Демон Жадности. Книга 5

Глава 16

Принца окружал эскорт. Несколько десятков артефакторов в самой лучшей, тщательно подогнанной броне, какая только была у повстанцев, их доспехи украшены гербами павших знатных домов Лиадерии.

Я мгновенно оценил их силу, сканируя аурные сигнатуры: шестеро на разных стадиях Предания, от Завязки до Развития. И один, высокий мужчина в латах цвета воронова крыла, со шрамом через левый глаз, стоявший прямо за принцем, его поза выражала абсолютную готовность и преданность, — его аура горела холодным, сконцентрированным огнем Кризиса Предания. Личная гвардия. Элита элит.

Но даже его мощь меркла перед тем, что держал в руках принц. Я смотрел на корону через «Юдифь», но не видел ее уровня. Это могло означать только одно. Артефакт уровня Легенды.

Нечто, превосходящее все, с чем я сталкивался, нечто, что не должно было находиться в руках смертного.

Увидев нас, телохранитель Кризиса Предания гортанно выкрикнул приказ об атаке и три четверти Артефакторов, включая пятерых Преданий, взлетели в воздух и устремились в нашу сторону.

Мое сердце на мгновение замерло, пропуская один единственный, оглушительно громкий удар в тишине моего сознания. Пять Преданий. Пятеро против меня одного, если не считать моих бойцов, которые в схватке такого уровня, где каждый удар мог расколоть скалу, а взгляд — испепелить плоть, могли стать лишь пушечным мясом, расходным материалом в арифметике боя.

И это были не бойцы «Ока Шести», которых в первую очередь интересовала выгода и собственная жизнь. Эти фанатики явно были готовы умереть за принца, раз без вопросов продолжали служить ему после того, что видели вокруг. К тому же их стадии были в среднем выше, чем у тех, с кем я сражался в Перекрестке.

Расклад был катастрофическим, почти самоубийственным. Холодная, тошная волна тревоги подкатила к горлу, сжимая его стальными пальцами. Я не был уверен, что смогу удержать их всех. Даже близко не был уверен.

Что хватит сил, скорости, хитрости. Что смогу защитить своих людей от этого катящегося на нас вала сверхчеловеческой мощи.

Но отступать было нельзя. Мы прошли точку невозврата. Каждый удар кровавой короны, каждый ее пульсирующий вздох отзывался синхронной судорогой в тысячах тел на полу, вырывая из них тихий, коллективный стон, наполняя эту адскую реликвию силой, от которой мурашки бежали по коже.

Если этот ритуал завершится, если эта штука активируется полностью, последствия будут ужасны и необратимы. Цена нашего отступления — десятки тысяч жизней и рождение чего-то такого чудовищного, что и представить страшно. Нет. Мы стояли здесь насмерть.

— Щиты! — мой голос, сорвавшийся на низкий, звериный рык, прорвал гнетущий гул нарастающей бури маны, режущий и властный, как удар хлыста. — Все, черт возьми! «Сказание о Марионе»! Сейчас же!

Повинуясь приказу, рефлекторно и безоговорочно, вскинулись восемьдесят рук. Воздух содрогнулся, вспыхнув десятками золотых свечений, и на руках моих бойцов появились те самые щиты, чью легенду я создал.

На моей руке материализовался их старший брат уровня Предания. В тот же миг я ощутил их — все восемьдесят — как тонкие, но невероятно прочные нити, вплетенные в мою собственную оборону. В хрупкую, но прочную паутину, связывающую нас воедино, делающую нас не просто отрядом, а единым организмом, готовым принять удар.

Я не стал ждать, пока вражеские Предания наберут скорость, не дал им инициативы.

— Прикрывать друг друга! Сомкнуть строй! Ни шагу назад! — проревел я своим, уже отталкиваясь от каменного пола, оставляя в камне трещины.

«Прилар» и «Радагар» слились воедино в моих энергетических каналах, превратив мое тело в живой снаряд, в копье, направленное в самое сердце бури. Я ринулся навстречу пятерым звездам вражеской маны, с «Марионом» наперевес.

Моя цель была проста: принять весь их первый, самый яростный и сокрушительный удар на себя. Оттянуть их внимание. Связать их в смертельном бою со мной одним и не дать им, как нож сквозь масло, прорваться к моим бойцам, пока те не справляются с остальными защитниками принца.

И это сработало. Как мы и тренировали во время учений, врезавшийся в «Марион» импульс атак пятерки Преданий прошел по невидимой связи с моими бойцами и ударил в их щиты, будто невидимый противник, оттолкнув всех их на несколько метров.

А дальше все закрутилось в стремительном смертельном танце. Мы парили под самым сводом, в холодной темноте, где лишь свет наших артефактов и мерцание щитов выхватывали из мрака летящие фигуры. Пятеро против меня одного.

С первых же секунд это было до ужаса трудно. Спасало то, что они, как и я, не хотели навредить людям внизу. По крайней мере пока ритуал не закончится.

Так что каждая наша атака была выверена, ограничена смертоносной хореографией. Никаких сокрушительных ударов, способных обрушить тонны камня на тысячи беззащитных, конвульсирующих тел внизу. Никаких взрывных волн, что разорвали бы их в клочья, превратив в кровавую пасту.

Это был странный, почти ритуальный бой на лезвии ножа, где смерть угрожала не от прямого попадания, а от последствий, от одного неверного, слишком мощного движения. И в этих стерильных, но от того не менее смертоносных условиях, я проигрывал. Медленно, неуклонно, но верно.

У каждого из пятерых был свой набор уникальных артефактов.

Одна, худая женщина с короткими стальными когтями на всех конечностях, оставляла в воздухе невидимые для обычного глаза, вибрирующие с ультразвуковой частотой нити, которые рассекали все на своем пути, вынуждая меня постоянно маневрировать, петлять, чувствовать пространство кожей.

Другой, сутулый мужчина с посохом, увенчанным пульсирующей сферой, создавал локальные гравитационные аномалии, то внезапно прижимая меня к потолку с силой в десятки G, то пытаясь швырнуть в сторону, словно надоевшую игрушку.

Третий метал сгустки чистой кинетической энергии, которые не взрывались, но пробивали любую защиту точечным, сокрушительным ударом, от которого звенело в ушах и немели кости.

А ведь у каждого были и вспомогательные артефакты: защитные, поддерживающие, второстепенные атакующие. Предания могли полностью подстроить свой стиль боя под себя, уже не оглядываясь на обычные артефакты.

Я использовал все, что мог, все десять основных татуировок и десятки малых. «Прилар» заливал мои мышцы скоростью, заставляя мир вокруг плыть в смазанном потоке. «Радагар» давал силу для парирования ударов, от которых трещали бы кости обычного Предания. «Энго» и «Грюнер» я использовал для редких, отчаянных контратак, которые они, однако, парировали с утомительной легкостью. Конечно же не забывал о техниках татуировок и об их разнообразных комбинациях.

Но против такого разнообразия уникальных, специализированных свойств мои комбинации были как дубина против набора хирургических инструментов. Универсальность проигрывала отточенной специализации, когда эти специализации накладывались друг на друга и поддерживали друг друга.

— Держись, командир! — донесся снизу чей-то хриплый крик, заглушенный расстоянием и гулом боя.

Единственной причиной, по которой я еще держался, был щит. Мой личный бастион, сияющий холодным светом, и восемьдесят его эхо в руках моих бойцов. Каждый удар, который я принимал на свой щит, каждый гравитационный толчок, каждый режущий импульс — все это распределялось по сети, превращаясь в восемьдесят мелких, едва заметных, но ощутимых толчков.

Я чувствовал, как мои люди внизу вздрагивают, принимая на себя часть нагрузки, как они кряхтят от усилия, но их строй держался. Они сражались в своей собственной мясорубке — с Хрониками повстанцев.

Те были сильнее по отдельности по стадиям, наш численный перевес и слаженность, выкованная в десятках операций, позволяли им не просто обороняться, но и иметь небольшой резерв, чтобы подпитывать щиты, чтобы поддерживать меня. Они держали меня на плаву, вкладывая в нашу общую сеть свою волю и ману, пока я медленно, но верно тонул в превосходстве противника.

И я понимал, что это не может длиться вечно. С каждой секундой ритуал набирала силу. Кровавая корона в руках принца пульсировала все ярче и чаще, отливая багровым светом, а тела на полу слабели, их судороги становились все более вялыми, а стоны — беззвучными.

Мои противники действовали расчетливо, методично, им не нужно было меня убивать — достаточно было сдержать, связать по рукам и ногам. Они выигрывали самое ценное — время, а я терял его с каждой неудавшейся контратакой, с каждым отскоком от невидимой стены или гравитационной ловушки.

Я парировал очередной гравитационный импульс, ощущая, как щиты моих бойцов гасят отдачу, словно восемьдесят пружин, и отлетел к стене, едва уклоняясь от внезапно возникшей передо мной паутины невидимых лезвий, которые со свистом впились в камень.

В груди бушевала ярость бессилия, холодная и острая. Тактика, осторожность, координация — всего этого было недостаточно. Они переигрывали меня на каждом ходу, их комбинации были отработаны до автоматизма.

Если я не сделаю чего-то невозможного, чего-то, что выйдет за рамки всех их расчетов, чего-то, чего они не ожидают от артефактора, даже от Предания… я проиграю. И все эти люди внизу умрут, а рожденное здесь в муках чудовище вырвется на свободу, и вина за это ляжет на меня.

Внезапно, как лопнувшая струна, ритм всего происходящего сменился. Гулкий, мерный, как барабан смерти, стук короны, отдававшийся в костях и сводивший скулы, участился, переходя в судорожную, лихорадочную дробь, в вихревое буйство.

Принц, до этого стоявший в отрешенном трансе, задрожал, его тело начало биться в мелкой конвульсии, а глаза, широко раскрытые, отражали уже не экстаз, а чистый, животный ужас, смешанный с исступленным ожиданием.

Но результат был налицо, и он был ужасен. Пульсация стала почти непрерывной. И в такт ей сердца тысяч людей на полу забились в последней, предсмертной агонии. Их слабые подергивания прекратились, сменившись одним последним, синхронным выгибанием спины.

Полная, мертвенная неподвижность легла на них, словно саван, тяжелый и безмолвный. Они больше не были людьми — лишь опустошенными, дымящимися батарейками в адском механизме.

Время кончилось. Мысли, расчеты, тактика — все это сгорело в одномоментном всплеске чистой, животной решимости, ярости и отчаяния. Я использовал половину оставшегося мне месяца, чтобы получить вспышку маны. И ее я вложил без остатка в «Прогулки» и «Прилар».

Мир поплыл, превратился в смазанные, лишенные смысла полосы света и тени, в абстракцию. Пятеро Преданий, еще секунду назад державших меня в идеальном кольце, остались позади, их лица, искаженные удивлением, яростью и внезапно проснувшимся страхом, мелькнули на мгновение, как кадры из старой пленки, и исчезли.

Я несся сквозь застывший воздух к принцу, к этой пульсирующей, ненавидящей все живое черной дыре в форме короны, оставляя за собой звуковой хлопок, разрывающий уши, и вихрь закрученного, вопящего воздуха.

Тогда вмешались те двое, что не двигались с самого начала, сохранявшие ледяное спокойствие, бросились мне наперерез. Телохранитель на Кризисе Предания в латах воронова крыла, чье лицо было скрыто шлемом, и второй Предание, Развитие, закутанный в простой темный капюшон, скрывавший черты.

Я рванул в узкую щель между ними двумя, всем телом нацелившись в проем, рассчитывая проскочить к принцу на остатках запредельной скорости, оставляя их реакцию в прошлом. Расчет был прост, почти примитивен — выбить корону, сбить ритуал, посеять хаос, а там видно будет.

Но тот, что на Кризисе, оказался не так прост, как я надеялся. Его клинок, тяжелый, широкий и без каких-либо изысков, метнулся мне наперерез не с реактивной скоростью, а с пугающей, почти мистической предсказательностью, будто он читал траекторию моего движения как раскрытую книгу.

Я едва успел отклониться, ощущая, как ледяной ветер от лезвия обжигает щеку. Мой собственный энергетический клинок, «Энго», чиркнул по его виску, в отчаянной попытке убить его контратакой.

Мой рывок захлебнулся, импульс чудовищной скорости погас, как свеча на ветру, а с ним улетучилась и последняя надежда на неожиданность. Я замер в воздухе, всего в каком-то десятке метров от принца, до которого можно было буквально дотянуться рукой, но эти метры вдруг стали непреодолимой пропастью, наполненной стальной волей двух стражей.

— Зря ты пришел сюда, — прозвучал спокойный, низкий голос из-под шлема телохранителя. В его тоне не было злости, лишь холодная констатация факта.

Сзади нарастал угрожающий гул, похожий на рой разъяренных ос, — те пятеро Преданий, от которых я ушел ценой половины жизни, уже настигали, их ауры сомкнулись позади меня, отрезая единственный путь к отступлению, к моим бойцам. Кольцо сомкнулось.

Но это еще было не все. Отчаянный, почти безумный расчет промелькнул в сознании, пронзая пелену ярости и отчаяния, и моя рука сама рванулась к поясу, к тому самому тяжелому, невзрачному на вид металлическому жезлу, что когда-то отнял у них полет в пещере с артефактом Эпоса.

Времени на раздумья, на оценку рисков не было — я вогнал в него сокрушительный, почти самоубийственный заряд маны, чувствуя, как артефакт уровня Эпоса жадно, как губка, впитал энергию и ответил низкочастотным гулом, который не слышало ухо, но ощутило все тело, каждый нерв, каждую кость, заставляя их вибрировать в унисон.

Волна немой, невидимой силы прокатилась по пещере, и гравитация, этот забытый за годы полетов примитивный якорь, разом вцепилась в каждого из нас своими железными когтями. Мои преследователи рухнули вниз как мешки с песком, их победные крики ярости смешались с шоком, непониманием и яростным проклятием, теряющимся в свисте воздуха. Двое, закрывавшие путь к принцу, тоже начали свое падение.

Я же, зная, что меня ждет, сгруппировался и в самый последний миг перед падением, когда невесомость сменилась тяготением, резко выбросил ноги назад, оттолкнувшись не от тверди, а от самого воздуха.

Этот короткий, отчаянный пинок перевернул меня в воздухе, как кувыркающуюся монету, и бросил вперед по пологой, стремительной траектории, прямо над головами ошеломленных, только начинающих падать телохранителей.

Я пролетел над ними, видя мельком их широко раскрытые от непонимания глаза, и врезался в каменный пол всего в паре шагов от принца, приземлившись с перекатом через плечо.

Времени не было ни на что — ни на оборону, ни на расчет, ни даже на осознание собственных действий. Сквозь оглушительный гул в ушах, через нарастающую, словно землетрясение, дрожь в камне под ногами, я чувствовал, как пульс короны превратился в сплошной, визгливый, пронзительный вой, готовый вот-вот сорваться в немыслимую, всепоглощающую кульминацию.

Воздух трещал, насыщенный энергией, готовой разорвать реальность. Принц был недосягаем, окруженный невидимым куполом барьера, но инстинкт кричал в моем мозгу: цель — не он!

«Юдифь», работающая на пределе, помогла заметить: барьер, эта непробиваемая сфера, расходился тончайшими, но невероятно плотными лучами от самой короны в руках принца. Она была его источником, его сердцем, его ядром. И щит, защищавший принца, не покрывал ее саму.

Уж не знаю почему, возможно потому, что из-за нашего появления принц ускорил ритуал и не провел все идеально, но между его пальцами и адским металлом оставалась щель. Лазейка. Единственная.

Я рванулся вперед, уже не думая о телохранителе за спиной, о пяти других, о падении, о боли, о сожженной жизни. Весь мир сузился до этой щели.

Мои пальцы сомкнулись на ледяном, пульсирующем, словно живое сердце, металле короны. Он обжигал холодом, который проникал глубже любого огня, и в то же время обещал такую мощь, от которой кружилась голова.

И в тот же миг, в ту же самую долю секунды, острая, разрывающая, абсолютно физическая боль вошла в спину чуть ниже лопатки — холодная, отполированная сталь телохранительского клинка, прошедшая сквозь барьер, плоть, мышцы и ребра с легкостью ножа, входящего в масло. Воздух с хриплым, пузырящимся звуком вырвался из моих пронзенных легких. Руки на мгновение ослабли.

Прямо передо мной принц, с искаженным дикой яростью и нарциссическим триумфом лицом, залитым багровым светом короны, выкрикнул хриплое, гортанное, нечеловеческое слово, от которого задрожала, затрещала сама материя пространства, искажаясь, как отражение в разбитом зеркале.

И все — боль, ярость, отчаяние, сам звук — исчезло в приливе кроваво-красного, слепящего света, который не видели глаза, но который ощущала, которым была пронизана каждая клетка моего существа, смывая сознание в бездонное, безмолвное небытие.