Глубокий рейд. Новые

Глава 18

— Бать! — начинает Олег.

— Ну? — Аким доел кукурузную кашу. Вкусную. Отложил ложку. В стакане у него немного чая. Сам он уже мытый-бритый, в новой гимнастёрке с шевронами прапорщика, готов идти на работу. Ждёт только, когда за ним Саня заедет.

— А может, на рыбалку…? — сын говорит это немного заискивающе.

— Да когда? — он отвечает сыну с видимым сожалением. — Меня же не было больше недели, в полку много дел накопилось.

— А может, на вечер соберёмся? После службы? — продолжает сын.

Тут уже вмешивается Настя:

— Так, отстань от отца. Он в этом болоте проклятущем пропадает неделями, только пришёл, а ты его опять туда тянешь. Поел? Давай в школу иди. А то опоздаешь…

— Да не опоздаю я, — нехотя отвечает ей Олег. Парень расстроился, и Саблин это видит. Прапорщик понимает, что сын его ждал, и тогда говорит ему:

— Сегодня поможешь мне после работы… А завтра поглядим… Может, и сходим до ночи. Порыбачим.

— О! — настроение у Олега сразу повышается. — А что сегодня за дела у нас?

Аким лезет в карман брюк и достаёт оттуда никелевый слиток, протягивает его сыну.

— Ого! — сын хватает блестящий кусочек металла. — Норильский!

Настя тоже интересуется, заглядывает через плечо Олега: а ну-ка, что это там? Она сразу понимает, что в руках сына небольшое сокровище. И потом смотрит на мужа. В её глазах нет никакой радости, женщина чувствует, что просто так богатство не даётся. И что мужу за этот кусочек ценного металла пришлось попотеть, а то и рисковать. В общем, не по душе женщине эти сокровища. Настя ничего не говорит, по привычке лишь поджимает губы и начинает убирать со стола посуду.

— Настоящий! — продолжает восхищаться сын. — Четыре девятки! Бать, а что будем делать с ним?

— Ну как что? Поедем к Степану, фильтры новые закажем, камеры для насосов, муфты… Новое всё закажем. Всё заникелируем, — отвечает Аким. — Качать воды будем больше.

— Вот и хорошо, — замечает Настасья и говорит сыну: — Работы у тебя в поле прибавится, и слава Богу. А то уже с ума сошёл со своей рыбалкой.

— Ну и ладно, — соглашается Олег.

А Саблин, забирая у сына слиток, подмигивает ему так, чтобы мать не видела: не боись, казак! Всё образуется. Съездим мы ещё на рыбалку.

Он познакомился с новобранцами и в принципе остался ими доволен. Молодые, конечно, — два человека с одним призывом за плечами, остальные вообще первоходки. Ну, самых молодых он отправил в первое отделение к «старику» с двумя десятками призывов за плечами, усатому и седому уряднику Трофиму Кочеткову. Кочетков всю свою жизнь прослужил в штурмовиках, никуда и никогда из «профессии» не переводился, за что пользовался непререкаемым авторитетом не только у Саблина, но даже и у Коротковича.

— Ну да, — соглашался Саня. — Хотя я бы, конечно, молодняк по всем отделениям раскидал, но у Трофима они быстро подтянутся до общего уровня.

Потом они подготовили рапорты: вызванные с отдыха специалисты никаких неисправностей в вверенной технике, в который уже раз, не обнаружили. Эти рапорты Аким лично отнёс Коротковичу. И, получается, к шести часам утра, к завтраку, они с Саней были свободны.

— Нужно хотя бы до обеда тут просидеть, — сказал Саблин заму. — Пообедаем и тогда…

«Зря Короткович на Сашку гонит. Пока меня не было, он все дела переделал».

— Так делать нечего, — напомнил ему Саня. — Что, на склад пойдём, снова БК пересчитывать? В третий раз?

— Покурим сначала, — предложил Аким, так как курить на складе было запрещено.

И они пошли в курилку. Саблин залез в карман и достал оттуда четыре медных «пятерки». Он протянул деньги товарищу.

— Что это? — не понял заместитель, но прапорщик вложил ему деньги в руку. — Это за что?

— Призовые, — коротко ответил Аким.

— Какие призовые? За что? За трофеи? Это когда мы их взяли? — Саня так и держал деньги на раскрытой ладони, шёл с ними по коридору в курилку. — А чего их в ведомости не было?

— Да спрячь ты их, — говорит ему Саблин, глядя как в курилку перед ними заходит несколько казаков. — Чего ты их выложил на просмотр? — Аким остановился и оттащил товарища к окну.

— Так что это за призовые? — продолжает удивляться Каштенков. — Чего-то я про них не слыхал… Это когда мы трофеи брали?

— Убери, говорю, — настаивает Саблин. — Спрячь. Это тебе премиальные, за работу. Ты тут за меня работал, пока я в болоте промышлял.

— Ах вот ты про какие призовые, — Сашка протягивает деньги ему обратно. — Нет, это не моё.

— Бери, говорю, — настаивает Аким и деньги у товарища не забирает.

— Нет, — твёрдо отвечает Каштенков, — я таких денег не возьму; если бы с тобой в рейд сходил, так это понятно, вот как сходим, так и будем делить, а так… — он только качает головой. И так как Аким не берёт монеты, он кладёт их на подоконник.

— Чего ты? — удивляется и злится Саблин. Мимо них опять проходят однополчане, и ему приходится накрыть деньги ладонью. — Саня, ты пойми, мы в один рейд с тобой сходить не сможем теперь. Так что это честные деньги.

— Почему это мы в один рейд не сходим? — не понимает заместитель.

— Потому что… по уставу, — отвечает ему Аким. — Кто-то из командиров взвода должен быть всё время на службе, в распоряжении командования. Оба сразу часть покинуть не могут. Устав младших командиров почитай.

— А-а… — чуть растеряно говорит Каштенков. — Ну понятно… — кажется, он огорчён этим известием.

И Аким снова берёт деньги и протягивает их товарищу:

— Так что это твоё, Сань, заработал по-честному.

Саня хоть и принимает монеты, но находится всё ещё в некотором непонимании, он смотри на командира, а потом вдруг спрашивает:

— Так ты что, опять в рейд намылился, что ли?

И Саблин отвечает нехотя:

— Не знаю я, ещё ничего не решено.

— Не решено? А кто же это решает?

Но Аким не отвечает ему, а лишь говорит:

— Пошли уже курить.

Поздоровались со знакомыми, уселись, только закурили… как к нему на коммутатор приходит сообщение:

«И когда?».

Только один человек мог писать ему в таком тоне. Аким тут же стирает сообщение. Но Саня всё видит:

— Кто там?

— Дела, — отвечает прапорщик, не зная, что ещё сказать товарищу.

— Из госпиталя опять? — догадывается Каштенков.

— Да. Нужно заскочить, — с облегчением соглашается Аким.

— Отвезти тебя? — предлагает Саня.

— Дойду, ты лучше тут побудь, — Аким доволен, что так всё удачно складывается. — Побудь ещё тут, пообедай, ещё раз на склад загляни, пусть начальство тебя видит.

В это время в чайной почти никого, на некоторых столах ещё стоят перевёрнутые кверху ножками стулья, официантки уже собрали песок, что нанесли вчера посетители на ботинках, помыли полы, столы, посуду. За стойкой буфетчица Зина, взрослая, крепкая, плотная, с властным лицом китаянка, по сути, заместительница Юнь, уже разливает первые рюмки, девушки уже разносят только что сваренный, в принципе неплохой, чай, несут бутерброды с паштетом или перчёным салом. Первые посетители, как правило, — дежурные из штаба полка, но всё больше рыбари, пришедшие с утренней рыбалки. Мужчины в болоте с двух, с трёх часов утра, так что они проголодались, хотят перекусить и рассказать друг другу про рыбалки, снасти, уловы, обсудить цены у скупщиков. А может, и пропустить по рюмочке, перед тем как пойти домой и заняться домашними делами.

Саблин проходит к стойке, сначала думает не снимать капюшон, так как половина из присутствующих его неплохо знает, рыбаки есть рыбаки, но потом понимает, что так только внимание к себе будет привлекать. И идёт, кивая знакомым: и вам здравствуйте. У стойки просит у Зины:

— Одну рюмку синей и чай, — пить он особо не хочет, но зайти в чайную и ничего не заказать…

Буфетчица наливает ему красивой и дорогой водки в чистую рюмку и обещает:

— Чай сейчас принесут.

Он сразу расплачивается, водку выпивает тут же.

— Аким, иди к нам! — зовут его знакомые казаки, тоже рыбаки, которые только что вернулись из болота. Их за столом трое. — Мы угощаем, а ты рассказываешь нам, что там с рыбой за Енисеем!

«Денис, зараза, вся станица уже знает, где мы были!».

Но Саблин качает головой, не для того сюда сейчас пришёл:

— Казаки, в другой раз, — прапорщик демонстративно достаёт из пыльника бумажный офицерский блокнот с карандашом и списки своего взвода, подготовленные Саней. Показывает их рыбакам.– Мне тут малость подумать надо, посчитать.

Казаки понимают, не настаивают: ну ладно. А он по-хозяйски опускает стулья со стола, садится под кондиционер, раз есть такая возможность, раскладывает бумаги, а официантка тем временем приносит ему чай.

Да, на чае Юнь не экономит. Берёт ростки качественные, молодые, чай не переваривает, чтобы добиться насыщенного цвета. У дорогого чая он и так хороший. Ему и вправду надо было немного поработать, ещё раз посмотреть, кто у него в каком отделении. Беда в том, что он многих своих подчинённых не знает. Половина бойцов его взвода ему известна лишь по именам и по короткому общению.

Он, конечно, спрашивает у подчинённых, где кто служил, у каких сотников, но это всё слова. На словах-то все молодцы. Впрочем, пока в призыв с человеком не попадёшь, до конца его так и не раскроешь. Он, попивая терпкий чай, насыщенный кофеином, наверное, побольше, чем офицерский кофе, просматривает списки и делает для себя пометки.

Потом наконец встаёт, собирает бумаги и идёт мимо стойки в дверь, что ведёт к уборным. А там, в коридоре, никого, тихо, свежо, только что полы помыли, и он сразу сворачивает на заветную лестницу. Поднимается наверх и там, прямо у лестницы, нос к носу сталкивается с тем самым типом, что часто торчит в чайной, — он помогает Юнь. А ещё он в солнцезащитных очках. В помещении. Он, кажется, всегда в них. И очки у него этакие… необычные. Видно, дорогие. Это почему-то раздражает Акима.

«Дебильная у них мода, конечно. Выглядят… дураки — дураками».

Этот молодой только что вышел из кабинета Юнь. Аким ждёт, пока он спустится вниз, и лишь после этого стучит в дверь.

— Входи! — доносится из-за двери высокий женский голос.

Аким входит, и его раздражение усиливается. Юнь с распущенными волосами и в спальном костюме сидит за своим столом. Костюмчик то из тоненькой матери, очень легкий… Он закрывает дверь.

— Здравствуй, мой прапорщик, — она встаёт и идёт к нему. Улыбается и протягивает руки. У неё хорошее настроение.

— Этот, — Саблин кивает на дверь, — он у тебя тут живёт, что ли? Как ни приду, он у тебя.

И она сразу понимает, о чём он, улыбается:

— Он только что приехал, на минутку зашёл, сейчас уедет, — она обнимает его, прикасается рукой к его бритой щеке.

— Он тут у тебя был, а ты в таком виде, — с укором говорит ей прапорщик.

— Как нехорошо получилось, — она смеётся ему в лицо. — Боже, как мне стыдно. Как теперь казачке по станице пройти после такого позора… Ой, я и забыла… — Юнь ехидничает. — Я ведь не казачка, со мной казачки даже говорить не хотят.

— Да при чём здесь это, — он, конечно, злится, но присутствие молодой и красивой, прекрасно пахнущей женщины, её прикосновения, конечно, смягчают его. Он обнимает красавицу за талию, и его руки соскальзывают вниз, под резинку её лёгких брюк, и в его мозолистых ладонях оказались её крепкие и тёплые ягодицы. Он прижимает её к себе, чуть приспуская брюки вниз.

— Подожди, ну подожди… — она вырывается и поправляет свои брюки.

— А что? — Саблин не понимает.

Но Юнь уже схватила его за руку и тянет за собой в жилые комнаты.

— Не хочу стоя, надоело, мне не нравится, мы всё время стоя… Пойдём в кровать. Поваляемся, как в гостинце в тот раз.

Он не сопротивляется, но думает о том, что времени у него, до того как его начнут искать, не так уж и много. Так валяться, как они повалялись в дорогой гостинце, у них вряд ли получится.