Эволюционер из трущоб. Том 10

Глава 14

Колёса поезда мерно стучали по рельсам, убаюкивая пассажиров. За окном мелькали серые деревья и пустые поля, выглядывающие из-под талого снега. В вагоне было душно и пахло старым деревом и пылью. Проводник принёс чай в гранёных стаканах на подстаканниках с потёртым Имперским гербом. Горячий напиток приятно согревал руки.

Я посмотрел на подстаканник и улыбнулся. Казалось, что тысячи пассажиров, державших его в руках, всеми силами старались стереть герб и у них это практически получилось. Черчесов сидел напротив, задумчиво глядя на проплывающие мимо пейзажи.

— Знаешь, сынок, я ведь всегда хотел написать книгу, — смущённо сказал он. Тихо, практически шепотом. — Хотел, но всё откладывал, думал, ещё успею…

Он замолчал и в вагоне снова воцарилась тишина. Я хотел подбодрить его, мол ещё напишешь! Всё впереди! Однако этому было не суждено случиться.

Поезд резко дёрнулся, послышался громкий скрежет металла. Стакан с чаем выплеснул из себя золотистую жидкость, залив столик, отделявший меня от Черчесова. В следующее мгновение окно разбилось, забросав нас мелкими осколками. Один из них порезал мне щеку.

— Что происходит? — вскрикнул кто-то из пассажиров.

Крик доносился из коридора. Я выглянул в окно и увидел, как вдоль поезда на лошадях, мчалась толпа всадников. Их лица скрывали красные платки, а в руках блестело оружие — мечи, сабли, винтовки. Это были Хунхузы. Китайские головорезы, я читал о них в газете, пока мы направлялись в Хабаровск. Разбойники, не знающие жалости и чести. Просто замечательно. А я-то надеялся, что удастся выспаться в дороге.

— Все на пол! — закричал проводник.

Отстранившись от окна, я выглянул в коридор. Проводник стоял в дальней части вагона, рядом с посадочной дверью. Он выхватил из-под пиджака револьвер и первым встретил врага. Входную дверь выбили с такой силой, что она сорвалась с петель и, как пушечное ядро, врезалась в противоположную стену. Проводник лишь чудом сумел увернуться, а после высунулся из-за угла и нажал на спусковой крючок.

Выстрел! Оглушительный. Словно гром среди ясного неба. Женщины в соседнем купе перешли на ультразвук и стали безутешно рыдать. Я же переключился на Всевидящее Око и понял, что проводник — парень не промах. Один энергетический след быстро угасал, свалившись на пол вагона. Однако лежал он там недолго. В открытый дверной проём запрыгнул один хунхуз, за ним ещё парочка, и ещё, и ещё. В конечном итоге, умирающего просто вышвырнули из вагона, хотя он был всё ещё жив.

Раскосый Хунхуз, издав пронзительный вопль на незнакомом языке, ворвался в вагон и вогнал нож в грудь проводника по самую рукоять. Захрипев, проводник попытался ударить пистолетной рукоятью раскосогопромеж глаз, но не успел. Два новых тычка — в горло и глаз — оборвали его жизнь.

— Раз, два, три, четыре, пять. Я иду стрелять, — проговорил я считалочку и призвал экспериментальный револьвер.

Белый луч врезался в грудь хунхуза, пропалив в ней аккуратное, ровное отверстие. Запахло жженым мясом. Разбойник неверяще посмотрел на дыру в груди. Потрогал её пальцами и рухнул лицом вниз. Выстрел, за ним второй, потом третий. Хунхузы умирали один за другим, хотя парочка из них даже пытались отстреливаться.

Ну, как пытались? Они спрятались за стальной переборкой и думали, что там они в безопасности. Увы и ах, господа. Револьвер с лёгкостью прогрыз металл, а после и отверстия в их телах. Я собирался перезарядить пистолет и продолжить отстрел особо ретивых разбойников, когда услышал хриплый крик Черчесова за спиной:

— Миша!

Обернувшись, увидел, как громадный хунхуз с татуированным лицом замахивается топором прямо на меня. Я увернулся в последний момент, почувствовав свист стали возле самого уха. Черчесов выхватил из трости шпагу и точным ударом вонзил клинок хунхузу в шею. Враг упал, захлёбываясь кровью.

— Спасибо, — сказал я, улыбаясь.

— Не за что, сынок, — кивнул Черчесов, выступая навстречу новому хунхузу.

Сперва я переживал за старика и присматривал за ним. Но после того, как Черчесов уложил третьего по счёту разбойника, я понял, что за себя постоять он сможет.

Хаос распространился по всему поезду. В соседних вагонах раздавались крики, выстрелы, звуки разбиваемых стёкол. Пассажиры, кто мог, пытались отбиваться: молодой офицер в гражданском стрелял из револьвера, держа оборону у входа в следующий вагон. Седой мужчина, явно ветеран, орудовал коротким кинжалом, прикрывая собой женщину с ребёнком.

Я пробирался через этот ад, стреляя из револьвера, швыряя огненные шары под ноги разбойничьих лошадей. Один раз вышло весьма удачно. Огненный шар взорвался, проглотив сразу десяток всадников. Нет, лошадки не пострадали, просто испугались и встали на дыбы сбросив всадников. Уверен наездники, как минимум, переломали себе все кости.

Каждый выстрел или заклинание забирало чью-то жизнь, но хунхузы продолжали наступать, словно их было бесконечное множество.

Позади что-то взорвалось. Взрывная волна бросила меня вперёд, и я больно ударился виском о приоткрытую дверь купе. Перед глазами поплыло, в голове загудело, тошнота подступила к горлу. Я перевалился на спину и увидел гиганта. Он занёс над головой шипастый молот, готовясь размозжить мне череп.

Такими фокусами меня не напугать. Я собирался призвать Оторву и разнести к чёртовой матери этого клоуна, а вместе с ним и крышу поезда, но Черчесов оказался быстрее. В последний момент он заслонил меня, принимая удар на шпагу.

Молот сокрушил клинок и раздробил старику плечо. Граф, сжав зубы, сделал шаг вперёд и вогнал обломок шпаги хунхузу под нижнюю челюсть. Тот захрипел и ударил графа наотмашь, отбросив его к стене вагона, где он безвольно упал на пол.

Больше гигант ничего не успел сделать. Я призвал кинжал и вонзил его в пах этому гаду, после чего потянул лезвие вниз, рассекая плоть по внутренней стороне бедра. Океан крови хлынул из резаной раны, а хунхуз практически сразу рухнул на пол, подёргиваясь в предсмертных конвульсиях.

Я подбежал к Черчесову и осторожно приподнял его голову. Рана оказалась серьёзнее, чем я подумал по началу. Сломанные кости повредили артерию и сейчас кровь, пульсируя, струями вытекала в районе ключицы.

— Даниил Евгеньевич, ну как так-то…? — прошептал я, понимая, что это конец.

Он слабо улыбнулся, глядя мне в глаза.

— Миша… — прохрипел он. — Похоже, книгу я уже не напишу… Обещай, что станешь хорошим человеком и будешь счастлив… — взор Черчесова затуманился.

— Обещаю, — произнёс я, чувствуя, как в груди сжимается сердце.

Его глаза закрылись, дыхание остановилось. Я осторожно опустил его на пол и медленно встал.

— Спи спокойно, Даниил Евгеньевич. Твои люди в надёжных руках, — прошептал я последние слова перед резнёй, которую я собирался устроить.

Долбаные выродки. Человек доживал свои последние дни, может, часы, но вы и это у него отняли. Впрочем, вы же грабители. Что ещё от вас ждать? Я чувствовал, как во мне бурлит ярость, холодная и безжалостная. Подобрав молот хунхуза, я двинулся по вагонам вперёд, в эпицентр сражения. Я не защищался. Я шёл убивать.

Вагоны тряслись, пропитанные дымом, кровью и страхом. Я шагал вперёд, сжимая молот, словно знамя. Знамя моей мести.

В коридоре вагона появился первый хунхуз с окровавленной саблей. Он поднял оружие, но не успел ударить — я поймал его запястье и резко выкрутил руку, с хрустом ломая кость. Он заорал от боли, а я, безумно улыбнувшись, ударил по голове молотом так, что мозги брызнули на стену вагона.

Через мгновение его друг вышел из соседнего купе, держа чей-то отрезанный палец, на котором красовался перстень со здоровенным камнем. Ледяные иглы со свистом пробили коленные чашечки ублюдка и он завалился на пол. Проходя мимо, я опустил пятку на его затылок. Послышался хруст. Ещё одним бандитом меньше.

В следующем вагоне трое головорезов били ногами проводника, закрывавшего собой молодую девушку. Они смеялись, издевались. Тыкали в проводника кинжалом, но неглубоко. Так, чтобы оставлять раны и причинять боль, но не оборвать жизнь.

Я молча подошел к троице и схватил за шею хунхуза, стоящего ко мне спиной. Сжал руку, свернув ему шею, как курице. Его товарищи, взвизгнув от неожиданности, отпрянули назад. Идиоты. Нужно было атаковать, пока был такой шанс.

Ветряное лезвие сорвалось с моих пальцев, перерубив их пополам. Крича от жуткой боли и страха, они упали в лужу собственной крови и барахтались в ней какое-то время, пока не подохли.

— С-с-спасибо, — заикаясь, выпалил проводник, но я лишь схватил его за шкирку и втолкнул в купе вместе с девицей.

Сделал это я вовремя. Из соседнего вагона к нам нагрянули двое. Первый моментально умер. Разряд молнии сорвался с моих пальцев. Электрический разряд заставил мышцы хунхуза сокращаться, от чего тело неестественно изгибалось. Треск разряда разлетелся по вагону, заполняя его ароматами горящей плоти.

Второй разбойник времени зря не терял. Вскинул дробовик, выстрелил. Дробь задела плечо, разорвала костюм, подаренный Черчесовым, но я не почувствовал боли. Я сформировал огненную стрелу и направил на хунхуза. Разбойник закричал, вспыхнув, словно факел. Он бегал по вагону, сбивая всё на пути, пока не вывалился в разбитое окно.

Я двинул в следующий вагон, заметив, что в коридор выглядывают пассажиры. Они смотрели на меня с ужасом и благодарностью. Я не останавливался, лишь коротко кивнул им и пошёл дальше.

В новом вагоне ещё четверо головорезов. Сперва они посмотрели на меня с насмешкой. А потом заметили, что я с ног до головы залит кровью, и почувствовали угрозу. Набросились на меня одновременно. Один замахнулся кинжалом, я рванул вперёд, перехватил руку противника и воткнул его же оружие ему в грудь.

Второй попытался вогнать изогнутый ятаган мне в глазницу. Я отдёрнул голову в сторону, кулаком сломал ему нос. Правая рука метнулась к горлу разбойника — и я вырвал ему кадык. Кровь бурным потоком омыла меня с ног до головы.

Увидев такое зрелище, третий истошно завопил и потянулся за гранатой. Отличный план, товарищ разбойник. Выдернув чеку, он швырнул гранату в меня. Вот только я создал поток ветра, который отбросил боеприпас под ноги хунхузу. Раздался оглушительный взрыв, разорвавший бандита на части.

Четвёртый же чудом уцелел. Он был подростком лет шестнадцати. Уставился на меня, дрожа от ужаса, уронил окровавленное оружие. Дрожащие губы парня молили меня на незнакомом языке. Однако его мольбы не достигли моих ушей. Подобрав с пола осколок стекла, я вогнал его в глаз хунхуза, оборвав его жизнь. Малолетний выродок. Если ты идёшь убивать ни в чем неповинных людей, то будь готов сдохнуть сам.

Кровь была везде: на полу, стенах, моих руках. Но я продолжал идти вперёд, убивая всех врагов на своём пути. Порой мне встречались маги. Не выше ранга адепта. С ними было весьма просто справиться благодаря моему широкому арсеналу заклинаний.

Седой хунхуз сотворил ветряной заслон, не давая пройти дальше, пока его товарищи обходили меня со спины. Хорошая тактика. Отвратительное исполнение. Всё, что мне было нужно сделать, так это прикоснуться к стене поезда, по которой тут же побежала изморозь. Когда она достигла хунхуза, из стены вырвался ледяной шип и пробил череп разбойника.

Добравшись до предпоследнего с начала поезда вагона, я увидел, как два хунхуза пытаются установить взрывчатку, чтобы отделить головной состав и уйти на локомотиве. Я сорвался на бег, стремясь не дать им этого сделать. Один из разбойников заметил меня и метнул кинжал. Довольно точно метнул. Лезвие застряло у меня в животе. Я выдернул его из раны и отправил обратно, вгоняя клинок по рукоять в глазницу хунхуза.

Со вторым разбойником было немного веселее. У него оказался артефактный серп. Хунхуз рассёк воздух, пытаясь вспороть мне брюхо, но я отпрянул назад. Казалось, что удар прошел мимо, ан нет. Полупрозрачная волна распространилась на десяток сантиметров дальше, чем я думал. Так уж вышло, что этот выродок отрубил мне руку. Хвала богам, не ту, на которой был родовой перстень.

Хунхуз рассмеялся и пошел вперёд, чтобы добить. Это и была его ошибка. От нового удара я уклонился. Впечатал колено в пах обидчика. А когда тот скривился от боли, я выбил из его руки серп, схватил за волосы и потащил к сцепке вагонов. Небольшой трап перехода из салона в салон, а внизу постукивают многотонные колёса поезда.

Разбойник что-то кричал, трепыхался. Но моя хватка была сильна. А ярость ещё сильнее. Рывком я подтянул его к себе. Ударил лбом в переносицу, так что тот стал более сговорчивым и практически добровольно бросился под колёса поезда. Бездушная машина разрезала его, даже не почувствовав какого-либо сопротивления.

Я ворвался в головной вагон в надежде найти ещё кого-то. Но он был пуст. Приборная панель, на которой мигают десятки лампочек. Трупы машинистов… и всё. Однако, интуиция заставила меня обернуться. В дверном проёме стоял высокий мужчина с разрисованным лицом, в руках длинный изогнутый клинок, испускал тёмное пламя мерно подрагивающее в воздухе.

Ни говоря ни слова, он ударил. Я потянулся к мане, чтобы сформировать защитный барьер, но клинок, наполненный тёмной магией, разрубил мой щит без особых проблем. Я отлетел назад, почувствовал, как на груди раскрылась глубокая рана. Боль была невыносима, но рана уже начала затягиваться благодаря химерической регенерации.

Оттолкнувшись от стены, я выпустил в него разряд молнии. Он лишь отмахнулся от неё. Чёрный как смоль клинок будто сожрал моё заклинание. Высокий заревел и бросился вперёд. Меч хунхуза прошёл по моей ноге, едва не отрезав её. Я попытался отскочить в сторону, но раненая нога подломилась и я рухнул на пол.

Скорчившись от боли, я потянулся к мане. В воздухе сформировались ледяные и огненные стрелы, со свистом рванувшие к разбойнику. Тот сделал странное движение рукой, за долю секунды воздвигнув перед собой магический барьер.

Этого мгновения мне хватило для того, чтобы призвать Оторву. Мощный луч энергии разнёс тело хунхуза, а вместе с ним испарил и крышу поезда. Внутрь ворвался пронзительный ветер, разбросавший бумаги, лежавшие на пульте машинистов. С трудом я поднялся и посмотрел на ноги, оставшиеся от хунхуза.

— Это тебе за графа Черчесова, — процедил я, сплюнув на пол.

Я тяжело дышал, истратил практически всю ману, живот урчал, как хищный зверь, обещая, что сожрёт меня заживо, если я не дам ему другой пищи. Ну да. За регенерацию приходится платить. Силы почти покинули меня, но, превозмогая усталость, я подошёл к панели управления и потянул на себя рычаг тормоза, благо он был подписан. Колёса завизжали, поезд начал резко замедляться, пока окончательно не замер посреди леса.

Я упал на пол и призвал шоколадку. Надо ведь поощрить себя за вынос мусора. В вагонах позади меня стонут и плачут пассажиры, кто-то шепчет молитвы. Откусив батончик, я почувствовал солоноватый вкус крови. На моих руках была чужая кровь, смешанная с моей собственной. Я сделал то, что должен был. Но легче от этого не стало.

Имперские гвардейцы прибыли спустя пару часов. Их броневики медленно подъезжали к искорёженному составу, на фоне которого серые фигуры пассажиров смотрелись потерянными и уязвимыми. Я стоял у открытой двери вагона, глядя на разорванные на части тела хунхузов, и ощущал только холод внутри. Слева послышался грубый голос:

— Господин Черчесов? — ко мне подошёл высокий худощавый следователь в строгом сером пальто, его взгляд был цепким и усталым. — Пассажиры рассказали, что вы здесь устроили настоящую бойню. — Он заглянул в вагон и, с уважением посмотрев на меня, добавил. — Спасибо вам, Михаил Даниилович. Если бы не вы, погибло бы намного больше народа.

Он говорил это искренне, без фальши, глядя мне прямо в глаза, а после протянул руку для рукопожатия.

— Это лишнее. Любой аристократ на моём месте поступил бы так же, — коротко ответил я.

— Возможно, так оно и есть. Однако, большинство аристократов отдали богу душу в этой поездке, а вы умудрились выжить и отбить нападение, — замявшись, произнёс следователь и понял, что сболтнул лишнего. — Позвольте выразить соболезнования в связи с гибелью вашего отца. Он был достойным человеком.

Я молча кивнул. На сердце было тяжело. Смерть Черчесова была неизбежна, но он мог прожить на пару недель, а может, и месяцев дольше. Я скрипнул зубами, стараясь подавить вспышку гнева, обиды и вины одновременно. Следователь отвёл глаза, вздохнул и снова заговорил:

— Чёртовы телевизионщики, — зло выплюнул он. — В СМИ просочилась информация о нападении на Императорский дворец. Судя по всему, китайцы восприняли это как знак слабости. Они атаковали границу сразу в десятках мест. По всей линии идут бои, и Империя оказалась в непростой ситуации. А тут ещё и чёртовы хунхузы просочились.

Я слушал, сжав кулаки. Эффект бабочки. Одно моё решение в Хабаровске стало причиной катастрофы в масштабах всей страны. Я спас бабушку, но подписал смертный приговор Черчесову. Проклятье. Всё повторяется в точности как в Дреморе. Я словно плыву на дырявой лодке посреди шторма. Латаю одну дыру, а в это время через другие просачивается вода.

Мог ли я поступить иначе? Если бы не спас бабушку, сейчас, возможно, Черчесов был бы жив. Но тогда её смерть была бы на моей совести. Что бы я ни выбрал, кто-то должен был умереть. На душе было муторно от осознания этой неизбежности.

— Спасибо, что сообщили, — ответил я наконец. — Мне нужно заняться похоронами.

Следователь понимающе кивнул и отступил в сторону, позволив мне остаться наедине со своими мыслями. Я вернулся в вагон и подошёл к телу Черчесова. На его лице застыла едва заметная улыбка — спокойная, умиротворённая. Он ушёл, как хотел: достойно и героически, защищая свою мечту. Защищая меня. Это был его выбор. Его плата за счастье. Всё, что я могу сделать, так это почтить его память.

Спустя три недели Югорск встретил меня холодным ветром и серым небом, будто сам город скорбел о гибели своего хозяина. Снег уже растаял, на деревьях начали распускаться почки.

На родовом кладбище Черчесовых собрался гвардейский полк, приехал Малышев с дочерьми, а кроме них не было никого… Это лишь подчеркнуло то, что Черчесов был одинок при жизни и в могилу он уходит под тяжелые вздохи совсем немногих верных ему людей. Когда гроб начали медленно опускать в могилу, командир гвардии тихо отдал приказ:

— Смирно! Отдать честь!

Гвардейцы выпрямились, вытянувшись в одну линию. По команде прогремели залпы в воздух, резкий, зловонный аромат жженого пороха ударил в нос. Священник прочитал молитву — и могилу стали закапывать.

Чёрные комья земли падали с грохотом на деревянный гроб, а глаза гвардейцев уставились на меня. Уверен, после сегодняшнего дня, многие из них уволятся из гвардии и уйдут. Я их понимаю. Невесть откуда взялся сын графа, который на него даже не похож, а сам Черчесов скоропостижно скончался. Вопросы, смятение, возмущение, попытка найти крайнего в том, что их господин погиб.

Я толкнул речь о том, как Черчесов, позабыв про раны, сражался с хунхузами. Описал его истинным героем, достойным воспевания в легендах. Народ слушал. Молча. Беспристрастно. Поведал о том, что он спас мне жизнь. Это было неправдой, ведь я бы и так выжил. Но ни Черчесов, ни его люди этого не знали и не узнают. Пусть он запомнится хорошим человеком, хоть и наворотил бед по глупости.

Церемония закончилась, люди начали медленно расходиться, тихо переговариваясь. Я остался у могилы, не спеша бросил горсть земли на гроб. Холодные комки ударились о крышку. Печаль и тоска захлестнули меня с головой. Зараза. Ну и как я должен спасти весь мир от войн, если я не могу спасти даже одного-единственного человека?

— Господин Черчесов? — послышался из-за спины негромкий голос.

Я повернулся. Передо мной стоял пожилой человек в тёмном строгом костюме с аккуратно подстриженными седыми усами. Видел я его впервые. Мужчина тут же представился.

— Глеб Сергеевич Васнецов, я юрист. Служил ещё у вашего деда.

— Рад знакомству, — кивнул я.

— Простите, что беспокою вас в такой момент, — тихо произнёс он, — но граф Черчесов не успел написать завещание. Вы его единственный законный наследник, и есть несколько формальностей, которые необходимо соблюсти как можно скорее.

— Я понимаю, — ответил я устало. — Что именно требуется от меня?

Юрист поправил очки и неторопливо пояснил:

— Для начала, нужно будет посетить канцелярию в Югорске. Там уже подготовлены бумаги. Всё, что от вас требуется — поставить свою подпись и печать рода Черчесовых. После этого вы официально вступите в права владения землями и унаследуете род Черчесовых.

Я внимательно выслушал его и сказал:

— Спасибо, Глеб Сергеевич. Займёмся этим завтра утром.

Юрист сдержанно поклонился и удалился. Я остался у могилы один, глядя на надгробие, на котором пока не было имени. Скоро здесь высекут слова о жизни человека, который ушёл достойно, с улыбкой на лице. И теперь я понимал, что этот титул и эти земли — не просто наследство. Это был долг перед человеком, для которого я успел стать всем. Долг, который я должен выплатить сполна.

— Надеюсь, Даниил Евгеньевич, ты попал в лучший мир. А я постараюсь, чтобы твои земли процветали, а люди жили счастливо.

Развернувшись, я направился прямиком в родовой особняк. Нужно разобраться с бумагами и найти родовое хранилище. Уверен, оно здесь имеется.