то мастерски манипулировал Нанкином, и Ли Вэй был намерен выяснить, кто.

Он вызвал своего помощника, Чжао, человека среднего возраста с репутацией дотошного следователя. Чжао вошёл, неся стопку бумаг, и сразу заметил напряжённое лицо Ли Вэя.

— Господин Ли, что-то случилось? — спросил он, положив бумаги на стол.

— Мне нужна твоя помощь, Чжао, — сказал Ли Вэй, понизив голос. — Это секретно. Проверь всех, кто работает на почтамте. Особенно тех, кто мог иметь связи с Маньчжурией или японцами. И найди старые письма без маркировки. Если что-то найдёшь, докладывай только мне.

Чжао кивнул, его лицо стало серьёзным. Он знал, что такие задания не даются просто так. Когда он ушёл, Ли Вэй откинулся в кресле, чувствуя, как усталость накатывает волной. Он понимал, что это только начало.

К вечеру Ли Вэй снова попросил аудиенции у Чан Кайши. Генерал был в своём кабинете, но теперь за столом сидел ещё один человек — генерал Чжан, доверенный военачальник, отвечавший за разведку. Его присутствие насторожило Ли Вэя: Чан Кайши редко собирал людей без веской причины.

— Докладывайте, Вэй, — сказал Чан Кайши, не отрываясь от карты.

Ли Вэй рассказал о визите к Чэнь Юйминю и его выводе о подлинности текста, упомянув странность с генералом Ямадой. Затем он перешёл к почтамту и словам курьера о человеке с северным акцентом, возможно, связанным с Маньчжурией. Наконец, он упомянул старое письмо без маркировки, найденное в архивах.

Чжан слегка прищурился, словно что-то в рассказе зацепило его.

— Маньчжурия? — переспросил он. — Это может быть связано с японскими агентами. Или с их марионетками в Маньчжоу-го. Они давно пытаются посеять хаос.

Чан Кайши кивнул, его пальцы забарабанили по подлокотнику.

— Если это японцы, то они играют тонко, — сказал он. — Заставить нас поверить в наступление, перебросить войска, ослабить юг… Или это кто-то из наших, кто хочет подорвать доверие к правительству. В любом случае, мы не можем рисковать. Вэй, продолжайте копать. Чжан, отправьте разведчиков в Шаньдун и Хэбэй. Проверьте, есть ли признаки подготовки японцев.

Он поднялся и подошёл к карте, где красными линиями были отмечены предполагаемые японские позиции.

— Если это правда, — сказал он, — мы должны укрепить север. Но не полностью. Оставим резервы на юге. Если это ложь, мы не дадим им заманить нас в ловушку. Вэй, найдите источник этих документов. Чжан, подготовьте разведку. И главное — ни слова никому.

Он повернулся к Ли Вэю.

— Вы понимаете, Вэй, что от этого зависит всё? Одна ошибка — и мы проиграем.

Ли Вэй кивнул. Он поклонился и вышел из кабинета, а Нанкин за окном продолжал жить своей жизнью. Но для Ли Вэя город превратился в лабиринт, где за каждым углом могли таиться шпионы и провокаторы. Он знал, что время уходит, и тучи над Китаем сгущаются быстрее, чем он мог себе представить.