Бальтазар

Глава 13

Глава тринадцатая. Зажжем рок в этой дыре.

Открыв глаза, я какое-то время смотрел на незнакомый потолок. Почерневшие от времени доски, пропитанные черной магией, защищавших их от гниения. Во второй раз подряд пробуждаться на новом месте было для меня несколько странно. Шестнадцать лет я провел в поместье семьи Бальтазар, не покидая его и на день, поскольку за его пределами был лишь вакуум. Не знаю зачем отец переместил поместье на Луну, но это сыграло с нашим родом злую шутку, хотя и позволило нам выжить.

Приподнявшись на локте, я окинул взглядом капитанскую каюту. Сонми осталась на палубе, укрывшись парусиной, я же поднялся в капитанскую каюту, приказав очистить ее гоблинам, уместившись в небольшой укрепленной магией каморке, где раньше спал мой предок, на ночь он предпочитал закрываться на массивный засов.

Окинув взглядом каюту, лишь качаю головой, от былой роскоши мало что осталось. Позолота осыпалась, мебель сгнила, а драгоценностями здесь и не пахло, похоже мой предок немало потратил, чтобы приблизиться к королеве Великобритании, чтобы подчинить ее волю, вот только по итогу его игру разрушил дух Мерлина, что все еще охранял туманный Альбион. Непотопляемый авианосец, именно так немцы называли британские острова, поскольку знали, что остров охраняется не только одним из сильнейших флотов, но и древней магией.

— Прадед Казимир просто не мог помереть, свернув себе шею по пьяни, как утверждает Никс, — упрямо произношу, поджав губы.

Как бы там ни было, но немного вздремнув, я вдруг понял, что в моей голове стал зарождаться смутный план, как я бы мог победить свой страх. Он все еще сильней меня по целому ряду причин, но вместе с тем… нащупав под истлевшей подушкой костяной посох, на моем лице появилась улыбка. Сестра меня любит, одно лишь это даровало мне силы продолжить борьбу. К тому же, неожиданно для себя, я больше не один: Никс и Сонми обещали мне помочь.

— Я буду глупцом, если дам своим страхам победить, — уже куда увереннее произношу.

— Рада, что ты это понял, — неожиданно для меня раздается голос в каюте.

Из тени вышла Никс, которая уставилась на меня своими серебристыми глазами.

— Ты могла бы и постучаться, — тихо ворчу, стараясь скрыть, что она застала меня врасплох. — Или у кошек нет такого понятия, как личное пространство?

— Впервые слышу, — фыркнула она, грациозно запрыгнув на кровать ко мне в ноги.

Её хвост плавно покачивался из стороны в сторону. Глядя на Никс, я не мог не спросить:

— Чего ты хочешь за свою помощь? — нахмурив брови, смотрю на нее.

Никс не спешила с ответом, пройдясь по моим ногам, она забралась мне на грудь, где уселась, смотря своими серебряными глазами на меня сверху вниз.

— Ты уже слышал мой ответ, мряу, — прозвучало уклончиво. — Сейчас это не так важно, тем более я не потребую ничего, что ты не согласишься отдать мне добровольно, — все же соизволила она произнести. — Сейчас тебе стоит подумать о другом, птенчик. Нам нужен план, как ты победишь свой страх. У меня есть пара идей, но я бы хотела, чтобы спертвы ты сам об это подумал. Говорят, голова создана не только для того, чтобы есть и получать тумаки от Судьбы, некоторые ею даже могут думать, мряууу… — провокационно усмехнувшись.

Мне совсем не понравилось, когда со мной говорят в подобном тоне, словно я неразумный ребенок, но Никс действительно могла так СЕЙЧАС говорить, ведь именно мне требовалась ее помощь, а не наоборот. Но все это совсем не означало, что я не попытаюсь ей отомстить. Немного прикинув план своей мести, я вытянул руку из-под частично истлевшего одеяла, став поглаживать Никс.

Серебристые глаза на секунду расширились, но она и не подумала с меня слезать, продолжая на меня смотреть сверху вниз, игнорируя мои ласки. Какое-то время мы молчали, лишь моя рука продолжала проводиться по шерстке. Никс была теплой и гладкой, у меня никогда не было домашних питомцев, я думал завести себя паука, но, возможно, я возьму себе кошку…

Сполна «отомстив» своенравной кошке:

— План прост, — чуть приподнявшись, чтобы наши глаза были на равных, опершись спиной о прохладную деревянную стену. — Я не могу победить свой страх в лоб. Попытка уничтожить его — это все равно, что уничтожить часть себя, я не пойду на такое. Не могу пойти. И это моя самая главная слабость. Узы дружбы не только сила для светлого, но и его же самая главная уязвимость. Генриетта была первой, с кем я заключил эту связь, она слишком для меня много значит, чтобы я мог ее разорвать.

Никс молча кивнула, поощряя продолжить. Мне требовалось время, чтобы все это самому осознать, но после короткого сна слова сами лились из моего рта. Приняв решение меня уже было не остановить, а решение мною уже было принято. Я приму помощь Игоря и стану учеником Верховной Ведьма, таков мой путь.

Посмотрев Никс в глаза, на моем лице появилась кровожадная усмешка:

— Сестра меня научила одной простой вещи, — не скрывая усмешки. — Если ты не можешь победить честно, то пришло время мухлевать.

Проведя левой рукой по навершию костяного посоха, что лежал рядом со мной на кровати, ощущая его холод и тяжесть. Это был прощальный подарок моей сестры, если я все же решу пройти второе испытание до конца и отправлюсь на Землю в попытках найти свой путь. Этот посох был физическим доказательством любви Генриетты, отчего он стал мне крайне дорог.

— Хоть в роду Бальтазар принято проходить испытание одному, — посмотрев Никс в глаза. — Но я приму вашу помощь, вы поможете мне ослабить мой страх, чтобы я мог победить… — замолчав на секунду, облизнув свои губы. — Я не буду уничтожать свой страх, как это должен был сделать светлый, — в этот момент заметив золотые переливы на шерстке Никс. — Я подчиню свой страх с помощью той связи, той силы, что даруют узы дружбы с Генриеттой.

Отказаться от силы было не так просто, как можно было подумать. Меня учили, что даже за крохи силы нужно было убивать и делать вещи, о которых не принято говорить в приличных местах. Добровольно же ограничить свою силу? Для Бальтазар — это было просто смехотворно, но ради сестры я был готов пойти и не на такое.

— Я подчиню свой страх этой силой, как бы это сделал темный, после чего сделаю своим верным псом. И пускай такой способ не усилит мой источник, но я и так достаточно силен, чтобы жаждать еще большей силы. Для учебы мне хватит и малого домена… а потом… я либо придумаю что-то еще, либо мой страх перестанет быть проблемой.

Посмотрев прямо в серебристые глаза Никс, продолжая ее гладить, я ощутил, как странная уверенность наполняет меня. Даже мой светлый источник принял этот план, что было даже немного странно. Я оставлял в своем сердце место для тьмы, вместо того, чтобы выжечь ее и усилить свой свет. Мой источник должен был взбунтоваться, но он, казалось, полностью одобрил мое решение. Хоть источник силы не имеет разума в привычном понимании, но он резонирует с сердцем мага, отражая его помыслы и мысли.

— Я собираюсь устроить в своём страшном, тёмном родовом поместье самую грандиозную вечеринку, которую только видел теневой мир. И вы с моим злейшим врагом приглашены, — усмехнулся я.

Серебристые глаза кошки расширились на мгновение, а затем она издала низкое, довольное мурчание, больше похожее на тихий смех.

— Вот это уже интересно, — протянула она. — Рискованно. Безрассудно. Но, что самое удивительное, вполне может сработать…

Сонми неуверенно стояла перед пушкой. Гоблины с азартом подбадривали ее, а Люциус просто одобрительно кивнул. Ей предстояло разрушить фамильное поместье Бальтазар, обнажив главный страх этого безумного светлого мага. Она все это время занималась, пока один нахал сладко спал. Сонми смогла усилить выстрел из пневматической винтовки, но она немного растерялась, когда Люциус попросил ее выстрелить из пушки по родовому поместью. Казалось, что парень был готов переступить через свое прошлое, как недавно сделала и сама Сонми.

— Не бойся, враг мой, — его голос прозвучал с палубы «Летучего Голландца», где он стоял, опираясь на костяной посох. На его лице играла та самая безумная, вызывающая улыбка, но теперь в ней читалась не ярость, а решимость. — Это всего лишь скорлупа, не более чем пустая оболочка, хранящая то, что мне больше не нужно. Ты поможешь мне обнажить мой страх. Именно за подобную работу я плачу тебе золото…

— Пока еще и монетки не заплатил, — себе под нос проворчала она.

Сонми глубоко вздохнула, положив ладони на прохладный, покрытый патиной металл орудия. Она прикрыла глаза, ей так было проще сосредоточиться. Ей требовалось не просто накопить силу в стволе, а еще в нужный момент направить её. Пары часов на тренировку было откровенно недостаточно, чтобы обучиться данному навыку, вот только Сонми не привыкла сдаваться, а потому повторяла один и тот же прием из раза в раз, пока у нее стало получаться. Она жутко устала, истратила немало сил, но на еще один выстрел ее хватит, точнее должно хватить.

Она должна помочь этому упрямому парню снести старую, гниющую стену, за которой скрывалось что-то ужасное, но что необходимо было обнажить. Нельзя побороть свою слабость, не столкнувшись с нею лицом к лицу. Это она поняла на личном примере, когда была вынуждена сразиться со своими страхами.

Сонми была слабей Люциуса даже в текущем положении, но при этом ее сила крылась не столько в грубой силе, а в тех знаниях, что она успела вызубрить, пока отчаянно гналась за одобрением матери. Даже свою слабость можно обратить в свою силу, если знать как, и иметь для этого достаточно моральных сил. Сонми преодолела свой страх, как поступают светлые, усилив свой слабый источник, но проблема была в том, что у нее пока не было контрактов, из которых она могла бы черпать силу. У ведьм извилистый путь, они зачастую слабее магов мужчин, но недооценивать их было бы огромной глупостью.

— Давай Сонми, у тебя все получится, — тихо подбадривает она себя, собирая всю свою волю в кулак.

Энергия хлынула из неё, впитываясь в древнюю пушку. Символы на стволе засветились тусклым багровым светом. Воздух затрещал от напряжения.

— Пли! — скомандовал Люциус, и его голос был полон решимости.

Сонми мысленно отпустила свою силу, помолившись всем богам, чтобы она все сделала правильно и не подорвала их всех. Лишь бы не ебануло, именно с этими мыслями она отпустила накопленную силу. БАХ! Грохот был оглушительным, но к своему удивлению Сонми поняла, что была еще жива. После момент облегчения, она ощутила огромную слабость, отчего пошатнулась, но в этот момент ее кто-то подхватил.

Сонми уже не видела, как Люциус осторожно уложил ее на палубу, заботливо поправив упавшую на глаза челку. Кивнув ей, он выпрямился, уставившись на результат трудов его злейшего врага. По округе раздался грохот от ударной волны снаряда, волны сконцентрированной воли, выпущенной из жерла орудия. Эта волна будто ударила не в камень и стекло, а в саму суть особняка, в его прогнившую сердцевину.

Особняк Бальтазар буквально взорвался изнутри. Стены затрещали, витражи с ликами предков почернели и осыпались пеплом. Крыша сложилась, как бумажный купол, и рухнула внутрь. Из образовавшейся груды неторопливо поднялось нечто… чего Сонми не стоило видеть, так что было даже хорошо, что она потеряла сознание.

Своих врагов нужно встречать презрительной ухмылкой, этому меня научила сестра. Нельзя выказывать свой страх, даже, если твои внутренности скрутило от спазма, а тебя самого потряхивает от едва сдерживаемого ужаса. «Улыбайся Люциус!» — частенько повторяла она. — «Ведь это тебе так идет!» И я улыбался, ведь мне так хотелось увидеть одобрение на лице Генриетты. Страх не оправдать ее ожидания глубоко пророс в моем сердце, дав довольно внушительные всходы.

Из тьмы фамильного поместья Бальтазар появилась многоголовая Гидра. Её тело было создано из тьмы моего сердца, подпитанное моими сомнениями и страхами. Каждая чешуйка блестела отполированным обсидианом, каждая мышца сгустком застарелой ненависти и сомнений. На месте глаз у каждой змеиной пасти сиял идеально гладкий, отполированный до ослепительного, холодного блеска золотой щит. Любовь слепа, и моя не была исключением.

Пускай Гидра и была слепа, но в этих зеркальных поверхностях, как в кривых зеркалах, отражались чужие страхи, которые она видела даже без глаз. В них я видел не гордого члена семьи Бальтазар, а испуганного мальчишку, забившегося в угол в своей комнате, которая расположилась в тюремных казематах. Все те страхи, настоящие и мнимые пронеслись перед моими глазами. Со многими из них я уже справился, но были и те, которые мне только предстояло изжить. Как и любой живой человек, я не был идеален.

Встав у руля Летучего Голландца, я управлял кораблем, сделав вокруг Гидры круг, чтобы получше ее рассмотреть. В этот момент одна из голов, та, что была ближе всего к кораблю, с мерзким, костяным скрежетом повернулась в сторону «Летучего Голландца». Её пасть, больше похожая на бездонную пропасть, распахнулась. Из глотки вырвался поток едкого, зелёного пламени: жидкого, клейкого, словно спрессованная зависть и ядовитые сомнения. Огонь с шипением прожёг воздух, едва не задев корму корабля, источая сладковатый, тошнотворный запах морального разложения.

Почти одновременно другая голова выплюнула в небо сферу фиолетовой, пульсирующей энергии. Шар, испуская низкочастотный гул, от которого закладывало уши, описал дугу и начал хаотично, с бешеной скоростью метаться над руинами, выжигая всё, до чего мог дотянуться. Он оставлял за собой не дым, а полосы чистой, безвоздушной пустоты, вакуума, в котором не могла существовать даже тень.

В моем страхе было СЛИШКОМ много силы, с пугающей ясностью осознаю. Не знаю, откуда взялась эта «лишняя» сило, но было ее так много, что впору задуматься, а не было ли в моих дальних предках драконов. Впрочем, даже так это было невозможно, мой светлый источник просто не мог произвести СТОЛЬКО силы, даже за все шестнадцать лет, отдавая он моим страхам все до донышка. Что-то не сходилось, и я не мог понять что.

Но вместо панических криков в какой-то момент я понял, что счастливо смеюсь, а по лицу текут слезы. Гидра одним своим видом наводила ужас, она олицетворяла все мои пороки. Это было ужасно, я и не знал, что настолько отвратителен. Вот только вместо того, чтобы возненавидеть себя я весело рассмеялся. Весь ужас, вся гнетущая тяжесть, что давила на меня годами, теперь материализовалась передо мной. Её можно было ударить. Ей можно было дать сдачи, и будь я проклят, я собирался все это сделать! После чего весело сплясать на руинах фамильного поместья!

— Наконец-то! — засмеялся я, и мой голос прозвучал громче грохота рушащихся стен и шипения ядовитого пламени.

Крутанув руль, уходя из-под атаки ядовитого облака, я вскинул костяной посох, и он ответил на мой зов, скрыв корабль в теневом облаке.

— Никс! — рявкнул я, не отводя взгляда от чудовища. — Пора зажигать! Покажем этому жалкому страху, что такое настоящий рок-н-ролл! Гоблины! Заряжайте пушки! Покажем этой змее переростку, как мы веселимся на вечеринках семьи Бальтазар!

Ответом мне был оглушительный, восторженный рёв. Гоблины, эти жалкие, трусливые твари, вдруг воспряли духом, зарядившись моей безумной уверенностью. С визгами и улюлюканьем они схватились за своё ржавое, жалкое оружие: ножи, обрезки труб, самодельные арбалеты, мушкеты, ринувшись к пушкам нестройной, но яростной ордой. Они были всего лишь фоном, пушечным мясом, но их дикий энтузиазм был заразителен.

Это было начало самого безумного представления в моей жизни. И я намеревался насладиться им сполна. Направив корабль навстречу Гидре, чувствуя, как светлый источник в груди поёт в унисон с безумной улыбкой на моём лице. Я внезапно подумал, что это замечательное начало для какой-нибудь дурацкой истории. В которой я либо сверну себе шею, либо напомню этому миру, что они совсем зря списали род Бальтазар!