Хроники Короны. Восстание.

Глава 1. Часть 6. Мсье Хай выступает для группки заговорщиков.

Well, I knew a cabaret, down a blackened street,

Where all the darkest naffs and darkest villains meet.

They'll drink the darkest booze, smoking the foulest weeds,

You never had an itch,

Someone there can meet your needs.

Abney Park – "The Anthropophagists' Club"

Смена периодов всегда прекрасна. Она, по мнению Томаса, представляла собой одно из истинных чудес современного мира, если не учитывать автомобили, дирижабли и револьверы, пуля из которых каким-то невероятным образом могла повалить крепкого человека. На самом деле чудес бывает много. Удивлены? Да что вы, я могу уверить вас. Десятки, сотни и тысячи чудес происходят прямо под вашим носом, однако не каждый способен заметить их.

Спустя четвёрку-пятёрку мучительных, тягучих, словно солёная карамель, часа Томас умирал от скуки и безысходности в классе догородского Миссис Одри Крунсберг. Пока дети бессмысленно переписывали гигантский кусок текста в тетради, учительница сложила корявую ногу на более корявую ногу и занималась чтением модного журнала, привезённого кем-то из Мейна. Название заверяло читателей, что главной модницей и создательницей одежды этого века по праву стоит считать Мадам Бьюти. Именно её чёрно-белая фотография виднелась под заголовком “Открытие крупного бутика в жилом квартале! Найдётся костюм для черепахи и ленивца, даже если мы сейчас говорим не о ваших мужьях”.

Популярные в последнее время пищания моды вовсе не нравились Гринбейлу. Кудрявый мальчишка видел на пышных платьях только ценники, которые его бабушка не могла себе позволить. К тому же зачем вообще носить туфли на каблуках, платья или шубы, когда есть наиболее удобные мужские туфли без излишеств, костюмы с разноцветными галстуками и плотные пальто?

В данный момент Томас не следовал приказаниям Миссис Одри, он распластался на одиночной парте в первом ряду у двери, на которую Одри пересадила Гринбейла за несделанное домашнее задание, и занимался тем, что считал секунды, когда дополнительные занятия закончатся и когда Крунсберг станет слишком скучно, что она тут же отпустит Томаса домой без обещанного наказания. По тому факту, что часы в классе не висели, можно истинно утверждать, что ученики находились на занятиях бесчисленное количество времени, потраченного впустую. А ведь сейчас бы некоторые школьники уже ужинали, уплетая длиннющие макароны с томатным соусом и дожаренной до золотистой корочки уткой. Да и сам Гринбейл не отказался бы попить любимый черничный чай с финиковыми печеньями.

Сегодня Томасу влепили довольно неприятную оценку. Естественно, ни для кого не было секретом, что Одри влепила Гринбейлу в дневник твут красными чернилами за неверный перевод слова. Ученик ответил "забвение" вместо "спасение", чем и вызвал жёсткую критику в свою сторону, но с другими задачами ученик на удивление справился. Когда Миссис Крунсберг просмотрела прописи Томаса, она нервно поджала губы и захлопнула тетрадь. Обычно дамочка начертила бы онс и прочитала бы нотаций, но, о Великий Влас, очередной омерзительный онс не появился в дневнике. Не зря всё-таки мальчик запомнил ту злощастную фразочку "трудитесь не покладая рук".

В данный момент Гринбейл извернул шею настолько, чтобы ему стало комфортнее наблюдать за дивным видом из окна. Одна из парт ряда у окна пустовала – кто-то, по слухам, заболел смехонесдержанием, передаваемым через разговоры. Мальчишка уставился на улицу и желал поскорее очутиться там. А за стекольной гладью уже наступал Хлад, первый месяц зимы, а значит, что уже завтра начнётся долгожданный День Объединения, и тогда объявят свободные от зубрёжки сутки. Бедняги-ребята наконец не пойдут в школу и смогут выспаться, при этом не находясь за партами Мистера Слипи, учителя по оздоровлению и физическим упражнениям, который только приказывал наматывать круги по классной комнате, а сам дрых на подкладке из учебников.

За окном повалил снег. Первый чистый и крупный снег. Изящные, нежные хлопья падали с неба, полного хмурых туч, кружились в привлекательном, не замечаемом окружающими вальсе и медленно покрывали землю близлежащих лесов и дорогу белизной, поблёскивающей на лучах солнца. Этот момент Томас ожидал сильнее других в круге, момент смены периодов, о которых я упоминал ранее. Дело в том, что новые периоды наступали довольно необычно, не как у вас, хотя кто знает, вдруг вы проживаете в Короне. Как, например, сейчас: температура в классе и снаружи внезапно понизилась, стёкла в мгновение ока покрылись инеем, а из ртов учеников повылетал пар. Однако лишь за считанные секунды смена закончилась, и всё вернулось на круги своя – температура упала, а облачные хлопья стали таять на глазах, и вот уже скромные капельки дождя касались уличной плитки.

Очевидно, что Одри неохотно поёжилась, получше укутавшись в рваную тоненькую серую шаль, ведь, как выяснили современные учёные, смена периодов сильно влияла на старых людей и их трещащие косточки. Учительница поправила окуляры на носу, сменила положение ног и перевела взгляд со страницы модного журнала на Томаса.

— Гринбейл! — шикнула она, откладывая читалово на стол. — А ну сядь ровно и займись делом!

— Так точно, Миссис Крунсберг, — вздохнул Томас и бесцельно уставился на перечёркнутые записи в тетради.

Вскоре к доске вызвали Джима Логана, понуро опустившего голову. Он уже понимал, что Одри не в духе, поэтому и не надеялся заработать высокую отметку. Старуха повернулась назад и уставилась на отвечающего. Остальные ученики старались не шелохнуться, чтобы крайним образом не навлечь на себя гнев. Где-то по коридору прошаркал надсмотрщик за порядком, собирающийся домой, потому что уроки закончились для любого класса.

И отработка могла пройти спокойно, мирно, без лишних проблем на голову, если бы Гринбейл снова не улёгся на парту и не уставился за окно. Вдруг там показалась подозрительная высокая фигура в чёрном пальто, брюках и шляпе. Незнакомец или же недобрый знакомец злобно столкнул какого-то подростка кругов двенадцати и гаркнул на него. По Широкой улице быстрым шагом двигался уже встречавшийся Томасу человек, которого невозможно было не узнать. Это, несомненно, был именно он – бледнолицый Менгель Рондалонич, его выдавало бледное, как снег, лицо. Интересно, что же он забыл на Широкой улице, ведь покинуть пост надолго во время работы для шварцев считалось нежелательным и морально-низким поступком, а покидать квартал и вовсе запрещалось до выходного. Спрятав лицо за шарфом и всё ещё высоким воротником, молодой человек явно куда-то спешил, но вот куда, Томас не догадывался. Однако теперь Гринбейл почувствовал себя обязанным вызнать пункт направление новичка и разузнать, что случилось со Скобелем Тарасовичем, даже если это рискованный и любознательно-детский поступок.

Недолго размышляя и доверившись лишь своим чувствам, сердцу и безграничной уверенности, Томас оставил портфель, тетрадь, писательную скрижаль и другие обыденные вещи у парты. Мальчик вскочил с места и, не рассчитав громкость, прогавкал:

— Миссис Крунсберг, можно мне выйти из класса?

И, не дожидаясь ответа, подросток ринулся к выходу из кабинета. Перед тем, как захлопнуть за собой дверь, Томас отчётливо расслышал яростный вопль разгневанной Миссис Одри Крунсберг.

— Томас Гринбейл! — возмутилась она. — Вы ещё вернётесь в класс на этой неделе и тогда пожалеете о подобной выходке! Только попадитесь мне под руку!

Бросив хамское "извините, Миссис Одри" и вспомнив обречённого Джима, замершего у доски с мелом в ладони, мальчик сбежал вниз, накинул пальто, повешенное на позорный крючок для опоздавших, кое-как скинул элегантные туфли, надел хорошие и удобные ботинки, и оказался на почти опустевшей улице. Какой-то ребёнок, попавший под руку Менгеля ревел, распластавшись на каменной плитке.

— Куда пошёл тот человек? — схватив подростка за грудки, потребовал Гринбейл. — Говори живо!

Растерянный бедняга указал пальцем в нужном направлении, и Томас рассмотрел тёмную фигуру. Менгель, тем временем, уже покидал Широкую улицу и готовился завернуть в узкий-преузкий переулок, который местные жители прозвали "Узким". Если вы никогда не видели узкие "Узкие" переулки, то представьте себе ситуацию: вы решили срезать путь домой и попытались пролезть между стенами соседних домов. И вот, неправильно повернув шею, чтобы оглянуться, вы застреваете. И пребывание ваше продолжается там до самого сноса зданий. Главное – продержаться без еды несколько десятков кругов.

— Значит, ты собрался на Саранди, новый подлый шварц, — прищурился юный искатель приключений.

Тихо, стараясь не шуметь или издавать какие-либо иные звуки, мальчишка поспешил за злодеем. Ловкач Менгель на ходу повернулся боком и, не сбавляя темп, словно заправский краб с пляжа Анфоста, протиснулся на соседнюю улицу. Когда Гринбейл пролез сквозь дома, он уже не надеялся найти бледнолицего. Однако в этот момент, тянуче приближающийся к вечеру, сама судьба оказалась на стороне Томаса. Во-первых, Менгель ненадолго застрял в проёме, отчего сильно задержался. Во-вторых, по-видимому, у самого шварца появились проблемы похлеще, чем у Гринбейла.

Рондалонича юный следопыт приметил справа – он убегал от мускулистого горожанина с трубой в руке. Тот размахивал оружием и нёсся вслед за напуганным Менгелем.

— Я тебя помню! — заревел мистер словно туманный монстр. — Это ты вломился ко мне в квартиру, чтобы украсть моих жукоподобных детишек! Без моего спроса, шмурдяк! Ты испортил мне ужин!

Сумасшедший господин довольно крепкого телосложения надеялся прихлопнуть Менгеля, но, не заметив неожиданной подножки остановившегося шварца, рухнул в мусорный бак, ударившись головой о железку. Рондалонич опустил крышку мусорного бака, которая ещё раз рухнула на макушку преследователя, и как ни в чем не бывало продолжил движение, шумно насвистывая и пританцовывая. Лже-шварц вилял между старинными домишками, а неудачливый Томас следовал за ним, прячась за фонарными столбами каждый раз, когда мужчина оборачивал свой длинный когтистый нос. Слежка походила на игру в “Кошки мышки наоборот”, вначале которой ничего не подозревающий кот приводить хитрую мышь в тайное логово.

Спустя пару минут начало темнеть, однако не из-за того, что солнце решило лечь спать пораньше. Белолицая жертва и решительный охотник вышли на центр улицы Саранди – наиболее опасную жилую часть в Онфосте. Здесь обитали исключительно плохие, необразованные люди со всех концов и начал Короны: картёжники, обманщики, воры, профессиональные врунишки и дезинформаторы, даже жуткие пытальщики. Конечно, к списку хочется добавить неумелых уличных музыкантов, мучающих расстроенную скрипку и просящих денег для того, чтобы перестать терзать уши прохожих.

Кровожадных пытальщиков насчитывалось не так много, как остальных. Дело в том, что этот вид преступников после постановления нового закона, подписанного Властителем Норшем, принялись отправлять в Мейн, откуда те уже не возвращались. Естественно, без улик никого не отправляли в неизведанность, сначала в квартирах злодеев искали механические прибамбасы и шкафы с шипами, которые прозвали последним писком и не только моды. Подобные методы Норша заставили многих отказаться от своей бурной режуще-щекочущей деятельности, хотя остались некоторые индивиды, которые решили восстать против закона и заманивать жертв к себе домой, чтобы включать пяткощекочущие машины. Поверьте, они хуже пыток.

Чем дальше следовал Томас, тем ночнее и ночнее становилось. Одной из известных особенностей улицы Саранди являлись тряпочные навесы, сотканные местными швеями из платков, платьев и штор из почтового отделения, вынесенными боевыми бабулями. Из-за них (навесов) количество света уменьшилось в разы. Благодаря им и образовался знаменитый и вместе с ним тайный чëрный рынок, известный каждому второму, в том числе и власти. Находясь в тени, здесь контрабандисты незаметно продавали всë: от швондеров и драгоценностей до ослов и запрещённых видов северных слонов размером с игрушечного шварца из Горевва. Саранди стала пристанищем Необычного рынка. На нём покупали и ржавые мечи, и серебряные ножи, и склизкие глаза рогохвоста, и даже редкие элементы для запрещённого в Короне ядоварения и алхимиковеденья, специализировавшихся на травле кротов и вечно ворчащих дедков.

И вот спустя некоторое бесценно потраченное на блуждания время Менгель вдруг остановился, обернулся, прищурено посмотрев по сторонам, и зашёл в заведение, вывеска которого утверждала, что там расположился "Концертный паб “У Шона”. Зовите всех, кого мечтаете споить!". У заведения хмуро стоял амбал, скорее всего, охранник.

Томас постарался распрямить всколоченные волосы и восстановить дыхание, а затем вальяжной походкой, как уважаемый джентльмен или модель, приблизился ко входу в выпивной паб.

— Добрый день, Мистер Охранник, — серьёзно пробубнил надувшийся Гринбейл. — Меня зовут Богатый Карлик Томас, но вы можете звать меня Мистер Гринбейл...

— А ну стой, где стоишь! — прогрохотал крупный вышибала, охраняющий паб от бедняков и личностей, занесённых в список должников. — Сегодня мы не принимаем детей, псевдокарлик. Если требуется попасть внутрь, то приходи через четыре дня на еженедельный праздник пьяниц любых возрастов.

Мистер Гринбейл попытался проскользнуть в паб, однако Мистер Охранник схватил уважаемого горожанина за воротник и грубо завопил ему на ухо:

— На случай, если ты тугоухий. Детям вход строго запрещён!

— Да понял я, понял, — промямлил взрослый джентльмен Томас, выпутываясь из нежеланных объятий вышибалы.

Не отчаиваясь, великий путешественник и по совместительству актëр решил пройти за здание и не прогадал. Чëрная дверь запасного входа оказалась заперта, но не маленькое окошечко, которое вело прямиком в подвал, в котором хранились бочки с выпивкой. Протиснуться туда мог лишь худенький мальчишка тринадцати кругов, каким Томас, к счастью, и являлся. Окошки были предназначены для проветривания, а не для проникновения через них в разливную детей. Но кого это волнует?

Открыв проход, из которого запахло хмелем, опустившись в непроглядную темень и привыкнув к ней, мальчик заметил проход зал, откуда доносилась весёлая и задорная живая музыка, местами сумбурная и завиливающая. “Джаз, — решил Томас. — Именно так называется игра на инструментах, когда не ясно, куда завернёт разная и вместе с этим складная мелодия”.

Гринбейл прокрался мимо пустой барной стойки на согнутых ногах и спрятался под одиночным столиком. Фонари горели плохо, поэтому мальчишку не заметили сразу. В полумраке подросток стал искать Менгеля Рондалонича. Лестница справа вела на верхний этаж, а люк у стойки бармена вёл в кладовую. Внезапно некий резкий шум заставил юного посетителя вздрогнуть от испуга и дёрнуться. Гринбейл посчитал, что новый шварц заметил его в толпе и ринулся к нему, но нет. На самом деле со стула упал неизвестный Томасу костлявый старик с бородой до колен. Он явно сидел в пабе не один вечер или ночь напролёт и вот теперь рухнул на грязные половицы. Подросток подумал, что кто-нибудь подойдёт к мужчине в отставке и поднимет его, но никто даже пальцем не двинул в сторону подвыпившего дедули. Видимо, подобное происходило тут не впервой. Странные люди – взрослые. Сколько не пытаешься понять, что у них на уме, ни разу не угадываешь. А ведь было бы так чудесно, когда ты знаешь, что стоит ожидать от клоуна из подворотни с кувалдой в руках.

Пили в выпивном пабе, безусловно, до дна. Из напитков "У Шона" продавались только три вида хмельно-торкогольных напитков, к которым привыкли горожане Онфоста: торн, чигин и корья.

В основном, здесь покупали лишь торн – хмельной крепкий мужской напиток, приготовленный из торниана. Официально торн признали нелегальным из-за того, что он мог поставить под угрозу рабочую силу Короны. А дело в следующем: торниан – распространенный ядовитый продукт. Очистить его от смертельной фиолетовой пыльцы безопасно и легко, но благодаря халатности рабочих случались и фатальные ошибки, которые повлекли волны массовых отравлений. Да и торн обладал ужасной способностью превращать джентльмена в хромающую мокрую огрызающуюся дворнягу. Таких часто пристреливали из охотничьих ружей в фермерском городке, Ингриде. И не только собак.

А вот разрешённым считался чигин – тёплый, чарующий отвар из вишни и сладких кореньев. Называли его напитком по-хамски дамским и не наливали мужчинам, которые всё же находили способы напиться. Корья же напоминала чигин и продавалась всем. Частенько её пили одинокие пожилые старушки, после чего их лица приобретали верный кислотный оттенок, а также скукоживались в недовольные от горечи гримасы, с которыми дамочки бродили сутки наролёт.

Томас и не догадывался, как сложно прятаться от сорока с лишним посетителей. Огромным плюсом послужило то, что многие взоры были обращены к крохотной сцене, на которую направили два прожектора, имеющих сходство с фарами современных машин. Правда, в Онфосте машин не видел практически никто. Хм, всё же "крайний город" как-никак.

Внезапно послышались улюлюканья посетителей. На сцену под беспрестанные удары в ладоши, вышел мужчина, одетый с иголочки в чёрно-белый костюм. "Вероятно, это концертмейстер" — сообразил Томас, отвлёкшись от цели. Сам того не понимая, Мистер Гринбейл попал на концерт.

— Дражайшие господа, превеликоуважаемые дамы и их чудесные пёсики, которых хочется поцеловать в их носики, — начал человек, которого Томас назвал концертмейстером. — Настал долгожданный момент, когда на сцену взойдёт голос правды, певец круга, гениальнейший писатель и талантливый исполнитель Мсье-е-е Ха-ай! Поприветствуйте же гостя, прибывшего к нам специально из Тинсана!

В зрительной части загромыхали бутылки, повылетали пробки и раздались рукоплескания вместе с пьяными криками: "просим!" и "зачем нам вообще нужен этот скрамблкораблендель?".

Концертмейстер удалился восвояси, а из-за красной ширмы, отодвинувшейся по чьему-то приказу, выскочил привлекательный молодой человек. Одет он был по классике: такой же костюм, как и у организатора, только с ядовито-жëлтой бабочкой, черным принизанным котелком, прикрывающим курчавые чернильные волосы. Мсье Хай постукивал по полу сцены резной тростью, снизу похожей на кочергу, и поглядывал на зрителей, улыбаясь до ушей и излучая лишь счастье и радость. Он послал парочку поцелуев леди, которые тут же разозлённо схватили их мужья.

— Как вы уже слышали, я – знаменитый исполнитель Мсье Хай, — начал речь певец. — И прибыл я из Тинсана в преддверии Дня Объединения. Прибыл, прибыл... Зачем же я прибыл сюда? Кто-нибудь подскажет? Нужна ваша помощь, дамы и господа! Отшибло память.

— Чтобы спеть! — послышалось из зала.

— Чтобы сгнить! — добавил какой-то хам.

— А вот и нет! — отрезал Хай, бросая умопомрачительную улыбку. — Я прибыл сюда, чтобы поведать вам о тяжкой, неподъёмной жизни джентльмена и помочь многим побороть так называемый "синдром идеалиста". Да начнётся же моё первое выступление в Онфосте!

После этих слов оркестр, прятавшийся в тёмном углу, осветили третьим прожектором, а на подмостки выбежали четыре женщины с строгих деловых платьях. В уши ударили резкие переливы рояля, возвышавшегося на возвышении, где же ещё ему расположиться, гудение весёлого старичка-тромбона переплелось с протяжными возмущениями саксофона и трубы. Стараясь перекрыть спор, в разговор влезла придирчивая и толстоносая туба. Спустя секунду присоединились и барабаны. Внезапно ворвавшаяся какофония превратилась в плавный мотивчик из тех, какие постоянно крутят по новостфонам (ещё одно название для радио). И тогда Мсье Хай запел приятным, манящим голосом, изменившимся до не неузнаваемости.

Говорят, что джентльмены.

Здесь, и тут, и там,

А отвечу каждому,

Что всё это обман!

Надоедает часто,

Носить одно и тоже.

Все галстуки похожи,

Оттенка гнилой кожи!

Танцовщицы подошли к краю сцены и вытянули правые руки, изогнув их словно ветки кривого деревца. Тут же из зала вылетели четыре идентичные трости, как у Мсье Хая, и попали точно в ладони в чёрных перчатках. Под удивленные охи и вздохи посетителей девушки принялись двигаться в такт музыке. Изумительно, что и Мсье Хай также стал подпрыгивать то на одной ноге, то на другой, при этом продолжая навывать в закреплённый усилитель звука и опираться на шикарную лакированную палку. Начался припев, слова тянулись медленно, особенно в конце фраз, словно вязли в болоте.

У каждого без исключения! — в зале появились восторженные вопли. —

Есть такое желание-е,

Сбросить бархат и тесьму-у-у!

И отправиться в тюрьму!

Рояль замолк, а труба взяла на себя всю работу. Весёлая мелодия тянулась и извивалась, как сами танцовщицы, жонглирующие тростями и шляпами-цилиндрам.

— Ха-ха, вот так-то! Надоело и всё! — выждал паузу артист.

Гринбейл постарался вернуть внимание на того, за кем незаконно проник в концертный паб. Менгель, казалось, вновь испарился, однако затем Томас увидел его за столиком в предпоследнем ряду от задней стены, увы, в компании не двух и не трёх человек, а целых девяти. Некоторые походили на нового недошварца – выглядели подозрительно и немного комично, большинство обладало исключительно крепкой, даже увальневой комплектацией – настоящие толстяки и гиганты! Мальчик поискал возможное место для удобного подслушивания – оно нашлось. Довольно широкая колонна с прибитым к ней картонным рукописным меню расположилась неподалёку от собравшихся злодеев. "Вот он – шанс" — решил Томас и, пытаясь буквально не попасться посетителям, завороженным выступлением, под ноги, стал пробираться к Менгелю. На сцене же продолжалось выступление. Труба замолкла, вернулся рояль в тандеме с барабанами, а женщины застыли, изображая усталых до переутомления мужчин.

Говорят, что джентльмены,

Обожают лесть,

Обожают дам,

И хорошо поесть!

Говорят, они скупые,

А если нет, то точно бедняки!

И хочется кричать:

Научитесь вы бревно в глазу замечать! — Музыка притихла и Хай произнёс. — Так и сказал! Не вру!

В зале раздался хохот, а определённо пьяный посетитель едва не зашиб ползущего под его столиком Гринбейла. Вновь стартовал припев и вновь яркий букет из звучаний заполнил нечищенные уши людей.

У каждого без исключения!

Есть такое желание-е,

Сбросить бархат и тесьму-у-у!

И отправиться в тюрьму!

Томас занял место у странной группки, убедился, что его не видно со стороны Рондалонича, навострил уши и услышал, как заговорил Менгель. Собрание той группки напоминало тайное собрание злодеев из книг, на котором вот-вот сообщат нечто важное.

— Уважаемые коллеги по грядущему счастью, — приятно улыбнулся Рондалонич, открывая бутылку торна. — Простите, любезные, за опоздание. За несколько кругов я совершенно забыл, как передвигаться по Онфосту. Так вот. Я, как и планировалось, собрал всех вас здесь, дабы сообщить наиважнейшую вещь из всех! — в пабе послышались хлопки из зала, и злодей остановился, прислушавшись к словам песни Мсье Хая.

За решеткой нет проблем

Кто красив, а кто нет

Кто элегантен, как осёл

А кто ухожен, как козëл!

И вот сидишь ты в тишине,

Не волнует причёска тебя,

Но есть один казус! Ха-ха! — у джентльменов, сидящих за столиками появились ехидные ухмылочки – они догадались, что изначально тест больше ироничный, чем революционный.

— Не выйти на свободу никогда!

Заговорщики поморщились. Какая-то женщина, сидевшая рядом с Менгелем и не отводящая от него глаз, произнесла:

— Ненавижу тему про тюрьмы. Настолько они мне осточертели, что сжечь бы их все дотла. Или засадить в них леннов и шварцев вместе с Золотой Гвардией Норша.

— Попрошу заметить, дорогуша, — мило перебил Рондалонич. — Во-первых, Мсье Хай довольно талантливый человек, да, к тому же, весьма известный и влиятельный в Тинсане. А во-вторых, ваш голосочек мешает мне насладиться выступлением, — Менгель задумался, сделал глоток торна, а затем продолжил. — Так-с вот, о чём это я? Точно! Долгожданный сигнал из здешних лесов наконец-то поступил. Ручной голубь долетел до улицы Терриякки, и я собрал всех вас здесь, чтобы сообщить о дате. Точной дате восстания!

Сидящий слева от Менгеля господин радостно захлопал в ладоши и воскликнул своим писклявым голосом с энтузиазмом:

— Уверен, это будет самое лучшее восстание с времён правления Асданоша Беспощадного!

"Погодите-ка, что? — не сообразил Гринбейл. — О чём говорят эти непонятные люди? Не может быть, что они собираются устроить настоящее удачное восстание? Почему? Какова причина? Быть может, это просто шутка?" — испуганно размышлял мальчик.

Занявший соседний с пискляком стул спросил отвратительно-низким голосом:

— Ну и когда же Неизвестный вторгнется в Онфост?

Но ответа не последовало, так как Мсье Хай вновь принялся исполнять припев. В этот раз финальный.

У каждого без исключения!

Есть такое желание-е,

Сбросить бархат и тесьму-у-у!

И отправиться в тюрьму! — закончил чудесный артист, кланяясь обрадованной публике и вращая тростью, как и танцовщицы. Кто-то крикнул “браво”.

— Что? — не понял Менгель, возвращаясь к разговору, после пары хлопков в честь артиста. — Ох, мой швондер, какое же великолепное исполнение!

— Сэр, когда же Неизвестный вторгнется в Онфост? — повторил низкотонный.

— Точно, — уверенно кивнул новый шварц с Терриякки.

Менгель Рондалонич, вздохнув с облегчением от упавшей с его плеч тайны, наконец ответил то, что от него требовалось.