Гасконец. Том 2. Париж

Глава 5

Я первым бросился на того, что держал в руках пистолет. Простой парижский бандит, он не успел даже поднять оружие. Моя шпага вошла ему в грудь и в то же мгновение я выхватил пистолет из ослабевающих рук.

— Я прикрою! — крикнул де Бержерак, как обычно забывший про свои раны. Он выхватил шпагу и набросился на молодчиков с тесаками.

Я выстрелил в лидера. Пистолет бы не ахти какой, и пришлось целиться куда ниже, чем я хотел попасть. Но руку я уже набил, расстояние было небольшим. Лидер с хрипом осел. Тогда опомнились и остальные.

Планше метнул нож в того, что с верёвкой. Не самый опасный был противник, но мог подкрасться ко мне сбоку. Подмигнув слуге, я вышел один против двоих оставшихся. Те зарычали и побежали прямо на меня. В узком проулке двум шпагам было не размахнуться. Бедолаги скорее мешали друг другу.

— Кто назовёт имя заказчика, останется жив! — крикнул я.

За моей спиной кто-то захрипел. Оборачиваться не было времени, но следом за хрипом последовал довольный смех Сирано де Бержерака. Значит всё в порядке.

Первый налетевший на меня бандит сразу же напоролся на шпагу. Драться эти босяки совсем не умели. Второй, вместо того, чтобы отступить, запнулся о труп товарища и растянулся на земле. Я пнул его в лицо и побежал на помощь де Бержераку.

Тот дрался достойно, учитывая его раны. Старался всем тело закрыть Джульетту и не подпустить к ней бандитов. Один из них уже лежал на земле. Второй медленно отступал.

— Имя! — крикнул я, но тщетно.

Негодяй с тесаком снова налетел на де Бержерака, совершенно не защищаясь. Просто голая ярость и грубая сила бандита. Носатый пронзил его насквозь. Тогда я обернулся к последнему выжившему. Тот стоял на коленях и читал молитвы. Планше уже обвязывал его шею верёвкой.

— Только Старший знал, кто нанимает! — захныкал бандит, когда мы приблизились. — Мы ничего не знаем, месье д'Артаньян, клянусь.

— Душить? — поинтересовался у меня Планше. Я покачал головой.

— Вспоминай, — сказал я.

— На кладбище! — вдруг заулыбался бандит. — Он два дня подряд на кладбище ходил, у церкви! Там, значит, и разговоры разговаривал.

— Планше, пусть бежит. Увижу ещё раз, вскрою.

Бандит снова запричитал. Слуга с усмешкой стянул с него верёвку. Клянусь, в жизни не видел, чтобы кто-то так улепётывал. Я повернулся к де Бержераку. Тот стоял, бледный, опираясь спиной о стену. Достать его никто не достал, но излишняя активность точно на пользу не шла.

— Еще пол дюжины, — сказал де Бержерак. — Давайте пройдём через кухню.

Мы согласились. Тащить раненого, пусть и по ночной темноте, в дом королевского бальи прямо через парадный вход, было чересчур даже для меня. Спустя десять метров, мы вывернули из подворотен. Джульетта выскочила первая, проверила, что лишних глаз нигде нет. Мы быстрым шагом — насколько позволял побитый жизнью де Бержерак — перешли на другую сторону улицы. Там уже обогнули дом и поднялись на крыльцо кухни. Планше постучал, и через минуту нам открыла дверь полненькая женщина, лет пятидесяти. Увидев Планше, она сперва испугалась, но потом заметила носатого.

— Месье де Бержерак! — всплеснула руками женщина.

— Он самый, — ответил тот.

— Ну неужели опять⁈ — женщина помогла Планше ввести раненого в дом. Следом вошли и мы с Джульеттой. Девушка закрыла за нами дверь.

Мы оказались в небольшой кухоньке, заставленной бочонками с грибами и корзинками овощей. Кухарка — скорее всего это была она — усадила де Бержерака на плохонькую деревянную табуретку и принялась осматривать его лицо.

— Что там за шум, Мари? — послышалось из глубины дома. Кухарка крикнула:

— Это месье де Бержерак! Снова!

Ей ответили не сразу. Пока мы осматривали как там парижанин, в кухню вошёл усатый. Королевский бальи, кажется, нисколько не удивился тому, что Сирано привёл друзей. Он опёрся плечом о дверной косяк, с интересом разглядывая всех нас. Сложив длинные руки на груди, мужчина спросил:

— Что ж. Вот и вы, шевалье.

— Вы знали, что мы друзья, так?

— Разумеется, шевалье, — ответил королевский бальи.

— Ну и идите к чёрту, — сказал я и повернулся к раненому. Плерво только рассмеялся, и подошёл ближе.

Я же ещё раз оглядело Сирано. Тот был поцарапан, много где, но кровь уже запеклась. Руки, ноги, грудь. Даже нос. Кажется, нос пострадал сильнее всего. Но я понятия не имел, можно ли с ранением в лёгком — пусть и прошлогоднем — так долго дышать дымом.

— Мы решили, нам нужен цирюльник, — сказал я.

— Промыть раны и перевязать мы его сможем без посторонних лиц, — шевельнулись усы.

— Вы подружились с Сирано, чтобы подобраться ко мне? — решил я задать прямой вопрос. Носатый засмеялся. Даже бальи улыбнулся.

— Мы дружим больше десяти лет, умник, — сказал Сирано де Бержерак.

— Но, не скрою, я задавал о вас вопросы, когда узнал, что вы приедете.

Я кивнул. Какое-то время мы молча перевязывали наших героев. Сирано я назначил героем за то, что он прикрыл Планше и Джульетту, дав им сбежать. А слугу за то, что во время побега не забыл о деньжатах. Когда закончили, кухарка расстелила Джульетте у себя в комнате. Раненных определили в гостиную, правда кроватей для них не нашлось. Пришлось разжигать камин и раскладывать по полу одеяла. Мы же с Плерво поднялись на второй этаж, где был его кабинет.

Точнее, просто маленькая комнатка, с одиноким столом и парой стульев. Я ожидал увидеть книжные шкафы, бумаги, огромную картотеку или что-то подобное. Но в комнате не было ничего лишнего. Даже стол был скорее декоративным элементов, подставкой для многочисленных свечей. На нём не было ни следов от чернил, ни каких-то разбросанных записок. Помещение, в целом, больше напоминало допросную, чем кабинет.

Я уселся на стул, откинул голову назад и тихо застонал. Усатый подошёл к столу, начал по одной зажигать свечи. Со временем, пространство вокруг стало достаточно светлым, чтобы бальи был уже не нужен свет из коридора. Там, впрочем, свечей было куда меньше, чем в кабинете. Усатый закрыл дверь и уселся за стол.

— Тяжёлый день? — спросил он.

— Девять трупов за сегодня, — пожал плечами я. — Ещё двое вчера. Ну что это такое?

— Добро пожаловать в Париж, шевалье.

— Я, кажется, уже слал вас к чёрту сегодня?

— Можете позволить себе это ещё пару раз. После этого я начну обижаться.

Мы замолчали, каждый думая о своём. В кабинете не было окон, смотреть было некуда. Я вертел головой, но ничего, кроме пламени свечей и королевского бальи не было. Я выпрямил спину. Плерво сидел, сложив кисти в замок и оперевшись руками на стол. Было бы смешно, если бы чёртовы свечи подпалили ему усы.

Внизу засмеялся Сирано де Бержерак. Потом к нему присоединился и Планше.

— Надеюсь, вашего слугу не разденут до нитки за эту ночь, — сказал Плерво. Я усмехнулся.

— Он мне то запрещает с Сирано в карты играть, ну что вы.

— Давайте перейдём на «ты». Не против?

— Развлекайся, Плерво.

— Можно просто «Эжен». Давайте вот что. Баш на баш. Я рассказываю вам всё, что я знаю, а вы рассказываете мне. Так и подружимся.

Я невольно рассмеялся. Когда-то, словно целую жизнь назад, я также подружился с Анри д'Арамитцем.

— К чёрту вас, — сказал я. — Давайте.

— Это третий раз. Я обижусь на пятый.

Эжен Франсуа Плерво рассмеялся и начал рассказывать.

Ришелье умер раньше срока. Врачи — какими бы они ни были — утверждали, что Его Алое Преосвященство протянет до декабря. Но он умер в разгар осени, в тоскливом октябре. Едва на месяц пережив отправленного им на плаху Сен-Мара. Почти сразу же после этого, начали действовать и те дворяне, что никогда Красного не любили. Но каким-то образом, им хватило ума не влезать в интригу двадцатидвухлетнего красавца Сен-Мара. Де Бофор почти влез в эту заварушку, но его отговорила красавица жена. Рыжая англичанка, прекрасно говорящая на французском, испанском и английском. Чутьё подсказывало Плерво, что именно виновна в отравлении Красного.

Я сомневался очень долго. Не знаю уж, сколько мы молчали, но одна из свечей, самая маленькая, успела прогореть. Байли не рассказал ничего, что не мог бы рассказать мне завтра тот же де Порто. Но он нашёл ко мне ключик. Его подозрения в адрес Миледи, вот что заставило меня говорить.

Я рассказал о том, что де Бофор и Конде разобщили мушкетёров. Не всех, только особенно приближённую к де Тревилю тройку. О том, что самого де Тревиля скорее всего подставили, чтобы обезглавить королевских мушкетёров. Со всеми этими дрязгами, они уж точно выходили из игры. И о четырёх покушениях за два дня. Они волновали меня больше всего. Сперва я рассказал о том, что меня по какой-то причине считают приспешником Мазарини, решившим предать Его Величество. А затем, я рассказал то, что мучило меня уже давно:

— Думаю, что правая рука не знает, что делает левая. Слишком разные методы. Мушкетёров они обезвреживают тихо и красиво, а меня пытаются вульгарно убить. Скорее всего, Эжен, не очень умные дворянчики, ставшие частью заговора, просто решили взять дело в свои кривые ручонки. И этим подставили де Бофора и Конде.

— Или…

Байли замолчал на секунду, что-то обдумываю.

— Кто-то просто хочет твоей смерти, шевалье. Скажи, Шарль, у тебя есть враги?

— Есть, — нехотя кивнул я.

— И кто же?

— Боюсь, это самая красивая женщина в мире, которую я раз уже спас от смерти.

Снег выпал совершенно неожиданно. Никто не думал, что зима придёт уже в октябре. То, что белые хлопья повалили именно тогда, когда бальзамированное тело кардинала вносили в церковь Сорбоны, казалось людям каким-то знаком Небес. Многие улыбались. Я знал, что на окраинах города уже разжигали костры и устраивали пляски. Красный был мёртв и весь Париж вздохнул с облегчением.

Я оглядел собравшуюся толпу. Мушкетёры разбились на несколько групп и никак между собой не взаимодействовали. Все уже слышали о том, что де Порто и д'Атос собираются устроить после похорон дуэль. Де Тревиля видно не было.

Его Величество шёл позади всех, в окружении неприметного полненького мужчины в красной мантии и человека в чёрном. Рошфора я узнал не сразу. Мы не виделись с ним со времён Арраса, так что какое-то время мне приходилось вглядываться в знакомые черты.

Де Бофор и Конде, конечно же, держались порознь. Они были хитрыми стервятниками. Я сделал вид, что не заметил их — в толпе это было совсем не сложно. Вот только женщина, что стояла рядом с де Бофором заметила меня. Миледи была одета более чем скромно, её рыжие волосы были аккуратно убраны под совершенно не понятный мне головной убор. Что-то вроде чепчика, хотя, в «современной» моде я всё ещё совсем не разбираюсь. Наши взгляды встретились и та, кого когда-то звали Анной де Бейл, грустно мне улыбнулась. Я улыбнулся в ответ, но сразу же отвернулся. Нужно было любой ценой попасть на глаза Его Величеству.

Я пробился, следом за процессией, в церковь. Внутри народу было, как будто бы, ещё больше, чем снаружи. Священник читал что-то на латыни. Вокруг было темно и немногочисленные свечи скорее резали глаза, чем освещали помещение.

После окончания службы, тело отнесли в подвал церкви. Для захоронения или каких-то новых ритуалов, честно, не знаю. Толпа начала рассеиваться, но я стоял у стены и ждал. Смотрел через распахнутые ворота церкви Сорбоны на расходящихся людей и на медленно падающий снег. Интересно, до этого хоть раз в Париже снег выпадал в октябре? Спросить было не у кого, и я поёжился, растирая руками плечи.

— Шевалье, — наконец-то раздался голос за моей спиной. Я знал, что Его Величество ко мне обратится. Де Тревиль был, что называется «на карандаше». Человек, которого он лично вызвал в город, разумеется, тоже. Я повернулся к Людовику, становясь на колени.

— Ваше Величество, — сказал я, потом глянул на Мазарини. — Ваше Преосвященство.

Новый кардинал подставил мне пухленькую руку, с парой золотых перстней на ней. Я поцеловал перстень и тогда Его Величество, жестом, позволил мне встать на ноги. Рошфор вежливо мне кивнул, я поклонился в ответ.

— Мне доложили, что вы уже дрались на дуэли, хоть это и запрещено, — улыбнулся король.

— Это было скорее разбойное нападение, Ваше Величество, — сказал я.

— И кому вы успели перейти дорогу? — спросил Мазарини. Голос у нового кардинала был бархатным и приятным, но интонации… как будто бы тебя обливают мёдом, перед тем, как бросить в муравейник.

— Всем, кому не нравился ваш предшественник, боюсь, — ответил я. Новый кардинал удовлетворённо кивнул и посмотрел на короля. Рошфор, между тем, рассматривал меня с интересом, но ничего не говорил.

— А вам нравится Ришелье? — спросил Людовик. Через мгновение он поморщился, будто бы от зубной боли. Но тут же снова заулыбался, надеясь, видимо, что я этой гримасы не замечу.

— Я же видел его всего раз в жизни, Ваше Величество. После взятия Бапома.

Король кивнул, Мазарини потёр пальцами перстни. Рошфор всё также не сводил с меня глаз. Я продолжил:

— Не знаю, каким он был человеком. Но я точно горжусь тем, что жил в его эпоху, Ваше Величество.

— Будете праздновать его смерть? — вдруг спросил новый кардинал.

— Костры уже разожгли, народ ликует, — с печальной усмешкой сказал Людовик.

— Нет, Ваше Преосвященство. Всё, что сделал ваш предшественник, было на пользу Франции и её народа. Чернь ликует только по причине своей необразованности, — ответил я. Мазарини и Людовик обменялись насмешливыми взглядами. Потом король сказад:

— Интересно, вы так говорите лишь в нашем присутствии? Придерживались бы вы тех же слов, оставшись наедине с месье де Тревилем?

— Разумеется, Ваше Величество. Герцог…

Я замешкался. Совершенно не было ясно, подходящий ли момент для беседы о де Тревиле.

— Герцог, пусть я и общался с ним не так много, и не был ещё под его командованием, кажется мне достойным человек. А достойные люди никогда бы радовались смерти Его Преосвященства.

Мазарини кивнул, Людовик снова скривился на мгновение. Я заметил, что он потянулся рукой к животу, но тут же одёрнул себя. Рошфор это тоже увидел и наконец-то заговорил:

— Нас уже ждут, Ваше Величество, давайте скорее в карету.

— Погоди, я просто обязан поинтересоваться у шевалье д'Артаньяна. Как там ваш маленький тренировочный лагерь в Гаскони?

В церкви больше никого не было. Даже священники и служки и те спустились в подвал. Король и кардинал, уж точно, были за одно. Оставался только Рошфор. В книгах он всегда выступал как верный слуга Ришелье, и я не думаю, что здесь Дюма отступил от исторической правды. В конце концов, вряд ли Людовик расхаживал бы с ним в ином случае. Настал момент истины.

— Вы, надеюсь, слушали о наших успехах в Каталонии, Ваше Величество. Я не зря вложил деньги в это предприятие, число ваших верных солдат растёт. Муштра их только закаляет, и я надеюсь, они ещё не раз Вам послужат. Более того. Сотня этих солдат уже в Париже, ждёт вашего приказа.

— Приказа? — удивился король.

— Одно ваше слово, и они ворвутся в любое поместье, в любой дом. Добудут любые сведения, не принося королевским мушкетёрам или кому угодно ещё, ненужный дурную славу, — объяснил я.

— И они полностью верны вам? — улыбнулся король.

— Они полностью верны вам, Ваше Величество.

Людовик хотел было улыбнуться, но в третий раз приступ боли, видимо, оказался слишком сильным. Его Величество грязнейшим образом выругался, хватаясь за живот. Рошфору даже пришлось подхватить короля на руки. Мазарини огляделся, и тоже сказал пару очень грубых слов. Правда не в воздух, а в адрес некоего доктора Бувара.

— Ваше Величество! — я тоже бросился к королю, но Рошфор меня отстранил. Людовик, всего через мгновение, уже твёрдо стоял на ногах.

— Пустяки. Придётся всыпать поварам сегодня, — усмехнулся он.

Я только сейчас сообразил, что король не слабо так похудел, всего за год. А потом, мне в голову пришла ещё одна мысль.

— Ваше Величество, простите за дерзость, но можно я потрогаю ваш живот?

— Вы что, лекарь? — усмехнулся Мазарини. — Нам одного хватает.

— Бувар делает, что может, — отмахнулся Людовик. — Что вам надо от моего живота?

— Он напряжён? Он всё время напряжен? Я про мышцы?

— Проклятье, как вы узнали? — изумился король. Я не могу ему ответить честно.

Не проходило и недели, чтобы я не спрашивал себя «почему среди всех людей, Судьба именно мне дала второй шанс в новом времени?». Я не очень хорошо знал историю, мои профессиональные навыки были трудно применимы. Хотя я и старался вовсю, чтобы выжать из своего опыта работы и образования максимум, мне всё время казалось, что этого мало. Что если уж в чужом теле и должен был переродиться человек из современности, это должен был быть военный инженер или врач, или хотя бы студент-историк.

В слепой случай я не верил. И вот теперь, стоя перед Его Величеством, до меня наконец-то дошло. В той совокупности знаний, что я принёс с собой, был один бесценный фрагмент, который никак не связать с образованием или профессией. Мой папа до семидесяти лет промучился с болезнью Крома.

— Живот всё время болит, колики, тошнота, всё верно? — продолжал допытываться я. Король кивнул.

— Вы забываетесь, — начал было Рошфор, но Его Величество жестом заставил его замолчать. Мазарини наблюдал за нами с лёгкой улыбкой.

— Мой… родственник дожил до семидесяти, с похожим заболеванием, — наконец сказал я.

— Понял. Вы хотите мне продать чудесное средство, на основе козьего дерьма и варёного лука, — усмехнулся Людовик.

— Нет. Эту болезнь не вылечить, но её можно ослабить. Прошу вас, Ваше Величество, поезжайте со смотром в Гасконь. Скажите всем, что не доверяете мне и этому тренировочному лагерю и поезжайте. Подальше от клизм и проклятых кровопусканий?

— Хотите удалить короля из столицы? — тихо спросил Мазарини.

— Не обязательно сейчас, а когда всё успокоится. Там горный воздух, а самое главное, я напишу для вас диету. В ней всё дело!

— Ну точно, козье дерьмо, и варёный лук, — горько усмехнулся король. Я покачал головой.

— Никакого алкоголя, больше обволакивающего… в смысле, молока, творога. Меньше жаренного и специй. Прошу вас, Ваше Величество. У вас нет повода мне верить, но то, чем вас сейчас лечат. Становится же только хуже.

— Шевалье прав, — задумчиво произнёс Мазарини. — От Бувара одни проблемы, я уже говорил вам.

Людовик молчал. Как и любой умирающий, он был готов уцепиться за соломинку. Но как и любой достойный король, он думал прежде всего о совершенно иных вещах. Он повернулся к Мазарини, секунду поразмыслил — видимо над тем, стоит ли говорить это в моём присутствии. И, наконец, решился:

— Если я покину столицу, заговорщики тотчас же попытаются сместить вас, мой друг.

— Пусть сделают ход, — улыбка кардинала стала ещё шире.

— Рошфор, — повернулся король к человеку в чёрном. — Шевалье в вашем распоряжении. Проверьте его, как-нибудь. И если он покажет себя человеком достойным нашей милости, так и быть, мы проведём смотр его маленькой армии.

Я в третий раз поклонился. Мазарини бросил на меня одобрительный взгляд и вместе с королём покинул церковь. Мы остались с Рошфором одни.

— Второй раз видимся, и вы снова без шляпы, — с усмешкой сказал человек в чёрном, когда Его Величество и Его Преосвященства скрылись из виду.

— В этот раз повод куда более печальный, — ответил я. Рошфор кивнул, по его уже не молодому лицу пробежала тень.

— Мазарини не любят также, как и Ришелье, — сказал он.

— Видимо это передаётся вместо с красной сутаной. Я знаю имена двоих, кто, на мой взгляд, замешен в новом заговоре.

— Весь Париж знает самых громких врагов кардинала. Шеврёз, Монбазон, Гиз, де Бофор. Но знать поднимется, если бросать её цвет в темницу за одно лишь недовольство. Мазарини прав, пока они не сыграют свою первую карту, мы можем только ждать, — Рошфор смотрел куда-то сквозь меня. Может быть, видел где-то позади призрак Ришелье.

— Вам нужны доказательства. Письма, бумаги, что угодно, — понял я. Рошфор усмехнулся.

— Вашу сотню пока трогать не будем. Найдите парочку верных вам головорезов, снимите форму. Я хочу, чтобы поместье де Бофор кто-то ограбил.

— Месье, в вашем списке нет одного имени, — вдруг сообразил я.

— Какого?

— Конде. Генрих де Бурбон-Конде, я уверен, пусть у меня и нет доказательств, что он тоже причастен к этому.

Рошфор удивленно поднял бровь и мне пришлось очень сжато пересказать ему всё, что случилось с королевскими мушкетёрами. Человек в чёрном кивал и слушал. Наконец он сказал:

— Что ж, благодарю. Но дела это не меняет. Поместье де Бофор, шевалье, вот ваша цель. А теперь, нам обоим пора уходить. Скоро приготовления внизу закончатся, и эта церковь наполнится лишними свидетелями.