Демон Жадности. Книга 5

Глава 21

— Не вышло, — отрезала она, без каких-либо предисловий или приветствий. — Твое звание подполковника и полк… ван Хорн провалил все в совете. Упирал на то, что один, даже самый громкий, подвиг — не показатель системных командных качеств. И, черт побери, половина совета комдивов, эти старые, перестраховывающиеся болваны, с ним согласились.

Она с силой швырнула на стол толстую папку с грифом «Совет», и та с грохотом разлетелась по кабинету, разбросав листы с протоколами голосования.

— Но сидеть сложа руки и лизать раны — не в моих правилах, — продолжила она, ее единственный глаз сверлил меня с такой интенсивностью, что казалось, она пытается прочесть мои мысли. — Выбила тебе три вещи. Первое — испытательный срок. Ровно год. Если твой батальон за это время не провалит ни одной миссии и покажет стабильный рост и эффективность — полк твой. Без дальнейших обсуждений и голосований.

Я медленно кивнул, мысленно отмечая, что это более чем справедливая и, по сути, единственно возможная в данной ситуации уступка. Год — не такой уж долгий срок, особенно с учетом того запаса времени, что у меня теперь был.

— Второе, — ее губы тронула легкая, знакомо-язвительная ухмылка, — твоя любимая вольница. Как и в той, тридцать пятой дивизии, тебе официально разрешено отсутствовать на базе сколь угодно долго, если у батальона нет активных боевых заданий. Главное — оставайся на связи и не причиняй проблем.

— Не обессудьте, если буду время от времени злоупотреблять этой привилегией, — улыбнулся я, чувствуя, как внутри загорается искра прежней свободы.

— Это уже твое дело, лишь бы рост демонстрировал стабильный, — отмахнулась она, но в ее глазах мелькнуло одобрение. — И, в-третьих… Самое ценное. То, за что я, черт возьми, чуть ли не на стол взбиралась перед этим сборищем старых пердунов.

Она подошла ближе, и ее голос понизился, став почти конфиденциальным, предназначенным только для моих ушей.

— Тебе предоставляется ограниченный доступ к технике, которую обычно изучают и отрабатывают только действующие комдивы и выше. Она позволяет значительно упростить начальное восприятие, поглощение и базовый контроль над мировой аурой. — Она произнесла это сухим, официальным тоном.

Вот это действительно было куда больше, чем я мог ожидать после провала с повышением. Прямой, легальный путь к силе. Искренняя, неожиданно глубокая благодарность сорвалась с моих губ прежде, чем я успел это обдумать или облечь в привычные ироничные рамки.

— Спасибо, комдив. Честно. Я это действительно ценю.

Шарона внимательно, почти пристально посмотрела на меня, оценивая мою искренность, затем ее лицо смягчилось, а в уголках единственного глаза заплясали знакомые озорные, почти бесовские огоньки.

— Можешь отдать мне этот долг сполна, когда станешь одиннадцатым полноправным комдивом этого корпуса, — сказала она, и в ее внезапно посерьезневшем голосе вновь зазвучали стальные, безжалостные нотки. — И тогда мы с тобой вместе наконец-то прижмем этого старого хорька ван Хорна и всю его прогнившую камарилью так, что они и пикнуть не успеют.

###

Следующие несколько дней я потратил, не вылезая из изолированного тренировочного зала, с головой погрузившись в освоение той странной техники, которую передала мне Шарона.

Она была до абсурда странной и контр-интуитивной. Никакого прямого роста чистой силы, никаких новых боевых эффектов или всплесков мощи. Ее суть заключалась в создании особого, тончайшего резонанса между собственной, привычной маной и мировой аурой.

Я учился направлять поток маны не прямо к цели, а по сложной, странной траектории, создавая из нее завихрения, которые, словно изощренные крючки, должны был зацепить и притянуть ничтожные, почти невесомые крупицы мировой ауры.

По сравнению с тем прямолинейным способом поглощения, что использовал я, это было мучительно сложно, а также невероятно затратно по концентрации. Я будто пытался с завязанными глазами и еще и левой рукой писать сложнейшие каллиграфические иероглифы, полагаясь лишь на мышечную память, которой пока что по сути не было.

Но я понимал, что у этой техники потенциал куда выше, чем у моего метода, который уже уперся в свой потолок, так что продолжал упорно тренироваться.

Десятки, сотни раз вихрь распадался, не успев сформироваться, или мана утекала по привычному прямому пути, игнорируя мои попытки ее закрутить. Но когда у меня наконец получилось, и я впервые не просто увидел, а физически ощутил, как мировая аура послушно, словно железные опилки за магнитом, следует за алым потоком моей маны, меня охватило настоящее, почти детское воодушевление.

С каждым новым успешным разом, с каждой крупицей мировой ауры, что удавалось поймать и удержать, я все больше поражался скрытой, дремавшей в этих крупицах мощи.

Они были иными, чем мана, фундаментальнее, древнее. Они не текли, а скорее присутствовали, почти нарушая локальные законы пространства своим весом. И привзгляде на них мне в голову пришла идея, очевидная и рискованная одновременно.

Если я не могу пока использовать свои утраченные татуировки, почему бы не попробовать усилить новые артефакты с помощью мировой ауры? Ведь я планировал и так прокачивать их до статуса квази-Предания, чтобы компенсировать потерю былого арсенала.

Первый эксперимент закончился мгновенно и оглушительно. Я выбрал пару новых, только что приобретенных «Прогулок», и попробовал по наитию вплести одну-единственную, тончайшую как паутина нить мировой ауры в их внутреннюю мана-матрицу.

В тот момент, когда мировая аура коснулась хрупкой структуры артефакта, та просто не выдержала. Раздался оглушительный хлопок, больше похожий на взрыв, и сапоги обратились в облако раскаленных осколков и едкого магического дыма.

Второй артефакт, пояс с усилением физической силы, прожил на три секунды дольше. Я был осторожнее, но и его внутреннее строение не выдержало чужеродной, подавляющей нагрузки и обратилось в расплавленный, дымящийся шлак.

Однако я не сдался. Проблема была очевидна — в грубой, прямой силе. Аура была подобна концентрированной кислоте, разъедающей хрупкие, отлаженные каналы обычных артефактов.

После тридцатого сломанного артефакта я понял, что мне нужно было не вплетать ее внутрь, а осторожно, слой за слоем, обволакивать ею существующую структуру, создавая внешнюю, защитно-усиливающую оболочку, не нарушающую внутреннюю целостность.

Я замедлил процесс до предела, сократил количество используемой мировой ауры до минимума, и все свое внимание сосредоточил на филигранной точности, на создании равномерного кокона из темной энергии вокруг ядра артефакта.

На семьдесят шестой раз это сработало. Артефакт начал постепенно, но устойчиво и без признаков распада, напитываться маной Предания.

К тому же вскоре открылся еще один бонус. На создание квази-Предания обычно уходилось несколько месяцев, но благодаря мировой ауре я теперь мог закончить меньше чем за один месяц.

Преисполненный энтузиазма я продолжил тренировки и улучшение артефактов, благо спать мне все еще было не нужно. А спустя пять дней на базу корпуса прибыла уже знакомая мне яхта Гильома.

###

Ночью, когда база погрузилась в сон, а в коридорах горел лишь тусклый аварийный свет, я скрытной тенью прокрался к закрытому причалу, где стояла изящный «Серебряный призрак». Охранники у трапа, два артефактора в форме маркизата Шейларона, завидев мою форму капитана Коалиции, лишь молча кивнули и пропустили меня без лишних вопросов.

Гильома я нашел в капитанской каюте — он сидел, явно уже ожидая меня, и его обычно безупречная осанка выдавала глухое, копившееся напряжение.

— Три месяца, Макс, — произнес он. Его голос был ровным, но в нем слышались недовольные, мягко говоря, нотки. — Три долгих, бесполезных месяца ты разгуливаешь здесь в своем собственном обличье, транжиря впустую мое время и мои ресурсы. Мои тренировки вынужденно заброшены, прогресс застыл, а я вынужден скрываться от СМИ и своих знакомых, любой из которых может оказаться шпионом, получившим деньги за выяснение моей настоящей стадии, пока ты…

— Пока я борюсь с дискриминацией, грозящей исключением моего батальона из состава корпуса, — спокойно, но с нажимом прервал я его, снимая мундир и перекидывая его через спинку стула. — Пока мой батальон выжимает из себя все соки на учениях, чтобы не быть растоптанными теми, кто считает нас деревенщиной, не достойной носить форму четвертого корпуса. Пока я заключаю вынужденное пари на честь и будущее всего моего подразделения с одним из самых влиятельных комдивов здесь и выполняю миссию по зачистке логова повстанцев, которая по всем законам логики и тактики должна закончиться нашим полным и безоговорочным уничтожением.

Я тяжело сел в кожаное кресло напротив, намеренно встречая его холодный, оценивающий взгляд.

— Это не оправдания, Гил. Это факты. Ты хотел бы, поменявшись со мной, вместо тренировок заниматься разрешением не просто каких-то светских ссор, а настоящих столкновений идеологий? Мне пришлось сжечь почти всю оставшуюся жизнь, чтобы поднять шестьсот человек до Хроники и выше, просто чтобы дать им шанс выжить здесь и не быть раздавленными. У меня не было ни дня, ни минуты передышки, чтобы сыграть в твою игру в двойников.

Гильом слушал, его лицо, поначалу искаженное раздражением, постепенно теряло напряженность, сменяясь пониманием и даже легким удивлением. Он медленно откинулся на спинку своего кресла, проводя рукой по лицу, словно смывая усталость и разочарование.

— Ладно, — тихо, почти устало выдохнул он. — Похоже, я действительно недооценил обстановку здесь. Смотрел на все свысока. Признаю и прошу прощения за свое раздражение. Но фундаментальный вопрос никуда не делся. Когда, Макс? Мне нужна сила. Та, что откроет мне дорогу к статусу высшего потенциала. А я тут простаиваю, как корабль на мели, тратя время на интриги и представительские обязанности.

Я усмехнулся, ощущая знакомый, почти пиратский прилив азарта и предвкушения сложной аферы.

— Когда? — я резко поднялся с кресла, опираясь руками о стол и глядя на него сверху вниз. — Хоть прямо сейчас. И я предлагаю поменяться не на месяц-два, а сразу на годик-полтора.

— С чего вдруг такая смена планов? — Гильом поднял бровь.

— Планам свойственно меняться, — вздохнул я. — Если коротко, Маска… уснула. Погрузилась в спячку. Я лишился всех ее активных способностей, в том числе способности повышать стадию засчет поглощения ценностей. Так что теперь мне миссии Коалиции временно без надобности. Все, что мне осталось — это тренировать контроль над мировой аурой. — Я сделал паузу, повернувшись к нему, чтобы видеть его реакцию. — А это, как ты сам понимаешь, можно делать и сидя на кровати в роскошных апартаментах, не рискуя получить гарпун в спину.

— Ты… ты уже управляешь ей? — голос Гильома прозвучал приглушенно, и на его лице отразилось то же самое, почти суеверное потрясение, что было у Шароны. — Но… это же… это уровень Эпоса!

— Скажем так, мне повезло, — пожал я плечами, делая вид, что это пустяк. — Так что расклад теперь кардинально иной. Ты можешь спокойно, без лишних спешки и риска, занять мое место здесь. Никаких сумасшедших миссий с заведомым смертельным исходом, только стандартная служба, плановые тренировки и возможность практиковаться без лишних глаз и давления. А я займу твое место на светских раутах. Буду посещать званые ужины, скучные приемы и… сидеть в своей комнате, отрабатывая контроль над мировой аурой. К сожалению, возможность мгновенно превращаться в тебя я потерял вместе с татуировками. Но раз мы меняемся надолго, косметические артефакты легко скроют любые мелкие несоответствия во внешности.

Лицо Гильома медленно прояснялось, как небо после грозы. Недовольство и нетерпение сменялись пониманием, а затем — тем самым знакомым огоньком амбициозного, жадного до знаний соперничества, который я в нем хорошо знал.

— Мировая аура… — он покачал головой, и по его губам проползла упрямая ухмылка. — Хорошо. Ладно. Знаешь что? Я тоже почувствую эту твою мировую ауру. Обязательно. До того, как официально стану Эпосом. Я заставлю ее подчиниться.

— Хороший настрой, — усмехнулся я, чувствуя, как напряжение между нами окончательно уходит. — Значит, договорились? Ты остаешься здесь, ведешь батальон, растешь в силе без лишних помех. А я отправляюсь играть в изящного принца.

— Договорились, — твердо кивнул он, его взгляд снова стал острым и целеустремленным. — Решай свои неотложные дела с батальоном, проинформируй ключевых офицеров, чтобы не подставили меня по незнанию. Возвращайся на яхту послезавтра, перед официальным отбытием. И не опоздай.

###

Я собрал офицерский состав в своей каюте на «Золотом Демоне». Двадцать три человека смотрели на меня с ожиданием, в воздухе витало напряжение.

— У нас грядут перемены, причем весьма своеобразные, — начал я, обводя их взглядом. — Я и Гильом фон Шейларон временно поменяемся местами. Он будет здесь, на базе, командуя батальоном от моего имени, а я отправлюсь в маркизат Шейларон играть в изнеженного аристократа.

В каюте повисло гробовое, изумленное молчание, нарушаемое лишь гулом систем корабля.

— Это бред, Мак, — первым выдохнул Хамрон, с силой потирая переносицу, будто пытаясь стереть услышанное. — Ты только вдумайся! С твоим-то… уникальным талантом находить проблемы на ровном месте и превращать рутинные задания в эпические побоища… Как ты собираешься изображать чопорного аристократа? А он… он сможет командовать нами? Мы ведь не салонные танцоры!

— Это необходимо, — мягко, но с абсолютной, не терпящей возражений твердостью парировал я. — И это не обсуждается. Главное и единственное правило: никто, абсолютно никто из рядовых бойцов не должен знать о подмене. Гильом будет стараться минимизировать личные контакты с подчиненными, чтобы не раскрыться. Ваша задача — обеспечить бесперебойную работу батальона в штатном режиме и прикрывать его, если что-то пойдет не так.

— А если возникнет внештатная ситуация? — спросила Ярана, ее брови были сдвинуты в строгую линию, а пальцы барабанили по столу. — Он же не знает наших тактик, наших комбинаций, наших условных сигналов. Один неверный приказ в горячке боя — и мы можем понести ненужные потери.

— Он — Артефактор на стадии Кризиса Предания, опытный и талантливый боец, а также общепризнанный гений, — ответил я, глядя на каждого по очереди. — Он справится. А вы — поможете ему. Расскажете что к чему, ненавязчиво подстрахуете. Считайте это… особыми полевыми учениями.

— И сколько нам это терпеть? — буркнул Силар.

— Кто знает, — пожал я плечами. — Пока я не восстановлю Маску и не верну способность раздавать ману, вам все равно придется полагаться в росте исключительно на препараты маны, что этот рост, очевидно, очень замедлит. Так что не отказывайтесь от возможности успокоиться и обвыкнуться с новой силой.

Они переглянулись, и в их глазах я читал уже не открытый протест, а обретенное, пусть и не без внутренней борьбы, принятие. Они доверяли мне, даже когда мои планы казались им откровенно сумасшедшими. Это доверие было той валютой, которую я копил все это время.

Затем я отправился в кабинет Шароны. Выслушав мой обстоятельный, хотя и несколько приукрашенный для пущей убедительности, рассказ о предстоящем маскараде, она откинулась на спинку своего массивного кресла и разразилась таким громким, искренним хохотом, что я на мгновение опешил.

— О, это великолепно! Просто гениально! — выдохнула она, вытирая выступавшую слезу из единственного глаза. — Иномирец-пират-вояка и принц-отшельник, играющие в шпионов по собственному, ни на что не похожему сценарию! Это лучше чем все, что я смогла бы придумать сама!

— Значит, мы можем рассчитывать на ваше… тактичное невмешательство и при необходимости — на прикрытие? — уточнил я.

Ее смех мгновенно стих, сменившись хитрой, оценивающей ухмылкой охотника, загнавшего дичь в угол.

— Можете. Но мое молчание и, если потребуется, прикрытие, обойдутся тебе в одну небольшую, но очень специфическую услугу, Марион.

— И в чем же будет заключаться эта загадочная услуга? — спросил я, отчетливо чувствуя подвох и мысленно готовясь к худшему.

— А вот в этом — вся прелесть и весь риск для тебя, — ее единственный глаз блеснул азартом. — Я оставлю содержание и форму этой услуги целиком и полностью на твое усмотрение. Ты же у нас творческая, нестандартно мыслящая личность. Но знай: если до того дня, как ваша афера благополучно завершится и вы поменяетесь обратно, ты не придумаешь и не предоставишь мне нечто, что искренне поразит меня и заставит почувствовать, что мое молчание того стоило… я не только вас с принцем с триумфом разоблачу перед всем корпусом, но и сама буду громче всех кричать, что вы меня, вашу прямую начальницу, тоже цинично и подло обманули. Честь мундира, репутация, доверие высшего командования — все дела. Понял меня, гений афер?

Я устало вздохнул, глядя на ее торжествующую, хищную ухмылку. Эти игры и этот бесконечный торг… В этот раз мне решительно, до самого нутра, не хотелось в них ввязываться. Правда, выбора у меня не было.

Однако… уголки губ сами по себе поползли вверх. Если я не мог дать задний ход, то я хотя бы наслажусь возможностью переть вперед, отпустив всякие тормоза. Посмотрим, госпожа комдив, насколько у меня получится вас поразить.

Без единого слова, отбросив все расчеты, я поднялся с кресла, обошел ее массивный, покрытый резьбой стол и остановился прямо перед ней, нарушая все возможные ограничения суббординации.

Шарона не дрогнула, не попыталась восстановить пространство. Напротив, ее ухмылка лишь стала шире, почти оскалом, а в единственном глазе заплясали озорные, вызывающие, готовые на все огоньки.

Она молча, чуть приподняв подбородок, смотрела на меня, давая молчаливое разрешение на то, что должно было произойти, всем своим видом бросая вызов: «Ну, покажи, на что способен».

Я медленно наклонился, не сводя с нее взгляда, и прикоснулся губами к ее губам. Легко, почти нежно, вопреки напряжению, что висело в воздухе.

Это был не столько поцелуй, сколько вопрос, пробный шаг, проверка границ. Я отстранился, все так же глядя в ее все такой же насмешливый, оценивающий глаз.

— Ну что? Поразил?

— Даже близко нет, — выдохнула она, и ее горячее, чуть учащенное дыхание коснулось моего лица.

Но в ее низком, сдержанном голосе не было отказа или разочарования, лишь азартный, пьянящий вызов, приглашение идти дальше.

Что ж. Если она хочет спектакля, она его получит. Я наклонился снова.

На этот раз поцелуй был другим — не вопросом, а утверждением. Долгим, властным, полным не произнесенных вслух слов, накопившегося напряжения и того неопределенного электричества, что проскакивало между нами при каждой встрече, из-за ее фанатичного интереса к Маске и моего искреннего восхищения ее красотой и характером.

Моя рука нашла ее шею, пальцы впились в белые пряди волос у затылка. Когда я снова оторвался, ее ухмылка немного дрогнула, а веки на мгновение сомкнулись.

— Так-то… лучше, — прошептала она, и в ее хрипловатом голосе впервые прозвучала легкая, едва уловимая, но предательская дрожь.

Я смотрел на нее, на эту улыбающуюся, все еще пытающуюся сохранить контроль женщину, явно ожидавшую третьего, еще более страстного, окончательного поцелуя, который должен был поставить точку в этой игре.

Вместо этого я, не раздумывая, одним плавным, но быстрым и уверенным движением подхватил ее на руки. Она негромко, сдавленно ахнула от неожиданности, ее единственный глаз расширился от неподдельного, чистого шока. Такой наглости, такого прямого действия, ломающего все ее сценарии, она явно не ожидала даже от меня.

Я не стал ничего говорить, не стал улыбаться. Сохраняя невозмутимое, почти суровое выражение лица, я понес ее к неприметной двери, ведущей в ее личные покои.

Она не сопротивлялась, не вырывалась, лишь инстинктивно обвила мою шею руками. Ее взгляд, полный смеси ярости, любопытства и странного одобрения, пристально изучал мое лицо, пытаясь прочесть мои намерения.

Плечом я толкнул дверь, прошел в полумрак спальни и опустил ее на широкую, покрытую темным шелком кровать. Она приземлилась на спину, ее белые волосы веером растрепались по подушке, создавая разительный контраст.

Я наклонился над ней, опершись руками по обе стороны от ее головы и только тогда снова поцеловал ее. Уже без тени нерешительности.

И вот тогда она окончательно сдалась. Не сломалось, не отступила, а именно сдалась — приняла правила моей игры. С тихим, почти невесомым, глубоким вздохом, в котором растворилось все ее напускное торжество, ее руки обвили мою шею и спину, притягивая меня к себе в ответ, и она позволила себе без остатка раствориться в этом поцелуе и в том, что за ним последовало.

###

После долгого и страстного времени, проведенного в ее постели, я поднялся и начал неспешно одеваться. Воздух в спальне был тяжелым, насыщенным запахом кожи, пота и ее духов, а шелковые простыни все еще хранили тепло и отпечатки наших тел.

Шарона лежала на боку, прикрытая лишь скомканным одеялом, обнажая гладкую спину и линию плеч, ее белые волосы хаотично разметались по темной подушке. На ее лице играла все та же знакомая, хитрая ухмылка, но теперь в ее глубине читалась усталая, довольная мягкость и странная, почти нежная задумчивость.

— Знаешь, — лениво, растягивая слова, протянула она, следя за тем, как я застегиваю мундир, — для того, чтобы по-настоящему поразить меня, этого, милый авантюрист, все равно недостаточно. Придется в следующий раз постараться куда как лучше. Я жду чего-то… эпохального.

Я застегнул последнюю пряжку на мундире, тщательно выровнял складки, повернулся к ней и ответил с такой же игривой, но подчеркнуто серьезной интонацией:

— В таком случае, в свой следующий… деловой визит, я приложу все усилия, чтобы превзойти твои ожидания.

Затем я выпрямился во весь рост, щелкнул каблуками и с абсолютно каменным, невозмутимым лицом, глядя прямо на ее полуобнаженную, развалившуюся в постели фигуру, отдал ей честь — четко, по уставу.

Ее ухмылка дрогнула, губы задрожали, и она фыркнула, подавив короткий, хриплый смешок. Развернувшись на каблуках, я вышел из ее покоев, оставив ее в одиночестве с ее мыслями и нашей новой, своеобразной договоренностью.

Следующий день я потратил на финальные, тщательные приготовления. В том числе, спустившись в шумный подбазовый город, нашел единственную косметологическую клинику, что пользовалась заслуженной популярностью у представительниц прекрасного пола в высшем офицерском составе.

Процедура с использованием специализированных, сложных артефактов, временно перестраивающих кожный покров и мышечный тонус, заняла несколько душных, неподвижных часов, но результат того стоил.

Кожа на лице и кистях рук снова стала гладкой, упругой и сияющей здоровьем, все следы возраста и былых тягот были бесследно стерты. Теперь я внешне идеально, до мельчайшей черточки, соответствовал образу молодого, ухоженного аристократа, не обремененного тяготами службы.

А ночью снова, как тень, прокрался на изящную яхту Гильома, приготовившись к отбытию.