Бальтазар

Глава 2

Глава вторая. Теневые тропы.

Путь в мир теней напоминал падение в каменный колодец, бесконечный и беззвучный. Но вместо того чтобы в панике цепляться за стены, я ухватился за свой верный гримуар, позволив ему замедлить моё падение. Я мог бы использовать свою силу, чтобы осветить эту бездну или мягко опуститься на землю, но берег её ведь впереди меня ждала встреча с тем, чего я боюсь больше всего. Если верить сестре, то мои страхи могли принять самый причудливый вид.

С легким толчком я приземлился на ноги на дне… пещеры? Гробницы? Было сложно сказать. Воздух был спёртым и холодным, пахнущим пылью веков и влажным камнем. Ни единого лучика солнца не проникало в это подземное царство; единственным источником света были призрачные голубоватые грибы и мерцающие мхом камни, чьё сияние лишь подчёркивало абсолютную, всепоглощающую тьму вокруг.

И я ощутил это мгновенно: тихое, но оттого ещё более противное чувство пустоты. Теневые тропы беспощадно отсекли меня от фамильного поместья, от источника моей силы. Внутренний свет, обычно бушующий ярким пламенем, теперь тлел едва заметной искрой, сдавленный невидимым гнётом этого места. Я настолько привык к ощущению всемогущества в стенах дома, что эта внезапная слабость заставила меня вздрогнуть и сделать глубокий вздох.

— Что ж, это всё-таки испытание, а не развлекательная прогулка, — с лёгкой, чуть вымученной улыбкой, произношу, чтобы заглушить тишину, давящую на меня.

Сдаваться было нельзя, тем более не сделав и шагу. С этими мыслями я твёрдо ступил вперёд по неровному каменному полу, и тут же замер. Прямо на моём пути, на одном из булыжников, материализовалась кошка. Сначала в воздухе возникли две серебристые, светящиеся точки: глаза, а затем из тени сплелась и сама фигура: угольно-чёрная, грациозная, с невозмутимым видом вылизывающая лапу. Она сделала вид, что я ей совсем не интересен. Её присутствие ощущалось как лёгкий холодок на коже. Длинный хвост кошки плавно покачивался, кончиком касаясь камня.

Нахмурившись, я несколько секунд наблюдал за ней, выискивая признаки явной угрозы. Но её не было. Было лишь настороженное, изучающее безразличие, полное кошачьего превосходства.

— Ладно, — тихо бормочу. — Кто бы ты ни была, я не собираюсь тратить на тебя силы и время.

Я пообещал сестре пройти это испытание с честью, и я выполню свое обещание. Обойдя кошку стороной, я двинулся дальше вглубь пещеры, вглядываясь в сгущающийся мрак, стараясь понять, куда я попал и где же прячутся мои страхи. Мне только предстояло их найти… и уничтожить.

Кошка меж тем с любопытством склонила голову, с усмешкой произнеся:

— Это может быть интересно, мряу… — проведя языком по лапке. — Светлый Бальтазар, с этим миром явно что-то очень сильно не так… — подумав пару секунд, — но я бы могла это использовать… — с этими словами растворившись в тенях.

Двигаясь вдоль узкого тоннеля, я услышал знакомый, презрительный смешок. Не один, а целый хор. Из теней, словно из самой грязи, вылезла стая мелких, тщедушных существ, похожих на гоблинов. Их кожа была серой и бугристой, глаза полны злобы, а в ухмылках читалось желание нанести кому-нибудь вред.

Они преградили мне путь, тыча в мою сторону костлявыми пальцами. Стоя перед этими причудливыми созданиями я понял, что так материализовался страх моего детства, застывший в уродливой форме. Страх, что я действительно позор семьи Бальтазар, слабый, ни на что не годный ублюдок, которого презирает даже собственная родня. Но это было давно, я уже перерос этот страх.

— Никчёмный Бальтазар! — заголосила стая, их голоса сливались в противный визгливый хор. — Тебя презирает даже родня! Хе-хе-хе! — вперёд вылез самый наглый, плюнув почти что мне под ноги.

Не став ничего отвечать, вместо ответа я вытянул вперёд руку. Вспышка была не ослепительной, а сконцентрированной, целенаправленной. Волна тёплого, неумолимого света хлынула из моей ладони, окутала визжащих тварей. Она не сожгла их, а впиталась в них, в самую суть их уродства, подчиняя их немощную волю моей. Внутри меня слабо пульсировал источник, напоминая, что мои силы далеко не бесконечны. Но по-другому было нельзя. Это был мой страх. Мой. И я должен был не уничтожить его, а превратить из слабости в силу. Пусть я жалок на фоне деда-пирата или прабабушки-ведьмы, но я лишь в начале своего пути. Я все еще могу стать сильнее и лучше, в отличие от них…

Увидев свет, гоблины не рассеялись, они попадали на колени, забились в комок, завопили в унисон:

— Пощади, Владыка! — самый бойкий из них картавил, уткнувшись мордой в камень. — Пускай мы никчёмные, слабые, но мы можем тебе пригодиться! Мы будем служить!

Посмотрев на этих трясущихся от ужаса существ, чью волю к сопротивлению я только что сломал за пару секунд, в ответ лишь качаю головой. Жалкие отголоски прошлого.

— Поднимитесь с колен, мои отважные гоблины, — серьезно произношу, а на моём лице расплылась та самая улыбка, которой научила меня сестра. — Моей любви хватит на всех вас. Вставайте и смело встретьте свои страхи.

Они недоверчиво пялились на меня. Я мог бы просто пройти мимо. Они не осмелились бы даже шевельнуть пальцем. Но они были частью меня. И сестра учила не убегать от страхов, а смотреть им прямо в лицо. Жаль, что лицо это было таким… неказистым.

— Владыка? — переспросили они хором, их глаза округлились от изумления.

— Встаньте, — повторяю чуть мягче, но уже с лёгкой сталью в голосе.

Затем взмахнув рукой. В воздухе вспыхнули и с металлическим звоном упали на каменный пол несколько идеальных, сияющих клинков, выкованных из чистого света.

— Возьмите оружие, вы больше не бесполезны. Теперь мы вместе победим… или умрём с честью во имя семьи Бальтазар и той, что ждёт меня обратно! Мы больше не никчёмны, что бы кто нам ни говорил!

Гоблины переглянулись, и через секунду на месте паники возникла давка. Они с визгом ринулись к клинкам, расталкивая друг друга локтями и кусаясь. Двое самых азартных вцепились в один меч и тут же начали потасовку. Я лишь покачал головой. Потратить силы на такое… Но я не жалел. Это было прощанием с тем мальчиком, который плакал в подушку в темном каземате.

Окинув взглядом своё новоявленное «войско», сборище трусливых уродцев, я лишь фыркнул и двинулся вперёд. За моей спиной тут же поднялся оглушительный визгливый гвалт. Гоблины, размахивая мечами, принялись выкрикивать мои новые титулы, один нелепее другого: «Не Слюнтявый Владыка!», «Повелитель Отбросов!»…

Пройти удалось шагов десять, головная боль уже начинала подступать к вискам.

— Заткнитесь, — произношу это негромко, но так, чтобы слышали все, обернувшись и сузив глаза. — Или я выверну ваши кишки наизнанку!

Мгновенная тишина. Они замерли, будто врезались в невидимую стену, и с ужасом уставились на меня. Через секунду раздался сдавленный шепоток и кивки. Они поняли. Удовлетворённо кивнув, я снова повернулся и зашагал. Они послушно поплелись сзади, стараясь даже не греметь оружием лишний раз. Но кто-то из них все же осмелился прошептать с придыханием:

— Владыка… он действительно страшен…

Я на мгновение задержал шаг. Страшен? Они ещё не видели мою сестру. Я же был Светлым, был готов принять даже таких, как они. Разумеется, при условии, что они будут вести себя тихо. А мне ещё предстояло сразиться с главными страхами, доказать Генриетте и всем призракам прошлого, что я достоин имени Бальтазар. Они ещё будут мной гордиться! Мое испытание только началось.

Люциус не видел, что его глаза вновь наполнились холодным, неумолимым золотом. Но гоблины видели. И этого взгляда им было достаточно, чтобы они готовы были пойти за ним куда угодно. Даже на верную смерть…

Тем временем в фамильном поместье Бальтазаров царила непривычная тишина. Смолкли стоны в стенах, затих шепот в темных углах. Даже мумифицированный дворецкий Константин замер в тени арочного прохода, словно превратившись в очередную мрачную статую.

В центре же главного холла, перед массивным портретом основателя рода, неподвижно стояла Генриетта. Это именно она перенесла картины в холл, больше они не были опасны, не для ее брата. Её бархатное платье казалось лишь более глубокой прядью тьмы в и без того мрачном зале. На её лице не было привычной насмешливой улыбки, а лишь холодная, сосредоточенная внимательность.

Портрет Генриха Бальтазара уже успел восстановиться. В то время как остальные предки: и прабабушка Агата, и прадед Казимир, и тетя Ульяна; были лишь бледными, едва намеченными мазками на своих холстах. Им потребуются недели, чтобы набраться сил для нового воплощения. Основатель же сурово посмотрел на свою пра пра… правнучку. Его глаза, всего несколько часов назад полные холодной ярости, теперь выражали нечто иное: задумчивость и… одобрение?

— Ну что, старый грешник? — голос Генриетты прозвучал тихо, но четко, нарушая застывшую тишину зала. — Удовлетворен? Твой план сработал. Мой брат добровольно отправился в Тень, — с неодобрением поджав губы.

С полотна на нее смотрели с тем же каменным выражением лица. Но спустя мгновение губы на портрете дрогнули, и из них донесся низкий, похожий на скрежет камня голос:

— Он сильнее, чем ты думаешь, Генриетта. Сильнее, чем мы все предполагали, — в голосе основателя прозвучала редкая нота уважения. — Был риск, что он сломается, не выдержит давления, но он истинный Бальтазар, он не дал неприятностям сломить себя, это закалило его волю и характер. Мы никогда не воспитывали Светлых, и хоть мой подход тебе пришелся не по нутру… — развел он руками, — но в любом случае был риск, что он сойдет с ума, не выдержав той тьмы, что несет наше наследие…

Генриетта позволила себе едва заметную улыбку, кончики её губ дрогнули.

— Я всегда знала, что в нем есть искра, просто… иная. Не та, к которой привыкли мы, — с любовью в голосе кивнула она.

— Искра? — основатель фыркнул, и на его нарисованной бороде заплясали блики от далекого канделябра. — У него внутри целое солнце, девочка, — Генрих помолчал, и его взгляд стал тяжелее. — Хоть люди об этом забыли, но свет КУДА беспощаднее тьмы. Если нас можно подкупить или договориться, то Светлого… — покачав головой, — остановит только смерть. Именно поэтому мы должны были воспитать его, чтобы он не разменивался на всякую ерунду, чтобы не дал льстивым речам обмануть себя. Сколько Светлых погибло, считая, что поступают правильно, когда все говорят им обратное? Люциус должен быть сильным, пускай для этого нам и пришлось причинить ему боль.

— Я все это понимаю не хуже тебя, дедуля, — парировала Генриетта, играя темным перстнем на своем пальце. — Именно поэтому я и воспитывала его в наших традициях. Чтобы он научился направлять свой свет… в нужное русло. Чтобы он понял, что любовь — это тоже форма власти. Самая прочная, но вместе с тем и порочная…

С портрета донесся тихий, одобрительный хрип, похожий на скрежет надгробия.

— И ты хорошо справилась, — одобрительно кивнул он. — Был риск, что мы его сломаем, все же это наш первый опыт с воспитанием Светлого, — поджав губы. — Но ты справилась лучше, чем я… при воспитании твоего отца. Тот сломался, не выдержал ужасов войны. Захотел сбежать, вместо того, чтобы продолжать бороться… пускай даже это и привело бы к нашему уничтожению. Но мы бы погибли сражаясь, а не как сейчас гния на этом безжизненном куске камня.

Генриетта вздернула подбородок, и в ее зеленых глазах вспыхнул знакомый огонек гордости и властности.

— Мой брат истинный Бальтазар, — на ее губах появилась мечтательная улыбка. — Беспощадный, неумолимый и его легче убить, чем сломать. Мне остается лишь вдохновлять его в нужную сторону, дать ему ту самую любовь, ради которой он будет готов идти до конца… — со зловещей улыбкой на губах закончила она.

Она повернулась, чтобы уйти, ее каблуки звучали по каменным плитам тихим эхом.

— И, дедуля? — она бросила взгляд через плечо на портрет. — Когда он вернется… постарайся не выглядеть таким довольным, а то он может заподозрить, что мы его дурим, — помолчав на мгновенье, — у него должно сохраниться желание покинуть поместье, эту золотую клетку, которую воздвиг наш отец…

Не дожидаясь ответа, она скрылась в темном проходе, оставив основателя рода в одиночестве. Генрих Бальтазар на своем портрете позволил себе то, что не позволял никогда при жизни, его суровые черты смягчились в едва уловимой, но безоговорочно гордой улыбке.

— Настоящая Ведьма, — довольно вздохнул он, подняв свой взгляд на витраж, за которым было видно голубую планету, его лицо сменилось на презрительную ухмылку: — Не для того, я и мои потомки лили кровь, чтобы миром правили торгаши и ростовщики, которым раньше у руку было падать зазорно. Наш род никогда не был добрым, но даже мы не опускались до того блядства, что позволяют нынешние правители этого мира, выращенные алхимиками с их вечной жаждой наживы. Они отказались от магов, что было с их стороны разумно, чтобы сразу же продать душу золотому Тельцу. Когда Люциус поймет, каков мир простецов на самом деле… даже я не берусь судить, как ОН поступит, — хмыкнул основатель себе в усы. — Самый Беспощадный из рода Бальтазар… — со вкусом повторил он.

В зале вновь воцарилась тишина, но на этот раз она была полна ожидания.

Тропа внезапно оборвалась, уперевшись в зияющую, бездонную пропасть. Бескрайняя пустота простиралась передо мной, и в её глубине, словно окровавленный зуб, торчал одинокий остров. На нем высился замок из черного базальта и алой кости, оплетенный жилами каких-то пульсирующих теней. По стенам и башням с размеренной, хищной грацией прохаживались существа невероятных, чудовищных форм. Тени моей сестры, её личная гвардия в этом мире.

— Домен сестры… чудовищен, как и она сама, — выдыхаю с неподдельным восхищением.

Позади раздался испуганный шёпот гоблинов, но им хватило одного моего взгляда через плечо, чтобы они вжались в пол и затихли.

Мне не нужно было в обитель сестры. Моя цель была где-то дальше. Но тропа оборвалась, и я застрял на этом каменном выступе, словно муха на краю тарелки. Мир Теней не признавал прямых путей, вот только моих знаний не хватало, чтобы найти обход. Мысль обратиться за помощью в домен сестры тут же вызвала во мне волну сопротивления. Нет. Это было мое испытание, я ДОЛЖЕН пройти его сам.

Пока я размышлял, у моих ног бесшумно материализовалась знакомая черная кошка. Она лениво потянулась и потерлась о мою мантию, а затем она подняла голову, и её серебристые глаза уставились на меня. Когда она заговорила, её голос звучал как колокольчик, а слова складывались в странные, старомодные рифмы:

— О, путник, скованный судьбой в этом бездонном краю. Не хочешь ль, чтобы Никс тебе совет свой дала? — чуть ли не пропела она.

Я смерил её взглядом, по-прежнему не ощущая прямой угрозы, лишь лёгкий, колкий холодок.

— Разве что ты знаешь способ пересечь эту пропасть, не свалившись вниз, — на моих губах появилась привычная высокомерная ухмылка. Вряд ли этот клубок меха мог предложить что-то дельное.

Никс прикрыла мордочку лапкой и тихо хмыкнула, не нарушая поэтический ритм:

— Мря-мяу… Думается мне, с такой мелочью я справлюсь, малец, — уже нормальным голосом произнесла она.

После чего хлопнула лапками, театрально указав в бездну. Со дна пропасти, с оглушительным скрежетом рвущегося камня и ломающихся костей, начал подниматься корабль. Он был огромен, древен, с обугленными бортами и рваными, черными как сама бездна, парусами. На его боку, выведенные поблёкшей, но всё ещё зловещей краской, красовалось имя: «Летучий Голландец».

Тень от легендарного судна накрыла меня, и я просто стоял, разинув рот, глядя на ожившую семейную реликвию.

— Откуда? — поражённо выдыхаю, уставившись на Никс. — Откуда у тебя корабль моего прадеда⁈

Кошка гордо задрав нос, снова заговорила стихами, но уже с явной насмешкой:

— Мы, кошки, ходим где хотим, не зная в мире запретов, — с гордостью указав на себя. — И этот хлам взяла я себе, пока его хозяин был немного мертв. Он, выпив лишнего вина, споткнулся о порог… и умер…

Она мне точно врала, вот только моя интуиция говорила, что мне говорят чистую правду.

— Его убил Мерлин! — резко оборвал я её, уже без тени улыбки.

Никс фыркнула, снова переходя на прозу:

— Убил? Малыш, твой предок лишь ощутил силу Великого Волшебника. Услышал его шаги за спиной. И… дал стрекача на всех парусах. А потом с горя напился и свернул себе шею…

— Не может быть… — пробормотал я упрямо, но кошка лишь презрительно зашипела, видя моё неверие.

Затем её взгляд стал хитрющим, а голос снова зазвучал певуче:

— Но о былом не стоит сейчас толковать, прими же мою помощь, юный Бальтазар! Лишь за услугу небольшую, в ответ… — с предвкушением потерев лапки.

Она подобралась ко мне ближе, её хвост извивался вокруг моей ноги.

— Чего ты хочешь? — я скрестил руки на груди, прекрасно зная, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, особенно если его предлагает говорящая кошка из мира Теней.

Никс замолчала на мгновение, и её серебристые глаза загорелись странным светом.

— Что хочет Никс? — пропела она, и в её голосе впервые прозвучала не игривость, а настоящая жгучая страсть. — Лишь справедливости и свободы… — заглянув мне в глаза.

На что я задумчиво кивнул, я мог это понять, но это был не ответ…