Барон фон дер Зайцев – 2

Глава 17

Событие сорок девятое

Сонька она не дура, она дура-дурой. Её вперёд хвостом толкаешь, а эта лошадь, а лошадь — потная, с позволения сказать, шаг назад делает, потом второй делает, а потом делает три шага вперёд. Ну, кто так ходит⁈ В результате, за пару минут они всё же метров на пять семь к звону мечей приблизились. А потом звон стал удаляться. Надоело ему ждать безумную и вредную кобылу.

Сонька, наконец, сообразив, что мелкий думкопф не отвяжется от неё, сделала все двадцать шагов назад, и только пять вперёд, ну это уже из чистой вредности. Но прогресс был не в жилу. Звуки боя настоящего, с криками и ржанием лошадей, со звоном сталкивающихся мечей и воем раненых, удалялся в два раза быстрее, чем они к нему приближались. Когда тачанка всё в таком же дёргающемся темпе добралась до поворота, преодолев метров сто, бой уже выкатился из леса. Можно было лошадь повернуть и догонять своих, но в том-то и дело, что Старый заяц был прав, здесь дорога совсем сузилась, и если выше можно было, чуть залезая в кусты, всё же развернуться, что Иоганн и проделал, то сейчас ширина от кустов до кустов и трёх метров не превышала. Тут и всаднику на мощном десриэ не просто будет развернуться, не то, что тачанке. Так ещё и телега длинная, её специально подобрали такую, чтобы пушке было куда откатываться, не угробив лошадь.

— Что делать будем? — окликнул барончик тюфянчея Самсона. Тот сидел перед пушкой на коленях и вглядывался в сумрак, не сумрак, но потёмки впереди. В лес въезжали ещё вполне светло было, а в лесу сразу этот сумрак сгустился, и за пять, или сколько они минут тут туда-сюда елозят, пусть даже семь, стал сумрачнее.

— Хрен его знат, Ваньша. Может, вперёд и там опять развернуться.

Иоганн прикинул дорогу вверх, разворот, и потом назад, и двадцать пять максимум тридцать метров, что оставалось пропятиться.

— Не, так больше времени потеряем. А ты её, собаку бешену, подманивай, может лучше пойдёт, — предложил тюфянчею парень.

— Сонька, Сонька, собака бешена! — сразу попробовал Самсон.

И ведь подействовало. Упрямая кобыла… упрямый кобылообразный монстр резвее попятился. И пары минут не прошло, как они выехали стволом вперёд из леса.

Ну, что можно сказать? Тут чуть светлее было, и видимость была метров тридцать. Так вот, на этих тридцати метрах было полно всего. Лежало две раненые лошади, лежало двое убитых литвинов и сидел возле умирающей лошади Тимка, поглаживая её по морде и успокаивая. Всё, больше ничего не было. Бой гремел железом уже совсем вдалеке.

В результате выезда на оперативный простор ситуация не улучшилась. Стрелять из пушки было не в кого. Нет, вон там метрах в ста, ну, чуть больше, не видно же ни черта, идёт бой. Железо там звенит, лошади орут, всадники там кричат, а… а больше там и нет никого. И туда можно пальнуть, более того, проверено уже, что в радиусе метров в двести, деревянная пушка, она же тюфяк, она же пищаль, при попадании гальки в человека или лошадь, даже при наличии брони, наносит пострадавшему ущерб не сильно совместимый с жизнью. Деревянному солдату, одетому в шлем, оторвало голову вместе со шлемом. А корову, приготовленную и приговорённую на убой, убило просто гарантированно, ещё и ногу оторвав. Деревянная, то деревянная, но вполне себе смертоносная пушка получилась.

Пальнуть на звук можно, одним словом, и там и раненые будут, и убитые. Вот только это будут в большинстве своём свои раненые и убитые. С этой-то стороны наши, надо бы с той пальнуть.

— И что теперь? — парень совсем растерялся. У него, блин, такая сила под руками, а он её применить не может, а там его люди, его друзья погибают от рук ворогов.

— Разворачивай и гони к камышам. Вон темнеет полоска, — обругав упрямую кобылу по матушке и по батюшке, решил Самсон.

Ну, хоть какое-то действо. Сонька на удивление вполне себе решительно развернулась и по снежной целине потрусила в сторону озера. Земля промёрзла и болотце встало, подковы железные врубались в лёд и замёрзшую грязь. Пять минут и бой оказался слева и чуть позади.

— Хватит?

— Не, паря, давай для верности ещё десяток сажен проедь и сразу развертай, готово у меня всё, трут распалил, — хриплым голосом выдал Самсон и закашлялся.

Иоганн стал решать дилемму про Буриданова осла. Чтобы тачанку развернуть, нужно круг сделать, ну хоть градусов двести семьдесят, если поворачивать вправо, но там озеро и камыши. Хватит ли места для полного разворота, и насколько прочен лёд? А если влево загибать, то приближающийся бой может и настигнуть. Всё же риск утопить лошадь меньше, чем потерять голову, отрубленную мечом, и Иоганн направил Соньку в камыши. Животинка, видимо, устав от дурости кучера и устав этой дурости удивляться, почти не сопротивлялась, только встала на минуту, выдала порцию яблок, пахнущих, как ни странно, говном и развернулась.

— Ещё чуть подверни, Ваньша! — Ваньша повернул.

Бабах. Вроде и ждал выстрела Иван Фёдорович и даже мысленно приготовился, задницу в кулачок собрав, а как бабахнуло под ухом, и как зарычали потом, натянувшись, канаты, да как кислым серным дымом его обволокло, так чуть не заорал с перепугу. Заорала Сонька. Не первый выстрел у неё за хвостом, но сказать, что привыкла и смирилось эта монстра, так преувеличением великим будем. Телега дёрнулась, и Сонька рванула из всех своих полутора лошадиных сил прочь, прямо в камыши.

Событие пятидесятое

Семён корил себя. Ну, а кого ему корить? Андрейку — сына Перуна? Так чего его винить — пацан. Ни опыта боевого, ни опыта стрельбы в сумерках. А ведь он — старый вояка мог бы своей «опытной» башкой додуматься, что нужно новикам тренироваться стрелять и в вечерних или утренних сумерках. И вообще в темноте, на голос. Ну, задним-то умишком все хороши. Ясно, что если переживут этот день, то начнут они эти тренировки. А так… А так вышло, как вышло.

С Андрейкой, и ещё тремя лучниками, которых ему сынок Перуна посоветовал, как лучших, десятник по прежней тропе, уже чуть натоптанной в снегу, пригибаясь и прикрываясь деревьями, двинулся к вырезанной заставе, организованной литвинами. Они с запасом должны были успеть. По словам допрошенного литвина, смена дозора должна как стемнеет произойти. Соврал ли литвин, а может разводящий дозора десятник поторопился чуть, чтобы не шарахаться в потёмках, но когда они подошли к последней лещине, за которой уже кусты мелкие шиповника и таволги начинались, и до отдельно стоящей огромной сосны, под кронами которой устроили дозор литвины, осталось десяток метров, Семён увидел, что к сосне со стороны костров и реки, вытекающей из озера движутся пока еле различимые фигуры. Темнело уже.

Десятник прикинул, успеют ли они добраться до сосны и приготовиться к стрельбе. Нет, не получается. Придётся стрелять отсюда. Воев шло четверо и у него четыре, ну, вроде как опытных стрельцов, и они с двух десятков метров должны попасть.

— Готовьтесь! — свистящим шепотом оповестил Семён новиков.

Эх, что мешало-то тетиву натянуть заранее. Чего уж теперь, он же уверен был, что полно времени в запасе, а тут через шиповник колючий пробиваться с луками с натянутой тетивой, чтобы она цепляла за ветки. Как лучше хотел.

Пацаны уперли концы луков в снег, стали шёлковый шнурок натягивать. После того, как пришлось сюрко зелёное фрайфрау Марии резать на полоски, Семён решил, что не гоже это. Нужно купить шёлк в Риге и всем лучникам и арбалетчикам тетиву… две тетивы, пусть будет одна в запасе, свить. Не дёшево получилось, четыре мерки на это дело ушло, но ни Иоганн, ни управляющий Отто Хольте, не кривили рожи от таких трат, надо, значит, надо.

Между тем литвины приближались. Вырезав заставу эту, Семён уходили они когда с Андрейкой, то на всякий случай, ну мало ли, посадил обоих горе дозорных к стволу большой сосны, со стороны лагеря. Понятно, что окликнут, понятно, что поймут, да и собирался Семён новиков сюда привести раньше, чем смена должна произойти. Теперь же это дало минуту целую.

— Бей! — когда литвины стали окликать своих дозорных, приказал Семён. Четыре тетивы вжикнули, и четыре стрелы с бронебойными четырёхгранными наконечниками ушли в сумерки в фигуры приближающиеся.

И только одна стрела достигла цели. Попали, может быть, даже все четверо, но мертвецом только один из дозорных стал. Остальные, то ли ранены, то ли вообще невредимы, отскочили стрелы от доспехов, срикошетили, попав под углом по наплечникам железным, например.

— Бей! — поздно уже. Кричать начали дозорные. Но этих-то точно нужно на тот свет спровадить. Чем меньше врагов, тем легче будет. Ещё четыре стрелы. И ещё два человека там. за сосной, повалились в снег. А один, по-прежнему голося на всю округу, побежал к лагерю.

— Бей!

На этот раз в спину беглеца вонзились все четыре стрелы, и как бежал в сторону своих, так и рухнул последний дозорный в снег.

— Стоим! — видя, что новики собираются броситься к дереву, окриком остановил пацанов Семён.

— Добить…

— Не нужно, сами сдохнут. Стоим ждём, как литвины появятся на лошадях, так стреляйте в них. Не бойтесь, отойти успеем. Они за нами не пойдут. Там густо кустарник нарос, конь не сунется.

Всадники появились через пять минут, и они были не в полном доспехе. Ясно, что в разведку отправили. Ну, не только он ошибки совершает, вот и враги серьёзную допустили. В сторону литвинов полетели стрелы. И пока те поняли в сумерках вечерних, кто и откуда их убивает, новики успели по три стрелы в них отправить, а потом по трём, рванувшим назад, ещё два залпа сделать. Что одного сняли, Семён видел, но и понятно, что уцелел кто-то, так как следующие вои появились уже в полной броне. Стрелы отскакивали от брони, но один точно с лошади свалился, и одна лошадь пала.

— Уходим.

Литвины обошли опушку с обеих сторон и теперь там прорубались сквозь шиповник и таволгу, кромсая заросли перед собой мечами. Полоска не широкая, а парни и не защищены толком. Только кольчуги.

— Уходим. Быстрее!

Неслухи. Ну, как же можно, ведь ещё успеть вон в того стрелу отправить, да вон в того, удачно боком встал. И попали ведь. Но десятник зарычал, и новики, опомнившись, бросились по натоптанной теперь уже хорошо тропинке к своим.

Бой начался удачно для новиков. На дорогу лесную, ну узкую дорогу, зажатую между кустами и деревьями, выехало пять всадников, и они не могли просто там в ряд встать, по одному, да по двое стали вверх подниматься. Семён, уже взгромоздившись на коня и вооружившись тяжёлым копьём, выждал, когда вороги окажутся на дороге в том месте, где она поворачивает, огибая овраг.

— Пошли, — он начал разгоняться. Удар, и один из литвинов пробитый копьём, вырывая оружие из рук десятника, начинает падать под ноги лошади. А за Семёном в три ряда, ведь здесь дорога начинает расширяться, стоят новики с длинными копьям. Удар и литвины начинают пятиться. А пятиться-то некуда, там провал в несколько метров, чуть прикрытый кустами. И посыпались.

— Отходим.

Событие пятьдесят первое

— Иоганн, уснул там, штоль? Давай быстрее к дороге правь. Эй, парень, слышишь⁈

Парень слышал. Иоганн тоже. И даже барончик, и тот слышал. Все трое держались за лицо и пытались в одно тело опять залезть. Мёрзлой камышиной ему так по роже хлестануло, что чуть мозги из ушей не повылетали. Зажмурившись и помотав головой, Иоганн смог, наконец, всю троицу загнать в черепушку и огляделся. Сонька завезла себя и тачанку в самую гущу камыша, целую просеку в нем прорубив. Даже не понятно было, в какую сторону сейчас править, да и возможно ли это⁈ Это с испугу кобылятина эта заскочила сюда, а вот теперь пойдёт ли грудью на приступ стены из ледяных толстых камышин, метёлки мёрзлые, у которых, выше головы, или, по крайне мере, вровень с головой самой Соньки.

— Ваньша? Чего молчишь? — опять сквозь боль долетел до него голос тюфянчея Самсона.

Пока они мчались к битве, пока от неё Сонька ломилась, практически полностью стемнело. Ясно… Смешно. Ясно, что пасмурно и ни луны, ни звёзд ожидать не стоит. Иоганн провёл рукой по лбу и щеке, и поднёс руку вплотную к глазам. Нет, слава богу, да и Богородице заодно, крови не было, а то ходить потом всю жизнь с косым шрамом по всей роже и на вопрос: «Мечом полосонули»? Отвечать: «Не, камышиной». Синяком отделается. Не привыкать, весь конец лета ходил с синей рожей, потом начало осени с зелёной и жёлтой. Только стала физия как положено бело-веснушчатой становиться, а тут опять здрасьте.

— Как тут ехать? — это себе Иоганн прошептал. Он поднял поводья и пустил волну, чтобы Соньку стимулировать к движению вперёд.

И чё, упрямое или умное животное и не подумало ломиться на стену ледяной гигантской травы.

— Но, пошла! — прохрипел барончик.

Эффект ожидаемый и предсказуемый, Сонька сделала два шага назад.

— Не идёт? — тюфянчей на коленях подполз к парню.

— Не идёт… Дядька Самсон, ты бы зарядил пищаль. Я так понимаю, нам опять пятиться придётся, а там уже литвины могут быть.

— Литвины? — тюфянчей кашлянул и в самом деле пополз к деревянному орудию, бурча что-то себе под нос. Завозился там.

Иоганн спрыгнул с телеги на землю и, прижимаясь грудью к Соньке, а спиной касаясь камыша, пробрался к морде лошади.

— Давай, назад пошли. Дура. Ты, чего сюда понеслась? Ладно, напугалась. Извини, не дура. Сам такой. Давай назад попробуем сдать. Не сильно далеко же унеслась. Пошла, — ухватив за вожжи поближе к морде, Иоганн подтолкнул огромную кобылу назад.

Не сразу, пришлось ещё раз поуговаривать, по морде погладить напуганное животное и снова подтолкнуть. И ведь пошла потихоньку, сделала пару шагов, потом остановилась, но Иоганн её снова подтолкнул, и Сонька ещё пару десятков шагов задом наперёд сделала.

— Зарядил! Ваньша, слышишь, зарядил.

Дикая усталость на парня навалилась. Типа, ну чего вы до меня все докопались? Мне двенадцать лет. Мне «Три мушкетёра» читать лёжа на диване и с девчонками в пионербол играть, а вы меня по роже, а вы в меня железками тыкаете. Ну и что, что Ивану Фёдоровичу шестьдесят с хвостиком, даже с хвостом, тельце-то детское, гормоны детские, да ещё забитое какое-то тельце.

— Пошла, Сонька, пошла, — как заведённый шептал он лошади, над ним возвышающейся на метр целый, — пошли назад. Выбираться надо.

Животинка видимо парнишку пожалела, есть же там, в будущем, какая-то лошадетерапия (Иппотерапия). Экстрасенсы четырёхногие. Эта Иппо считала информацию с подкорки, углядела потухающую карму у мелкого дурня рядом со своей мордой, и вдруг довольно резко попятилась назад, и пары минут не прошло, как тачанка вылезла из зарослей камышей.

Лучше бы они там сидели.

К ним двигалось несколько всадников. Двигались они с востока.

— Хто такія? — ох мать её! Литвины.

— Тюфянчей, чуть ближе подпускай и пали. Это литвины. Подороже жизни продадим.

Вся усталость, вся апатия мигом сдриснули. Мысли прояснило. Можно дёрнуть по протоптанной или, правильнее, проломленной в камышах Сонькой дороге. Телега ещё только чуть вылезла из зарослей, а сама Сонька там ещё. И лошадям ворогов не протиснуться. А там можно ужом между камышами проскользнуть. Это их огромная кобыляка ломанулась с испугу на стену серо-зелёную, а в здравом уме обычный конь там, или лошадь, не пойдёт в эту гущу сосулек. А потом можно в темноте и к своим, в лес.

А как же Самсон? Его убьют? Ну, его и так убьют. Не! Русские своих не бросают, у него есть дага. И он с телеги может и поотмахиваться какое-то время.

Иоганн потянул из ножен, висящих на поясе дагу.

Бабах. Ссука! Сонька рванула так, что парень отлетел, как пёрышко, в камыши. И это его спасло, а то бы попал как Остап Бендер под телегу. Или тот под лошадь? Ну, бог с ним, он бы точно очутился под колёсами тачанки. Иоганн видел, летя спиною вперёд, как мимо тачанка с Самсоном проносится. А вот подниматься он не спешил. Нужно чуть подождать. А чего там с литвинами?