Жуков. Халхин-Гол

Глава 10

Сивцов, Сивцов, Сивцов… Кто это?.. Память Жукова, дремавшая где-то в глубине, отозвалась смутным образом — молодой офицер, товарищ по 10-му Новгородскому драгунскому полку. Честный, немного наивный. И вот теперь — предупреждение из прошлой жизни, переданное через руки японского убийцы.

— Георгий Константинович? — осторожно окликнул меня Конев. — Вы в порядке?

Я повернулся к нему и протянул фотографию.

— Посмотри на это, Илья Максимович.

Он взял снимок, взглянул, и его глаза расширились.

— Это же вы… молодой… И этот… тот самый диверсант? Но как? И эта надпись… «Сивцов»? Кто это?

— Старый сослуживец, — глухо ответил я. — По империалистической. И он пытался меня предупредить. Через того, кто был послан меня убить.

Я начал медленно ходить по юрте, собирая в голове разрозненные куски пазла.

— Подумай, Илья Максимович. Первый диверсант, Скорино, — бывший русский офицер, знавший меня в лицо. Второй — японец, китаец или монгол, думаю, наш майор Суслов выяснит… И вот теперь… это предупреждение. Слишком сложно для простого покушения.

Я остановился напротив Конева, глядя ему прямо в глаза.

— Это не просто попытка убийства. Это психологическая операция. Сначала Скорино — он должен был либо убить меня, либо, что более вероятно, быть убитым, оставив после себя неудобные вопросы о моем «царском» прошлом. Теперь это… — я ткнул пальцем в фотографию. — Они пытаются создать впечатление, что у меня есть связь с белой эмиграцией, с РОВС. Что я — ненадежен.

Лицо Конева стало серьезным, мозг разведчика анализировал информацию.

— Вы думаете, это работа их контрразведки? «Осакский отдел» или «Токуму-Кикан»?

— Не только их, — покачал я головой. — Я думаю, здесь замешан и Русский Обще-Воинский Союз. Они предоставляют информацию, людей, которые знают мою биографию. А японцы — ресурсы и исполнителей. Цель — не просто убить комдива. Они хотят дискредитировать его, посеять недоверие в штабе, возможно, добиться отстранения от командования. Мертвый герой — это проблема. А скомпрометированный командир, связанный с белогвардейцами… это куда удобнее.

Я снова посмотрел на надпись. «Они знают». Знают что? О том, что я не совсем тот Жуков? Это невозможно. Знают о моих нестандартных методах? Или… знают о моем прошлом, о службе в царской армии, и пытаются это использовать?

— Что будем делать? — спросил Конев. — Докладывать Штерну? В особый отдел?

— Нет, — резко ответил я. — Ни в коем случае. Это именно то, чего они хотят. Чтобы я начал оправдываться, чтобы вокруг меня пошли шепотки и подозрения. Мы будем играть в их игру, но по-своему.

Я подошел к железной печке и бросил в нее фотографию. Бумага вспыхнула, почернела и обратилась в пепел.

— Мы ничего не знаем о каком-то Сивцове, — сказал я, глядя на огонь. — Это была попытка провокации, чтобы сбить нас с толку. Неудачная. А ты, Илья Максимович, займешься другим делом.

— Каким? — насторожился Конев.

— Найди мне все, что можно, о деятельности РОВС на Дальнем Востоке. Об их связях с японской разведкой. И проследи все контакты нашего штаба за последний месяц. Кто приезжал, кто уезжал, какие шифровки шли. Ищи крота. Не того, кто стреляет из-за угла, а того, кто сообщает им мои привычки, маршруты, распорядок дня.

Конев кивнул, его глаза загорелись охотничьим азартом.

— Понял. Будет сделано.

Когда он ушел, я остался один. К угрозе физического уничтожения, которая была очевидна — до линии фронта рукой подать — добавилась угроза куда более коварная — удар в спину, прикрытый чужим прошлым и чужими обидами. Они играли на личности Жукова. А я должен был защищать не только его репутацию, но и свою собственную жизнь, затерявшуюся в чужой судьбе. Ну что ж, война всегда ведется на фронта — внутреннем и внешнем, только первый не всегда заметен.

Следующие несколько дней прошли в напряженной работе. Угроза покушения заставила сменить расположение штаба и ужесточить режим, но я приказал не афишировать эти меры. Пусть думают, что их план провалился лишь благодаря бдительности часовых.

Тем временем я сосредоточился на главном — подготовке генерального наступления. План, рожденный в моей голове, объединял исторический замысел Жукова и мои собственные, более современные тактические идеи. Мы должны были не просто выбить японцев с плацдарма, а нанести им сокрушительное поражение, от которого они не оправились бы.

В штабной землянке, наскоро вырытой на противоположном фронту склоне Хамар-Дабы, я собрал командующих родами войск — командира авиационного корпуса Смушкевича, командира артиллерии Богданова, начальника инженерных войск Демидова, начальника штаба Кущева и, конечно, начальника разведки Конева.

— Итак, товарищи, — я указал на большую карту, — даже после всех событий, противник по-прежнему ожидает нашего удара здесь, на юге, где мы его так усердно «готовили». Его главные силы сосредоточены именно там. Значит, наш главный удар будет нанесен здесь, — я переместил указку севернее, — силами трех стрелковых дивизий, усиленных танковыми бригадами.

— Классический обходной маневр, — кивнул Богданов.

— Не совсем, — поправил я. — Это будет не просто обход. Это будет двойной охват. — Я провел указкой по карте, описывая две широкие дуги, которые должны были сомкнуться в глубоком тылу японской группировки. — Северная группа под командованием комдива Афанасьева наносит удар с севера. Южная, под командованием комбрига Яковлева, — с юга. Но не напрямую, а также в обход, через считавшиеся непроходимыми пески.

— Это рискованно, — нахмурился Демидов. — Марш-бросок в песках… Танки могут увязнуть.

— Риск просчитан, — парировал я. — Ваши инженеры уже проложили там колонные пути. А танки Яковлева — это БТ, они могут двигаться на колесах. Что касается артиллерии… — я повернулся к Богданову, — основная масса орудий будет сосредоточена в центре. Но не для прорыва, а для создания видимости подготовки к атаке. Массированная артподготовка на центральном участке начнется за сутки до настоящего наступления. Пусть японцы думают, что мы ломимся в лоб.

— Дезориентация, — с хитрой улыбкой произнес Смушкевич.

— Именно, — подтвердил я. — А ваша авиация, Яков Владимирович, будет решать две задачи. Первая — в день артподготовки в центре создать видимость массовой переброски войск именно туда. Вторая — в день настоящего наступления обеспечить полное господство в воздухе и штурмовку отступающих японских колонн.

— Сделаем, — коротко кивнул Смушкевич.

— Теперь о новшествах, — я обвел взглядом собравшихся. — Связь. Мы создадим подвижные радиоузлы при штабах наступающих групп. Координация должна быть идеальной. Артиллерийская поддержка — по вызову, прямо на переднем крае. Для этого при каждом стрелковом батальоне будут артиллерийские наблюдатели с рациями.

— Это смело, — заметил Богданов. — Но эффективно.

— Инженерное обеспечение, — обратился я к Демидову. — Понтонные парки должны быть готовы к форсированию Халхин-Гола на плечах отступающего противника. И не только здесь. Я хочу, чтобы были подготовлены средства для скрытной переправы в районе Баин-Цагана, про запас.

— Будет сделано, товарищ комдив.

План был амбициозным, сложным, требовавшим точнейшей синхронизации всех родов войск, но он сулил полный разгром противника. По крайней мере — я на это очень рассчитывал.

Когда совещание закончилось, и командиры разошлись готовить свои части, ко мне подошел Конев. Он выглядел озабоченным.

— Георгий Константинович, насчет того другого дела… — он понизил голос. — Я кое-что выяснил.

Я насторожился.

— И что?

— За последний месяц через наш штаб проходил один человек, который вызывал вопросы. Военкор из «Красной звезды». Задавал много вопросов о вашем распорядке дня, о привычках. Исчез три дня назад. Я поднял его документы… они оказались липовыми.

— Военкор… — я усмехнулся. — Хорошая легенда. Идеальная для сбора информации. Значит, «крот» был. И он уже ушел.

— Похоже на то. Но есть еще кое-что. Наши ребята в Харбине вышли на след одного из курьеров РОВС. Он передавал пакет в японское консульство как раз в день покушения на вас. Мы пытаемся его взять, но он, кажется, почуял неладное.

— Усильте за ним слежку, но не брать, — приказал я. — Пусть приведет нас к кому-то более крупному. Мы должны выйти на саму сеть.

— Понял.

Оставшись один, я снова подошел к карте. Гигантская военная машина была запущена. Через несколько дней она должна была обрушиться на врага, но теперь я еще более отчетливо понимал, что сражаюсь на два фронта.

На одном — японские дивизии. На другом — невидимая война разведок и контрразведок, где противник бил ниже пояса, пытаясь ударить по моей репутации и жизни. И на этом фронте отступать было нельзя. Победа в предстоящем сражении должна была быть настолько сокрушительной, чтобы любые, даже самые грязные, инсинуации рассыпались в прах перед лицом очевидного успеха.

Дайрен, оккупированная Маньчжурия

Капитан Юсио Танака сидел в полутемной комнате дешевого постоялого двора и смотрел на свои руки. Они все еще дрожали. В кармане его штатского костюма лежали новые документы на имя Кэндзи Ито, коммивояжера из Осаки.

Старая жизнь, жизнь капитана Танаки, офицера императорской армии, была окончена. Сожжена в той же печке, что и его военный билет. Каким чудом «доктор Фукуда» сумел его вырвать из лап контрразведки, бывший летчик не понимал.

Он мысленно повторял инструкции, данные ему загадочным «доктором Фукудой». «Ты будешь работать на мир, Юсио. На прекращение этой бойни. Твоя честь не запятнана, она очищена твоим решением».

В дверь постучали. Три коротких, два длинных. Условный сигнал. Танака вздрогнул, сунул руку в карман, где лежал маленький браунинг, и подошел к двери.

— Кто там?

— Друг из Харбина, — послышался спокойный голос с легким русским акцентом.

Он открыл дверь. На пороге стоял невысокий коренастый человек в кожаной куртке. Он быстро вошел, окинул комнату опытным взглядом и кивнул.

— Господин Ито, я ваш связной. Меня зовут Виктор.

Танака молча кивнул, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. Этот человек был первым звеном, которое связывало его с новой, пугающей реальностью. Виктор сел на табурет, достал пачку папирос, предложил Танаке. Тот отказался.

— Время дорого, капитан. Вот ваша первая задача. — Связной достал конверт. — Вы знакомы с системой кодирования, используемой в 61-м сентае?

Танака кивнул. Он знал ее вдоль и поперек.

— Да.

— Прекрасно. Вам нужно будет проверить и, если потребуется, скорректировать вот эти шифровки. — Виктор протянул ему несколько листков с столбцами цифр. — Наши специалисты считают, что японцы могли внести изменения в код после вашего… исчезновения. Ваша задача — подтвердить это или опровергнуть.

Танака взял листки. Это была работа против его бывших товарищей. Работа предателя. Рука снова потянулась к браунингу. Один выстрел — и этот русский, и его дьявольское задание…

— Прежде чем вы что-то решите, капитан, — произнес связной и голос его оставался спокойным, — подумайте о солдатах 23-й дивизии, которых ваши генералы послали на убой под Баин-Цаганом из-за своей глупости. Подумайте о летчиках, которых сожгли в небе над Халхин-Голом, потому что разведка подвела. Вы можете предотвратить новые смерти. Или можете добавить к ним еще одну — мою. Но это ничего не изменит.

Танака закрыл глаза. Он снова увидел горящие «Накадзимы», слышал крики своих товарищей, заживо сгоравших в кабинах. Он вспомнил высокомерное лицо полковника Сато, готового списать его в расход как неудачника. Он опустил руку и взял карандаш.

— Дайте мне шифр-блокнот.

Виктор молча протянул ему маленькую книжечку. Танака погрузился в работу. Цифры, знакомые до боли, складывались в слова, в приказы. Он проверял, сверял. И через полчаса нашел расхождение. Небольшое, но существенное. Ключ кодирования был сдвинут.

— Здесь, — он ткнул пальцем в строку. — Они изменили стартовую позицию. Если использовать старый ключ, получается бессмыслица.

Связной улыбнулся. Это была первая искренняя улыбка, которую Танака увидел на его лице.

— Отлично. Это спасет много жизней. Наших и, возможно, даже ваших бывших сослуживцев, которых, в противном случае, пошлют в атаку на неподавленную артиллерию.

Он забрал листки и встал.

— Вас перевезут в другое место. Безопасное. У вас будет время подумать. Решить, готовы ли вы двигаться дальше.

После его ухода Танака снова остался один. Он подошел к запыленному окну и посмотрел на улицу. На людной улице Дайрена кипела жизнь, но он был отрезан от нее. Он был между двумя мирами, и ни в одном из них для него не было места. Он сделал первый, самый тяжелый шаг. Оставалось лишь ждать, куда приведет его этот путь. И был ли у этого пути конец, кроме пули в затылок — от своих или от чужих — он не знал.

Штаб 1-й армейской группы, район Хамар-Дабы

Свет керосиновой лампы отбрасывал на стене землянки гигантские, пляшущие тени. Я сидел над картой, сверяя последние разведданные Конева с диспозицией наших войск. Генеральное наступление было назначено на 20 августа. До него оставались считанные дни, и каждая мелочь должна была быть учтена.

Воротников, выглядевший смертельно усталым, поставил передо мной кружку с крепким чаем и тарелку с кашей.

— Поешьте, товарищ комдив. Уже третью ночь почти не спите.

Я машинально зачерпнул ложкой варево. План был готов, войска заняли исходные позиции, но внутри все сжималось от напряжения. Это был мой первый крупный экзамен в этом теле, в этой войне. Исторический Жуков его выдержал блестяще. А я? Смогу ли я не просто повторить, но и превзойти? Снизить цену победы?

Дверь землянки приоткрылась, и внутрь, отряхиваясь от пыли, вошел Конев. Его лицо было серьезным.

— Георгий Константинович, можно на минуту?

Я кивнул Воротникову, и тот вышел, оставив нас одних. Начальник разведки развернул на столе свою карту. На ней были отмечены не войсковые соединения, а схема сети РОВС в Маньчжурии.

— Мы взяли курьера. Того самого, что связывался с японским консульством.

Я поднял бровь.

— И?

— Он не стал упрямиться. Сломался быстро. Назвал имя — полковник Владимир Иванович Орлов, бывший командир дивизии у Колчака. Один из руководителей дальневосточного отдела РОВС. Именно он курировал операцию по вашей дискредитации.

Я внимательно посмотрел на карту. Имя Орлова ничего не говорило ни мне, ни памяти Жукова.

— Цель?

— По словам курьера, Орлов действует по личной инициативе. Он считает вас… — Конев слегка запнулся, — выскочкой, который забыл о своей присяге царю и отечеству. Он хочет не просто убить вас. Он хочет, чтобы вас объявили предателем, сдали своему же НКВД. Это для него важнее простого убийства.

Личная месть. Фанатик, живущий в прошлом. Это объясняло сложность и театральность их операции — фотография, намеки, попытка создать подозрения.

— Где он сейчас?

— Курьер не знает точно. Говорит, Орлов крайне осторожен, постоянно перемещается между Харбином и японскими штабами. Но есть одна зацепка. — Начальник разведки ткнул пальцем в точку на карте. — Через два дня в этом районе, в тылу у японцев, должна состояться встреча Орлова с представителем японской военной миссии. Курьер должен был доставить ему пакет как раз к этой встрече.

Я смотрел на точку. Она находилась в глубоком тылу, в 40 километрах за линией фронта. Мысль родилась мгновенно, дерзкая и почти безумная.

— Отличная возможность сказать полковнику Орлову личное «спасибо» за его заботу, — тихо произнес я.

Конев смотрел на меня с плохо скрытым изумлением.

— Георгий Константинович, вы не можете всерьез… Это же самоубийство! Глубокий тыл, укрепленный район!

— Кто сказал, что я собираюсь ехать сам? — я усмехнулся. — У нас есть люди, которые знают местность лучше японцев. И у которых свои счеты с этим Орловым.

Я имел в виду монгольских разведчиков-диверсантов из отряда «Хох туг» («Синее знамя»). Они были призраками степи, идеальными проводниками и безжалостными бойцами.

— Передай монгольским товарищам, — приказал я. — Пусть их лучшая группа перейдет линию фронта. Задача — не захватывать, не вступать в бой. Только наблюдение и фотосъемка. Мне нужны неопровержимые доказательства встречи Орлова с японцами. Снимки, пленка. Чтобы потом не было никаких сомнений, кто тут настоящий предатель.

Начальник разведки кивнул.

— Понял. Будет сделано. Но если их раскроют…

— Их не раскроют, — перебил я. — Они лучше нас знают свою землю.

После его ухода я снова остался один. Война на внутреннем фронте продолжалась, но теперь я перехватывал инициативу. Доказательства связи РОВС с японцами не только снимали бы с меня все подозрения, но и позволяли нанести удар по самой сети белоэмигрантов.

По крайней мере, стоит передать эту информацию нашей, советской прессе. Пусть те, кто там, за бугром, трубит о святых русских, которые борются с большевиками за освобождение Родины, увидят, как белоэмигранты помогают убивать русских же людей. Это была игра ва-банк, но ставки были слишком высоки, чтобы помалкивать.

Я подошел к рации.

— «Беркут» вызывает «Ястреб-1». Подготовить две «ласточки» к разведвылету на рассвете. Мне нужны свежие снимки этого района. — Я передал координаты места предполагаемой встречи. — Особое внимание на скопление легкового транспорта.

Ответ был лаконичным: «Понял. Вылетаем с рассветом».

Я откинулся на спинку стула. До генерального наступления оставались считанные дни. И я был полон решимости подойти к нему, разобравшись со всеми врагами — и с теми, что стояли напротив в окопах, и с теми, что прятались в тени, нанося удар в спину. Полковник Орлов хотел войны. Что ж, он ее получит.