Адмирал Небогатов. Другая Цусима.

Глава 10. Минные атаки.

- Эх, не выдюжил! Мертв! - говорил один матрос.

- Да, Рожественский покрепче был, выдюжил бы! Помер! Упокой, Господи, его душу! - согласился второй матрос.

Лежачий Небогатов с трудом разлепил глаза.

- Кто мертв? Я мертв?! - ответил лежачий, пытаясь встать.

- Ваше Превосходительство! - проорали матросы, поднимая адмирала. - Мы думали всё, аминь Вам, ан нет! Вам бы к доктору, токма его убило...

- Во Владивостоке подлечат. Как идёт бой? - спросил Небогатов.

- Бой закончен! - ответили ему.

Небогатов посмотрел на хронометр. Он был разбит и не показывал время.

- Мне надо командовать эскадрой. Доложить о силах врага и потерях!

- Жуткое дело было, Ваше Превосходительство! Натворили японцы нам бед, но справились, с Божьей помощью. Наших судов меньше половины осталось! Зато всех японцев утопили! А их последнее судно сдалось! Вона оно, над ним уже наши Андреевский флаг повесили! "Асиха" называется!

- "Асахи"?! -переспросил Небогатов.

- Да может и так, кто их, япошкин говор, разберет.

Вечер 14 мая был незабываем. Они начали спускаться с кормового мостика на палубу. Небогатов знал, что корабль сильно пострадал, но не представлял себе насколько. Все вокруг было обезображено взрывами, обгорело, превращено в сплав чугуна и стали, завалено кучами бесформенных обломков. Тела убирали прямо на глазах. Священника больше не было, некому было совершить обряды. Сохранить такое число тел до Владивостока был нельзя, а трупы разлагающе действовали на команду, поэтому Небогатов велел хранить всех в море, записав координаты.

Некогда образцовый броненосец "Суворов" явно находился в недопустимом техническом состоянии. Но главные механизмы "Суворова" работали. Он дымил единственной относительно уцелевшей продырявленной трубой и шел во Владивосток в строю менее побитых судов.

Некоторое время Небогатов искал офицеров. Не нашел никого в строю. Крикнули голосом на ближайший корабль. Прислали шлюпку, чтобы снять адмирала. Небогатов отказался покидать "Суворова".

Народ считал, что они победили, но он так не думал. Его суда избиты, среди команды уже попадались пьяные, отмечающие победу. Однако они у берегов Японии, а не во Владивостоке. Скоро - ночь, следует ждать минных атак. Как бы их тут всех не утопили! Адмирал Того уже не воскреснет, но они вполне могут сами остаться без флота тоже.

Туда-сюда плавали трофейные японские баркасы, передавая его приказы. Ведь беспроволочный телеграф разбит, мачт нет, как и сигнальщиков. Ничего, скоро прибудет сигнальщик с другого судна. Он пытался организовать эскадру, наблюдая за заходящим солнцем.

Он стал перестраивать строй эскадры. "Император Николай 1", "Асахи", "Сенявин", , "Наварин", "Суворов", "Бородино", "Орел", "Апраксин", "Донской" шли одной колонной. Впереди, около "Николая" вертелся крейсер "Изумруд", который должен был защищать суда от ночных минных атак. Всё. Больше ничего от эскадры не осталось. Остальные суда, с чужих слов, погибли. По-прежнему не известна судьба миноносца "Бедовый" и крейсера "Алмаз". Что с ними? Погибли они в бою вне видимости эскадры или, потерявшись в тумане, приняли решение пробиваться во Владивосток самостоятельно?

На трофейных шлюпках перевозили людей. Например, с "Осляби" удалось спасти почти половину. На "Александре III" погибли все. Почти нигде не выжили командиры. По замыслу Небогатова, спасенные люди должны заменить павших в бою. Перераспределяли пленных. Их было немного. Спасать утопающих с вражеских кораблей стали только после боя, но даже так набрали несколько сотен. Кроме того, сдался броненосец "Асахи". Как выяснилось, по штатному расписанию на "Асахи" было более 800 человек. Часть команды он решил с захваченного броненосца снять, особенно стрелков, кочегаров и минеров, распределив между своими судами. Со всей эскадры наскребли человек двести с винтовками и пистолетами и направили на "Асахи". Небогатов предполагал, что японцы могут начать бунт. Или взорвать и утопить "Асахи" им назло. Поэтому раненых с "Асахи" не снимали, только здоровых. Выставили охрану около машинного отделения, пушек, снарядных погребов и других важных узлов. Им было принято решение забрать с "Асахи" командира. Японский медик уверял, что командир ранен и его нельзя перемещать, иначе он умрёт. Но Небогатов побоялся оставлять на корабле командира - это ж самураи, воинская часть, сепука и всё такое. Ладно очухается и себе харакири сделает, а что если прикажет своим матросам кингстоны открыть или зажженную сигарету в пороховой погреб кинуть? Они вроде бы все предусмотрели, но тем не менее лучше не рисковать. Единственное судно, которое не принимало пленных - "Суворов". Он не хотел показывать врагу избитость своего флагмана. Командира "Асахи", капитана 1-го ранга Номото Цунаакира было велено доставить на броненосец "Орел" как наименее пострадавший из его новых судов.

Также он создал комиссию, которая должна освидетельствовать состояние броненосца "Асахи". Ему уже доложили, что на "Асахи" уцелело 2 трубы и почти половина пушек. Причем у каждой башни или орудийного каземата был свой дальномер, когда у них было два дальномера на корабль. До боя "Асахи" имел четыре 12 дюймовых орудия и четырнадцать 6дюймовых орудий. Также ему доложили, что снаряды японцев на вид больше и тяжелее русских.

Над мерно вздымающейся зыбью вод широко распростерлось небо. Ветер почти совсем стих. Грудь жадно вдыхала свежий морской воздух, разливавшийся по телу, как целебный напиток. Садилось солнце, и Небогатов, уцелевший от сегодняшнего боя, смотрел в синеющую даль. Некоторые радовались жизни, а он ждал ночных минных атак. У японцев есть ещё шанс уничтожить русский флот.

Матросы, прокопченные и усталые, уныло осматривали горизонт, как бы ища ответа на вопрос, удастся ли им доплыть до Владивостока. Смеркалось. Кругом, насколько хватал глаз, был туман, в котором он не мог разглядеть минные катера врага. Но он верил, что они там есть.

Он на ходу ел консервы с сухарями. Переоделся. Слушал доклады о состоянии "Суворова" и других судов.

Работа шла, пытались навести хоть какой-то порядок. Умерших хранили в море. Очищали проходы от ненужного хлама, без чего нельзя было проникнуть из одного отделения в другое. Вместо разбитых железных трапов и сгоревших стремянок или разбитых шторм-трапов использовали ящики из под консервов, связав их. Водопроводные трубы не смогли починить - слишком много перебитий. В бортах корпуса заделывали пробоины, с палуб убрали воду. Корабль, освободившись от лишней тяжести, снарядов и торпед, которых выстрелили во врага, уменьшил свою осадку на фут. Откачивали воду из затопленных отсеков, к счастью, водонепроницаемые переборки выдержали. Но он не могли не сознавать, что если поднимется буря, то им не видать Владивостока. Все эти временные сооружения по заделке пробоин моментально будут уничтожены ударом волн. Раны судна вновь раскроются, снова "Суворов" начнет захлебываться водою, и тогда уж никакие людские усилия не спасут его от гибели.

Еще безотраднее стало, когда он поговорил с артиллеристами. Часть пушек могли стрелять. На первый взгляд это служило каким то утешением. Но в действительности утешаться было нечем.

Прежде всего, у всех уцелевших орудий сместились прицелы, и на корабле не осталось ни дальномеров, ни приборов управления огнем. Выбрасывать снаряды при таких условиях так же будет бесполезно, как бесполезно во время драки производить хлопот в ладоши. Одни башни поворачивались вручную, все лишились электрической подачи снарядов. У некоторых пушек уменьшился угол возвышения, и они стали ненужными для стрельбы с дальних дистанций. Многие элеваторы в батарейной палубе были разрушены. Боевых припасов осталась в погребах лишь пятая часть.

Мало того, эти остатки припасов были распределены по судну неравномерно: там, где уцелели пушки, не было снарядов, а где имелись снаряды, не действовали пушки. Что делать? Таскать снаряды под огнем врага или разложить их на палубе заранее - плохая идея.

Короче говоря, броненосец сохранил не больше десяти процентом своей боевой мощи. Он способен будет защищаться только от крейсера 2-го ранга. Он надеялся, что ему не соврали и крупные корабли врага и правда утонули. С миноносцем можно будет справиться и тем что есть. Главное - держать строй, вместе отбиваться будет легче.

— Как будто прорвались, - сказал ему встреченный офицер.

В ответ загрохотали пушки с "Изумруда", стреляя куда в бок.

- Огонь! Открыть огонь! Миноносец справа! - заорал кто-то.

Мирно вздыхало закатное море, как бы дразня их иллюзией спасения.

Через несколько минут раздался взрыв торпеды - подорвали какое-то русское судно. Израненная колонна русских судов, ориентируясь на скорость самого медленного - 6 узлов "Суворова", прорывалась во Владивосток, отстреливаясь от миноносцев врага.

Небогатов побежал в боевую рубку. Уже несколько раз сыграли боевую тревогу, но людей было мало. Небогатов перезаряжал наган. "Думается, если расстрелять пару пьяных остальные быстро протрезвеют!"

Перезаряжая наган, Небогатов глядел в смотровую щель. Миноносцы, много!

В сравнении с броненосцами эти суденышки казались маленькими и безобидными игрушками. Море накрывало их рваными плащами волн, а они, захлебываясь водою и падая с борта на борт, стремительно приближались к ним. Но он хорошо знал, какую разрушительную силу несут они броненосцам. Торпеда имела длину более пяти метров. Попадание в подводную часть и последующий взрыв давало дыру, в которую может проехать карета!

Перезарядив наган, он выбежал на палубу. Несколько офицеров последовали его примеру.

Он пытался остановить панику, не гнушаясь стрельбой. "Суворов", уклоняясь от минных атак, подвернул влево. Хоть скорость была не велика, но кто-то улетел за борт. К сожалению, крейсеров осталось только два. "Изумруд" прикрывал голову колонны, а "Донской" - хвост. Ситуация осложнялась тем, что у них в строю был "Наварин", стреляющий дымным порохом и захваченный "Асахи", которым вновь назначенные на судно русские машинисты управляли через пень колоду, а сам "Асахи" японцы торпедировали с каким-то особым остервенением.

- Банзай! - услышал он.

Миноносец врага пустил торпеду. Во врага стреляли из всех пушек, из винтовок и даже револьверов. Им повезло - торпеда прошла мимо.

Над морской гладью, под низко нависшими облаками, раздавался гул ветра. В густой темноте, словно призраки, мелькали белые вершины волн. Броненосцы, отражая атаки миноносцев, вспыхивали алыми всполохами, напоминая цепочку маяков. К частым залпам легкой артиллерии добавлялось сухое трещание пулеметов. Временами грохотали тяжелые орудия. Вражеские миноносцы, едва различимые в темноте, отходили под шквалом русских снарядов, но вскоре вновь появлялись уже с другой стороны.

Израненные броненосцы, в том числе и "Суворов", на которых уже успели потушить пожары, шли, погруженные во мрак, без обычных наружных огней и без боевого освещения. На корме каждого корабля горел лишь один ратьеровский фонарь, огонек которого, прикрытый с боков, излучался, как из щели. Этим светом они и руководствовались, идя в кильватер головному.

На борту "Суворова" из всех орудий могли вести огонь лишь менее десяти процентов. Однако это было далеко не единственной проблемой. Трюмный старшина сообщил о двухстах пробоинах, как крупных, так и мелких. Хотя большинство из них находились выше ватерлинии, волны постоянно заливали их. К тому же, в местах стыков и из-за расшатанных броневых плит начала просачиваться вода. Броненосец уже принял внутрь более четырехсот тонн воды, и, несмотря на усилия трюмной команды, её уровень продолжал угрожающе расти, увеличивая осадку судна.

Становилось все яснее, что корабль постепенно поглощается морем.

Когда об этом доложили Небогатову, он незамедлительно отдал приказ:— Мобилизовать всех, кто может помочь, чтобы избавить судно от воды.

На батарейной палубе, чтобы снизить видимость корабля для противника, горели только тусклые синие лампы. Полумрак окутывал пространство. Броненосец качался на волнах, вода вспыхивала холодным блеском, а иногда с грохотом устремлялась к борту, на который кренилось судно. Небогатов бродил по палубе, шлепая ногами по воде, и все вокруг казалось чужим, словно он оказался на другом корабле. Повсюду виднелись обломки орудий, разрушенные переборки офицерских кают, поврежденные элеваторы и зияющие пробоины в бортах. В слабом синем свете с трудом можно было разглядеть офицеров и матросов, которые, бледные и изможденные, с тревогой в глазах, спешили по своим делам. На мгновение ему показалось, что он оказался среди оживших мертвецов. Это ощущение усиливалось при виде неубранных тел двух погибших матросов, которые, перекатываясь вместе с водой, сталкивались друг с другом, их головы поворачивались то в одну, то в другую сторону.

Если на верхней палубе экипаж был занят отражением минных атак, то в трюме основное внимание уделялось борьбе за устойчивость корабля. Трюмно-пожарный дивизион, слесари и машинисты, боцманы с плотниками и матросами заделывали пробоины. Некоторые пробоины были небольшими, размером с кулак, но их было много, и вместе они пропускали огромное количество воды. Такие забивали деревянными клиньями или втулками с промасленной паклей. Однако с крупными пробоинами справиться было сложнее. Из-за рваных краев трудно было подвести пластырь под пробоину, а тут ещё волнение моря и резкие маневры.

Внезапно раздался взрыв. Корабль вздрогнул. Вероятно, их успешно торпедировали. Хлынули потоки воды, люди запаниковали. Небогатов выстрелил.

— Куда вы, трусы? Назад! За мной! Пробоину заделывать матрацами и койками, затем накладывать доски, закрепляя их упорами! -приказал Небогатов, идя на ревущей воды.

После обнаружения места попадания началась работа:

— Поддерживай доски плечом!— Упоры давай!— Что ты мне койкой в лицо тычешь?— Одеяла подкладывай!— О, черт!

Но пробоина не заделывалась. Пришлось сверху на веревке спускать людей, чтобы они подводили пластырь из парусины снаружи. Пластырь лег неровно, но это ослабило напор воды и им удалось уменьшить течь.

Некоторое время Небогатов со всеми черпал воду, пока не выбился из сил. Он поднялся на верх, отправился в боевую рубку. Во время вчерашнего боя все. кто был внутри были убиты или ранены осколками из смотровых щелей, но сейчас судно управлялось оттуда.

— Предшественник поворачивает влево! — крикнул мичман.

Старший офицер сразу выпрямился и скомандовал:

— Не отставать!

И, повернувшись мичману, добавил:

— Осторожно клади руля!

— Есть осторожно клади руля, — угрюмо ответили ему.

Они стали повторять маневр впереди идущего корабля. "Суворов" покатился влево и в те же время начал крениться на левый борт, в наружную сторону циркуляции. С верхней и батарейной палуб донесся до боевой рубки зловещий гул воды. Неприятельским огнем еще в дневном бою были уничтожены все кренометры, но и без них чувствовалось, что корабль дошел до последней черты своей остойчивости. Свалившись набок, он дрожал всеми частями железного корпуса. В рубке, зная о предельности крена, все молчали, и, вероятно, всем, как и ему, казалось, что наступил момент ожидаемой катастрофы. Так продолжалось до тех пор, пока броненосец, постепенно поднимаясь, не встал прямо.

— Во "Суворов" дает! — облегченно вздохнул старший офицер.

Минут через пятнадцать, когда начали ложиться на прежний курс норд-ост 23°, опять повторилось то же самое.

Впереди идущие суда проделывали такие повороты, очевидно, для того, чтобы затруднить действия неприятельских миноносцев. При этом каждый раз они теряли из виду впереди идущий корабль. Относительно слабо повреждённые суда, вроде "Николая 1" поворачивались почти на месте, а полуубитый " Суворов", чтобы не допустить большого крена своего судна, вынужден был описывать дугу окружности с большим радиусом. Сверкавший перед "Суворовым" огонек ратьеровского фонаря на время исчезал. Они рисковали совсем отстать от других судов, что учитывая состояние их корабля было бы смертельным приговором - их единственный шанс отбиться от миноносцев был в том, чтобы действовать сообща.

— Вас сильно знобит, — сообщил ему переданный к ним с другого судна врач. - Вам бы в лазарет.

- Здесь я нужнее, - ответил Небогатов, вглядываясь в ночную черноту.

Доктор не унимался.

— Вам необходимо спуститься в операционный пункт.

Небогатов что-то хотел сказать, но его перебил чей-то нервный выкрик:

— Миноносец! Миноносец!

Впереди справа сверкнул огонек.

Моментально забухали орудия.

— Мина! Мина! — завопил чей-то голос.

Было видно, как выпущенная неприятелем торпеда, оставляя на поверхности моря серебристый блеск, неслась наперерез их курса. Гибель казалась, неизбежной. Все были бессильны что-либо предпринять. В висках отдавались удары сердца, словно отсчитывая секунды жуткого ожидания. Сознание заполнилось одним лишь вопросом: пройдет ли торпеда мимо борта, или внезапно корабль будет потрясен до последней переборки и быстро начнет погружаться в могилу моря? Они и так чудом выживают после трех торпедных попаданий. Куда им ещё четвертое? По-видимому, их час еще не пробил — торпеда прочертила свой сияющий путь перед самым носом броненосца. Люди вернулись к жизни.

Небогатов крепко выругался, а потом, словно спохватившись, воскликнул:

— Господи, прости мою душу окаянную!

Сигнальщик, снятый сегодня с другого корабля, промолвил:

— Чуть не задела!

Миноносцу не повезло: его настигли снаряды с одного из русских кораблей. Получив повреждения, он начал выпускать пар и замер на месте, словно потеряв всякую надежду на спасение. На открытом мостике судна, освещённым пожаром, можно было разглядеть командира. Видимо, желая продемонстрировать русским свое равнодушие к смерти, он стоял прямо и спокойно курил, наблюдая за проходящими мимо русскими кораблями.

Внезапно сзади раздался громкий выстрел из крупнокалиберного орудия. Снаряд, ослепительно вспыхнув, попал прямо в центр миноносца. С "Суворова" тоже открыли огонь, но это уже было излишним. На месте, где только что находился миноносец, осталось лишь клубящееся облако пара и дыма. Горящий остов погрузился под воду и вернулась тьма.

Однако Небогатов еще долго не мог избавиться от потрясающего впечатления, вызванного мгновенной гибелью миноносца. Хотя разум подсказывал, что это был враг, сердце сжималось от осознания того, что в одно мгновение десятки жизней были поглощены безжалостной стихией.

Хотя что эти десятки, на фоне тех многих тысяч, которые умерли вчера?

Бешеные атаки минных судов прекратились только после двух часов. Наконец измученные моряки могли вздохнуть спокойнее, — японцы, по-видимому, потеряли русских окончательно. Или расстреляли торпеды. Или понесли слишком большие потери.

Ночь медленно тянулась к рассвету. Настал день 15 мая. воскресенье.

С первыми лучами солнца он заметил отсутствие тумана и отличную видимость. Кабельтов в сорока они увидели несколько миноносцев врага. По ним открыли огонь, те стали отступать.

Он оглядел остатки его эскадры. "Император Николай 1", "Сенявин", "Апраксин", "Наварин","Суворов", "Бородино", "Орел", "Асахи", "Донской", "Изумруд" - все на месте. Только "Наварин" будто сильнее крениться стал. Его поразило то, что краска на всех судах вчера выгорела и суда стали серыми, будто постарев за один день. "Изумруд", развив большую скорость, гнался за японскими миноносцами, стреляя из всех орудий, но не приближаясь ближе 30 кабельтов.

"Неужели прорвались?" - подумал Небогатов.

- Судам доложить о повреждениях! "Суворову" встать головным! Кочегары, делайте что хотите, но чтобы мы могли дать больше шести узлов! До Владивостока два дня ходу! А так будем неделю плестись! Чем быстрее доплывем - тем меньше ночных минных атак будет!

Итоги прошлой ночи были такие: одна торпеда попала в "Суворова", две в "Наварина". Последнее судно захлебывалось водой, попросили разрешения снять команду и позволить кораблю утонуть.

Небогатов отказал. Эскадра шла вперед. В хвосте колонны, задним ходом плелся "Наварин", потому что так было меньше давление воды на пробоины. Приказано было до ночи исправить повреждения. Туда были направлены дополнительные специалисты для повышения плавучести судна. Моряки выкидывали с судна уголь и вообще всё, кроме снарядов, вычерпывали кастрюлями воду. Небогатова убеждали, что судно до Владивостока не дойдет. Тогда было принято решение дотащить "Наварина", если надо, дотащить до острова Дажалета, посадить на мель, а самим идти во Владивосток.

Эскадра, дымя пробитыми трубами, пошла дальше.