Гасконец. Том 2. Париж

Глава 16

Получить аудиенцию у короля после этого было совсем несложно. Мне не пришлось даже находить Ларошфуко или Анну Австрийскую. Я отправился в Лувр, и мне сказали, что Его Величество уже давно ждёт меня. Меня провели по длинным коридорам и широким, облицованным мрамором, залам, с колоннами и изящными драпировки. Если честно, выглядело всё примерно так же, как в светском фильме. Только там было ещё намного светлее.

Может быть, и я слишком предвзятый, но я надеялся, что Лувр будет чем-то грандиозным. Он оказался просто красивым. Какой-нибудь советский дворец культуры в конце 80-х в целом мало бы от него отличался. Если бы не обилие золота и других, на мой взгляд, совершенно безвкусных украшений. Так или иначе, я оказался возле кабинета Его Величества.

Меня впустили. Внутри, за большим дубовым столом сидел сам Людовик XIII. Анна Австрийская тоже была в кабинете, в метре от мужа. Она стояла у окна, сцепив руки в замок и опустив их вниз. Женщина казалась печальной, но все равно едва заметно улыбалась. Я тоже улыбнулся, поклонился им, а затем встал на колени.

Король лишь взмахнул рукой:

— Поднимайтесь, шевалье! Если то, что нам нужно у вас, значит…

Я кивнул и ни слова больше не говоря, вытащил из сумки на поясе подвески. Король аккуратно взял их в руки и осмотрел.

— Да, действительно, как и помню… ключ, который Ришелье умолял меня не использовать, до самого страшного часа.

— Неужто он настал? — спросил я.

— Нет, наоборот, — Людовик усмехнулся. — Вы дали мне надежду, а значит, я хочу встретиться с призраками лицом к лицу, а не бояться их больше.

Ответить мне было нечего. Я просто опустил голову, соглашаясь с неясной для меня смелостью Его Величества.

— Шевалье, — обратился Людовик XIII ко мне, — Не составите нам компанию?

Я смутился на мгновение и сказал:

— Не думаю, что я вообще имею право знать о том, что происходит. Ваше Величество, возможно, мне лучше отправиться домой и забыть о том, что я делал и где был. Мне стоит забыть о том, что я вообще видел эти подвески.

Анна подошла к Людовику и осторожно коснулась его плеча. Король вздрогнул, и видно было в первое мгновение, что это прикосновение было для него совсем некомфортным. Однако прошла секунда, и он положил свою руку поверх ладони Анны Австрийской.

Людовик XIII посмотрел на королеву. В его глазах не было нежности, но была какая-то глубокая, тяжёлая благодарность. Несколько секунд Король и Королева смотрели друг на друга, а затем Анна Австрийская сказала:

— Мне кажется, что вы достойны узнать эту тайну, шевалье, поскольку вы спасли меня. Проявили христианское милосердие. И теперь я могу доверять вам больше, чем любой другой живой душе на этом свете. Кроме своего мужа.

Людовик рассмеялся:

— Если честно, за последние двадцать лет, я не так уж и часто слышал слово «муж» из ее уст.

Анна не обиделась, она не покраснела и не отвернулась. Но лишь склонила голову, как настоящая христианка и сказала:

— Мы оба подводили друг друга, Ваше Величество.

Людовик встал. Он не сбрасывал руки Анны, но аккуратно снял ее с себя. Потом он, повернувшись спиной и, скорее всего, коснулся губами ладони жены.

Впрочем, он наверняка специально так встал, и я не мог разглядеть детали. Да мне и не особо хотелось их разглядывать. Я опустил взгляд в пол, а затем Людовик сказал:

— Шевалье, вы идите с нами.

— Куда?

— На кладбище Сорбонны.

— Мы что, будем раскапывать еще одну могилу? — скорее пошутил я, но по лицу Анны Австрийской пробежала тень, а Людовик тяжело вздохнул:

— Боюсь, это могильный сезон, друг мой. Сначала Ришелье, затем могила Бекингема, а теперь мы возвращаемся в Сорбонну, чтобы найти одно старое-старое захоронение.

Я вздохнул, поделать тут было ничего нельзя. Если Его Величество зовёт, значит надо отправляться. Когда мы вышли из Лувра, карета уже ждала нас. Мне позволили ехать рядом с Его Величеством, хотя, если я правильно понимаю, это могло быть нарушением какого-то мало понятного мне протокола. Но, видимо, ситуация была чрезвычайной.

Я старался как мог, чтобы не подставить себя каким-нибудь дурацким и противоречащим этикету действием. Сел последним, всё время кланялся, старался не находиться слишком близко. Однако, Король и Королева вели себя достаточно спокойно и никак не выражали мне, что я не знаю своего места.

В любом случае, мы проехали до кладбища Сорбонны. Нас многие видели, и ни для кого не было секретом, что Его и Её Величества отправляются на знаменитое место захоронений. Возможно, все думали, что они едут навестить могилу в Ришелье.

Я заметил, что снег начал потихоньку таять. Октябрьский снег, выпавший слишком рано, вновь уступал права настоящей парижской осени. В глаза бросались голые деревья, и снова робко начали щебетать птицы. Особенно на кладбище.

Мы вышли из кареты. Нас никто не сопровождал. Охрана осталась в церкви Сорбонны, да у кладбищенских ворот.

Мы добрались до старого королевского склепа. Я сначала не поверил своим глазам, но Его Величество сам открыл двери склепа. Не знаю откуда он мог добыть ключи. Я всегда думал, что ключи от склепов должны быть только у хранителя кладбище. И тем менее, свой набор был и у Его Величества Людовика XIII. Я зажег факел, что висел на стене рядом со входом, для того.

Король прошел первым, затем проследовала Анна Австрийская. Я шёл последним, неся с собой факел. Мы спустились по ступеням вниз. Склепы уже стали мне совсем привычными. Я определенно видел склепы и кладбища куда чаще, чем сам бы хотел.

Мы добрались до одного из саркофагов, совсем-совсем крохотных, в который не смог бы поместиться и шестилетний ребенок.

Людовик посмотрел на подвески, а затем разбил янтарь и вытащил ключ. Я заметил, что саркофаг был больше похож на сейф. Если присмотреться и стереть с него пыль… То, что можно было принять за каменную крышку, на деле было крышкой сундука. С петлями и замком. Который бы легко открывалась нужным ключом. Его Величество сказал:

— Здесь покоится мой средний брат. Старший из моих двух братьев. Я думаю, вы знакомы с Гастоном Орлеанским, принцем крови?

Я покачал головой. Знакомиться с братьями Короля мне ещё не приходилось. Людовик же грустно рассмеялся:

— Уверен, Гастон чрезвычайно опечален тем фактом, что Анна родила мне сразу двух сыновей.

Я усмехнулся. Людовик же провёл рукой по крышке саркофага.

— Моему дорогому среднему брату мы не успели даже дать имени.

Его Величество щелкнуло замком, и маленький саркофаг отворился. Внутри было пусто. Я несколько секунд смотрел внутрь, а потом спросил:

— Стойте, погодите, как так вышло?

Его Величество улыбнулся и сказал:

— Я всегда это подозревал. Думаю, это общая тайна Ришелье и моей дорогой матери.

Он вздохнул. Анна Австрийская прижала его к себе, ничуть не стесняясь. Я видел, что королю это не слишком приятно. Секунду или две он скорее боролся с собой, а затем не столько смирился, сколько наконец-то принял помощь. Женщина прижала его к себе и Людовик тихо произнес:

— Я догадывался, что его тела здесь не будет.

— Ваш брат умер? — спросил я.

— Еще ребенком, совсем маленьким. Но, боюсь, что наша мать его попросту спрятала.

— Как это вообще возможно? Зачем кому-то похищать среднего сына? Зачем вообще матери красть или прятать своего же ребёнка?

— Может быть, из-за конфликта с отцом. Может быть, из-за смерти отца. Может быть потому, что она хотела сделать Францию Испанской.

— Что вы имеете в виду?

— Моя мать, когда стала регентшей, перестроила двор по моде Габсбургов. Хотела, чтобы мы перестали воевать, наплевав на желания отца и народа, — Людовик говорил спокойно, ничуть не обвиняя мать. Кроме печали в его голосе не было никаких эмоций.

— Эта женщина устроила наш брак, — тихо произнесла Анна Австрийская. В свете единственного факела, лицо королевы казалось почти призрачным.

— Меня бы никто не позволил воспитать так, как она бы сама хотела, — усмехнулся Его Величество. — Что же до моего брата… я помню, что малыш заболел. Я помню, что лекари приходили и помогали ему. Я помню, что он шел на поправку, а потом исчез.

— Но почему тогда гроб пустой? Почему не похоронили другого младенца, раз уже ваша мать решила спрятать настоящего?

Людовик покачал головой.

— Может для того, чтобы у него был повод, вернувшись, сказать: «Поглядите в склеп, там никого нет, я всегда был жив»?

— Слишком сложно… красть собственного ребёнка, увозить из Лувра. Чтобы надеяться, что через много лет он вернётся, каким-то образом пережив вас? Ваше Величество, при всей любви парижан к заговорам, это не выглядел чем-то правдоподобным.

Я погладил подбородок, пытаясь собраться с мыслями. Король кивал, словно соглашаясь со мной, но погруженный в свои собственные размышления. Тогда Анна Австрийская сделала шаг ко мне и сказала:

— Вы не поймете матери. Если бы я могла, я бы тоже своего младшего сына отправила подальше от всего этого.

— Нет, так быть не может. Вы воспитаны королями, и благословлены этим.

Королева посмотрела на меня, в её глазах читалась боль. Она качнула головой и сказала:

— Нас заставили… нас заставили сойтись, как мужа и жену, когда мы были ещё детьми. Если бы я могла спасти своего ребёнка от такой участи, я бы поступила также как и Мария Медичи.

— Ладно, — я поднял рук, отчего пламя факела лизнуло потолок склепа. Ваш брат жив. Знает ли он о том, что сам королевский кровей.

— Возможно знает, моя мать не стала бы ему лгать. Может быть, она держит его при себе как запасной вариант. Если бы я умер до того, как оставил наследника.

Я спросил:

— Вы уверены, что мне вообще можно об этом знать?

— Я доверяю вам, шевалье. Доверяю вам, поскольку вы пытаетесь спасти мне жизнь. Говоря об этом, я следую вашему совету и немедленно отправляюсь в Гасконь. Вместе с женой, если она этого пожелает.

Анна схватилась за Людовика и кинула. Они очень-очень грустно улыбнулись друг к другу. И хотя в этих улыбках было больше боли, чем любви, хватало в них и благодарности с молчаливым пониманием. И принятием.

— Я поеду в Гасконь, а вы займитесь делами моего королевства вместе с Мазарини. Я боюсь, что как только я покину Париж, заговорщики сразу же пустят слух о том, что я болею и умираю.

— Поэтому вы хотите уехать, вы хотите их выманить?

Его Величество усмехнулся.

— Вы прозорливы, прямо как ваш друг де Порто. Если честно, этот старый кот предложил план де Тревилю, в ночь перед вашей поездкой в Англию. Мы все обсудили с Мазарини и де Тревилем. И решили, что поступим именно так.

— Я не успею собрать всех своих людей. Тем более, тайно привезти их в Париж. Но я вызову дюжину самых достойных, чтобы они сопровождали вас.

— Весьма разумно, судя по прошлым событиям… им хватит наглости и убить меня, как отца. Прямо в карете, — по какой-то причине, Людовик улыбался, произнося эти слова.

То ли это был какой-то непонятный мне королевский фатализм. То ли такая сильная гордость за отца, что даже похожая смерть считалась чем-то хорошим. Мне этого было не понять. Между тем, Его Величество продолжал:

— Когда заговорщики объявят о моей ужасной болезни, они попытаются что-то сделать с Мазарини. Тогда то вы и добьете их. Я уверен, что хотя бы парочка гадюк, что устраивала заговор вместе с де Шеврёз и де Бофором, ещё жива.

Король задумался на секунду, а потом сказал:

— Мне сказали, что де Бофор сбежал из Бастилии?

— Он бежал недалеко, мне пришлось убить его по дороге в Париж.

— Он сам это выбрал, — покачал головой Людовик. — На этом мы попрощаемся, шевалье.

Он закрыл саркофаг, и я увидел на его лице улыбку. Король сказал: \

— Малыш, все-таки выжил. Если честно, это самая лучшая новость, что я получал после новостей рождении сына.

Я хотел сказать что-то поддерживающее, но для этого здесь была Анна. Она взяла мужа под руку и втроём мы покинули склеп. Король, действительно, уехал в течение нескольких дней. Диего, вместе с доверенной дюжиной самых яростных и бешенных моих солдат, едва успели прибыть в Париж. И сразу же отправились в новый путь.

Мне повезло, и я смог вооружить их новым оружием. Аркебузами с нарезными стволами, а также дополнительными пистолетами. На этот раз с кремниевыми замками. Я строго настрого запретил выбрасывать старые пистолеты с колесцовым замком. Они должны были оставаться под рукой, на случай осечек (о которых меня честно предупредил оружейник).

И, наконец, пришла пора выложить на стол мой давно припрятанный козырь. Мы все подозревали нового друга Анри д'Арамитца, молодого (как оказалось) Конде.

Маленькая Джульетта, переодевшись мальчишкой, отправилась его поместье, в качестве прислуги. Проделать это было несложно. Пусть Анри д'Арамитц уже не мог поспособствовать подать какую-то протекцию, у нас оставалось множество друзей в Париже. Мы решили действовать через многочисленных поклонников таланта Сирано де Бержерака.

Стоило носатому появиться в свете и сказать несколько хвалебных слов, как все сразу же начинали восхвалять следом за ним любого. Сирано мог таким образом заставить парижан любить помойную крысу. А уж когда дело дошло до «примернейшего мальчонки, дворянина из обедневшей семьи, настоящего пажа, знакомого и с уходом за оружием и с поэзией», отбоя от желающих пристроить бедного мальчика не было.

Так что молодая Джульетта, под псевдонимом и на зависть всем знатным людей Франции, отправилась к принцу Конде. Притворяясь мальчишкой, она подавала ему вино, развлекала куплетами и всячески выполняла роль мелкой прислуги.

Тем временем мы вернулись в наш дом и какое-то время провели в тишине и спокойствии. Планше немного грустил, поскольку Джульетту мы оба считали почти что дочкой. И, пусть и короткая, но разлука с ней, опечалила слугу. Сирано де Бержерака, несмотря на ранение, всё-таки приняли в мушкетёры. Было ли это сделано благодаря его личным подвигам, или же моей протекции, я и сам не знаю.

Держу пари, дело было в том, что за эти несколько дней я успел дважды отругать носатого за то, что он лезет в драку, даже когда на нем нет живого места от ран. Оба раза наш разговор случайно слышал де Тревиль, и скорее всего, то что меня в Сирано раздражало, ему наоборот очень понравилось.

Вместе с де Бержераком, посвятили в мушкетеры и меня. Поскольку мы оба были героями Арраса, нам наконец-то выдали голубые плащи, шпаги и шляпы. Если честно, я думал, что это никогда уже не случится. Впрочем, в самой церемонии я был скорее зачарован. Не было фанфар и толпы зевак, никто не бросал в небо шляпы.

Мы просто пришли в кабинет к де Тревилю, мало чем отличающемуся от того, что описывал Дюма в своей книге. Кабинет располагался на втором этаже здания, где вечно проходили какие-то приёмы. Выслушали краткое напутствие, выпили вина, получили плащи, шляпы, форму. Шпаги, лошадей и оружие нужно было купить самим, но в целом мы жаловаться было не на что.

После получения своего голубого плаща, я отправился в оружейную Пьера Берже и попытался реализовать там свои ценные бумаги. Когда-то давно, еще будучи в Гаскони, я начал печатать облигации своего собственного номинала. В целом на юге Франции они ходили хорошо. В первую очередь потому, что были подкреплены мощью моего маленького ЧВК. Все на юге знали, что каждые несколько месяцев в Гасконь возвращаются наёмники с щедрой добычей. И что у шевалье д'Артаньяна всегда будут деньги, чтобы облигацию реализовать.

Я попытался вручить их Пьеру Берже (точнее, его достойному отцу, поскольку самого Пьера я так и не увидел). И, как выяснилось, слух о том, что сотня гасконцев, работающих как раз на шевалье д'Артаньяна, покончила с Заговором Высокомерных, обошла уже весь Париж.

Так что облигации, обеспеченные славой моего ЧВК, были неплохо приняты. Наша небольшая рекламная акция, проведенная против Анны да Шеврёз, и правда имела успех. Таким образом, я смог заплатить за поставку в Гасконь не только аркебуз, но и специалистов.

Мне нужны были оружейники. Конечно, мои нидерландцы справлялись хорошо, однако их было не так уж и много. А предприятие лишь разрасталось. Так что, я повелел отправить несколько человек туда.

Вместе с ними я отправил письмо, рассказывающее всё о том, что я помнил о конвейерном производстве. Когда не один человек варит ствол, а другой собирает механизм. А когда одной большой ленте, группа людей собирает несколько механизмов сразу. Для этого, мне нужно было больше людей. И чтобы обучали молодых, и чтобы обменивались опытом друг с другом.

Чем больше мы будем делать оружия, тем проще нам будет жить в будущем. Я заказал ещё сотню аркебуз с нарезными стволами, в дополнение к тем, которыми вооружил кортеж Его Величества. Они точно должны были помочь нам в следующих сражениях, поскольку я был уверен — начавшаяся во Франции неразбериха просто обязана будет вынудить испанцев снова атаковать наши северные границы.

Мы с Миледи также искали доктора, для того, чтобы провести церемонию свадьбы. Однако у гугенотов сейчас были свои проблемы, и они явно готовились скорее к вооруженному противостоянию, чем к свадьбам.

Более того, зная, что Миледи хочет выйти замуж за мушкетёра, который давно доказал свою лояльность Королю, ей многие отказывали. Проблемой было и то, что я, в общем-то, действительно не был похож на гугенота. В конце концов, пришлось спросить д'Арамитца. Он, будучи человеком ученым, хоть и опальным среди своих друзей, долго сомневался.

В конце концов, он сказал:

— Ладно, если Господь так желает, то я проведу церемонию и нареку вас мужем и женой. Однако вы, Шарль, мои браться по вере правы. Сами вы не гугенот, почему я должен женить вас?

Я сказал:

— Так я не то чтобы часто читал Библию на латыни.

— Дело не только в латыни, Шарль, есть множество…

— Я знаю-знаю-знаю, — я поднял вверх руки, признавая своё поражение. — Слушай, Анри, я готов принять ваши гугенотские законы. Если это важно для моего брака, если это важно для моей женщины. Если Париж стоил мессы, то Анна стоит домашней молитвы.

В конце концов, к католичеству у меня точно никогда не было никаких теплых чувств. На том и порешили. Анри д'Арамитц сказал, что ему нужно какое-то время, чтобы подготовиться. Прочитать нужные книги и, самое главное, дождаться, пока во Франции Установится какой-то мир.

Мы согласились, хотя, если честно, я уже, я начинал уже терпение. Мне хотелось, как можно скорее называть Миледи своей женой. Мы провели следующие несколько дней в компании друг друга: прогулки и нежные вечера сменялись общей молитвой и долгими разговорами.

Мушкетерская служба меня еще не звала, это оказалась в высшей степени синекура. Мне почти не нужно было ничего делать, разве что временами выбираться с другими мушкетерами в казармы. Даже каких-то городских патрулей, и тех не было. Мы просто прожигали не крупное жалование. Его Величество, в его путешествии в Гасконь, сопровождали и мои наёмники, и королевские мушкетёры. Но наш квартир Людовик оставил в Париже.

И вот, как и предполагал Людовик XIII, когда новость о его поездке в Гасконь на лечение дошла до Парижа, начались первые беспорядки.

В тот день ничего не предвещало беды, и я даже не заметил, как улицы начали медленно заполняться людьми. Это были и горожане, и дворяне, но каждый из них перешептывался о том, что кровь смертельно болен, и за молодого Людовика XIV уже взялся Мазарини.

Дворяне не могли этого позволить, и каждый из них был уверен, что вышел на площадь перед Лувром сам. Хотя, разумеется, руководила каждым из ним чья-то невидимая рука. Рука, которую мы так и не поймали.

Я обнаружил, что людей становится все больше и больше, когда мимо нашего окна прогарцевала небольшая группа всадников. Все они были вооружены, все они кричали что-то роялистское, что-то поддерживающее короля. Который, по очевидным причинам был бы не слишком рад тому, чтобы его народ вытворял такое бесчинство.

— Нам пора, — сказал я Сирано де Бержераку, выглядывая из окна.

Носатый тут же схватил за свой плащ.

— Я готов, дружище, — усмехнулся он, а затем потрепал по голове Планше. — Берем с собой оруженосца?

Планше слова про оруженосца явно понравились. Он заулыбался и схватил со стола пару пистолетов, которые прямо сейчас чистил. Я сказал:

— Кто-то должен охранять дом. В конце концов, Анна здесь, и я бы не хотел видеть ее на площади среди восставших.

— Но это еще не восстание, приятель, — рассмеялся Сирано де Бержерак, засовывая пистолет себе за пояс. — Восстание будет, когда мы убьем кого-то из дворян. Вот тогда станет весело.