Жуков. Халхин-Гол

Глава 4

Дежурный по штабу авиаполка ответил почти мгновенно. Видимо, нервы у всех были натянуты, как струны.

— Дежурный слушает!

— Дежурный, это первый. Соедините с командиром полка.

Щелчки, пауза, и в трубке послышался знакомый голос.

— Комполка у аппарата, товарищ первый!

— Товарищ комполка, срочное дело. Мне нужен один исправный, но не самый новый «У-2». Сегодня ночью. Летчик не потребуется. Машину подготовить к буксировке и скрытно перегнать в район моего расположения.

В трубке повисло молчание. Комполка явно был удивлен — зачем понадобился комдиву учебный биплан, да еще и без пилота? Поэтому он счел нужным уточнить:

— Товарищ первый, я вас правильно понял? Отбуксировать «У-2» в ваше распоряжение, без пилота?

— Совершенно верно!

— Вас понял. Распоряжусь немедленно.

— Жду!

Я положил трубку. Так, аппарат будет. Дело за малым. Сделать так, чтобы побег Танаки выглядел максимально убедительным. В то, что японского летчика удастся убедить сознательно работать на нас, я не верил. Значит, надо сделать так, чтобы он удрал по собственной инициативе, да еще прихватив наши «секретные» документы.

— Воронков! — крикнул я.

Адъютант вырос передо мною.

— Слушаю, товарищ комдив!

— Полковника Конева ко мне!

Лейтенант выскочил и вскоре вернулся в сопровождении начальника разведки.

— Ну как дела, Илья Максимович? — спросил я, жестом указав Коневу сесть напротив меня.

— Георгий Константинович, пока туго идет, — признался он. — Этот Танака, почувствовав, что мы готовы его отпустить, вдруг пошел на попятную. Ведет себя, как не прошибаемый фанатик. Твердит, что готов умереть за своего микадо, но никогда не станет служить его врагам…

— Превосходно, полковник! — усмехнулся я. — Это как раз то, что нам нужно!

— Простите, товарищ комдив…

— Фанатик нам сейчас нужнее, чем ненадежный сторонник. Побег должен выглядеть максимально естественно. Этот самурай у нас не только угонит наш самолет, не только увидит, как развертываются наши бронетанковые части, но и захватит наши секретные документы с планом операции… Ну, скажем, «Самурай».

— Так, операция «Самурай», — кивнул начальник разведки. — С двойным дном название…

— Вот именно… Чтобы там ни нес этот япошка, оказавшись в руках своей контрразведки, командование Квантунской армии окажется на перепутье. Не поверив своему пилоту, оно рискует прозевать удар бронированного кулака русских, а поверив — пойдет на поводу у красных гайдзинов. При любом раскладе мы останемся в выигрыше.

— Понимаю, Георгий Константинович… «Секретные» документы я подготовлю. А что касается самолета…

— На этот счет не беспокойтесь, — отмахнулся я. — Самолет будет. Ваша задача — отработать легенду до мельчайших деталей. И когда самурай стартует, его полет следует направить таким образом, чтобы он не только увидел развертывание наших войск, якобы готовящихся нанести удар, но и мог запомнить примерное количество наших танков, бронеавтомобилей и пехотных подразделений.

— Неплохо бы подключить к этому делу и нашу авиацию, товарищ комдив, — проговорил Конев. — Пусть бы погоняли этого фанатика по кругу… Эту воздушную акробатику наверняка зафиксируют вражеские агенты среди местного населения и сообщат о ней японскому командованию.

— Дельная мысль, — одобрил я. — Я потолкую об этом с комкором Смушкевичем, хотя мне не хочется расширять круг лиц, осведомленных о предстоящей операции. В общем — делайте свое дело, Илья Максимович. На вас лежит основная работа по подготовке «Самурая».

Он ушел. А я, умылся под рукомойником, что висел снаружи, и завалился спать. Ночь выдалась беспокойной. Я ворочался на походной койке, прислушиваясь к звукам за стенами юрты. Где-то далеко слышался рокот мотора, наверное, трактора, что буксировал тот самый «У-2».

Я мысленно перебирал все возможные варианты предстоящих событий. Танака может заподозрить, что его побег подстроен. Что тогда? Тогда он прямо доложит об этом, когда попадет к своим. Какова будет реакция его начальников?

Прежде всего они будут обязаны доложить наверх, а уж как там отреагируют — просчитать трудно. В любом случае, нижестоящие не захотят брать на себя ответственность. А пока суть да дело — передвижение наших танков и броневиков зафиксируют вражеская агентура и воздушная разведка. Риск был колоссальным, но игра стоила свеч.

Утром меня разбудил взволнованный Воротников.

— Товарищ комдив! Срочная шифровка из штаба фронтовой группы! Лично от командарма Штерна!

— Давай.

Я сел на койке, вскрыл протянутый Мишей конверт. Текст расшифрованной радиограммы был коротким и сухим: «Комдиву Жукову. Немедленно доложите обоснование смены дислокации бронетанковых частей без санкции штаба фронта. Штерн».

Прознал командарм. Кто стуканул?. Кущев? Смушкевич? Неважно. Рано или поздно это должно было произойти. Судя по некоторым воспоминаниям, у Жукова и Штерна были разногласия, ну а мне сам бог велел идти наперекор логике исторических событий.

До конфликта, конечно, дело лучше не доводить. Придется переговорить с Георгием Михайловичем с глазу на глаз, но не раньше, чем он сам прибудет на Хамар-Даба, некогда мне мотаться в Баян-Тумэн, где расположен штаб фронта.

— Передайте на шифровку, — приказал я адъютанту. — «Действую, согласно оперативной обстановке. Жуков». И пусть принесут завтрак.

Воротников записал текст радиограммы и помчался к связистам. Я остался у телефона. Штерн, наверняка, позвонит. Дежурный по кухне красноармеец принес судки с завтраком и чайник. В судках оказалось картофельное пюре и свиная отбивная. В чайнике — какао.

Я позавтракал в одиночестве, поглядывая на телефон. Аппарат молчал. Меня не волновало то, что думает о моем самоуправстве Штерн. Мне было важно, чтобы командарм не попытался помешать.

На собственном опыте я знал, что командир любого ранга всегда находится меж двух огней. С одной стороны ему не хватает свободы действий, ибо он ограничен приказами вышестоящего начальства, а с другой — не хочется брать на себя лишнюю ответственность.

Ответственность меня не страшила. Все-таки одну жизнь я уже прожил и терять мне нечего. А вот нехватка свободы действий уже ощущалась. Чем длиннее цепь согласований, тем больше времени уходит на проведение решений в жизнь.

Ну ничего. Я еще только начал. И Халхин-Гол — это только разминка перед главным сражением в жизни полководца Жукова да и всей страны. Это только в книжках лихие попаданцы левой задней меняют ход событий планетарного масштаба.

В реальности все сложнее. Свое знание будущего и понимание тенденций в чужие головы не вложишь, но кое-то изменить к лучшему можно, если действовать точечно. Прежде всего нужно улучшить быт и боеспособность рядового красноармейца.

Уже одно это потребует перестройки всей существующей структуры снабжения, управления, связи, что неизбежно влечет реорганизацию промышленности, а следовательно — образования и науки.

К сожалению, военные успехи часто расхолаживают высшее руководство, создают опасную иллюзию непобедимости вооруженных сил. Победа на Халхин-Голе не позволит оценить серьезность подготовки и решимости противника в зимней кампании.

А выявленные в ходе Финской войны недостатки в организации снабжения, вооружения и системы управления РККА не будут устранены должным образом, что немедленно скажется в первые, самые тяжелые месяцы Великой Отечественной.

Собственно единственное, ради чего мне стоит прожить эту, вторую жизнь, так это чтобы минимизировать потери, которые понесут армия и народ в 1941–1945 годах. И начинать эту минимизацию нужно здесь и сейчас — в боях за формально чужую территорию.

Телефон, наконец, зазвонил. Не тот, что был связан со штабом в Тамцак-Булаке. Память Жукова, к которой я подключался в самых неожиданных случаях, подсказала мне, что это «местная» линия, при разговорах по которой можно не шифроваться. Я снял трубку.

— Жуков у аппарата!

— Говорит Кущев. Георгий Константинович, не могли бы вы подойти в штаб?

— Сейчас буду.

Я встал. Надел гимнастерку и ремень с портупей. Натянул фуражку. Вышел из юрты. Адъютант был тут как тут. Доложил:

— Донесение передал, товарищ комдив.

— Хорошо, Миша, — откликнулся я. — У меня сейчас совещание в штабе. А ты пока подготовь «эмку» к поездке.

— Насколько — к дальней?

— Там будет видно.

— Есть, товарищ комдив!

Он рванул к черному автомобильчику, замеченному мною еще в первый день появления в прошлом, а я направился к штабной палатке. Вошел. Присутствующие командиры встали на вытяжку, только что каблуками не щелкнули. Как же мне не хватало на гражданке такой собранности окружающих.

Кроме Никишева, Кущева и Смушкевича, были здесь начальник разведки и особист со знаками различия бригадного комиссара, а на самом деле — майор госбезопасности которого я уже видел, но до сих пор не перемолвился с ним ни словом. Оба чекиста выглядели недовольными. Столкновение интересов было очевидным.

— Как идет подготовка к танковому удару? — осведомился я.

— Товарищ комдив! — заговорил Кущев. — Только что получена радиограмма из штаба фронта. Командарм Штерн отменяет проведение операции.

В пропыленной штабной палатке повисла мертвая тишина. Я не удивился. Ни тому, что кто-то, скорее всего — сам Кущев, поспешил перестраховаться и донес вышестоящему начальству о моем решении, ни запрету Штерна. Что ж, вот оно первое испытание моей решимости доводить начатое до конца.

— С Георгием Михайловичем я переговорю лично, — произнес я. — Что касается подготовки операции, то никто ее не отменял. Поэтому — настоятельно требую доложить об ее ходе.

Комбриг кивнул и принялся докладывать:

— Шестнадцатый, двадцать четвертый и сорок пятый танковые батальоны вышли в район предполагаемой операции. Там же дислоцированы и двадцать четвертый и семьдесят шестой полки тридцать шестой стрелковой дивизии. Об авиации, полагаю, доложит комкор Смушкевич.

— Слушаю вас, Яков Владимирович.

— Третья и четвертая эскадрильи начали перебазирование на аэродромы подскока. Процесс осложняется растянутостью коммуникаций и тем, что перелет приходится осуществлять в темное время суток.

— Ничего. Скоро вам не придется скрываться. Единственное, о чем я вас прошу, товарищ Смушкевич, обеспечьте мне прикрытие не только наступления, но и района дислокации частей прорыва.

— Уже делается, товарищ комдив.

— Благодарю, Яков Владимирович. После совещания у меня будет к вам разговор.

Летчик кивнул.

— Надеюсь, товарищи командиры, вам не нужно объяснять, что от степени нашей готовности зависит успех операции.

Кущев угрюмо засопел. Ему явно не хотелось отвечать за мои действия перед командармом. Ничего, потерпит. Ведь, насколько я знал биографию Александра Михайловича Кущева, он был весьма неплохим командиром.

— Товарищ комдив, разрешите обратиться! — вдруг спросил особист.

— Слушаю вас, майор…

— Майор государственной безопасности Суслов! — подсказал тот.

— Говорите, товарищ майор государственной безопасности.

— Я не понимаю, почему мы до сих пор цацкаемся с этим военнопленным летчиком?

— Что значит — цацкаемся? — переспросил я. — Поясните, Суслов.

— Полковник Конев запрещает сотрудникам особого отдела проводить с капитаном Танаки оперативные действия, направленные на выяснение известных ему сведений о дислокации частей противника, составе и численности подразделений японской армии. Вместо этого он ведет с ним непонятные разговоры, прямо скажем, попахивающие антисоветской агитацией. Прошу, товарищ комдив, отдать немедленный приказ, чтобы военнопленного, бывшего капитана Квантунской армии, летчика Юсио Танаки передали в распоряжение особого отдела корпуса.

Одного взгляда на этого майора было достаточно, чтобы понять — такой вцепится, как бульдог, и не отпустит. Куда он клонит, понять было не трудно. Должность у него такая — искать врагов и шпионов.

— Полагаю, что этот разговор мы перенесем в другое место и на другое время, товарищ Суслов, — сказал я. — Мой адъютант сообщит вам, когда и где мы его продолжим.

— Есть, товарищ комдив! — откозырял особист.

— Совещание окончено, товарищи командиры, — сказал я. — Яков Владимирович, уделите мне некоторое время. Жду вас у себя через десять минут. — Я повернулся к начальнику разведки. — Товарищ полковник, проводите меня.

Мы вышли с Коневым из штабной палатки. Неторопливо направились к моей юрте. Воротников торчал возле «эмки», всем видом показывая, что готов к поездке. Я кивнул ему и заговорил с полковником.

— Илья Максимыч, скажите откровенно, копает под вас Суслов?

Он с удивлением на меня посмотрел. Видать, не ожидал столь прямого вопроса. У каждого времени свои темы, которые не принято обсуждать. Сейчас, видимо, в приличном обществе не полагалось говорить о том, кто под кого копает, но мы — на войне.

— Копает, — признался Конев и добавил: — Он под всех копает, Георгий Константинович.

— Даже — под меня?

— Не исключено.

— Ладно. Не будем об этом… Надо понять, как нам использовать дотошность майора Суслова в пользу операции «Самурай»?

— Он пытается раскопать подробности биографии Танаки, и кажется, что-то нарыл, но мне не докладывает. Ни по званию, ни субординационно я ему не командир. Суслов подчиняется начальнику особого отдела фронта.

— Это понятно, — отмахнулся я. — Потому я и намерен побеседовать с ним с глазу на глаз. Пусть попробует утаить важные сведения от командующего.

Конев невесело улыбнулся. И заговорил уже иным тоном:

— Товарищ комдив, у меня есть предложение по дополнительному обеспечению успеха операции.

Я взглянул на часы.

— Давайте, только коротко.

— Предлагаю организовать ложный лагерь, установить макеты техники, проводить учения в ночное время. Это повысит доверие разведки противника к нашей операции и дезориентирует его по времени ее проведения.

— Хорошее предложение, — согласился я. — Утверждаю. Но главное — работа с пленным. Юсио Танака должен верить, что все еще служит своему микадо.

Конев удалился. А я вошел в юрту. Налил в кружку остывшего чаю. Выпил. В этот момент вошел Смушкевич.

— Садитесь, Яков Владимирович, — сказал я ему. — У меня к вам сугубо секретное дело… Вы, конечно, знаете, что я велел доставить в мое распоряжение «У-2»?

— Знаю и несколько удивлен, Георгий Константинович… Если вам потребовался самолет…

— Потребовался, но не мне… — усмехнулся я. — В час икс японский пленный летчик совершит побег и угонит наш «У-2»…

— Судя по тому, как вы спокойно об этом говорите, это часть некого плана.

— Верно. Вот только мне нужно, чтобы он прошел над нашими позициями, которые мы развертываем для удара.

— Он почти наверняка так и сделает, — кивнул Смушкевич. — Тревогу вы прикажете не поднимать, а следовательно борт с красными звездами на плоскостях сможет беспрепятственно облететь наши позиции.

— Да, только его могут сбить свои, а мне нужно чтобы он добрался до японского аэродрома живым.

— Поставить на самолет рацию, пусть предупредит своих.

— Этого мало. Нужно будет атаковать беглеца, причем, весьма реалистично, чтобы япошки не заподозрили подвоха.

— Разумно.

— Кому из своих соколов вы можете доверить эту миссию? — я напряг память — непонятно, свою или жуковскую, и она почти сразу выдала мне фамилии: — Грицевцу, Кравченко, Забалуеву?..

— В виду особой секретности задания, с вашего позволения я выполню его сам.

Помолчав, я сказал:

— Разрешаю, Яков Владимирович. Только учтите, что сопровождать вам беглеца придется вплоть до зоны действия японской ПВО.

— Само собой, товарищ комдив!

— Тогда ждите моего сигнала.

Смушкевич поднялся, откозырял и вышел из юрты. Я, чуть помедлив, тоже. У входа уже стояла «эмка» похрюкивая движком. Воротников открыл мне пассажирскую дверцу, потом обогнул капот и сел на водительское место.

— Куда едем, товарищ комдив?

— Поедем посмотрим, как устроились на новом месте твои друзья танкисты, Миша.

Он кивнул тронул легковушку с места. Подпрыгивая на ухабах, он покатила к КПП. Часовой заглянул в салон. Тут же выпрямился. Поднял полосатый брус шлагбаума.

Автомобильчик подвывая движком и скрипя тормозами, начал спускаться по серпантину, петлявшему между валунов на покатом склоне горы Хамар-Даба. Адъютант довольно ловко управлял «эмкой», но мне стало жаль машинку, предназначенную для того, чтобы ездить по асфальту городских улиц и шоссейных дорог.

Надо бы встретиться с нашими автоконструкторами. Сколько можно эксплуатировать эти несчастные «эмки»? На более менее твердой поверхности они еще ничего, а вот в песке, снегу или в грязи вязнут под самое днище.

Если уж сами сделать не могут армейский вездеход, пусть у немцев конструкцию позаимствуют. Их кюбельваген хоть и примитивная, но надежная тарахтелка. А еще лучше — американский виллис. Неужто не освоят за пару— тройку лет?

Я только хотел поделиться своими мыслями с адъютантом, как по капоту машины что-то звонко щелкнуло. В следующее мгновение раздался сухой треск. Воротников бросил машину вправо, за громадный валун, крикнул:

— Стреляют, товарищ комдив.

Да я уже сам понял, что — стреляют. Выхватил из кобуры пистолет, распахнул дверцу и вывалился на щебенку. Залег за колесом. Всмотрелся в нагромождения валунов слева от дороги. И увидел вспышку третьего выстрела.