Хроники Короны. Восстание.

Глава 1. Часть 3. Дом, милый дом.

На улице Терриякки становилось всё темней и темней. По Онфосту проскользнул неприятный порыв ветра, заставивший Томаса поёжиться.

Отойдя от Тихой Площади, мальчишка почувствовал себя не так уютно, как раньше. Вроде бы перед ним родная местность, однако она так часто снилась Гринбейлу в кошмарах, что иногда у бывшего старшего братца ёкало сердце. Даже если это просто кричала толтошёрстая онфостская чайка, свившая гнездо на чьём-нибудь чердаке.

Тут и Туман принялся захватывать город. Пугающее погодное явление заползало в Онфост исключительно через окраинные улочки, поэтому конечная или же начальная часть улицы Терриякки уже заполнялась неприятной сыростью и серостью. Зайдя на территорию Тумана, Томас словно наступил в самую настоящую лужу – плотная дымка недружелюбно обхватила нижнюю часть ног подростка и редких прохожих. Но никто не волновался и не пугался – это было обыденностью.

Рядом со входом в квартирный дом №4 Гринбейл заметил отвратительного типа в драной одежде не по сезону. Тот явно перебрал лишнего в каком-то пабе с Саранди, и теперь безразлично опирался на прочную входную дверь. Охмелевший господин подносил ко рту дешёвую папиросу, ещё не осознав, что та была слишком уж холодной и недымящейся – не подожжённой огнём от спички. Однако мистер недолго стоял в подобном положении. Входная металлическая дверь распахнулась, и мужчина от удара в спину рухнул лицом на каменную плитку. Изнутри вышла широкобокая миссис с кочергой в руке. Женщина тут же рывком схватила напившегося беднягу и волоком потащила его домой. Сам бедолага вырваться не пытался, а лишь мычал нечленораздельные слова.

Приблизившись к дому №3, одноквартирному и обветшалому с кругами, Томас настороженно огляделся по сторонам и, не найдя ни тайно наблюдающих за ним подруг бабушки Аделии, о которых старушка болтала без умолку, ни каких-либо других подозрительных личностей, спрятал внезапный, укрытый под обёрткой подарок от шварца в школьный рюкзачок, да подальше, в четвёртый внутренний отдел, куда Аделия бы не заглянула с огромной вероятностью. Гринбейл, несомненно, проявил мужество и наиболее важное качество джентльмена – терпение, потому что не разорвал свёрток сразу, на глазах у Скобеля. А ведь он испытал практически непреодолимое желание выяснить долгожданную или не очень тайну. Подарки Томас получал крайне редко, лишь по крупным праздникам, поэтому каждая врученная ему вещица получала кучу внимания со стороны подростка. Наверняка, вы когда-нибудь испытывали нечто похожее на ощущение кудрявого мальчишки в тот последний осенний вечер: когда жар в теле поднимается от мощного скачка, будто помощник машиниста только что подбросил в топку лишнюю лопату угля, ноги подрагивают и пускаются в пляс от интереса, в животе стартует шоу под названием “Как не вовремя, бабочки!”, а ладони, словно от острого перцового соуса, жжёт неизведанность.

Закончив с укрытием подарка и в последний раз взглянув на вечернее, вовсе почерневшее небо, в которое улетали навеки клубы дыма из труб, расположившихся на крышах в основном трёхэтажных домов, Гринбейл семь раз ударил по хлипкой деревянной двери в такт известной только двум людям мелодии. Аделия называла специально-разработанную стучальню скрипом порядочного внука. Когда семь ударов по двери прозвучали в верном порядке, изнутри послышались поспешные шаги в потрёпанных сандалиях. Дорога к прихожей была почти обеспечена, если бы не знакомая физиономия, возникшая в проёме и перекрывшая его.

— Явился и запылился! — констатировала факт бабушка Аделия. — Томас, ну как можно быть таким неджентльменом? Я не переставала и не перестану говорить тебе одну и ту же вещь: внимательно следи за своей пунктуацией или как её там называют. Ты как всегда опоздал на пятичасовой чай!

Бабушка была крепкой и напористой, она никогда не лезла за словом в карман и отвечала на вопросы честно. Дело в том, что, как рассказывала Аделия, девочкой она жила в Горреве, городе некультурных людей, где и научилась стойкости, подобающей достойной онфостской женщине. Ростом Делия особо не выделялась, оттенок кожи имела среднезагорелый, хотя и не любила выходить под солнце. Загар, по её мнению, сохранялся на коже с детства. У бабушки были зелёные, словно у котов, глаза. Она обожала ввинчивать в причёску спицы или катушки на восточный манер, а в свободное время вязала или слушала музыку по радио-граммофону, на который когда-то долго копила. Хоть ба в какой-то степени и выглядела мужчиноподобной, она обожала скупать платья, особенно с цветочками, вытканные из дешёвых материалов, и ежедневно жаловалась, что ей не в чем выйти на люди. В этот вечер на Аделии цвели бутоны сказочных розоцветов вперемешку с плодами синевики, словно только что собранных с ферм Ингрида. Томас никогда не бывал на фермах Ингрида, не совершал визитов в сам Ингрид, вовсе не путешествовал по разнообразным городам Короны, однако верил, что когда-нибудь исколёсит зелёный, удивительный Ингрид, сходит на мюзикл в столице духовного просвещения, Тинсане, посетит знаменитый Мейн и заглядится на Дворец – место жительства Властителей, узнает, какого жить среди джунглей из заводов Горрева и железных дорог, скромные паровозы по которым подвозят пассажиров к их месту жительства. Но пока Томас оставался в поселении, в котором ничего особенного не происходило кроме исчезновений и драк в выпивных пабах на Саранди. Носила дома на сильных ступнях женщина исключительно пробковые сандалии, а каблуки считала издевательством и пытками для стоп, не любила разукрашенных дамочек, разгуливающих в изысканных шляпах и платьях.

— Ба, я рассказывал тысячу раз, если не чаще – нас оставляют после уроков, заставляют учить догородской и писать на нём очерки и поздравительные карточки.

— А ты уверен, что тебе это нужно? По ресторанам ты не ходишь, по миру не путешествуешь, родственников у нас не так много – один лишь старый хрыч Бимблоу из Ингрида, да и тот одной ногой уже на Власовом острове.

— Не думаю, что у нас в классе Миссис Крунсберг есть какой-либо выбор, — в который раз сказал правду Гринбейл. — Мы там, как во дворцовой темнице, сидим отдельно и по-чуть-чуть увядаем. Уж лучше бы нас заперли на целый круг в камеры к картёжникам и ворам.

— Ох, мальчик мой, ты постоянно драматизируешь! Не преувеличивай так! — завела привычную песню Аделия. — Наверняка тебе всего лишь не хватает сил на полноценную учёбу – стоит питаться поплотней.

Неизменно, после похожего изречения следовал кошмарный, пытливый вопрос, поэтому Томас попробовал переменить тему, дабы избежать его.

— Бабуль, как прошёл твой день? — мило улыбнулся мальчишка. — Выглядишь не очень, ты сегодня устала? Ходила по рынку?

— Что такое? — прищурилась старушка. — Никогда раньше ты не интересовался моими делами, а теперь решил обратить на них внимание? Ни за что не поверю!

— Все-таки никогда не поздно проявить инициативу первым, — возразил внук, осознавая, что его раскрыли. — Вдруг я повзрослел и осознал, что пора меняться?

— От кого угодно я ожидала это услышать, но не от тебя, — прищурилась женщина. — Ты снова получил онс по догородскому? Это так или нет? По уровню вежливости до нуля не дотягивает, а до твута вопросы, наоборот, слишком уж заботливые.

Гринбейл тяжело вздохнул, обречённо опустив голову. В его случае лучше было рассказать правду, ибо лгать мальчик, увы, не умел. Либо бабушка за длительный отрезок жизни, зовущийся “психологическим или как его там ростом”, обучилась профессиональному обличению лжецов, либо, возможно, до появления братьев Гринбейлов у порога дома она посещала обучающие лекции Лесандра Честного “Как обмануть дураков и не быть заподозренным”.

— Да, — подтвердил Томас. — Карга Крунсберг снова вляпала мне онс за то, что я не смог объяснить ей теорию двойного времени в настоящем прошедшем будущем.

Делия отодвинулась от внука и уставилась на него с выпученными глазами. Томас понимал: в этот вечер враньё, к глубочайшему счастью, удалось, ведь на самом деле кудрявый подросток не выучил правописание некоторых слов.

— О, Великий Влас, Томас! — обеспокоенно протянула Аделия. — Чему вас в школе только учат? Да я на своём веку чуши подобной не слыхала и уж точно не надеялась услышать до смерти! Неужто глава Образовательной Палаты Короны окончательно слетел с катушек? Ему же всего лишь девяносто шесть кругов!

— Ба, может мы уже войдём в дом, а не станем обсуждать высокопоставленных хрычей на улице? — проявил толику мудрости Гринбейл.

— О, мальчик мой, конечно! — старушка перешла на шёпот. — Только не называй людей хрычами, будь культурным. Разве я не учила тебя этике? А то не знаешь, кто и как воспользуется информацией, подслушанной из подворотни. Всегда следует быть начеку!

Гринбейл иногда считал бабушку зацикленной: кто же в здравом уме решится подслушивать женщину в отставке и её неродного внука? Да и кому на Терриякки вообще важна чужая жизнь? Но всё-таки уставший за день мальчишка мечтал попасть домой. Он замёрз за то время, пока прогуливался от школы. Тогда Томас в компании Аделии покинул затуманенную улицу, крепко притворил за собой дверь и пару раз повернул ключ в ржавой замочной скважине.

Когда снаружи восторжествовал покой, прерываемый только воем ветра, старик с раскрасневшимися щеками, Мистер Спайсер, полный недовольства и к тому же не на шутку продрогший, убрал подзорную трубу и механизм, усиливающий звук извне, и с горечью захлопнул чердачное окно дома №6, тем самым, завершив своё тайное наблюдение. Онфост часто полнился слухами, но ничего особо захватывающего, как, например, закрытие входа и выхода в Тинсан осенью из-за некой непредвиденной ситуации, Мистер Спайсер в нём не находил. Правда, тремя-четырьмя неделями ранее похищали какую-то девчонку, однако из той статьи раздуть сенсацию не получилось. Даже его начальнице по репортёрничеству в единственной в Онфосте газете, Миссис Фифине Фифнинс, это не удалось.

Но Туман не ждал, пока какой-то журналист скроется с крыши, а продолжал с едва слышным шипением заползать в город. Вокруг восторжествовала неясная тьма.

Очутившись в практически неосвещённой прихожей, Гринбейл отложил рюкзак в сторону, повесил старое пальто на вешалку и принялся снимать мужские туфли, сильно жмущие уже второй период.

— Томас, поведай мне, что может быть сложного в догородском? В те ностальгические дни, когда я училась в горревской школе для одарённых, учитель ставил мне в дневник исключительно фифты! В круге также выходила высшая оценка. Язык этот достаточно понять, и тогда любая задача будет по плечу.

Мальчик растерянно ответил, вспомнив яростное лицо Одри, вопящее на крохотную Марго, забывшую верную форму глагола.

— Я бы тоже получал хорошие оценки, если бы не Мисс Крунсберг! Возможно. Она специально спрашивает вопросы на темы, которые я забываю или не проходил! Но когда поднимаю руку с желанием получить хорошую оценку, старуха пропускает меня!

— Томас, — укоризненно цокнула бабушка, качая головой. — Никогда не груби людям так, особенно, в их присутствии. В крайнем случае, дождись момента, когда я окажусь рядом. Без бабули нельзя оскорблять окружающих! А если у них под рукой окажется нож или револьвер? Я не успею вовремя оглушить их скалкой!

Гринбейл не всегда понимал: шутит Аделия или нет, но всë-таки выбирал первое. Конечно, она обожала юмор и связанные с ним вещи, кто их не обожает?

— По твоим словам, Миссис Одри на вас опыты ставит! — рассмеялась женщина в отставке. — Кабинет догородского – секретная лаборатория злого и сумасшедшего учёного, а вы его подопытные крысы, проданные в рабство на десять кругов обучения.

— Не исключено, — не растерялся Томас. — Никто до конца не знает, что именно коварная Одри Крунсберг задумала и какие козни строит против бедных детишек, которым даже не предоставили выбор, с каким преподавателем работать!

Гостиная дома №3 являлась тем, как прозвали её регулярные посетители, а именно “наиболее уютным уголком Онфоста”. Громадное помещение, занимавшее собой практически весь этаж, объединяло кухню, отдыхательную и умывательную комнаты. Ещё там в камине постоянно горели ненужные деревяшки. Прирученный огонь наполнял комнату теплотой и запахом паленого дерева вперемешку со вкусностями. Вот и в данный вечер до чуткого носа Томаса донёсся сладкий запах финикового печенья, которое частенько готовила Аделия. Рецепт не требовал баснословных трат, и итог нравился как хозяйке дома, так и мальчику, мечтавшему о сладкой жизни. Финиковое печенье прозвали “уделом бедняков”, однако бедняки от этого не расстраивались. Чем больше осуждения со стороны богачей, тем больше фиников.

— Только что испекла твои любимые “Финсы”, — сообщила бабушка. — Кстати, решила маленько изменить рецептуру печенья, поэтому теперь они не рассыпаются от малейшего дуновения или прикосновения. Ах, да, забыла рассказать: я купила на Площади Свободы почти испорченный шоколад и также добавила его в печенье.

На круглом дубовом (наиболее распространённом в Онфосте виде древесины) столике возвышалась объёмная, расписанная синими и зелеными красками тарелка, на которой едва сохраняла баланс резко растущая вверх гора из наготовленного печенья. Томасу на мгновение показалось, что она вот-вот рухнет, а еë части разлетятся по всей комнате. Однако возвышенность из удовольствия замерла, словно ледяная глыба.

— Хоть ты у меня и ученик не очень хороший, но, как говорят в народе: не съешь предложенное – швондер за тобой доест, а затем превратится в ужасающую тварь и обглодает тебя до косточек. Потом, естественно, и их догрызёт.

Гринбейл “аккуратно положил” портфель (в значении “небрежно отшвырнул”) и наскоро помыл руки в ржавом и единственном в доме кране. Затем мальчик вытянул со специальной полки для утвари личную белую чашку с нарисованным на ней уличным фонарëм, отчасти стершимся, налил кипяток из чугунного котелка, подлил на редкость терпкую остывшую заварку и бросил кубик сахара. К тому же Томас не понимал тех людей, кто постоянно кряхтел следующее:

— Уважаемый, но перед вами уже лежит сладкое. Зачем добавлять что-то ещё? Неужели вы планируете растолстеть до невиданных размеров, а после надуться, как шар, и воспарить к облакам?

Чаще всего это произносили сварливые господа и дамы, которые в пустой жизни испытали лишь печаль, скорое взросление и диабет сладкой степени.

По гостиной разлетелся дурманящий запах лесных трав и черники, ненадолго затмивший шоколад и финики. Заварку выращивали прямо в еловых лесах, окружающих Онфост, что позволяло его жителям покупать продукт по сбавленной цене. Чашка Аделии, та, что была с оттенком зелени, уже заняла привычное место на послешкольном чаепитии. Гринбейл уселся на слишком детский для него стул, положил ногу на ногу так, чтобы совсем неджентльменскую выходку не заметила его бабушка, и принялся хватать успевшую остыть вкуснятину, медленно отправлять её в рот. Печенье стало твёрже, чем раньше, но одновременно с этим и более тягучим благодаря шоколаду, а также не очень солёным – значит, бабушка не перепутала банки с солью и сахаром.

— М-м-м, — изумился Томас с набитым шамкалом. — Это великолепно!

— Я гляжу, что ты оценил мои старания! — обрадовалась женщина в отставке.

— А то! Ты превзошла любые мои ожидания! — честно признался мальчик, дожевав печенье. — Такое чувство, что мы едим сладости, купленные в Сладком городке Мистера Чокка.

Бабушка тяжело вздохнула.

— Сколько раз я должна говорить тебе, Томас. Твой Мистер Чокк – вор и шарлатан, которого волнуют только деньги. Благодаря статье какой-то там Фифины его магазин прославился, а цены и вовсе повысились из-за большого спроса. Сам знаешь: некоторые особо богатые особы из Тинсана, Анфоста и так далее тратят по сотне тумагустов за торт!

— Да, бабушка, — покорно кивнул Гринбейл. — Но когда я прохожу мимо той кондитерской, то каждый раз испытываю чувство голода.

— Чушь, — заявила Аделия. — Чувство голода ты испытываешь, потому что редко ешь в школе. А теперь давай подкрепись, чтобы не выглядеть хиляком!

Томас впился зубами в следующую печенюшку. Несколько минут подряд из дома №3 доносилось яростное хрумканье, порой чавканье, хлюпанье чаем и предзимнее сопение вперемешку со шмыганьем. А потом Аделия поинтересовалась:

— Слыхал, что в квартирном доме №1, который стоит в конце Терриякки, швондеры за ночь сгрызли Мистера Лаки?

Гринбейл едва не подавился от неожиданности. Он прокашлялся, сделал глоток чая и возмутился:

— Бабушка, может не лучший вариант тем для болтаний за столом?

— А что я-то? — изумилась Делия. — Хочу, чтобы ты был в курсе новостей. К тому же от нас до дома №1 рукой подать.

— Ну и как это вышло? — заинтригованно спросил кудрявый мальчишка.

— По словам соседей из второго дома, Миссис Лаки устроила мужу скандал из-за чужих волос на его костюме и выгнала мужчину спать в единственный в здании подвал, где хранился бесполезный хлам. Подвал дома №1 не использовали уже давно, поэтому никто не знал о поселившихся и расплодившихся в нём швондерах. Спал Мистер Лаки очень чутко и страдал сильнейшей бессонницей, поэтому и принимал снотворное. Действовало оно, по-видимому, на все сто, так что к раннему завтраку к Миссис Лаки увы никто не поднялся.

— Мило, — фыркнул поедатель печенья, схвативший очередную штуку. — Как прекрасно, что у нас нет подвала. Так что там со швондерами? Их передавили?

— Несомненно, — подтвердила бабушка. — Миссис Лаки заподозрила неладное, поэтому вместе с проснувшимся консьержем спустилась в подвал, где обнаружила стаю объевшихся её мужем букашек, после чего они вызвали двоицу жуковылавливателей, работающих на фабрику братьев Бейтсов. Высокие люди в противогазах, как их описали местные сплетницы, тут же сбежавшие на горе Миссис Лаки, надели неудобные костюмы из крайне твёрдого материала, наверное, бэйтона, и затащили кровожадных убийц в такие же крепкие клетки.

— Не люблю я этих швондеров, — поморщился Томас, вспоминая одну подобную тварь с кучей извивающихся ножек и рогами. — Из-за них я потерял весь аппетит.

— Совсем недавно Анна из седьмого дома, того, в котором иногда работает наш шварц, Скобель, тоже пожаловалась на жуков, — не умолкала Аделия. — Сообщила, что в квартире завелось целое полчище, сгрызшее половину гардероба. Ишь, какие смелые швондеры под зиму пошли! — старушка наигранно стукнула по поручню кресла, на котором изначально восседала. — А вот в моём детстве швондеров рубили на месте! В домах для них даже хранились специальные ножи.

Томас не совсем сообразил, как поедание вкусностей связано с поеданием видов одежды из женского гардероба. Бабушка обожала резкие переходы в общении и потерю какой-либо сути или общей идеи в диалогах. Но всё же у Гринбейла была живая и смешная бабушка, поэтому некоторые одноклассники вполне могли ему позавидовать.

Аделия прервалась, взялась за сухое полено, поставленное ранее к ножке стола, и мастерски швырнула брусок в полыхающий камин. Пламя разгорелось с новой силой, в гостиной зазвучал треск деревяшки, постепенно обращающейся в золу – так называемый древесный прах. Вдруг женщина в отставке вскочила как ошпаренная и интригующе произнесла.

— Мальчик мой, я заговорилась с тобой и совершенно забыла о подарке. Дело в том, что днëм я сходила на Площадь Свободы. Конечно, я постоянно отправляюсь туда без цели, но сегодня сложилась судьба! Поэтому я не только приобрела шоколад по низкой цене, но и кое-что ещё. Я готова вручить любимому внуку подарок, который ему, уверена, понравится. Погоди-ка секундочку…

Аделия поднялась, сняла с шеи двойной ключ, который на ней прятала, отперла дверцу миниатюрного шкафчика и вытащила свёрток, довольно длинный свёрток размером с ладонь взрослого человека, полный таинственности и торжественности. Чем же ещё могут быть полны свёртки, хранящиеся под замком в шкафах?

— Увидела я его на предтуманной распродаже, — поведала бабушка. — Сам понимаешь – и покупателей, и продавцов в этот день становится больше, ибо не у каждого есть деньги, чтобы не помереть с голоду во время прихода Тумана. На предтуманной распродаже часто встречаются заядлые торгаши, фантастические чудилы, чёрные продавцы с Саранди и тайные агенты из Тинсана, выслеживающие последних, однако в этот раз меня привлекла сухая старушенция, укутанная в алую шаль. Дамочка расположилась в уголке, до которого не любой прохожий добирался. Сидела странная женщина за столом, также покрытым красной шелковистой тканью. Тогда она окликнула меня и, если бы не она, то я её и не заметила бы, скорее всего…

— Эй, ты! Да, ты! Поди, поди скорее! У меня нет свободного времени! — гаркнула незнакомка в шали. — Ты-то мне и нужна.

Аделия немного смутилась, а после вспылила: “где же приличие?” Но всё-таки подошла. К столу крепилась отваливающаяся железная табличка с криво вырезанной надписью “Госпожа Фортуна”.

— Я знаю, что в твоём доме живёт мальчик тринадцати кругов, самый обычный, непримечательный мальчик по имени Томас, — безумно воскликнула она. — Так ли это?

Аделия удивилась – неужели кто-то следил за её внуком и теперь хочет его украсть? Она оглянулась назад и не заметила слежки со стороны. Прохожие будто не замечали странную продавщицу и проходили дальше.

— Откуда Томас вам известен? — вопросила Аделия. — Может, вы из дома опеки или знаете о его настоящих родителях?

— Ты прекрасно знаешь ответы! — разъярилась она. — Вспомни, что видела в колодце на третий день никогда на восходе заката! А теперь держи это, пока я не нашла твоего ребёнка лично, — сумасшедшая протянула свёрток, — передай все подробности нашей встречи Томасу Гринбейлу, а то иначе мне лично придётся наведаться к нему…

… сумасшедшей она мне показалась потому, что глаза её метались вправо и влево. К тому же выглядела гадалка с какой-то степени сморщенной и грязной, носила шаль, за которой скрывала сухое тельце и чушь несла несусветную: некий третий день никогда придумала. Но, если бы я не купила свёрток, а дамочка приказала мне потратить несколько тумагустов на свёрток, дабы не привлекать внимание толпы, то ты бы наверняка меня не простил, — женщина в отставке усмехнулась.

Она развязала узел, сняла верёвку и протянула Гринбейлу три гладкие чистые свечи среднего размера. Редкий воск малинового цвета переливался в тёмной гостиной – огонёк лампады на столе затух ещё до возвращения Томаса, а камин излучал недостаточное количество огня, дёргающегося из-за сквозняка.

Томас искренне верил в волшебство, а сейчас ни в коем случае не сомневался в правдивости истории бабушки. Мальчик верил в волшебство и всё, что с ним связано, с детства. Когда Берт ещё не пропал, Аделия после работы постоянно приносила детишкам книги. Книги были разных мастей, атмосфер и сюжетов, однако их объединяло присутствие магии. Так же, как и добрые, отзывчивые, комические персонажи, готовые в отчаянные для некоторых героев моменты прийти на помощь, рискуя собственной жизнью. К несчастью, многие взрослые ненавидели однотомники и книжные серии о волшебстве, и авторам постоянно закрывали дороги в “серьёзную” литературу, иногда издатели отменяли контракты с писателями, гнали их взашей с позором, злыми криками и гнилыми помидорами в спину. Подумаешь, пишут для несмышлёных детишек – ведь надо работать во благо взрослых. Тогда маленькие Томас и Бертран не расстраивались и лично начинали придумывать продолжения. Любая вещь, попавшая в дом №3 на улице Терриякки и названная "волшебной" и “по-детски глупой” сразу отправлялась в комнату мальчишек на втором половинном этаже. Господа и дамы постоянно внушают окружающим, что нет никакой магии, не существует никаких чудес, но тогда на что они рассчитывают, когда про себя загадывают желание на День Рождения или весенний канун Поворота Круга? Разве это не глупость и не невольная надежда на появление чуда? Оно и есть, правда, незаметное. Бабушка ласково улыбнулась и промолвила:

— Как ты мог понять, это не обычные свечи, а магические. Возможно. Признаться, я не верю в волшебство, но ради тебя готова постараться. Гадалка сказала передать, что просто так свечи не помогут. Чтобы они сработали, необходимо провести особый ритуал. Стоит зажечь свечи и произнести следующие слова…

— В день иль ночь судьбы непростой

В глубинах пещеры иль метели с косой

Появится тот, может, герой,

Что к спасению вас скорей приведёт,

Накормит, напоит и песню споёт.

Честно говоря, поэтическая часть совсем не показалась мальчику настоящей, потому что в фантастическом романе Агли Тэйста “Чреда заклятий” сразу объяснялись все тайны и побочные эффекты волшебства.

— Спасибо большое! — поблагодарил бабушку Томас. — Ты же знаешь, как я люблю такие подарки! Каждый раз удивляюсь им.

— О, я польщена! — не удивилась Аделия. — А насчёт злой Миссис Одри Крунсберг я посоветуюсь с родителями ребят из твоего класса, это ж надо так – задержаться на целых два часа и пропустить пятичасовой чай! Всё, теперь поскорее доедай и отправляйся грызть гранит науки, не то, не дай Великий Влас, мне нажалуются на неприлежного кудрявого мальчонку тринадцати кругов.

Спустя некоторое время, не справившись и с вершиной печеньевой горы, но объевшись и опустошив гигантскую чашку чая, Томас вымыл её, ещё раз помыл руки, взял в них малиновые свечи, сграбастал портфель со стульчика для вещей и уже принялся подниматься по узкой лестнице с низким потолком, как мальчика окликнули.

— Томас, ты же понимаешь, что этот подарок на грядущий День Объединения последний? Я не смогу позволить себе купить ещё один, особенно, после недавнего снижения выплат. Наступают тяжёлые времена, поэтому прости меня за нищету.

— Конечно, бабуль, я понимаю, — улыбнулся Гринбейл. — Когда-нибудь я выучусь, найду лучшую в Короне работу и стану покупать тысячи подарков! Возможно, взросление затронуло меня раньше, чем я того ожидал.

И он направился наверх. Поднявшись, мальчик отворил тонкую дверку, поставленную исключительно для того, чтобы стучать в неё по утрам, юркнул в свою маленькую, но уютную комнатушку. В ней было всё, что нужно для жизни: двуместная кровать, стол, стул и деревянный шкаф, забитый различными книгами современных писателей и ученых. Главной гордостью Томаса считалось одно из двух окон: вертикальное, широкое и высокое с видом на соседнюю улицу Недтерринг, расположенную параллельно Терриякки. За стеклом можно было долго-предолго следить за снующими по делам людишками. А во втором окне, диагональном, сильно отличавшемся от первого, Гринбейл наблюдал за жителями и проходимцами улицы Терриякки, за будкой Скобеля Тарасовича.

Произнесённое мной звучит удивительно, но так оно и выглядело. Дом номер три расположился между двумя улицами, которые сильно-пресильно отличались друг от друга: Недтерринг считалась загруженной, как и Площадь Свободы, а Терриякки, по сравнению с Недтерринг, целыми днями хранила тишину и безмолвие. Лишь иногда здешний шварц со стажем мог пошутить так, что от хохота местных беззубых старушек дрожали каменные плиты, покрывающие землю.

Гринбейл зажёг настольный фонарь, выкинул наружу пару оранжевых листьев, залетевших в комнату по вине разбушевавшегося ветра, раздевающего деревья с Площади Свободы, пока Томас учился, проверил, что бабушка зачиталась внизу, а затем с упоением вынул из рюкзака сверток от Скобеля и, стараясь не шуметь, разорвал жёлтую бумагу. Что же подарил Томасу мягкосердечный Тарасович? Мальчика очень волновал данный вопрос.

В руке Гринбейла оказалась игрушечная фигурка классического шварца, по информации с этикетки доставленная в почтовое отделение Онфоста из далекого задымлённого Горрева, – города промышленного, наполненного заводами, фабриками и всякого рода цехами, где создавались невероятно-интересные вещички для всех, всего и всякого. Миниатюрный шварц состоял из дерева и пружин, поэтому Гринбейл с лёгкостью согнул сначала левую ногу игрушки, после – правую руку. Ещё шварца разукрасили в верные цвета и казалось, что это сам Скобель воссоздал худую версию себя – шляпа-цилиндр, пальто, джентельменски брюки и мелкие вещички, которые, разумеется, трудно увидеть издалека. Стоила подобная штука не слишком дёшево, поэтому Томас обрадовался подарку. Мальчик всегда любил что-нибудь коллекционировать, но денег было не так много, чтобы тратить их попусту. Шварца покрыли лаком, и теперь он сверкал, словно Синяя звезда. Гринбейл, чуть-чуть полюбовавшись игрушкой, снова спрятал её в рюкзак, поближе к алым свечам – туда Делия точно не залезет.

Налюбовавшись подарками, подросток понял, что настал момент делать уроки. Домашние задания Томас ненавидел всей душой, да и не только он. Скучные, опустошающие, заставляющие мозг мозговать и болеть.

Однако время выполнения обязанностей наступало из вечера в вечер. Особенно тяжело шла работа по догородскому языку, оно и неудивительно. Единственное, что запомнил мальчик с уроков – это алфавит и три фразы: своё имя, имя Миссис Одри и её частую фразу “Wok godily wrecks”, которая означала “Трудитесь не покладая рук”.

Собравшись с мыслями, Гринбейл решил взяться за прописи – самое неприятное и нудное занятие на планете, состоящее лишь из выводения закорючек на бумаге и бесконечных, бессмысленных повторов. Опустить писательную скрижаль, намалевать букву, поднять скрижаль, свериться, опустить писательную скрижаль…

Сегодня на повестке вечера стояли прописи, потому что Одри абсолютно не нравился почерк Томаса. И теперь непослушный ученик обязан был переписать каждую букву алфавита по три раза. Это задание оказалось слишком громоздким, ведь в сумме должно было получиться семьдесят восемь строк – посчитать их Гринбейлу оказалось не лень. После необходимо было потренировать произношение десятка-сотни слов и выучить правило постановки склизкого шара в предложениях.

Томас наконец запомнил символ из примера, взял скрижаль в пальцы, опустил её кончик на лист бумаги, как вдруг понял, что чернила закончились.

Он заглянул в специальный отдел портфеля, отделённый от остальных, и обнаружил, что баночка чернил “Ванумопус” опустела после дополнительного урока Крунсберг. Отложив бесполезную вещичку, мальчик поднялся, подставил стул к двери, с лёгкостью залез на него и открыл дверцу шкафчика с надписью “Письменные принадлежности”. Ниша над дверью хранила в себе немало секретов. Правда, секреты эти имели формы карандашей, скрижалей, стирателей и двух миниатюрных ножей для точки грифелей. Явив миру широкий и высокий чёрный сосуд, именуемый склянкой для хранения чернил, Томас снял с него крышку и осознал: скоро станет нечем писать.

— Ба, чернила для писательной скрижали почти закончились! — крикнул Гринбейл так, чтобы глуховатая женщина в отставке услышала из гостиной. — Если к послезавтрашнему дню они не появятся, то Одри Крунсберг прикончит меня на месте!

Снизу донёсся громкий ответ.

— Хорошо, милый мой, завтра, после Тумана как раз хочу посетить подруг с рынка! Заодно у нас закончилась свежая рыба и черничный чай. Да и запас фиников поредел после сегодняшнего пира на весь мир!

— Спасибо, бабуль! — поблагодарил Аделию Томас и вернулся к рабочему столу с баночкой фиолетово-чëрно-вязкой жидкости.

“Итак, — размышлял мальчик, — начнём с прописей. Буква “т” пишется в виде закорючки, напоминающей букву “п”, но это не она, так как буква “п“ по бокам сглаживается, как буква “л”. И зачем я занимаюсь подобным бредом? Лучше бы догородской заменили на машиностроительство. Говорят, школы Мейна кишат юными изобретателями, словно мухами”. Именно там весь прогресс Короны.

Тогда Гринбейл откинул прочь отвлекающие мысли и начал выполнять задание. Он всё выводил и выводил извилистые палочки и кружки, иногда квадраты и тетраэдры, но наконец стал клевать носом. Молодое тело пыталось сопротивляться подкравшейся со спины дремоты, но сказывалась усталость, вызванная мучениями от Миссис Одри.

Уже через каких-то пять минут Томас опустил потяжелевшую голову на практически чистый лист прописей. Спустя час он видел яркий и незабываемый десятый сон о добром, отзывчивом, равноправном мире. Мире разума, в котором не существовали убийцы, воры, грубияны и картёжники.

А мир окружающий темнел, и зло потихоньку вылезало из крысиных щелей. Догорала фонарная свеча. Выл заунывный ветер.